Не потеряй меня

Прошлое редко остаётся в прошлом. Каждый выбор, совершённый однажды, будет иметь последствия, предсказать которые нередко невозможно. Порой отголоски решений незначительны:оценка на балл ниже, несварение после утреннего кофе с молоком, аллергия на купленную собаку. Подобное кажется концом света только здесь и сейчас. Однако бывает и так, что выбор, сделанный давным-давно, по глупости и юности, в настоящем отзывается дикой болью в области затылка. Тогда, увидев договор, подписанный собственной рукой, добытый невероятно каким образом, Юнги не поверил своим глазам. Омега помнил, как сейчас, дрожь в теле и слабость в ногах, ощущение эйфории, возникшей лишь на краткий миг. Вот так просто? Он мучался больше года, а теперь свободен? Можно идти на все четыре стороны? Интуиция подсказывала, что на этом не кончится; чуткое сердце требовало быть более осторожным и внимательным. И Юнги был:по три раза перепроверял, закрыта ли входная дверь, часто менял маршруты от квартиры до университета, никогда не захаживал в одно и то же кафе за чаем. Он был умным мальчиком, прекрасно знающим, как себя вести, как избежать неприятностей и как отсрочить собственную оплату свободы на как можно более длинный срок. Но стоило их хрупкой гармонии с Хосоком разрушиться, разрушилось и всё остальное. Злополучный день начался по-обычному: будильник, торг с самим собой, принятие ситуации и ленивый подъём, больше похожий на воскрешение. Живя вновь в одиночестве, Юнги мог бы придумать кучу аргументов, почему можно остаться дома и никуда не ходить, но совесть не позволяла идти на поводу собственных желаний. К тому же, в университете омега меньше думал о том, что произошло между ним и Хосоком. Бесконечные ссоры и разногласия, куча попыток претереться друг к другу... это настолько утомляет, что не нужно уже никаких "долго и счастливо". «Было и было, хватит. Сколько можно топтаться на одном месте?», — убеждал он себя, то и дело бросая взгляды на телефон в ожидании звонка или хотя бы сообщения. Следом — прохладный душ, который совсем не помогал проснуться, а только усыплял. Зевки становились чаще и слаще. Дальше завтрак впопыхах, кое-как уложенные волосы, натянутые наспех джинсы, футболка. Стоя перед зеркалом собственной прихожей, слышавшей уже столько обещаний больше к Хосоку не возвращаться, Юнги, как и всегда, завязывает шнурки кроссовок, после выбегая из квартиры. Опаздывает. Каждый новый день учёбы похож на предыдущий. Серое здание университета, похожего на тюрьму своими маленькими окнами и отсутствием свежего воздуха. Одна и та же медлительность преподавателя испанского, те же упражнения на грамматику, та же лексика, давно устаревшая, вызывающая у носителей языка снисходительную улыбку. Слушая преподавателя вполуха, омега перелистывает страницы учебника старого потёртого учебника, пытаясь заставить себя прочесть хоть что-то. «Сколько можно уже страданий? Самому не надоело? — скептически спрашивает Юнги сам у себя, скользя взглядом по строкам глупого диалога. — Найди себе уже нормального парня, с которым будет пусть скучно, но спокойно. Не надоело терпеть этого коз…» — Господин Мин, Вы приходите на занятия раз в неделю, чтобы штаны протирать? — врывается в поток мыслей резкий голос преподавателя. Юнги вздрагивает, качая отрицательно головой. — Нет-нет, я просто задумался, — омега выпрямляет спину, спешно ища глазами хотя бы примерное место, откуда нужно будет начать. — Разумеется, не на тему нашего занятия, — преподаватель складывает руки на груди, поучительно вздыхая. — Но подумать иногда бывает полезно. Смотрите, не надумайте себе неуд по выпускному экзамену. Бросив косой взгляд на не унимающегося мужчину, Юнги наконец-то находит нужный отрывок. — Если Вы закончили, могу я начать? — спрашивает он с уважением и голосе, но недовольством в глазах. Какая вообще разница, сдаст он экзамен или нет? — Прошу, — кивнул преподаватель, опустив вновь глаза в книгу. И почему вечно ему достаются именно такие нерадивые студенты? Вон, у других в выпускниках Ким Намджун. Пожалев себя ещё приличное количество времени, мысленно поставив двойки всем присутствующим в аудитории и высказав всё, что он о них думает, мужчина удовлетворенно выдохнул, продолжив следить за текстом. Уже вечерело, когда Юн спускался по серым скользким ступенькам. Голова болела от количества усвоенной информации, хотелось есть и спать. Разрозненные мысли об испанском, экзаменах и родственной душе лениво перекатывались по голому полю сознания металлическими шарами, создавая неприятный трескучий звук. Юнги не сразу заметил, что уже машинально вышел за ворота храма науки, даже перешёл дорогу. Странное чувство лёгкой паники на мгновение окутало омегу своим влажноватым облаком, кончики пальцев побледнели, сердце застучало быстро-быстро у самого кадыка, грозясь выпрыгнуть. — Молодой человек, Вам плохо? — проходящий мимо мужчина средних лет заметил растерянность и испуг в глазах. Подойдя, он за локоть отвёл омегу в сторону. — Нет-нет, всё в порядке... — не испытывая подобного раньше, Юнги просто растерялся. Присутствие же постороннего мужчины так близко только усилило покалывание в пальцах. — Все в порядке, спасибо, — говорит он спешно, быстрыми шагами уходя прочь, не важно, в какую сторону. Незнакомец, недоумевающе моргнув несколько раз, только пожал плечами, продолжив свой путь. Вот так и помогай людям. Вот уже несколько дней омега шёл по одной и той же дороге. Слишком утомляли его размышления об их с Хосоком судьбе, чтобы придумывать новые маршруты. А тут ещё и непонятные приступы паники и страха лишили последних сил. Снег, подтаявший на дорогах, на аллеях никуда деваться и не собирался; громко скрипя под ногами, он замедлял ход и делал недолгий путь ну очень утомительным. Деревья, укутанные зимней шубой, в свете фонарей и машин казались инопланетными гостями, застывшими в непонятных позах. При сильных порывах ветра снег с их верхушек обильно падал на головы прохожих, и Юнги лишь чудом при этом оставался исключением. Юнги не заметил, как остался один. Пропали собачники и любопытные морды их питомцев, исчезли дети, кидающие друг в друга снежками. Все его мысли вот уж несколько дней занимал лишь один вопрос: нужно ли быть настолько тупым, чтобы давать, кажется, триллионный шанс. «С одной стороны, — думал омега, разбивая носком кроссовка большой ком снега на пути, — мы с ним родственные души, и лучше, чем с ним, мне не будет ни с кем. Но с другой… — упавшая с крыши сосулька, пролетевшая почти над макушкой, едва ли смогла отвлечь, — всё равно ничем хорошим это не кончится, если мы не изменимся. Но хочет ли меняться он? Будто бы и нет… А если не хочет, то…» Эхо посторонних тяжёлых шагов, тоже притаптывающих снег, омега уловил слишком поздно. Рассуждения прерывает удар, обрушившийся сзади с такой силой, что земля ушла из-под ног сразу же. Ни обернуться, ни убежать шанса не было. Даже обжигающего холода снега, накинувшегося на лицо, Юнги уже не почувствовал. Удивительно пустынно, темно было вокруг. Ни лица напавшего, ни его машины никто не видел. Будто бы в этот вечер не случилось ничего, что могло бы запомниться. Где-то вдалеке завыл пёс. Хлопнула дверь подъезда. Даже тусклый свет полуподвального, пахнущего крысами и сыростью помещения причинял глазам, отвыкшим от какого-либо освещения, боль. Пришлось зажмуриться, смахивая слёзы, скопившиеся в уголках глаз. Голова болела по всему периметру тупой, ноющей болью, тошнота, притаившись где-то между горлом и грудью, ждала своего часа. Неудобный деревянный стул, к которому Юнги был привязан, создавал ещё больший дискомфорт. Смутно через гул в ушах Юнги слышал чьи-то голоса, но понять, кому они принадлежат, он не смог бы даже за тысячу долларов. Мозг переваривал только кусочки фраз, на большее пока что сил не хватало. — … куда потом ехать… — один из голосов был гнусавым, будто бы у его обладателя был вечный насморк. Говорящий, кажется, был не слишком-то настроен на решительные действия. — Не наша уже проблема. Отвезём, а потом… на повороте… — возражал ему уверенный голос, звучащий более взросло. — … легче тут уже и… — всё же искал альтернативу первый, труся. Действовать надо было быстро. Юнги дёрнулся, чтобы встать, но ощутил только, что всё тело, связанное по рукам и ногам плотными верёвками, затекло. Против его воли с губ слетел болезненный стон. Собрав, однако, волю в кулак, Юн попытался двинуться вместе со стулом ещё раз, но задел плечом какую-то низенькую полку. Тут же посыпались какие-то металлические склянки склянки, гремя об пол так, что услышит даже спящий. Голоса в соседней комнате резко замолчали, а сам омега напрягся, готовясь к худшему. — Ты куда собрался, придурок? — дверь открывается, впуская куда больше света, заставляя Юнги жмуриться сильнее. Сейчас он очень похож на кота, сон которого зачем-то прервали надоедливые хозяева. Только вот подобное сходство в нынешней ситуации вовсе не идет на руку, не кажется милым. — Чё ты с ним разговариваешь? — второй альфа, действительно оказавшийся старше, проходит в комнату, оттолкнув товарища от входа плечом. — Тебе же было сказано, — говорит он, обернувшись к альфе, — чуть что — сразу бей. — Да он же ничё и не сделал… — Не сделал сейчас, сделает через минуту. Юнги хмурится и не понимает, почему голосов только двое, а фигур перед ним четыре. Ответа на эту загадку, правда, он уже не получает — удар чем-то тяжёлым обрушивается на голову, погружая в болезненное забытье. Снова пропадают и голоса, и фигуры, и боль. Дыхание Юнги становится медленным и редким, почти исчезает вовсе. Он только с виду кажется сильным и выносливым, на деле же… Юн не знал, сколько он пробыл без сознания. В его маленькой комнате не было окон, чтобы ориентироваться, день сейчас или уже вечер. Несколько раз удары повторялись, потом им на смену пришли какие-то уколы, от которых тошнило втрое сильнее и хотелось спать вчетверо больше. Металлический запах собственной крови, проступившей от ударов на затылке и виске, рвоты, которая после пробуждения била фонтаном, липкого пота от духоты комнаты становился особенно невыносим, когда в отворенную дверь врывалась уличная прохлада. Похитители не заморачивались с едой — давали только воду. Когда рвать уже было нечем, Юнги преследовали болезненные спазмы, кончавшиеся только тогда, когда действовал наркотик, погружая в тяжкий сон. Омеге показалось, что в таком состоянии он пробыл вечность. На деле же — неделю. Порой менялись лица похитителей, приходили какие-то новые люди, но их Юнги даже не пытался запомнить. С ним бы распрощались и раньше, только вот до конца не знали, что делать. Словно по велению высших сил, начальник и организатор всего этого укатил на острова отдыхать и слышать ничего не хотел о работе. В трубку он кричал что-то вроде «сами разберитесь или меня дождитесь, идиоты.» Похитители предпочли дождаться, не рискуя собственной шкурой. Поначалу в их планах были ещё и постельные развлечения, но грязный, голодный, сонный омега совсем не вызывал эрекции. Скорее, он вызывал презрение и желание поскорее вымыть руки. Что ж, Юнги и лучше…

***

Подсознательно Хосок был готов к тому, что трубку никто не возьмёт. Он позвонил утром и днём, но услышал только длинные гудки. Вечером же — короткие. Пусть здоровье ещё было не на высшем уровне, но сидеть дома альфа просто не смог бы. Несколько дней он шатался у подъезда и порога квартиры Юнги, звонил в звонок, уговаривал под дверью поговорить и всё решить как цивилизованные люди. Просил принять, потом хотя бы понять. Порочный круг, из которого они вдвоем с Юнги вырвались совсем недавно, замыкался вновь. Любой бы нормальный человек задумался, а стоит ли игра свеч, но перед альфой такого вопроса не стояло и вовсе. Стоит, причём всёх свеч мира. Он до конца не мог понять, что толкало его порой на резкие или слишком холодные редкие ответы, не понимал, откуда бралась в нём порой злоба и агрессия в сторону любимого омеги. Но одно Хосок знал наверняка: без Юнги жизнь ему нужна не будет. Поэтому, не получив никакого ответа ни по телефону, ни через дверь, Хосок начал сильно волноваться. Номер Намджуна в который раз уже был выделен для звонка, но позвонить альфа решил только к пятнице. Если уж Юнги не общается с ним самим, то хоть с другом-то должен делиться! Набрать номер, однако, не вышло. Ким позвонил первым. — Юнги у тебя? — спрашивает альфа с порога, и голос его, полный волнения, сразу поселяет в сердце Хосока дурное предчувствие. — Нет. У тебя его тоже нет? Он не открывает, не берёт трубки… — Уже неделю где-то, да? — добавляет Джун. Его тяжелый выдох слышно даже по телефону. — Да, около того… — Хосок встаёт с кресла, накидывая в коридоре пальто. Не сговариваясь, оба приезжают к дому омеги, стремглав бросаясь к нужному этажу. Намджун продолжает звонить по телефону, пока Хосок добивается ответа от дверного замка. — Он ведь не на учёбе, у него выходной сегодня, — проверяя ещё раз расписание Юнги, отбрасывает эту идею Намджун. Юн, конечно, не подарок, но игнорировать друга столь долго без причины… не в его стиле. — Намджун…? — Хосок случайно локтем задевает ручку двери, и та опускается вниз. Дверь не заперта. Переглянувшись с Джуном, Хо открывает дверь. Из квартиры тут же пахнуло свежестью, будто бы Юнги недавно убрался и просто отошёл выкинуть мусор. Такое впечатление только усилилось, когда, пройдя в кухню, Намджун обнаружил вымытые чашки и тарелки, заботливо разложенные на полотенце. — Тут его нет! — кричит из спальни Хосок, — но окно на форточку открыто! — В кухне тоже нет, — проходя в гостиную, где также почти идеальный порядок, заявляет Намджун. Так странно… с каких пор порядок у Юнги ВЕЗДЕ, а не только в определённых местах? — Может, правда отошёл куда, а дверь забыл… Ким присаживается на край дивана, осматриваясь ещё раз. На Юнги это совсем не похоже — двери не закрыть. — А в комнате, — спрашивает он, сложив руки в замок и уперев их в колени, — тоже такой же порядок? — Намджун делает акцент на слове «такой» — капитальный. — Да, будто Юн провёл генеральную уборку… — Хосок садится в кресло напротив, шикая вдруг тихо. Резкая боль в висках продлилась буквально мгновение, но отголоски её тревожили ещё несколько минут. — Что? — вскидывая на альфу тёмные глаза, Намджун хмурится ещё больше. Сердце чувствовало, что в этой истории ничего хорошего нет, потому глухо и быстро колотилось. — Нет-нет, все в порядке. Это, наверное, ещё от простуды осталось… — потирая виски пальцами, отнекивается Хосок, по спине которого быстрыми липкими шажками пробежал страх. Вместе они решают подождать, когда омега вернётся. Всё-таки оставалась надежда, что он просто… отошёл за хлебом. К сожалению, отдохнувшему и забывшему прошлые обиды начальнику смерть Юнги была уже не так уж и нужна. Бросив нехотя «делайте, что хотите, только по-тихому», он укатил в сторону центра города, оставляя двоих своих подопечных и Юнги наедине друг с другом. — И чё теперь… — тот, что помладше, присел на пуфик, кусая губы. Убивать он не хотел — был для этого слишком слабым духом, но и отпускать Юнги нельзя было. Даже если омега жизнью поклянется, что не пойдет в полицию. — Чё-чё… — старший, также не ожидая подобного, начал ходить по комнате кругами. В его голове судорожно скакали идеи, перепрыгивая одна через другую. Сам Юнги уже мало что понимал. Хотелось есть, но вместе с тем постоянное чувство тошноты отсекало любые мысли о еде. Больше хотелось пить, но даже воду организм уже отторгал. Было страшно и холодно. Укутаться бы в тёплое одеяло, прижаться бы к Хосоку, почувствовать его тепло… Вяло следя глазами за ходящим по комнате, он поймал себя на мысли, что давно не повторял диалоги из учебника испанского. — А где оставить-то? — через пелену желаний и мыслей долетает молодой голос. — Где подальше, но в городе. Напился, заблудился, упал, уснул… Иди пакуй водку, а я пока его упакую. — Не надо… — дрожащим от страха и безнадёги голосом просит омега, еле-еле находя в себе на это силы. — Закройся. Тебя забыли спросить, — злится старший, закидывая парня к себе на плечо и унося из пропахшей гадостью комнаты. Юнги и так мало что понимал, но с завязанными глазами омега потерялся вовсе. Чувствовал только, как трясло машину, но потом и тряска прекратилась. Тихие короткие разговоры похитителей уже не складывались в единое целое, даже отрывки омега разобрать не мог. Он ощущал буквально кожей, что сегодня умрёт. Хотелось плакать и звать на помощь, брыкаться, сражаться за жизнь, но, связанный по рукам и ногам, напичканный какой-то гадостью, сделать этого он не смог бы даже под дулом пистолета. Сознание, ворочая тяжёлые камни слов, с трудом справлялось с короткими проблесками вопросов. Как будет жить дальше Хосок? Будет ли плакать Намджун? А ведь Сокджину рожать, ему нельзя нервничать… «Опять я всё испортил…», — блеснула ленивая мысль, тут же пропавшая с поля разума. Когда машина остановилась, Юнги дремал. Липкая, влажная дремота не сходила и тогда, когда его вытаскивали из салона на лютый холод. На нем не было верхней одежды, только тонкий свитер и какие-то джинсы, грязные и не очень теплые. Мужчины вокруг двигались как в немом кино. Рты их открывались, они, кажется, даже о чём-то спорили, но звуков не исходило. Вдруг у самых губ Юнги почувствовал приятную прохладу стекла. Вода, да! Это то, чего так не хватало! Но проходит пара секунд, Юн даже глотнуть не успевает, как понимает, что это далеко не прохладная живительная сила. Он начинает вертеться, алкоголь проливается на шею и свитер. — Не рыпайся ты, ну пожалуйста..., — шипит на него один из мужчин, а после следует слабый удар по голове, которого достаточно. Достаточно, чтобы тело Юнги снова обмякло и стало послушнее воска. В воздухе уже не осталось даже запаха бензина. Несколько бутылок крепкого алкоголя, влитого в омегу, гремят на заднем сидении, пока сам Юнги валяется в снегу. Пусть руки и ноги его развязаны, встать он всё равно не сможет. Холодно, голодно, пьяно, мерзко… Неужели, это всё? Итог его жизни? А как же семья и дети, как же рутина, ужины и завтраки, как же любовь, уроки, походы в школу на праздники в честь пап и отцов? Рассчитывать на то, что кто-то поможет, было бесполезно: это окраина города, причём не самая благополучная. Тут не ходят просто так, особенно зимой, когда из-за снега не видно оврагов. Слёзы медленно стекают по щекам, а сам омега борется со сном что есть силы. Если он уснёт сейчас, то уже не проснётся. Мороз пробегает и по коже Хосока. Они сидят уже около пяти часов в квартире Юнги, но сам омега так и не появился. Идеальный порядок, открытая дверь, выставленная на полотенце посуда — всё это так не похоже на парня, что сердце ноет предательски. — Позвони ему ещё раз… — просит Хосок, качаясь на кресле, пытаясь так себя успокоить. — Он недоступен, — глухо отвечает Джун, — наверное, разрядился телефон. «Или его выкинули по дороге…», — добавляет он про себя, но, взглянув на бледного Хосока, решает не произносить этого вслух. Они бы подождали хоть до ночи. Хоть до следующего утра, но… — Намджун! — нечеловеческое что-то слышится в этом вскрике. — Я не вижу! — Что? Чего не видишь? — альфа напрягается, подходя к другу ближе. — Ц-ц…— Хосок не может выговорить этого слова. Нет. Нет-нет-нет! Этого не может случиться во второй раз. Почему с ним?! Почему опять?! Нет… Альфа пытается встать с кресла, но ноги будто бы парализовало. — Цветов?.. — но уточнений не нужно. Паника в глазах говорит сама за себя. Чувствуя, как сердце сжимает сильный спазм, Хосок моргает часто и… диван снова из черно-белого становится светло-персиковым. — Что за… — альфа осматривается. Вот чёрный шкаф, вот тёмно-коричневый свитер Джуна… Всё на месте… — Он не придёт… — говорит наконец-то для самого себя даже Джун. — Его надо найти… и какого дьявола я столько сидел… — Я позвоню коллегам, может, кто видел… или кто поможет найти… — Хосок спешно набирает номера, одеваясь. Если ещё есть шанс найти Юнги и уберечь от смерти, то воспользоваться и не просто нужно — необходимо. У Джуна, однако, тех, кто готов помочь, оказалось больше. Только чудом Сокджин в поисках не участвовал. — Мы найдём его, тише, — убеждает Намджун мужа, хотя сам в своём ответе не уверен. Хотя он ведь не сказал, что они найдут его живым? Прочёсывать район небольшая поисковая группа начала ещё дотемна. Сокджин же отправился в полицию, писать заявление об исчезновении. Несомненно, пропал Юнги не сам. И в квартире его кто-то побывал, только вот зачем? Сердце Хосока пропускало один удар за другим. Может, на нем какое-то проклятие? Почему все его возлюбленные умирают? Или находятся на грани жизни и смерти? Порой цвета пропадали снова, но с каждым разом бесцветным мир был все дольше и дольше. Ни у дома Юнги, ни у университета никто ничего подозрительного не видел. Некоторые соседи вообще впервые будто бы слышали о парне с мятными волосами. «Он явно не за забором, — прочёсывая уже который квартал, гадал Хосок, — это было бы слишком глупо. Не упал же он? Не сам же… Тогда где?» С течением времени народу стало больше, уже даже дети с площадок подключились к поискам, но результата ничего не приносило. А если Юнги на морозе уже достаточно долго? Если он без сознания или… спит?.. Это было близко к правде. Куча алкоголя в крови обездвиживала лучше, чем наркотики и верёвки. Омега попытался встать, но успехом это не увенчалось — он только перевернулся на другой бок и бессильно застонал, чувствуя, как холод вцепляется в светлую кожу с новой силой. Сознание путалось, а идея поспать казалась такой заманчивой… «Нельзя. Потерпи чуть-чуть ещё», — просит внутренний голос, и неимоверных усилий стоит удержать глаза хотя бы полуоткрытыми. Уже не было страшно или боязно. Разум понимал, что это конец, только вот зачем-то пытался оттянуть сладкий миг забытья. Говорят, что надежда умирает последней. Что ж, наверное, это действительно так. — Ничего… — сообщает Намджун по телефону. Он проехал в соседних районах, но ничего, подобного следу Юнги, не нашел. — Давай тогда дальше к югу, — просит его Хосок, у которого мир уже около минут двадцати был серым. Сколько бы он ни моргал, ничего не помогало. Отключившись, Хо качает головой. Чонгук и Чимин, приехавшие почти сразу, как услышали о том, что Юнги пропал, молча переглядываются, отходя подальше, искать следы Мина. Хотя сдаваться и думать о плохом нельзя, бесцветный мир Хосока в столь долгий период времени был красноречивее слов. «Если бы я его похитил, куда бы я его дел? — Хосок закрывает глаза, пытаясь успокоиться. Паника ничего не даст. — Туда бы, где бы его не нашли. А где бы его не нашли?» Осторожная догадка блеснула, но тут же стыдливо пропала. Пришлось остановиться вновь, чтобы её нащупать. «Где зимой мало народу? Где-то на окраинах. Но на окраинах всё же можно встретить хоть кого-то… везде, кроме…» — Ты куда? — заметив, как Хосок направился решительно к машине, Чимин насторожился. Альфа ничего ему не ответил, только звук отдаляющегося автомобиля повис в воздухе. Чонгук и Чимин переглянулись, будто бы совещаясь о чём-то. Неприятная гнетущая бетонная комната, в которой они будто бы оказались все, начинала сжиматься. Сон звал, манил своей прекрасной изящной рукой. Что плохого в том, что Юнги просто чуть-чуть поспит? Совсем капельку… Он проспится, у него появятся силы, он дойдёт домой… И всё будет хорошо? Глаза слипаются, а телу даже становится тепло. А снег, оказывается, не такой уж и холодный… «Самую капельку… я чуть-чуть, буквально пять минуток…», — уговаривает Юнги свой внутренний голос, который против сна длинною даже в одну секунду. Тело расслабляется, погружаясь уже в сладкую дремоту. Веки разлеплять всё сложнее, мысли уже совсем не ворочаются в голове. Надежда, которая до этого держала на плаву и давала хоть какие-то силы, отступает. Больше нет ничего, только сладкий-сладкий сон. Чем больше давил альфа на педаль газа, тем быстрее билось его сердце. Мир перед глазами мигал из цветного в серый, мигал всё чаще. Это раздражало, пугало, мешало на светофорах, но трехглазые стражники порядка скоро исчезли — на окраинах города их почти не было. Мысли беспорядочно бились в голове, но разом улеглись все, когда на заброшенной дороге альфа заметил следы шин от машины, побывавшей тут до него. Слегка подтаявшие по краям, но всё еще видимые, они бы дали много зацепок полиции, но сейчас было не до расследований. — Юнги… — произносит он одними губами и выскакивает из авто, даже не заглушив двигатель. Снег тут глубокий, никем не тронутый. Идти очень сложно, бежать — невозможно. Сердце стучит яростно в груди, настолько яростно, что Хосоку больно от его темпа. Воцарившуюся тишину нарушают чьи-то шаги. Это что, ангелы пришли и решили укрыть одеялом? Юнги сжимается в комочек, пытаясь спрятаться. Ему и без одеяла тепло, не нужно его трогать. Маленькую, припорошенную снегом фигуру вдалеке Хосок замечает скорее шестым чувством, чем глазами. По снегу, то и дело попадая в ямы, альфа движется в нужную сторону. — Юнги! — зовёт он срывающимся голосом, — Юнги!!! Хмурясь от какого-то постороннего звука и не понимая, зачем вообще создавать шум, омега закрывает глаза, выдыхая. Он вообще-то спать собрался, а ему тут все мешают… Вдруг кто-то или что-то отрывает его от земли. Руки у существа обжигающе горячие, приятные, какие-то знакомые... Но как же сон? Он ведь почти заснул, чтобы утром проснуться и спокойно отправиться домой... — Не спи, котёнок, только не спи, — умоляет Хосок, вытаскивая пару из плена снега и лютого холода. Следом за машиной Хосока приезжает и Чонгук. Только проезжает он дальше, разминая колёсами сугробы. И как раз вовремя. — Давай сюда, клади, — выходя из машины и открывая двери заднего сидения, командует он. Чимин, вышедший из машины также, снимает с себя пальто, накидывая его на Юна. Бледный, с сними губами, окутанный морозом и запахом водки… — Садись с ним, Чимин твою машину к больнице пригонит, — Чонгук помогает уложить Юнги, закрывая за Хосоком двери. Сердце Хосока бешено колотится, а глаза в происходящее не верят. Ледяной, едва дышащий, его омега рядом… и мир вокруг снова моргает, как в заглючившем кино… — Юнги, не спи… нельзя, родной, потерпи… — просит альфа, хлопая Юна по щекам несильно, но ощутимо. В ответ омега что-то мычит, но посиневшие губы не двигаются. Белые кончики пальцев и нос на ощупь такие же холодные, как и снег, в котором омега лежал. — Чуть-чуть осталось, — сворачивая уже в сторону больницы, успокаивает Чонгук, хотя понимает, что страшное может быть ещё впереди. Дальше для Хосока всё было как в тумане. Суета врачей вокруг, какие-то глупые вопросы… — Сколько он пролежал в снегу? — Я не знаю, я нашел его минут пятнадцать назад… — Хосок растерянно смотрит на строгого врача. — Сколько он выпил? — Я не знаю… — Вас позовут. Ждите здесь, — понимая, что внятного от альфы не добиться, врач уходит в глубину коридора. Чонгук садится рядом, смотря в пол. Скоро приезжает и Намджун с Сокджином, но всю эту дружную компанию выставляют за дверь, оставляя только Хосока. — Всё будет хорошо, — напоследок шепнул ему Джин, у которого в глазах стояли слезы. Время тянется бесконечно долго, а врачи не появляются, медбратья молчат. Хосок уж и в креслах посидел, и воды выпил, и испугаться заново успел. Неужели он опоздал? Неужели случилось непоправимое? Ему было плевать, что он сам, недавно оправившийся от болезни, опять путешествовал по снегу. Это такая ерунда… И их ссоры… Почему бы просто не говорить Юнги правду? Главное ведь, что этот невероятный омега жив, что он рядом, что он понимает… Мир опять моргает в серый. Дыхание перехватывает. Стоило Хо закрыть глаза, как половина предметов стали вновь яркими, а половина так и осталась бесцветной. Не понимая, что происходит, альфа уже начинает злиться и готовит гневную речь для врачей-дураков, но один из них как раз появляется рядом с Хо. — Господин Чон, у вашего парня сильное обморожение, алкогольное и наркотическое опьянение. Мы подключили капельницы, но… — Что… но? — Хосок перебивает его, оседая обратно на кресла, как мешок. — Он пролежал в снегу без верхней одежды… достаточно долго. Где-то с часу дня, надо полагать. Мы не знаем, очнётся ли он. Мне жаль. Если будут какие-то новости, вы узнаете первым. Сейчас вам лучше поехать домой. — Я… спасибо… — как в трансе, альфа кивает. Доктор вскоре уходит, работники подают ему новые бумаги, какие-то истории болезни. Перед глазами появляется пелена. Разумеется, Хосок никуда не поехал. Почему-то ему казалось, что, пока он рядом, шанс того, что Юнги очнётся, будет выше. Медработники укрыли осторожно мужчину пледом, сочувственно переглянувшись между собой. Сколько ждущих в этом коридоре они видели? Кажется, больше сотни точно. И никогда нельзя угадать, каким будет исход подобного ожидания. Будто в тумане, в конце коридора появляется Юнги. Такой же бледный, с белым кончиком носа, синими губами. Он не откликается, не подходит ближе. — Юн?.. — зовет Хосок тихо вставая с кресла, осторожно подходя к омеге. Юнги не откликается, перебирая что-то в руках. Со спины не понять, что это, но явно что-то небольшое. — Юнги, ты очнулся? Я так рад… я… я так за тебя переживал… — Хосок касается бережно плеча омеги, разворачивая его к себе. Глаза Юнги стеклянные, совсем неживые, а в руках у него бледно-красный цветок ликориса. — Ты рад? — спрашивает омега безжизненным голосом, продолжая касаться необычайно нежно лепестков причудливой формы. — Конечно, я рад! Я так переживал, я… — Хосок, ты любишь меня? Почему-то этот вопрос прозвучал неестественно серьезно. — Разумеется, я тебя люблю, — говорит уверенно Хосок, касаясь холодных рук родственной души. — Ты мой омега, мой будущий муж, моя семья… я очень тебя люблю и… Но Юнги вынимает свои руки из рук альфы. Цветок падает ему под ноги. — Если ты меня любишь, тогда почему постоянно делаешь больно?