***
Хияджо Махо никогда не считала себя особенно общительным человеком. Она всегда знала, что остра на язык и имеет вспыльчивый характер. Но даже зная это, вместо того, чтобы пытаться вовремя сглаживать углы, она отчаянно цеплялась за эти особенности, используя их в качестве оружия для достижения своей мечты. Люди всегда называли её гением, но, тем не менее, взрослые из мира науки имели склонность принижать её мнение и, прежде всего, её личность. Но она храбро боролась и, несмотря на отсутствие деликатности, продемонстрировала собственную ценность, достинув должности ассистента доктора Лескинена. Она добралась почти до самой вершины, но на пути к ней осталась одна. С Макисе Курису они встретились в университете Виктора Хондрии в далёком 2009 году. Всего одного разговора с ней хватило, чтобы подтвердить, что, если Махо — Сальери, то Курису была Моцартом. Как ни странно, именно композиция Вольфганга Амадея Моцарта вдохнула первое робкое дыхание жизни в зародыш их дружбы. Курису являлась воплощением всего того, чем хотела быть Махо; она была невероятно талантливой личностью и, хотя была очень уверена в своих способностях, никогда ими не кичилась. Если Махо на необоснованную критику известных академиков отвечала ядовитой прямолинейностью, то Курису оставалась спокойной и собранной, чёткой и методичной аргументацией разрушая каждое высказывание. Любопытная, немного шумная, но всегда очень добрая — несмотря на то что Курису была идеальной моделью учёного, в ретроспективе её можно было назвать дерзким кохаем. До конца веря в себя и свои идеалы, она никого не слушала, шагая с высоко поднятой головой по своей собственной дороге с бычьим упрямством.***
— Возможно, вы правы. Хотя я уверена, что глубоко внутри она всё такая же упрямая, как и прежде, — признала Махо, и с её губ сорвался позабавленный вздох. Воспоминания о начале их дружбы вызвали у неё настоящую ностальгию, но она не могла отрицать, что воспоминания об изобретательности тех моментов были довольно весёлыми. — Если подумать, тогда я совсем не понимала, что она за человек. Лескинен на мгновение удивлённо посмотрел на неё. — Не будь так строга к себе, Махо, — произнёс он с сочувственной улыбкой. — Курису лишь хотела оправдать ожидания, которые возложил на неё мир. — Поэтому я не виню ни её, ни себя, — подчеркнула Махо, осторожно сев поудобнее на жёсткой металлической поверхности. — Её сложные отношения с отцом определённо стали причиной, по которой она стала такой сдержанной и неуверенной в себе по отношению к людям. Её взгляд переместился на невысокую, но элегантно одетую фигуру Макисе Шоичи, который с явным беспокойством направлялся к двери на крышу, украшенной венком из синих цветов. Это зрелище заставило её улыбнуться. Быть родителем доставляло много стресса, но в то же время вознаграждало людей великой радостью. — Мне так интересно, сколько шуму они навели, когда приехали в Аомори, — добавила она, не переставая улыбаться. — Курису до сих пор отказывается вдаваться в подробности, но я подозреваю, что этот придурковатый безумный учёный толкнул одну из своих эффектных и смущающих речей и это сошло ему с рук. Профессор разразился смехом, с энтузиазмом захлопав в ладоши. — От Линтало меньшего не ждёшь. Этот парень способен менять людей в лучшую сторону.***
Махо всегда лелеяла убеждение, что после того, как узнаешь Курису такой, какая она есть, а не только за её учёную славу, то просто не сможешь не испытывать к ней симпатию. Несмотря на явную разницу в их способностях, Курису всегда вела себя с ней, как с равной себе, выражая ей больше уважения, чем она, по её мнению, заслуживала. И по мере того, как в Махо продолжала расти привязанность к этому невероятному человеку, в ней, как у её семпая и подруги, также формировалось желание видеть её счастливой. Курису никогда не говорила о своей семье и при каждой возможности избегала этой темы. Несомненно она выглядела так, будто у неё совсем не было друзей, а если и были, то она не поддерживала с ними близких отношений, предпочитая тишину лаборатории и её компанию. Курису было всего семнадцать, но она растрачивала свою молодость на блёклые стены научного института. В конце лета 2010 года уверенность Махо насчёт младшей коллеги начала рушиться, словно стены песочного замка от волн. Курису уехала в Токио на серию лекций для летнего издания Технофорума в Акихабаре и вернулась совершенно… другим человеком. Это было не самое очевидное изменение, но Махо, которая каждый день имела возможность наблюдать за коллегой, не могла его не заметить. Бывали моменты, когда Курису бегло бросала взгляд на дисплей телефона, а бывали дни, когда её взгляд, окутанный нежной меланхолией, терялся в дожде за окном. Её воспоминания о тех временах были ясными, поскольку Курису была не единственной, с кем творились какие-то странности. Иногда в её снах появлялся молодой человек с самым печальным на свете выражением лица из всех, которые ей только доводилось видеть. Почему-то это зрелище до боли заставляло её сердце сжиматься. Когда зимой 2011 года она впервые встретилась со странно знакомой фигурой Окабе, то быстро пришла к выводу, что этот парень ни капли не похож на того человека, чей белый халат на фоне тёмной одежды сверкал словно серебряные латы. Но даже несмотря на это, голос, затаившийся в глубинах её памяти, предположил, что под этим туповатым фасадом скрывалась личность, невероятно похожая на юношу из её снов. Только благодаря ему недоверчивому взору Махо открылась настоящая Курису, которая смущалась, смеялась и злилась с лёгкостью, подобающей девушке её возраста. Сбитая с толку и одновременно испытывающая облегчение, Махо осознала, что человека, которого считала важной частью своей жизни, она знала лишь поверхностно. В глубине сердца она надеялась, что Курису не совершит ту же ошибку, что и она, растратив драгоценные годы, которые будет никогда не вернуть. Довольно удивительно, что этот парень преуспел там, где она потерпела поражение. Эти двое постоянно препирались и подкалывали друг друга, возможно, даже создавалось впечатление, что они ненавидели друг друга, если наблюдать одним глазом. Но уделять внимание мелочам — это один из научных методов Галилея, на которых основывается современная наука. Вот почему сложность, скрытая за этими странными обменами оскорблениями и прозвищами, стала для неё очевидной. В их преувеличенно раздражённых выражениях лиц и в свете глаз она видела, как эти нелепые сценки глубоко переплетались с их отношениями. Она много раз размышляла об этом, ища недостающую деталь, которая придала бы этому изменению какой-то смысл, но, как бы она ни признавала неожиданно добросердечный характер и ум Окабе, она не могла понять, как один человек может так сильно влиять на другого. Затем вечером перед возвращением Окабе в Токио она наткнулась на сцену, которая впервые пробудила в ней неожиданное и болезненное чувство зависти: Курису с прекрасной улыбкой на лице объясняла теорию, на которой была основана Система Амадей, а Окабе, её слушатель, смотрел на неё так, будто вся Вселенная обретала форму из её уст. И если в обычной ситуации Махо решила бы разгадать этот ребус сама, то в этот раз именно время дало ей желанный ответ: Макисе Курису и Окабе Ринтаро были безумно влюблены.***
— …хо? — Махо, ты в порядке? Ты плачешь. Взволнованный голос доктора Лескинена вывел её из задумчивости. На коже всё ещё оставались влажные дорожки слёз, катившихся по щекам. — Хияджо-сан, ты не Сальери. Ты всё время была Амадеем. — Да, я в порядке. Просто… расчувствовалась. Почему-то было очень трудно произнести эти слова. — Как быстро летит время. Наша Курису уже покидает гнездо, — голос профессора стал напряжённым вместе с выражением его лица. — Она уже давно размахивала крыльями, но остаётся странное послевкусие, когда наблюдаешь за этим. Махо энергично закивала. Она встретила её в мрачной американской лаборатории и, наблюдая за ней на протяжении восьми долгих лет дружбы, она видела, как Курису росла и становилась сильнее, ярче. В этот жаркий летний день, как никогда красивая в белом платье, она переставала быть кохаем, начиная путешествие в неизвестное будущее вместе с мужчиной, судьба которого всегда переплеталась с её. — Семпай, я… Я люблю Окабе. И хотя ощущение было горько-сладкое, она чувствовала, что это было скорее прощание, нежели расставание. Мозг и вызванные им эмоции были одной из самых очаровательных тайн человечества, размышляла Махо, когда слёзы снова застряли между ресницами. Стоя перед небольшим алтарём, сооружённым на крыше здания Ояма, Окабе Ринтаро ласково обнимал Макисе Курису, его взгляд настолько полнился любовью, что Махо внезапно почувствовала необходимость отвести взгляд, как будто она стала свидетелем чего-то, что не предназначалось для её глаз. На мгновение фигура Окабе совпала с фигурой человека из её снов. — Махо. Я… собираюсь вернуть Курису. Спасибо тебе за всё. Макисе Шоичи, сидевший на ряд ближе, плакал навзрыд, его потряхивало от всхлипов. Рядом с ним его жена осторожно вытирала ему слёзы, нежно сжимая ладонь. — Наши дети выросли, Цузури, — до неё ясно донёсся надломленный от плача голос Тенноджи Юго. Его дочь Наэ с растроганной улыбкой похлопывала его по спине. — Ты слишком хорошо знаешь, что я рассеянный болван, поэтому… помоги мне присмотреть за ними, пока не придёт моё время воссоединиться с тобой, хорошо? — Как забавно. Ответ всё время был прямо перед глазами, — пробормотала Махо, улыбаясь сквозь слёзы. — Ты так часто говорила об этом… Но, возможно, любовь, величайшее из всех таинств, была той самой загадкой, которую она притворно не понимала, и которая меняет людей, соединяя их во времени и пространстве. — Квантовая запутанность, значит?