Миг

Нанами Харука была другой столько, сколько она себя помнила. В то время, когда все дети играли на улице, громко смеялись и улыбались, она сидела дома, вместе с бабушкой, и играла на пианино. Музыкальный инструмент быстро стал одной из самых дорогих вещей для девочки с золотыми глазами, настолько, что ей не хотелось от него отходить. Девочка нежно смотрела на него, гладила гладкую поверхность и заботливо стирала каждую пылинку. Девочка с тоской смотрела в окно. Не на детей, гоняющих мяч по двору, нет. На птиц, что сидели на дереве перед домом и, как всегда, воспевали серенады друг другу и миру в целом. Эта девочка тоже хотела петь. Очень сильно. Она могла бы повторить за своей оба-чан (1) и спеть свою любимую песенку, как многие. Но девочка не могла. Потому что Нанами Харука родилась немой, и это провело неизбежную черту между ней и остальным миром. Ее не хотели принимать. Никто не знал языка жестов, которому она с таким трудом научилась, никто не понимал ее постоянных попыток донести желаемое без слов; больше скажу — никто просто не хотел понимать. Зачем загружать себя чем-то подобным, когда можно просто оттолкнуть с пути и забыть, что видел златоглазую девочку с коралловыми волосами, через минуту? В их маленькой деревне не было и не могло быть специализированной школы для таких, как она, но были добрые учителя, которые знали, как обращаться с ребенком вроде нее. Они учили ее, помогали всем, чем могли. Но для этого нужно было ходить в школу. Ее дразнили. Другие дети не понимали, что своими «урод» и «рыба» ранили ее не хуже огнестрельного. Когда ей было двенадцать, одна особенно жестокая девочка, — Тацухиса Рин, одна из тех избалованных вниманием особ, считавших себя центром мира, — обрезала ее длинные волосы чуть ли не под корень и сказала, чтобы она навсегда запомнила свое место: под каблуком тех, кто был нормальным. С того дня она перешла на домашнее обучение. Харука отдала всю себя музыке. Она практически приросла к пианино, проводя за ним двадцать часов в сутки. Бабушка очень переживала за нее, пытаясь вытянуть из своей внучки подробности произошедшего. Конечно, Рин никто не наказал. Она умела рассказывать и великолепно врать. Харука не удивилась бы, если бы она выставила ее саму виноватой во всем: специально срезала себе волосы и свалила всю вину на белую овечку Тацухису. Вот только Харука не знала ни о каких подробностях, потому что, просто-напросто, не выходила дальше своего двора. Ей надоело быть изгоем. Дома у нее была бабушка, которая всегда понимала ее даже без жестов, и любимый рояль, не требовавший с ним говорить. Музыка говорит лучше и громче, чем слова. Нанами лишь надеялась, что когда-нибудь встретит кого-то, кто поймет это также, как и она. ХХХХХ Поступление в Академию Саотомэ было спонтанным и не совсем обдуманным решением. Стоило Харуке узнать, что есть музыкальное учебное заведение, которое принимает и людей с ограниченными возможностями, ей словно сорвало крышу. Музыка была ее жизнью. Он любила ее больше всего на свете, — бабушка, конечно же, была вне конкуренции, особенно после того, как поддержала свою внучку в своем стремлении, — не представляла себе жизни без драгоценных нот и клавиш. И тут у нее появляется возможность стать профессиональным композитором. Да какой дурак откажется? Да вот только кое-что она не учла: многие люди всегда были, есть и будут очень жестокими с теми, кого не понимают. В первый же день ей об этом напомнили. Классный руководитель S класса, в который она попала после отбора, Хьюга Рюя, заранее предупредил всех своих учеников, что с ними учится девочка без возможности говорить и попросил быть учтивыми и вежливыми. Он явно хотел начать урок с представления всех всем, но его оборвал сумасшедший директор, который упал прямо с потолка и заявил, что ему немедленно требуется помощь кинозвезды. Сенсей (2) даже не успел раздать задания — его бесцеремонно утащили прочь, оставив подростков одних. Немедленно почти все взгляды были устремлены на нее. — Так это и есть та немая девчушка? — Как она странно выглядит! Что случилось с ее глазами? — Она что, еще и слепая? — Кто вообще разрешил ей сюда поступать? Для таких, как она, есть отдельные заведения! — Ну, вообще-то, в Академию Саотомэ действительно пускают таких. Хотя, насколько я знаю, в этом году со странностями она — единственная. — Она песни-то умеет писать? Или так, как талисман? — Пфф, не удивлюсь, если она прошла просто по блату. Пожалели, да и вся история. — Но ты еще не слышала, как она играет, верно? — Да чего тут слышать? У нее на лице написано — глупая простушка. Деревенщина какая-то, не иначе. «Хватит уже. Почему вы говорите так, словно меня здесь нет? Я вас вижу всего десять минут! За что?» — Может, не надо так? — Ха, как будто она мне что-то скажет против! И половина класса засмеялись так, словно это было самым смешным, что они слышали в жизни. Харука сжалась, стараясь выглядеть как можно меньше. Глаза щипало. «Не смей реветь перед ними! Ты сильнее этого, Харука!» — Ой, кажется, она сейчас заплачет! — Какая нюня. Давно могла к этому привыкнуть. — Вы захлопнитесь или нет? Нанами вздрогнула. До этого в ее обсуждении принимали участие только девушки. Мужской голос, довольно раздраженный мужской голос, внес приятное разнообразие. — А? Ты чего это, карлик? Защитить ее захотел? Да ведь… — За-хлоп-нись. Что-то в его тоне заставило всех хихикающих и шушукающихся замолчать. Невысокий блондин в шляпе с первого ряда встал и обернулся, чтобы посмотреть на самую активную болтушку. В его голубых, точно небо, глазах  поднималась буря. ХХХХХ Харука не знала, что и делать. Или как себя чувствовать. Этот парнишка, — Курусу Сё, как она узнала впоследствии на уроке  — очень красноречиво (нет) послал всех, кто придирался к ней, а потом подсел рядом и стал интересоваться самочувствием после этого. Она на автомате сделала несколько привычных жестов руками, говоря: «Спасибо, я в полном порядке, привыкла.» Потом дошло, что, наверное, надо было написать это на бумажке. Какой же шок она испытала, когда он тоже на языке жестов ответил ей, что рад этому. Должно быть, ее лицо действительно легко читать, потому что он ухмыльнулся и уже словами произнес: — Удивлена, ага? Дома мой сосед и лучший друг по совместительству тоже общается только на языке жестов. У меня было время научиться. Так что обращайся, если что, хорошо? Я Сё, кстати. Серия движений тонких рук. «Я помню, ты представлялся на уроке. Я Нанами Харука. Приятно познакомиться.» — Что ж, Нанами, не хочешь пообедать вместе? Все равно нет никакого желания сидеть рядом с недалекими овощами, вроде них. «Я не думаю, что тебе стоит так их называть.» — А? Но они обидели тебя, верно? Зачем их защищать? «Они не первые. Не последние. Смысл злиться на каждого по первому впечатлению? Я верю во второй шанс.» — Ты очень добрая, Нанами. Это здорово. «Спасибо.» — Дак что на счет обеда? Она обезоруживающе улыбнулась ему и кивнула, прежде чем начать складывать свои вещи в сумку. Она, конечно, не заметила его стремительно вспыхнувшего румянца после этого. Рюя, наблюдавший за парочкой с последнего ряда, заметил. И покачал головой, закатывая глаза. «Чувствую, год будет веселым» ХХХХХ Харука всегда верила в людей. Насколько бы жестокими они не были с ней, она была убеждена, что у каждого есть право начать все с чистого листа. Если кто-то не желает делать это сейчас, то, может быть, он/она сделает это в будущем. Надежда всегда умирает последней. А у Нанами, после знакомства с определенными одногодками, она лишь крепла. Она никогда не думала, что сможет найти таких замечательных друзей. После Сё-куна она встретила Ичиносе-сана, который стал ее первым партнером для задания. Он встретил ее довольно холодно, но вел себя уважительно и внимательно, особенно касательно ее…проблемки. Синеволосый юноша все же доверился ей и вместе им удалось написать прекрасную песню и занять первое место в рейтинге. После этого он всегда доброжелательно приветствовал ее и часто подсаживался рядом, что в классе, что в кафетерии. С ним было приятно вести беседу: Токия знал много чего и умел преподносить это не только в занудной учебной форме, но и в обычном разговорном стиле. Он ценила каждый миг, проведенный с ним. Потом она встретила Дзингудзи-сана и Хидзирикава-сана, последний из класса А. Первый, как бы смущающе это не было, стал активно подкатывать к ней, называя «Козочкой» и даря розы. Харука уже знала о его причудах, — в одном классе учатся, тут волей-неволей узнаешь, — потому не относилась к нему серьезно, считая данное поведение естественным для него. Потом вмешался Масато, культурно и несдержанно одновременно прося Рена смыться от нее куда подальше. Как оказалось, они были друзьями детства, потому отлично знали друг друга. Что, в общем-то, не означало, что им действительно нравилось поведение друг друга. Харука почти сразу вспомнила молодого человека с родинкой в уголке глаза: они уже встречались раньше, зимой, когда она играла нескольком детям из приюта на пианино, а он подошел и подпел. Она вспомнила его добрый голос и спокойное выражение лица. Тогда им, к сожалению, не удалось пообщаться побольше, так как он куда-то ужасно спешил, но был намерен исправить это здесь, в Академии. — Конечно, если вы не против, Нанами-сан. Еще бы она была против! Она что, совсем на дуру похожа? Дзингудзи-сан как-то прицепился к ним, а после и к Сё с Токией, которые уже поладили до этого. А потом она познакомилась с Иттоки-куном и Шиномией-саном. Рыжий певец из класса А помог ей, когда она попала под дождь (вместе с ним, как бы). Она так засиделась у озера и увлеклась своим сочинением, что и не поняла, как небо заволокло тучами. А когда капли влаги упали на почти дописанный нотный лист, было уже поздно. Он появился из ниоткуда, словно палящее солнце. Отоя одолжил ей свой пиджак и предложил переждать самый ливень в беседке. Она, естественно, согласилась. Разговаривать с ним было… Абсолютно естественно. Словно они знали друг друга всю жизнь. И, хоть она и не могла общаться полноценно, как все, Иттоки-кун каким-то образом мог понять, что именно она хотела передать, хотя и не знал язык жестов. А когда дождь закончился, он встал перед ней, в лучах выходящего светила, с не менее ярким огнем в глазах, сказал, протягивая руку: — Ты действительно невероятная, Нанами! Давай будем друзьями? Она помнила, какой большой и теплой была его рука. Последним, но не менее важным, был Шиномия-сан, с которым она встретилась, когда Сё-кун позвал ее к себе в комнату для работы над совместным проектом в конце июня*. Она не знала, — да и он сам, видимо, тоже, если судить по выражению лица, — что его сосед по комнате будет там. Тем более она не ожидала, что он накинется на нее с криками и о какой-то Элизабет и обнимашками. Конечно, Курусу помог ей, наорав на бестактного придурка, параллельно представляя их друг другу. Нацуки напоминал ей солнечный лучик — такой же искренний, светлый и чистый. Да, он ужасный повар, как она проверила на себе (но за то делает отличный чай!), его легко отвлечь, особенно чем-нибудь «миленьким и миниатюрненьким», но в остальном он прекрасный человек и настоящий музыкальный гений. Она действительно не верила, что все это происходит с ней. Она была отвергнута всеми, а тут, за какие-то два месяца, она построила шесть крепких мостов разных цветов, по которым не страшиться ходить. Харука пока не говорила им, что в процессе строительства был и седьмой мост, зеленого оттенка, с примесью кошачьей шерсти и музыки флейты. Да и как рассказать, что строишь его, — причем буквально, — лишь в своих снах? Сесиль-сан был гостем в ее голове уже примерно пару лет, что неимоверно пугало ее раньше, но до того, как она поступила в Академию Саотомэ, она не разу не видела его в лицо. А потом пришел Куппуру, очаровательный черный кот, и он впервые появился в ее сне полностью, а не как закадровый голос в плохой озвучке. Такой мечтательный, загадочный, прямолинейный и галантный. Просто принц, причем буквально. Нанами на секундочку, на единый миг по-настоящему поверила, что еще ничего не потеряно. Люди не обречены. Шанс еще есть. Сколько таких, как она, было по всему свету? Людей с ограниченными возможностями, которые были отторжены другими? Много. Больше, чем должно быть. Им больно. Также, как было больно ей. Но она ведь справилась. Она, Нанами Харука, девушка-провинциалка, ничем не примечательная и никак не удивительная, смогла выстоять. Да, у Харуки теперь было все, о чем она когда-либо мечтала. Музыка, близкая ей по духу, и люди, дорогие ее сердцу. Чего еще можно желать? Только того, чтобы это поняли и другие. Поняли и приняли все таким, какое оно есть. И, может быть, — она лишь на миг поверила в это, — тогда все действительно измениться. К лучшему. Хотя бы на миг.