Любовь на расстоянии 9 метров

— Завтра первый экзамен, ты готова? — Настя пыталась незаметно подсмотреть в атлас, который она заблаговременно спрятала под парту. — Не знаю… Был урок географии. Почти на всех уроках мы сидели с Настей за одним столом и все наши самостоятельные работы были почти идентичны друг другу, то я ей помогала, то она мне. И сейчас я жалела, что она не может помочь мне с географией. Со своим топографическим кретинизмом я еле-еле вывезла данный предмет на пять, ну вернее почти. Сейчас шла контрольная, которая решала, будет у меня четыре или пять. Настя же боролась за тройку и помочь мне не могла, скорее наоборот, она постоянно косилась на мой листок с ответами, в надежде на более высокий бал. И буквально месяц назад, я бы драла на себе волосы и цеплялась бы за каждый шанс получить отлично, но сейчас… — Маша, пожалуйста, хватит. Ну забудь ты уже. Прошел почти месяц. Все, он больше не напишет, смирись и живи дальше. Мы не знаем почему так получилось, но что ж поделать. Ты так парилась ради этих экзаменов, и ради этого аттестата, чтобы в последний момент все сломать из-за того, что какой-то кретин тебе не ответил на письмецо. — То, что я написала в письме очень много значило для меня и в ответе я хотела увидеть по большому счету всего пару слов, но это уже не важно. Сдам экзамены, не сдам, какая разница. — Не нужно таких страдальческих речей. Все будет нормально, нам сдать то 4 экзамена, а потом две недели спокойно халявить, нагуляемся, сколько душе угодно. — Хорошей прогулки. — Я встала из-за парты и взяла портфель. — Ты… ты чего, стой! — Настя хотела еще что-то мне сказать, но ее перебил угрожающий голос завуча. –Соловьева ты куда, урок еще не окончен… ты что оглохла? Выйдешь за дверь, о пятерке в аттестат можешь забыть! — Всего хорошего… Идя по коридорам школы, я думала, а когда мне стало настолько все равно на все происходящее в жизни. Было все равно даже на мнение матери. Я не могла найти ни одной вещи, которая бы держала меня, заставляла бы двигаться дальше. Просто пустота, я ничего не чувствовала. Видать тем письмом я содрала себе пластырь с раны, а под ним оказался гной, который сейчас распространял заражение по всему моему телу, даже ноги с того дня ходили как-то не так. Им, как и мне, все уже опротивело. На лестнице со второго на первый этаж я замерла и закрыла глаза, хотелось плакать, кричать, колотить по стенам, а лучше, вообще, провалится на месте. — Привет, песик. За считанные секунды, не успела я даже обернуться, на моей шее затянулась удавка для отлова животных. Боковым зрением я увидела Юлю. Руки четно пытались уцепиться за тонкую проволоку. — Что ты делаешь, ты что, с ума сошла, прекрати! — Сипела я пока она тащила меня в рекреацию второго этажа. Когда я кинулась на нее, меня оттащили два ее одноклассника, появившихся из неоткуда, они явно ждали заранее. Они держали меня за руки пока она хлестала меня, по ногам ошейником. — Моего лая за своей спиной ты не услышишь шавка, а вот я твой послушала бы, на колени, собачка. — Иди в жопу. Удар по лицу. Кровь пошла носом. Я чувствовала, как опухает губа. А кровь уже запачкала мне джинсы и ботинки. — На колени или без лица останешься. — Давай, покажи какая ты, не сдерживайся, не сопротивляюсь. Хочешь изуродовать, вперед, хочешь сделать больно, давай, хочешь убить, никто не держит, но на колени я добровольно не встану, тварь. — Ладно, если ты так просишь... Она достала из портфеля ножницы и почти по самый корень отрезала мне колосок. Волосы, которые я отращивала почти десять лет, упали лентой возле моих кед. Ударив ногой в живот, она прижала меня к полу. — Ты никто, и всегда была никем крыса, нужно было тебя утопить еще когда ты только родилась, и знаешь, твой отец поступил умно, когда бросил твою мамку, увидев тебя, вот вообще его не осуждаю. С этими словами она бросила ошейник возле меня, и пошла дальше по коридору, следом пошли и ее приспешники, которым она видать пообещала хорошие оценки от мамочки. Я лежала на полу еще минут пять. На языке был вкус железа, под рукой я нащупала отрезанную косу. И даже сейчас не было никаких эмоций, просто боль, в ее чистом, первобытном виде. Голоса учителей в отдаленных концах коридора навевали мысли о том, что одиннадцать лет моей жизни просто пропали в никуда. Это место мне ничего не дало, кроме боли, загонов и сломанной психики. Всю школьную программу можно уместить в пятилетний курс, если убрать всю «воду» из учебников, бесполезные предметы и учительский треп за жизнь, а тут одиннадцать лет, как же больно осознавать, что это больше половины всей моей жизни. — Для чего я тебя воспитывала и учила вести переговоры, для того чтобы из тебя вот так собачку делали. Почему у других детей все нормально? М? — У меня все нормально мам. Оставь меня, пожалуйста. Влажным полотенцем я вытирала лицо. Мама вырвала его у меня из рук. Появление меня дома в таком виде произвело даже больший фурор, чем когда я пришла с разбитой губой и сломанной рукой пару месяцев назад. — Ты мне давай тут зубы не заговаривай. Я несу стул, и пока не расскажешь мне все ответы на варианты задачника я никуда не уйду. Ты видать много чем начала заниматься, о чем я не знаю. — Прошу мам. Мне нужно побыть одной. — Завтра экзамен, вот и побудешь одна, пока будешь на КПП стоять, как раз с мыслями соберёшься, подумаешь, как можно было так позволить с собой обращаться, что матери нечем будет гордиться… — УБИРАЙСЯ! ИДИ ВОН ИЗ МОЕЙ КОМНАТЫ! Я ХОЧУ ПОБЫТЬ ОДНА! — Я никогда в своей жизни еще не повышала голос на маму, но сейчас из меня будто что-то вырвалось, что-то злое и неподконтрольное. Мама ударила меня по щеке. Едва затянувшаяся ранка снова стала мокрая и я почувствовала теплую дорожку сползающую по подбородку. — Если завтрашний экзамен напишешь меньше ста балов, ты у меня жить будешь в этой комнате. Дверь со звоном захлопнулась. На часах было без пяти два. Все небо заволокло тучами, и ночь казалась еще темнее чем обычно. В квартире было тихо. Я взяла телефон со стола. Мыслей не было, только гул в ушах. Вышла в коридор. Зашла в ванну. Все делала будто бы на автомате. Маникюрными ножницами подровняла волосы, сделав прическу под ежика, и заодно умылась. Бесшумно открывая входную дверь, я оглянулась, в конце коридора сидела Соня и смотрела на меня в надежде, что я возьму ее поводок и мы пойдем с ней гулять. Я присела на корточки, она тут же подошла ко мне и начала облизывать пальцы. — Прости, малышка, не в этот раз. Спасибо тебе, что столько лет была со мной. Ты же все выслушивала, все мое нытье... Ты самый лучший друг. Надеюсь, ты не будешь скулить, что я не пошла с тобой гулять и не разбудишь родителей. — Я сглотнула ком, который образовался у меня в горле. Проведя рукой по ее спинке, я поцеловала ее в нос. Она привыкшая к таким ласкам, легла на спину и начала вилять хвостом, в ожидании, что ее почешут. Но я поднялась с колен и вышла в подъезд, закрыв за собой дверь на два оборота, думаю, я этим ее расстроила. Пахло мокрым асфальтом и дождевыми червями, шел дождь. Я, целеустремленно, пошлепала по лужам. Недалеко за городом был заброшенный многоэтажный дом. За много лет он стал уже местной достопримечательностью. Он был огорожен огромными бетонными плитами со всех сторон, чтобы их убрать, нужно было действительно заморочиться. Но это было особо никому не нужно, туда мало кто ходил, только те, кому было не лень лезть через трехметровую бетонную плиту, например художники с больничками очень любили это место, некоторые даже стремянку с собой таскали, чтобы без потерь добраться к девятнадцатиэтажному холсту. Но, пару лет назад, я обнаружила маленькую лазейку через трещину в стене. В нее могли пролезть не все, но я уже пару раз пробиралась, с каждым годом это становилось все сложнее, тем не менее сейчас я шла туда за единственной своей целью. Только она крутилась у меня в голове. За сорок минут я успела промокнуть до последней нитки. Ветер хоть и был теплый, но у меня уже стучали зубы. Одежда противно липла к телу, но меня это не трогало. Проникнув на стройку, я огляделась, все было на своих местах, старые баки, опрокинутые будки охраны, рабочие домики. За столько лет они успели почти полностью развалиться и виднелась вся утварь, что была внутри. Но и она с течением времени уже приобрела неясный вид, и не всегда можно было сказать точно, что это за предмет. Этаж за этажом, я медленно поднималась на самый верх. Я знала тут каждый сантиметр, я частенько ходила сюда, поскольку с самого верха у меня получились самые эффектные зарисовки и эскизы. Никто не знал, что я пишу картины. Я говорила всем, что иду на дополнительные, а сама шла сюда и делала наброски зданий и маленьких деревушек вдали, чтобы потом превратить их в картины маслом. На последнем этаже я увидела свою коробку, которая служила мне табуреткой. Опилки из-под моих карандашей так же валялись вокруг, и я нашла потерянный пару месяцев назад ластик. Он был весь черный, в пыли, которая прилипла из-за дождя. Я подняла его и сжала в руке. Упав на колени, я закричала что есть сил, только здесь я могла это делать, выражать самые глубинные эмоции, не боясь осуждения. Я стояла на краю и смотрела на прекрасный пейзаж ночного города в полумраке, до начала рассвета оставалось минут 20. Где-то в дали слышались какие-то звуки, похожих на шум большой техники, но это было еще далеко, до поворота к заброшке, и я знала, что та дорога в конце имеет ответвление к строящемуся коттеджному поселку, поэтому даже не пошевелилась. Я сделала еще один миллиметровый шаг вперед и уже стояла на носочках, подо мной были девятнадцать этажей свободного полета. — Прости, что так и не смогла стать для тебя идеальной дочерью… Я разжала кулак с ластиком, улыбнулась тому, как легко он падал вниз. По моей щеке скатилась слеза. И вдохнув свежий воздух с запахом дождя, я шагнула с края в бездну…