(i∂̸ – m) ψ = 0

«Теперь, когда я встретил тебя, мир изменится. Я слышу песню начала внутри себя. Именно ты станешь началом». [Hajimari no uta — Kanako Itou] Топ. Две тысячи триста четырнадцать. Топ. Две тысячи триста пятнадцать. Топ. Две тысячи триста шестнадцать. Тишина. — Окарин, друг, ты продырявишь пол. Окабе остановился как вкопанный, переводя взгляд на лучшего друга, сидящего на пластмассовом стуле в комнате ожидания. Хашида Итару ответил ему понимающей улыбкой, своей большой ладонью похлопав свободное место рядом с собой. Окабе не мог не заметить, как его поведение смахивало на поведение отца, успокаивающего ребёнка. Его тело не единственное, что поменялось от брака с Юки. Окабе с радостью принял приглашение, опускаясь на стул с уставшим вздохом и извиняющейся улыбкой. — Знаешь, вряд ли я когда-то был так встревожен, как в день рождения Сузухи. Я так нервничал, что медсестры спрашивали, не нужны ли мне успокоительные, — начал Дару, подавляя самоуничижительный смех. Он быстро вспомнил тот день. В ту тёплую ночь в конце сентября они с Курису не смыкали глаз в Лаборатории, анализируя какие-то данные, относящиеся к таинственному приспособлению, которое, по всей видимости, имело отношение к ряду странных происшествий в Сибуе, как вдруг зазвонил телефон. Напуганный Дару объявил, что у Юки отошли воды: к тому времени, как они приехали в больницу, её уже отвезли в родильный зал, а Дару, бледный словно призрак, смотрел на дверь, как будто она могла внезапно ожить и напасть на него. — Будь уверен, ты всё равно выглядел менее жалко, чем я сейчас, — вмешался Окабе, проведя рукой через тёмные волосы, спадающие на лоб. — Сейчас я настолько в себе сомневаюсь, что чувствую, будто нахожусь на границе безумия. Дару посмеялся и слегка похлопал его по спине. — Как иронично, что ещё несколько лет назад ты представлял себя миру как Безумный Учёный Хооин Кёма. Окабе дёрнулся, почувствовав как нагрелись щёки. — Н-не вспоминай моё тёмное прошлое! По мере взросления, а также благодаря угрозам Курису о разводе каждый раз, когда он упоминал имя своего альтер эго, Окабе попрощался с «безумной» частью Хооина Кёмы. Как полноценный нормалфаг, он довольствовался тем, что был в некотором роде уважаемым учёным. Однако с этой фигурой, которая была ему так дорога, были связаны его самые тёплые воспоминания, воспоминания о том долгом лете, когда они встретились, и о тех беззаботных днях, проведённых со всеми, когда они шаг за шагом строили собственное будущее. — Ты потерянный случай, но, как бы ни было ужасно признавать такое… Я люблю тебя, даже когда ты Хооин Кёма. — Я бы чувствовал себя сейчас гораздо спокойнее, будь я на самом деле Хооином Кёмой. Я так боюсь всё испортить. Дару закрыл глаза, помотав головой с серьёзным выражением лица. — Я думаю, этот момент должен прожить Окабе Ринтаро, — сказал он, глядя на него через очки. — Это важный момент твоей жизни, а не Хооина Кёмы. Окабе поднял голову, удивлённо смотря на друга. Его слова напомнили ему о мыслях, которые возникли у него при виде друга, стоящего перед алтарём с Юки. Хех. Это тоже… Выбор Врат Штейна. Выражение лица Дару сменилось ностальгической улыбкой, когда он со вздохом посмотрел на белый потолок больницы. На мгновение его друг показался невероятно старым. — Эй, Окарин. Есть кое-что, что я не говорил никому, даже Юки-тан. — А? Серьёзно? Дару торжественно кивнул. — Когда Сузуха из будущего сказала мне, что через семь лет я стану отцом, должен признаться, я воспринял эту новость слишком легкомысленно. Мне было девятнадцать, и я ещё не знал Юки-тан, поэтому подобное заявление насчёт моего будущего казалось просто нереальным. — Я тебя не виню. Сомневаюсь, что я поверил бы хоть одному её слову, будь я на твоём месте, — прокомментировал Окабе, с понимающей улыбкой потерев шею. После всего, через что он прошёл, едва ли было что-то, что он мог назвать «невозможным». Он изменил саму концепцию невозможного и сумел обмануть мир. Хотя, с другой стороны, он был уверен, что у Дару почти не сохранилось воспоминаний о других мировых линиях. — Когда Юки-тан забеременела и родила Сузуху, я был в похожей ситуации. — Что? Но ты выглядел таким счастливым… То есть прямо сейчас я… Лицо Дару расплылось в отчаянной улыбке. — Конечно, я был счастлив. Но в то же время мозг подбрасывал замечательные вопросы типа: «Сможет ли такой бесполезный отаку, как я, стать хорошим отцом?», «Что, если Сузуха вырастет и будет ненавидеть меня?» Окабе приоткрыл рот. В день, когда на свет появился Лабмем номер 8, он увидел, что поведение Дару радикально изменилось за несколько часов: из испуганного мужчины, которого они с Курису обнаружили по приезде в больницу, он превратился в отца-защитника, присматривающего за своими женой и дочерью, поскольку именно в тот момент его существование обрело смысл. Он был очень хорошим отцом, и Сузуха полюбила его с самого начала. — Топливом для моих сомнений стало то, что ты знаешь лучше кого бы то ни было, Окарин. Дару на мгновение замолчал, как будто давая ему время для размышления. Но когда понял, что мозг друга был не в состоянии функционировать должным образом, его улыбка стала шире. — Считывающий Штайнер. — Что? Но ты не… — Очевидно, он не идёт ни в какое сравнение по силе с твоим, но вы с Макисе-ши ведь изучали его, да? — начал объяснять он с нетипичной для него невозмутимостью. — У всех есть небольшой процент Считывающего Штайнера, но он немного сильнее у тех, кто каким-то образом был вовлечён в… те события. Окабе с удивлением уставился на своего лучшего друга. На мгновение его фигура слилась с фигурой более взрослого мужчины с несколько меланхоличной аурой. — Приятно снова видеть тебя, мой друг. — Вне зависимости от мировой линии… Я никогда не был хорошим отцом для Сузухи. Я никогда не мог оставаться рядом с ней как должно, вот почему я так боялся совершить те же ошибки даже в том мире, который ты создал. — Дару, я… Его любимая правая рука жестом прервала его, всё ещё улыбаясь. — Я уверен, что правда, скрытая за этими фактами, сильно отличается от моих мыслей, но, полагаю, сейчас не самое подходящее время, чтобы обсуждать это, не думаешь? Хотя и неохотно, но Окабе кивнул. Шок от того, что он услышал такую мудрую речь из уст Дару, лишил его дара речи. — Окарин. Ты всегда ставишь всех нас превыше себя и ты был способен на невероятные подвиги, чтобы защитить наше счастье. Если бесполезный отаку вроде меня может быть хоть сколько-то сносным отцом для прекрасного ребёнка, не понимаю, почему ты не сможешь. — Дару положил руку ему на плечо, заглядывая в глаза. — Все Лабмемы верят в тебя, а Макисе-ши больше, чем кто бы то ни было. Окабе внезапно ощутил желание проплакаться. Несмотря на все ошибки, несмотря на боль, которую он причинил людям, которых любит, жизнь наградила его прекрасными людьми. Он был не просто сумасшедшим учёным, каких пруд пруди, но по причинам, недоступным его пониманию, друзья безоговорочно верили в него. Он вздохнул, прогнав жгучее ощущение в уголках глаз, и стал искать возможность выразить всю благодарность, которую ощущал в тот момент. — Окабе-сан? Вежливый голос медсестры заставил его отказаться от своих намерений, чтобы сосредоточиться на более неизбежных вещах. — Можете входить, ваши леди ждут вас. Волна леденящего страха извилистыми путями подкралась под кожу. Когда он встал со стула, то понял, что руки и ноги заметно тряслись. — Дару? — позвал он, последний раз повернувшись к лучшему другу. — Мм? — Ты не сказал, как избавился от этих сомнений. Друг усмехнулся, поправив очки на носу таким образом, что напомнил ему персонажа аниме. — Ты поймёшь это быстрее, чем думаешь.

***

Первое, что он почувствовал, войдя в палату, за исключением ослепляющей белизны стен, это едкий запах дезинфектанта. Курису сидела на кровати с закрытыми глазами, её ноги были вытянуты под белоснежными простынями, а спина — откинута на изголовье кровать. Её лицо было немного бледным за исключением нескольких очаровательных розовых пятен на щеках и длинных каштановых волос, немного прилипших к влажному лбу. На её руках из небольшого белого свёртка выглядывало маленькое румяное личико, выглядящее безнадёжно спящим. Внезапно в горле образовался ком. — Курису, — осторожно позвал он, будто бы боялся причинить неудобства. Женщина медленно открыла голубые глаза, ей понадобилось несколько секунд, чтобы сфокусировать взгляд на нём, намеревающемся нерешительно опуститься на колени рядом с кроватью. — Привет, Ринтаро. На её лице сквозила усталость, но, несмотря на это, оно расплылось в широкой улыбке. Она была красивой. Ком в горле стал ощутимее. Лёгкое головокружение застало его врасплох. Курису, всё ещё запыхавшаяся, улыбалась ему с порога Лаборатории. Её блестящий от слёз взгляд был прикован к нему. — Прощай, Окабе. Я тоже люблю тебя… очень сильно! Когда головокружение прошло, Курису сидела на том же месте, где и до этого, всё ещё улыбаясь. Её худая рука с нежностью перебирала его тёмные волосы. — Давненько этого не было, да? — устало спросила она немного удивлённым тоном. Окабе хмыкнул. — А ты всё та же, да? — Нобелевские премии — это не то, что присуждают случайными образом, знаешь ли, — улыбка Курису смягчилась. — Иди сюда. Окабе подчинился, приподнявшись достаточно, чтобы дотянуться до лица жены. Её губы были тёплыми. Щёки Курису были слегка красными. Её глаза смущённо выглядывали на него из-под ресниц. — Т-только поцелуй. Будь… нежен. Его сердце переполняла любовь к ней. Нежное прикосновение к щеке вернуло его в реальность. Курису улыбалась в нескольких сантиметрах от него. Со вздохом Окабе положил голову на женщину, которой посвятил жизнь. — Прости. Курису погладила его по щеке большим пальцем. — Не извиняйся. — Её голос был невероятно нежным. — Со мной такое тоже раньше случалось. Мы через многое прошли вместе. Он лишился дара речи. Он рискнул всем, но то, что он проживал этот момент, превзошло все его лучшие ожидания. Он и правда сотворил всё это своими руками? Нет. Без Курису всё было бы иначе. Это яркое будущее было также и её заслугой, той женщины, которая провела его за руку через всё путешествие во времени. — Ой… Ты… плачешь? — голос и выражение лица Курису тронула тревога. — Всё хорошо, я здесь. Всё в порядке. Курису с нежностью обнимала его, шепча успокаивающие слова с той добротой, которую она упрямо скрывала. Он так мечтал встретить её снова, и это желание стало реальностью, но самым жестоким образом. — Хооин Кёма, которого я знаю и люблю, гораздо больше уверен в себе. Почему он не может остаться рядом с ней навечно? Неразборчивый звук, изданный голосом, который не принадлежал ни ему, ни Курису, прервал поток его воспоминаний. Маленький свёрток в руках жены слегка заволновался. — Похоже, кое-кому не терпится подружиться с тобой… папа, — с улыбкой сказала Курису. — Мне казалось, я уже много раз говорила тебе, как некрасиво заставлять леди ждать. — … папа, да? — Окабе нерешительно посмотрел на Курису, которая ответила ему кивком, продолжая улыбаться. — Можешь взять её на руки, если хочешь. Она очень хочет с тобой познакомиться. Он поднялся, изо всех сил стараясь спрятать слабость, которая внезапно охватила его ноги, и наклонился над дочерью, осторожно подняв её, как делал это с Сузухой в их «первый» день встречи. Малышка, будто бы осознав изменение обстановки, приоткрыла маленькие глазки, открыв миру пару золотистых радужек. В горле снова образовался ком. По щекам потекли слёзы. Как же стыдно, взрослый мужчина плачет навзрыд с совершенно спокойным ребёнком на руках. — У неё твои глаза, — нежно сказала Курису. В её взгляде была лишь глубокая любовь. — Добро пожаловать, Лабмем номер 13, — мягко произнёс он так, будто это был секрет между отцом и дочерью. Рот ребёнка слегка изогнулся в подобии улыбки. Это было новое начало. Начало великого и прекрасного путешествия. — Курису, — позвал он сломленным голосом. Она с любопытством взглянула на него, слегка наклонив голову. — Что такое, Ринтаро? — С этого дня всё, что у меня есть… я отдаю тебе.