Миг

Когда Курусу Сё было маленьким мальчиком, он искренне верил в сказки. Те истории о добре и зле, где первое всегда побеждало, о драконах и рыцарях, королях и королевах, магии и проклятиях. Слушая очередную невероятную историю о том, как злой волшебник был сражен мечом доброго молодца, он представлял себя главным героем, сильным и смелым, не ведающим преград на своем пути. В его фантазиях он не был вынужден сидеть дома круглые сутки, не был под пристальным надзором родителей и младшего брата, не был на домашнем обучении, не смотрел из окна, как остальные ребята из двора играют в футбол и громко смеются. В его мире у него не было болезни сердца, напасти, которую он пытался победить с рождения. Часто случается так, что, когда рождается близнецы, у одного здоровье будет хуже, чем у другого. Не всегда, конечно, но чаще, чем хотелось бы. К сожалению, Сё попал именно в такую ситуацию. Курусу Каору, его младший брат на две минуты, был и остается полностью здоровым, а он сражается за свою жизнь каждую минуту. Лучше бы драться с драконами и злыми магами. Он долго верил в волшебство: дольше, чем многие дети. Но, по закону подлости и обломов, все хорошее когда-то должно заканчиваться. В тринадцать лет ему, – наконец, – разрешили выйти на улицу одному. Через несколько месяцев у него день рождение, а потом операция. После нее он должен будет поправиться. Перестать бояться сделать лишнее движение и умереть в любой момент от чрезмерной нагрузки на сердце. Не подумайте, он не лежал бревном целыми днями! Наоборот, старался как можно больше заниматься спортом и дыхательной гимнастикой. Под бдительным наблюдением и постоянными перерывами, но все же. Главное условие: не смей перенапрягаться и выходить за пределы возможностей. И Сё старательно слушался, уже мечтая о том, что после операции сделает столько безумных и безрассудных вещей, что и самый заядлый экстремист позавидует. Сперва точно прыгнет на тарзанке. Раз надцать. И займется альпинизмом. И дайвингом. И попробует укрощать тигров. И еще очень много "и". Но для начала нужно пройти само лечение и годовалый курс реабилитации. Да, чертовски долго, но блондин уже привык к четырем стенам за почти четырнадцать лет жизни. Потому обязательно вытерпит и после вдохнет полной грудью, голопом добежит до дома и кругов так пять вокруг него, не переводя дыхание.  С такими мыслями он наткнулся на группу своих погодок. Они быстро приняли его, разговорились. Сё, не стесняясь, чистосердечно поведал о своей вере во все необъяснимое и волшебное. Тогда-то он узнал, насколько жестоки бывают дети и подростки. Его засмеяли. Громко и изощренно оскорбляли, кричали, что ему не пять и пора перестать быть таким ребенком. А потом ушли. После того дня Сё не верил в сказки. И не потому, что ему так сказали эта ребятня. Просто он понял, что быть не таким, как все – чертовски одиноко. А одиночество – последнее, чего он хотел. ХХХХХ С того дня прошло два года. Операция, которая изначально имела только пятидесятипроцентный шанс на успех, прошла, слава Ками(1), удачно. А год, что голубоглазый блондин провел на реабилитации, оказался не таким и скучным. Почему? Потому что он познакомился с Нанами Харукой, очень скромной и застенчивой девочкой, которая скрасила его унылые однотипные дни. Они встретились случайно, год да восемь месяцев назад, когда парнишка забрел в другое крыло по чистой случайности. Он чуть не сшиб ее с ног, а она испугалась его "злого" взгляда. Как у них в тот момент получилось поладить – он и сам не знает, но по какой-то необъяснимой причине два подростка стали чаще пересекаться и общаться. Она была почти такой же, как и он: болезненной с самого детства, лишенной возможности гулять на улице и видеть мир за пределами комнаты, имевшей единственный шанс спастись лишь тут. Ей сделали операцию на сердце на месяц раньше, чем ему. Может, сказывалось то, что никто из них не общался со сверстниками должным образом, а может то, что их судьбы так сильно похожи - без понятия, но в скором времени они лишь спали порознь. Все свободное время они проводили друг с другом, обязательно найдя о чем поговорить. Один просто не мог надоесть другому. Медсестры и врачи почему-то странно улыбались, почти всегда видя их вместе. Так они и провели свой пятнадцатый день рождения. Как оказалось, у него он был всего на три дня раньше, чем у нее. Блондину было стыдно признавать, что он даже не обратил внимание на звонки родственников: которых, кстати, было очень много (звонков, не родственников). Из-за приличного расстояния между Японией и Америкой (а операцию делали именно там) они не могли быть рядом с ним в этот день, но пытались хотя бы связаться и поздравить так. Сё же позвонил только на следующий день, глупо улыбаясь и лопоча всякую чушь. Он даже почти и не удивился, когда они вчера поцеловались, – все только к этому и шло, – но пост-эйфорию никак не могу прогнать. Он получил самый лучший подарок на день рождение из возможных.  ХХХХХ Когда каждому пришла пора ехать домой, они долго молчали. За год оба сильно привыкли к друг других, – чего уж там, полюбили, – и, естественно, не хотели терять. Его ждал рейс домой. Ее – в Англию, к родителям. До этого она тоже жила в Японии, вместе с бабушкой, но ее мать очень настояла на том, чтобы время после реабилитации дочь провела рядом с ней и ее новым мужем. И познакомилась с сестренкой. Время поджимало, а он никак не мог заставить себя сдвинуться с места. Просто стоял и смотрел на нее а аэропорту, под громкий, искаженный женский голос, сообщающий, что его самолет отправляется через пятнадцатый минут. Ее рейс позже, через три часа, но она пришла проводить. Единственное, что могу сказать – так же, как и в больницах можно услышать больше искренних молитв, чем в церкви, так и аэропорты видят больше искренних поцелуев, чем свадьбы. ХХХХХ Он наконец мог жить полноценной жизнью; ведь врачи не обманули и не за зря содрали деньги – сердце не беспокоило его так, как раньше, а обследования подтверждали – Курусу Сё абсолютно здоровый человек и невероятный везунчик в придачу. Сам Сё себя везунчиком бы не назвал. Его мысли слишком часто были далеки от него – где-то в дождливой Англии, рядом с Харукой. Конечно, они часто звонили друг другу и практически каждые пару часов переписывались, но этого было мало. Хотелось как раньше: подолгу смотреть в золотые глаза, вдыхать родной запах лаванды и зарываться носом в ее волосы, а потом зацеловать до беспамятства, пока кислород не исчерпает себя. Хотелось быть рядом, ближе. Очень хотелось. Его семья поняла это: с Каору у него всегда был дар общаться без слов и мыслей – тот понимал по глазам, а мама и отец на себе испытали тяготы разлученной километрами любви. Они поддерживали его, как могли; буквально держали на плаву. Блондин был невероятно за это благодарен и часто ловил себя на мысли, что не понимает, за какие достоинства его наградили такими близкими. Сейчас же он шел по улице, сам не зная, куда. Просто захотел развеяться: нельзя же теперь-то сидеть в четырех стенах, надо наверстывать упущенное! Шестнадцатилетний подросток и не заметил, как из-за ближайшего поворота вышла старушка: осунувшаяся, в темном плаще, хоть и на улице июль месяц, с, на первый взгляд, невзрачным цветком в руке. — Твое сердце гложет боль живой потери, мальчик. Сё вздрогнул: старушка уже была перед ним, глядя своими глазами-бусинками прямо на него и тепло улыбаясь. — Ч-что? О чем вы? Она протянула ему тот самый цветок. Пять девственно белых лепестков переливались на солнце, словно хрусталь. — Он поможет тебе исцелиться. — Я все еще не понимаю, что вы хотите от меня. — Я – ничего не хочу. Ты хочешь. — А? — Хочешь верь, а хочешь – нет, Я хочу лишь дать совет. Сей цветок не так и прост, Напоминает старый холст. Ты – художник, а он – кисть, Оживит, но не корысть. Загадай желание в миг, Как послушаешь мой стих.  Только помни: если вдруг Ты пойдешь себе в угоду, Словно в скверную погоду Разлетится твой цветок, Потеряет весь свой толк. После странных рифмованных слов старушка странно пугающе улыбнулась, насильно втолкала цветок в руку и пошла мимо, не оглядываясь, словно они и не виделись вовсе. Сё, мягко говоря, приофигел, глядя на блестящее растение в собственной руке и пытаясь переварить услышанное. "Что за бред она несла? Загадать желание? Но не себе в угоду? Серьезно!? Ну и лохотрон." Он фыркнул. Выбрасывать такую красоту жалко - все же он впервые видит траву, которая блестит, как мамины стразы на платье. С собой тащить тоже - стремно как-то, черт его знает, где и у кого он был до него. "Ну и что мне с ним делать..?" Неподалеку раздался лай собаки. Голубоглазый обернулся на звук и увидел вполне стандартную картину: дворовая псарня загнала на дерево какого-то белого котенка и агрессивно гавкала, явно не желая позволить естественному врагу смыться. Взгляд невольно снова остановился на цветке. "Загадай желанье в миг, Как дослушаешь мой стих..." Огляделся по сторонам. Хорошо, людей нигде не видно. Если что, за сумасшедшего не примут. Вздохнул. И оторвал один лепесток, четко говоря: — Пусть эти собаки отстанут от кота. Белый лепесток поднялся на его ладони, и, словно гонимый ветром, улетел прочь. Собачий лай прекратился. Псарня разбежалась, кто куда, хотя секунду назад совсем не подавала на то надежд. Курусу так и сел на землю, в чистом шоке глядя на теперь четырехлистный цветок, сверкающий на солнце. ХХХХХ В последующие два месяца Сё использовал его еще два раза: первый для того, чтобы наказать хрен знает откуда взявшегося маньяка на их улице, который убил их соседей через дорогу. Чмо вырезал всю семью как так и надо, не испытывая ни малейших угрызений совести. А Сё отлично знал тех людей: они часто заходили к ним в гости. Пожилая пара и двое внуков, у которых родители погибли в автокатастрофе. А теперь и они сами. Он лишь надеялся, что тому ублюдку сейчас очень-очень больно. Второе он потратил ради Каору. Блондин чуть-старше оказался полным придурком в своих убеждениях. Каору был нихера не здоровым. Они поняли это, когда отото(2) упал в обморок перед тем, как идти в институт. А в больнице врачи рассказали его страшную тайну: у младшего близнеца тоже была болезнь сердца, которую он прятал от своей семьи невероятно качественно. Третий лепесток унес с собой их страх за сердце Каору. Сё был рад, что мог как-то помочь: он практически стал тем рыцарем в сияющих доспехах, каким хотел быть в детстве. И был бы им, если бы не одно "но". В октябре должна была приехать Харука. Она хотела навестить свою бабушку, которую не видела уже достаточно долго. Блондин чуть ли не на одной ножке прыгал, когда узнал об этом. Мысль о том, что он наконец сможет увидеть ее, – а он найдет способ добраться до той деревни, уж точно, – застелила глаза дымкой счастья. Да только эта дымка ралвеялась, как туман к обеду, вместе с его мечтами, когда она позвонила сегодня вечером и сказала, что ее по какой-то причине не пускают и из-за этого они не смогут увидится еще очень долго. Очень, блять, долго. Он закусил подушку, чтобы не закричать от боли, рвущей сердце. Он наконец мог бы увидеть ее. Обнять. Поцеловать. Но не сможет. . . . Или..? Он соскочил с постели как подорванный, подбегая к тумбочке и хватая цветок с двумя лепестками. Не думая дважды, сорвал один и практически крикнул: — Пусть Харука сможет приехать ко мне! Лепесток послушно улетел, а остатки цветка вспыхнули и обратились в пепел. Сё смотрел на серую пыль в своей ладони, не жалея. В его голове набатом било: "Пусть все получится". Открыл окно и развеял пепел по ветру. Так и не смог уснуть. Его не отпускало чувство, что он натворил дел, но вины за это не чувствовал. Особенно в семь утра, когда Харука написала, что ее мама резко передумала и позволила приехать к бабушке. Еще добавила, что любит его и ждет встречи. Теперь-то любые сомнения исчезли, также быстро, как сгорел цветок. В конце концов, он оказался совсем не благородным рыцарем, жертвующим все ради других, а обычным человеком со своими эгоистичными желаниями. Не то чтобы ему это не нравилось. Ведь он больше не верит в сказки.