Они на тебя злы

      — Вы же понимаете, насколько плачевно ваше положение?       Чарли как будто снова вернулся в детство. Вот ему пять лет, и его отчитывают за то, что пришёл домой весь грязный и мокрый (а они с друзьями всего-то играли в пожарных). Но несмотря на схожесть ощущений, теперь всё это кажется таким мелким по сравнению с тем, что происходит сейчас.       — У вас пропусков больше, чем посещений; я уж молчу про хвосты. Уважаемый, вы не явились ни на один зачёт, ни на один! — преподаватель не прекращал стучать крючковатым пальцем по журналу. Звук поневоле ассоциировался с заколачиванием гвоздей в крышку гроба.       — Я понимаю, профессор Янг. Но не могли бы мы подумать, как исправить мою ситуацию? — Чарли пытался излучать уверенность и добродушие, однако севший голос выдавал его с потрохами.       Дэвид Янг прекратил, наконец, барабанить жёлтым ногтем по страницам толстой книженции. И кто вообще в двадцать третьем веке ещё ведёт успеваемость в журналах? Именно за счёт своей консервативности этот плохо сохранившийся мужчина, читающий лекции по истории хореографического искусства, казался ископаемым на их факультете, не говоря уже о том, что был старше многих других среди преподавательского состава.       «И почему самым проблемным всегда оказывается не самый важный предмет на курсе?» — с тоской подумал Чарли, чувствуя на себе пронзительный взгляд преподавателя.       — Мы-то, конечно, можем что-нибудь придумать, но вот что выдумаете вы, чтобы сохранить своё место? Вы же знаете, какая конкуренция стоит среди претендентов на поступление в ВАИИ? А вы мало того, что просрочили срок оплаты за обучение, так ещё и учитесь, мягко скажем, не прилежно. А вы уверены, что вам вообще оно надо?       Последние слова больно ударили по самолюбию Чарли. Конечно же, он был уверен! Иначе зачем всё это? Унижение, изматывающие чуть ли не круглосуточные смены и попытки заниматься между ними? С тех пор, как он покинул родительский дом, напрочь разругавшись с отцом, Чарли только и делал, что вкалывал ради «несбыточной мечты» — так обозвали его желание поступать в ВАИИ. Но именно это сладкое слово «мечта» и придавало ему сил. Что не скажешь о перспективе остаться в Сент-Винсенте работать на заводе. Без надежды на светлое будущее, но, конечно, за честный ежедневный паёк.       Из лекционной аудитории Чарли вышел крайне измотанным и больше всего на свете желал побыть в одиночестве, когда кто-то сзади схватил его за плечо.       — Я ждал тебя, но ты долго не выходил, — Маркус выглядел не на шутку встревоженным. — Твою подругу, Эмму, её подстрелили! С ней сейчас Фиона в больнице. Я подумал, что ты захочешь к ней поехать.       — Что? — сердце ухнуло в пятки. Чарли в ужасе замер. Только что несданный зачёт и страх отчисления казались страшнее смерти, и он и предположить не мог, что может стать ещё хуже.       Вместе с Маркусом они рванули к выходу, уже по дороге обмениваясь деталями и предположениями.       — Ты знаешь, что произошло? — спросил Чарли, когда они влезли в первый притормозивший ховеркрафт-такси.       — Нет, но вся Венеция оцеплена полицейскими. Я слышал, что они всех опрашивают об Эйприл Райан.       — Эйприл?       Несмотря на всю мощь современных антигравов, такси летело медленнее, чем хотелось бы. Всю дорогу до городской больницы Чарли размышлял. Он не видел Эйприл с того самого вечера, когда они с Эммой решили подкараулить подругу в её же комнате и вытрясти объяснения. Конечно, им казалось подозрительным то, что она начала часто зависать с местным сумасшедшим, Кортезом, либо вообще исчезала в неизвестном направлении. И хорошо, если неизвестном, гораздо хуже, когда наоборот: разведка доложила, что Эйприл зачем-то ездила в Округ Метро и на улицу Надежды, самые неблагоприятные районы Ньюпорта.       Удовлетворительных ответов на свои вопросы они тогда не получили. Вместо этого были какие-то бессвязные разговоры о спасении мира, и что за Эйприл могут следить, а потому им стоит быть осторожными. Эмма посмеялась над этими байками, оно и понятно, всё это звучало как издевательство не только над здравым смыслом, но и над их дружбой. Но Чарли, долго наблюдавший за их спором как будто со стороны, не находил в себе силы возразить. Какой бы неправдоподобной не казалась история, он всегда знал, когда Эйприл врёт, и в её почти плачущем голосе не слышалось ни грамма лжи. Только усталость, она вообще выглядела очень измотанной, отводила взгляд любимых глаз, чтобы с жадностью впериться в кровать. Чарли верил ей. Нет ничего странного, вся его жизнь держалась на слепой вере в то, что его мечта сбудется… Что ему стоило добавить к этому ещё и это?       Если бы он знал, что произойдёт… Поступил бы он иначе? Был ли более настойчивым?       Чарли не запомнил, как они с Маркусом расплатились с таксистом (наверняка лишив себя этим денег на ужин) и чуть ли не побежали до двери в операционную. На Фиону было жалко смотреть. Никто никогда не видел её в иной позе, чем полулёжа на диване у телика, она знала цену раздолбайству и «ничегонеделанию». Она и сейчас сидела на жёстком диванчике, но в этом не было привычного удовольствия жизнью, спина сгорблена, ладони то и дело пытаются стереть разводы от потёкшей туши, но делают только хуже; а грудь сотрясается от судорожных рыданий.       — Чарли! Как хорошо… что ты пришёл, — Фиона с трудом проглотила всхлип. — С Эммой же всё… будет хорошо?       — Конечно, — Чарли опередил Маркуса и оградил друга многозначительным взглядом. Тот кивнул и, решив больше не вмешиваться, удалился. — Эмма сильная. Она выкарабкается, — он присел на корточки напротив. — Ты расскажешь, что произошло в Приграничном доме?       — А что… произошло? Я и сама не знаю, что там произошло! — Фиона зло встрепенулась, плач отступил перед гневом. — Пришли какие-то серьёзные люди… с пушками. Спрашивали про Эйприл. Держали нас в гостиной и… угрожали… говорили, что если мы ничего не скажем… — слёзы опять начали её душить, Чарли пересел к ней рядом и успокаивающе положил руку на плечо. Продолжила Фиона уже спокойнее: — А потом… потом Эйприл и сама явилась. Они говорили о чём-то с их главным, про какую-то Аркадию, что она должна им что-то отдать. А потом они… подстрелили Эмму и убили Зака!       — А Эйприл? — осторожно уточнил Чарли.       — Она ушла. Вот же мерзавка! Такая злоба берёт, как вспоминаю её. Мразь двуличная.       Чарли и сам удивился, как легко он перенёс оскорбления в сторону своей любимой подруги. Раньше ему всегда казалось, что за косой взгляд на неё он порвёт любого.       — Она ведь всё знала, — продолжала Фиона, её слова отдавались в душе мерзким согласием. — Не просто же так она бегала за этим… Кортезом. Почему и слова не сказала? Боялась, что из общежития выпру? Так я бы и выперла от греха подальше! Сама бы лучше ушла, чтобы не подвергать никого опасности! А что, вот так, как сейчас, лучше, да?       Она закрыла лицо руками и затихла, иногда подрагивая и всхлипывая. Чарли молчал, он снова не посмел ничему возразить. Он сидел в коридоре, окружённый покрытыми токсичной краской стенами и запахом неизвестности, совсем не такой сладкой, как планы по исполнению мечты.       Он снова и снова возвращался мыслями к недавнему вечеру, когда они последний раз разговаривали с Эйприл. Он глядел, как она мнётся перед ними и не знает, как сказать правду. Только теперь он понял, что допустил ошибку, поставив свои чувства к Эйприл превыше всего остального. В конце концов, разве Эмма ему не подруга? И теперь именно она рискует никогда не выйти из этой больницы, и всё из-за того, что кое-кто не посчитал нужным быть с ними честным!       Если бы он знал, что так будет, что бы сделал? Соврал бы Эйприл о том, что видел Кортеза у музыкального автомата? Выбил бы из неё признание, чтобы хотя бы знать, от того ждать беды?       Или никогда бы не приехал в Ньюпорт?       Заразительная злость Фионы захватила и его, но Чарли понимал, что зол больше на самого себя.