Выбор без сожалений

      Pov Леви       Наблюдая за неким подобием боя Кирштайн и Цезаря, я убедился в двух вещах. Первое — Цезарь как и был неповоротливым идиотом, таким и остался. Второе — Кирштайн неплохо натаскали тренировки. Двухметровый громила норовил навернуться на свои же ноги, ближний бой ему противопоказан, особенно с такими, как Жак. Она правильно истолковала его слабости и противопоставила им свою ловкость и сноровку. Я еле слышно цокнул, когда ублюдок мазнул лезвием по щеке моей подопечной. Стоило отдать Кирштайн должное — метает ножи она сносно.       Вид покрасневшей после поединка Кирштайн обескуражил настолько, что металл пистолетов в моих руках отчаянно заскрипел, норовя смяться. Я ещё не отошёл от того, как она выглядела там, в подвале. Да, зрелище было достойное. Скованные сверху руки, задравшаяся футболка, и растрёпанный вид навевал неприличные мысли, и, к сожалению, невовремя. Если бы не Спрингер и мелкая девчонка, я бы точно прямо на месте воплотил в реальность вмиг разыгравшуюся фантазию.       Спрингер каким-то образом умудрился словить пулю в задницу, отчего хотелось закатить глаза. Я был уверен в способностях Жаклин, поэтому не колеблясь доверил ей своего подопечного. Она с деловым видом раздавала ребятам указания, в один момент хитро сверкнув в мою сторону глазами. Я поджал губы, борясь с ухмылкой, ведь вездесущий Армин уже бросал в мою сторону красноречивые взгляды. Интересно, о чём думал этот белобрысый паренёк? Судя по тому, как ярко загорелись его уши после моего комментария и ехидного «малыш» от Кирштайн, то явно не о чём-то приличном в отношении нас.       Было забавно наблюдать за процессом операции Спрингера. Все вокруг краснели и отворачивались при виде пятой точки своего друга, Жаклин же с маниакальным блеском в глазах суетилась над его задницей. Должен признаться, ситуация меня забавляла — я был рад тому, что пережившие столько несчастий молодые ребята продолжают по прежнему воспринимать такие эмоции. Всегда, когда я наблюдал за Жак и её горящими глазами, у меня в груди что-то разгоралось, посылая теплоту во всё тело.       Однако я не был готов дать название этому чувству.       Хоть и знал, как называют это люди.       Любовь.       Я никогда не был из тех, кто смеётся над людьми, которые нарекает свою привязанность любовью, как и не был тем, кто сторонится этого и считает, что не может испытывать подобного. Часто, проходя через толпу людей, которые провожали нас на вылазки, я слышал, как они шепчутся обо мне. Сильнейший Воин Человечества — он не способен даже на элементарные проявления чувств. Вечно бесстрастен, вечно холоден. Машина для убийств, которой плевать на всё на свете.       Только вот я тоже человек. Я тоже могу чувствовать радость, злость, обиду или удивление. Я способен любить — ведь, если верить описанию других, это именно то, что я чувствовал к Изабель и Фарлану. К Кенни может я и не испытал подобного, но всё же чувствовал признательность за то, что он вырастил меня, а вот ребята… Даже сейчас, спустя много лет, воспоминания о них вызывают у меня ноющее чувство в груди.       Горожане считают, что я не могу испытывать ничего. Машина для убийств. Иногда я задавался вопросом, почему же многие так считают? Неужели я действительно скупой на эмоции сухарь? Однако мои сослуживцы и мой бывший отряд никогда не думали так. Они видели меня настоящего, и самое главное — они понимали меня.       Все эти проблемы, потери и сражения закалили меня, и я просто не считал нужным лишний раз проявлять чувства напоказ. Даже если хотелось. Кенни научил меня этому. Не показывай свои эмоции — так враги распознают твои слабости. Довольно ценный урок.       Но ведь это не значит, что я бесчувственный.       Хоть я и следовал уроку Кенни, мой отряд знал, что происходит со мной на самом деле. Они знали, как я переживал смерть разведчиков, как сложно мне давалось доносить горькие вести их родственникам. После смерти Изабель и Фарлана, Петра, Эрд, Гюнтер и Оруо стали моими настоящими друзьями и соратниками. Эрвин также понимал меня, как никто другой — ведь он сам был таким же, и его личность была также соткана из множества предубеждений.       Жаклин же видела меня насквозь с самой первой нашей встречи. Уверен, Кирштайн никогда не думала обо мне как о безэмоциональном сильнейшем капитане Разведкорпуса, которому похер на всё, кроме приказов. Она видела мою боль, когда я чуть не умер от ножевого несколько лет назад, видела меня разбитым после той злополучной вылазки за Стену, когда перебили мой отряд. Бьюсь об заклад, она считала меня исчадием Ада, когда я поливал её грязью, чтобы оттолкнуть от себя. Если бы она не верила в меня, если бы не видела, что я чувствую, она бы не позволила мне подойти ближе.       Входная дверь хлопнула, и я поднял голову, выходя из раздумий. Всё моё нутро окутало теплом при виде её запутанных мокрых волос и пижамного комплекта. Она выглядела такой домашней. Я вдруг задумался о том, как бы сложилась жизнь, не будь сейчас войны. Наверное, я бы приходил с работы, измождённый от повседневной рутины, а Жак ждала бы меня дома с горячим чаем, который мне так нравится. Земляника и мята. Мы бы с ней поужинали, а затем пошли в детскую комнату. Я бы поцеловал своего спящего ребёнка, словив тёплый взгляд Жаклин, а затем мы бы отправились вместе спать в уютных объятиях друг друга.       Интересно, доживём ли мы до такого дня?       — Мне тоже не понравилось то, что говорил твой Цезарь.       Хотелось закатить глаза и по-детски парировать, что он не мой Цезарь, но я не стал этого говорить, слишком отвлекшись на её прикосновения. С Жаклин всегда было легко разговаривать, находиться рядом, даже дышать. Я давно отделил её от других людей, и весь Разведкорпус знал об этом. Наверное, кто-то осуждал меня за то, что я пренебрегаю уставом или чем-то ещё, но мне было плевать. В разведку меня тоже не по своей воле взяли, вообще-то.       Когда Кирштайн завела разговор про мой прошлый сексуальный опыт и начала откровенно интересоваться моими походами по борделям, я понял, что она хочет что-то сделать, но нервничает. Едва не закатив глаза от её поведения, я потянул её к себе, задержав взгляд на запястьях. Картина в подвале вновь всплыла перед глазами, и волна жара опустилась прямо к животу. А её горящие глаза лишь распаляли меня.       Я усадил её к себе на колени и впился в её губы поцелуем, наслаждаясь этим ощущением. Целовать её было… невероятно. У меня были случайные связи с женщинами и даже пара более-менее постоянных, но никогда ещё я не чувствовал такого взрыва эмоций от одного только касания губ к чужим губам. Да, невероятно — отлично подходящее слово.       Только Жаклин могла так быстро завести меня — это факт. У нас никогда не заходило дальше поцелуев, однако после особенно жарких случаев мне приходилось подолгу стоять под ледяным душем, чтобы остудиться.       — Дьявол, Жак, — я чуть не задохнулся от возбуждения, когда она дёрнула бёдрами прямо подо мной.       Наплевав на всё, я притянул её к себе и поцеловал так, словно это самое важное, что нужно сделать в этой жизни. Я знал, что не смогу остановиться, и она тоже это знала.       — Капрал, любите пожёстче?       Ох, ты даже и не представляешь.       Ей ещё предстоит узнать всё, однако сегодня я сделаю всё так, как надо. Я не собирался причинять ей боль и дискомфорт, точно нет. Я хотел подарить ей самые незабываемые моменты, чтобы она заливалась восхитительным румянцем, когда вспоминала об этой ночи.       — Расслабься, Кирштайн, ты же не экзамен сдаёшь, — я посчитал жизненно важным сказать это.       Она чертыхнулась, ощутимо ущипнув меня за ногу, но заметно расслабилась, чего я и добивался. Еле оторвавшись от её губ, я принялся исследовать её тело. Руки блуждали по оголённой талии, опускаясь к пояснице, я целовал её шею, шумно вдыхая её запах носом. От одного только запаха её кожи моя голова кружилась. Никакой алкоголь не брал меня так, как берёт её аромат.       Я задержался губами на жилке на её шее, где так быстро стучал пульс, и не удержался, вобрав участок себе в рот. Останется пятно, из-за которого она будет краснеть в присутствии других, но это того стоило. Её глухой, тихий стон, последовавший за моим действием, побудил во мне что-то звериное. Я готов был кончить от одного только этого звука. Я рыкнул, на секунду отстраняясь, и одним рывком снял с себя футболку. Жаклин подо мной наблюдала за этим с горящими глазами, и я замер, завороженный этим зрелищем.       Медленно, она вскинула руку, касаясь своими прохладными пальцами моей ключицы, и заскользила ими вниз, задерживаясь на белесых шрамах. Она с интересом рассматривала каждый из них, обводя пальцем огрубевшие участки. Я усмехнулся. Пусть она и видела меня без рубашки, вероятно, она удивлена количеством моих ранений. Уверен, что это уродство отталкивает её.       — Не очень приятное зрелище, верно?       Бросив на меня мимолётный взгляд, она вдруг подалась вперёд, касаясь губами одного из рубцов прямо над сердцем. Нежный, полный чего-то тёплого поцелуй горел огнём на коже, что заставило меня с жадностью хватать воздух. Жаклин уложила меня спиной на кровать, целуя поочерёдно каждый шрам, задержавшись на самом большом. Тот самый, который я получил почти десять лет назад, когда она нашла нас с Изабель и Фарланом в Тросте.       — Для меня нет ничего неприятного, когда дело касается тебя, — прошептала она, возвращаясь к шее и касаясь губами небольшого пореза, который я получил будучи ещё подростком. — Ты прекрасен, Леви.       Я не мог подобрать слов, чтобы ответить ей, вместо этого потянул её к себе и вновь коснулся губами её губ. Таких родных, любимых. Я никогда не смогу испытать того же с другим человеком, я уверен в этом.       Я избавился от остальной нашей одежды, даже не отрываясь от её губ. Мои руки ласкали её нежную кожу, запоминая каждый изгиб, каждый участок. Я не мог насытиться ей, мне хотелось быть ближе, настолько, насколько это возможно. Жаклин крепко прижимала меня к себе, её руки блуждали по моей спине, своими касаниями заставляя меня хрипеть от удовольствия.       — Расслабься, Жак, — оказавшись сверху, прошептал я ей, когда она напряглась от моего прикосновения к внутренней стороне её бедра, — ты веришь мне?       Кирштайн тут же кивнула, не задумываясь. Уголок моих губ дрогнул в улыбке.       — Тогда расслабься.       Убедившись в том, что Жак послушала меня, я медленно вошёл в неё наполовину, ненадолго прекращая все движения, чтобы она привыкла. Невольно усмехнулся с её реакции. Кирштайн тихо охнула, а затем чуть нахмурилась, немного сильнее обхватив пальцами мои предплечья. Даже в такой момент она храбрилась, хотя ей должно быть как минимум неприятно.       Я встретил её взгляд, утопая в её светлых глазах. Радужки переливались при свете свечей, отливая таким же оттенком, как и циркон на подвеске у неё на шее. Рука скользнула к её лицу, убирая полезшую на глаза русую прядку.       — Какая же ты красивая.       Жаклин сама потянулась ко мне, утянув в нежный, немного ленивый поцелуй. Она обняла меня, притянув к себе за затылок, и запустила пальцы в мои волосы, двинувшись бёдрами мне навстречу, чтобы я полностью заполнил её. Из её губ вырвался хриплый стон, который я тут же заглушил, припав губами к её рту. Медленно, контролируя каждое своё действие, я начал двигаться, стараясь не причинять боли. Это было буквально мучительно для меня, но я сдерживался, как мог.       Вскоре я почувствовал, как её бёдра слегка нетерпеливо подаются мне навстречу, словно она только распробовала новые ощущения, и теперь желает большего. Я ускорился, скользя губами и языком по её шее, ключицам, груди, пока она не начала надрывно выдыхать мне в ухо, закусывая губу, чтобы сдержать вырывающиеся наружу стоны. Не хватало ещё, чтобы кто-то услышал нас.       — Леви, — её ногти вцепились в мои плечи, а мышцы стали сокращаться, сжимая меня внутри, и я уже потерял контроль над собой, сбиваясь с темпа. — Леви…       Я тут же накрыл её рот своим, сминая в жадном поцелуе, подавляя её стон. Практически одновременно нас накрыло волной наслаждения, и на какое-то мгновение совсем утонули в ощущениях. Мы загнанно дышали друг другу в шею, пытаясь прийти в норму.       — Ну, как тебе? — прошептал я внезапно охрипшим голосом, усмехаясь от дурацкого вопроса. Видимо, оргазм лишил меня способности нормально мыслить.       — Сносно, — выдохнула Жаклин, запрокидывая голову, чтобы заглянуть мне в глаза. — Потрясно. Немного смущает, правда…       Я фыркнул, качая головой. Дурочка, вот честно.       Вдруг с соседней комнаты послышались какие-то копошения и движения. Мы с Жак замерли, прислушиваясь. Копошение сопровождалось тихими голосами, едва срывающимися на стоны. В голове я сделал логичный вывод, что девчонка Аккерман с младшим Кирштайном решила последовать нашему примеру. Старшая Кирштайн посмотрела на меня округлившимися глазами, видимо, придя к такому же выводу.       — Они охренели. Честно.       — Жак, ты только что занималась тем же, и это они охренели? — вскинул брови я.       — Ой, да иди ты!       Я усмехнулся, накрыв её одеялом, и притянул к себе, целуя в макушку. Тепло её тела грело не только кожу, но и сердце, и слушая, как выравнивается её дыхание, меня постепенно начало клонить в сон. Рядом с ней я действительно чувствовал себя как дома.       Любовь ли это?       Определённо.