Не потеряй меня

Только бы глухонемой слепой мертвец не заметил метаморфоз, произошедших с лицом Хосока. Сначала спокойно-пренебрежительное, оно за мгновения сменило все цвета радуги, в конце становясь словно прозрачным. Попасться так глупо, так быстро… Что может быть более идиотским, чем это? Хосок не жалел о том, что обрёк троих невинных человек на смерть или рабство; он жалел только о том, что, во-первых, не сделал этого раньше и не освободил раньше Юнги, а, во-вторых, о том, что Юнги достался такой идиот, который в скором времени ещё и в тюрьму присядет. В комнате повисает неловкая тишина. Хосоку кажется, что биение его сердца слышат не только все присутствующие, но даже соседи на два этажа ниже. Несчастные мгновения, как прилипшая к подошве в жаркий день жвачка, тянутся бесконечно мучительно, вынуждая альфу сжимать ручку чашки ещё сильнее, чем прежде. — Сонмин, — с тревогой глядя на друга, заканчивает Намджун. — Хо, что с тобой? Плохо? Вызвать врача? — Что?.. Голос Хосока дрогнул, с головой выдавая и без того явное волнение. В голове продолжается шум, звенит в ушах, а перед глазами — туман, через который лица Намджуна, Джина и Юнги проступают лишь неясными очертаниями. Не просто земля, но весь мир ушёл из-под ног Хосока в одночасье. Сокджин уже потянулся к телефону, чтобы всё-таки вызвать врача, но прохладная рука Юнги его остановила. — Просто не только у тебя проблемы на работе, — врёт, не задумываясь, Мин. — У Хо тоже всякое там творится… Да, милый? Хосок кивает прежде, чем успевает понять смысл сказанного. — Надеюсь, что скоро того парня найдут. Может, пропал где-то на вечеринках? — предполагает Юн, не давая практически никому вставить слова. — В конце концов, полиция Кореи не зря ведь получает зарплату, верно? — Да, остаётся только надеяться на лучшее… — Намджун хоть и соглашается, но продолжает порой смотреть на Хосока со смесью тревоги и непонимания. — Держи в курсе, хорошо? — наконец-то выходит из оцепенения Чон, ставя несчастную чашку на столик. — Всё же пропажа человека — дело серьезное… Надеюсь, они не тянули с заявлением? — Нет, кажется, почти сразу написали, — отвечает Намджун и краем глаза замечает, как хохлится и хмурится его супруг. — Ну да не будем больше о плохом, да? — Да, не будем, — подключается Сокджин, которого разговоры о подобном всегда расстраивали. — Я слышал, что ваш центр хочет сформировать новую группу? — обращается омега к Хосоку, делая глоток ароматного горячего напитка. — Пока что это только в планах, но всё уже для этого делается, — подтверждает Хосок, нащупывая на диване ладонь Юнги и осторожно сжимая. Кажется, все поверили в так вовремя подоспевшую ложь по поводу проблем на работе… К концу вечера уже никто и не вспомнил о минутном замешательстве. В самом деле, подобные новости кого угодно выбьют из колеи! Несколько партий в «Монополию» лишь помогли загладить оставшиеся острые углы, и уходили из квартиры Джун и Сокджин в настроении приятном, веселом и спокойном. Провожать до машины их вызвался Хосок, которому глоток свежего воздуха уж точно не помешал бы. Правда, альфа даже не представлял, что ждало его дома. Юнги не был маленьким мальчиком, который впервые увидел мир в восемнадцать лет из-за стекла защитного скафандра. Он познал и злость, силу отца, почувствовал беззащитность и незаинтересованность папы. Знал, каково это — быть изгоем в классе только лишь потому, что ты лучше остальных хоть в чём-то. Омега прекрасно был осведомлён и о тёмных сторонах жизни, вкусил их собственными губами и языком, едва не утонул в них с головой. Он рано начал жить самостоятельно, научился отличать плохих людей от хороших, мастерски овладел умением распознавать ложь. Только почему рядом с Хосоком всё это не срабатывало? Альфа думал, что Юнги убирает посуду со стола, моет чашки и расставляет их по местам. Однако, зайдя в квартиру и не услышав характерных звонких звуков, мужчина насторожился, прикрывая дверь квартиры нарочно медленно и тихо. Ядовитый змей догадки скользнул по сердцу, больно его сжимая. Хосок только тихонечко снял пальто, только взял плечики, чтобы его повесить, как услышал за спиной холодный голос своей пары. — Напомни мне, пожалуйста, как у тебя оказалось вот это? — прислонившись к дверному косяку бедром, Юнги протягивает альфе злополучный договор. Тонкий листок дрожит в такт дрожи рук Мина, однако сам голос омеги твёрд, как никогда. — Я купил его, — стараясь вести себя по-прежнему нейтрально-спокойно, отвечает Хосок, вешая пальто и пряча его в шкаф. — Ты разве забыл? Мин с несколько секунд смотрит на Хосока в упор. И столько сожаления в этих кошачьих глазах, что альфе становится не по себе. Юн же медленно опускает глаза в пол, переводит их на договор и делает глубокий рваный вдох. — Я спрашиваю ещё раз, Хосок: как это у тебя оказалось? Он догадался. Обо всём начал догадываться ещё давно, но отгонял эти мысли, убеждал раз за разом себя, что Хо не такой, что он не способен на это. Ещё как такой. Ещё как способен. — Я его купил, — тише произносит Хосок, не решаясь поднять глаза на Юнги. Молчание, повисшее после этих слов, звучит громче криков. Внутри каждого из них рушится всё: и доверие друг к другу, и нежность, с какой они относились друг к другу в последнее время, и любовь, несмелый зародыш которой только-только проклюнулся сквозь снега из ссор и расставаний. К горлу омеги подступает ком, глаза начинает неприятно щипать, а в носу тут же поселяется лёгкий намёк на заложенность. Договор в его пальцах дрожит сильнее, грозясь выпасть. — Сколько? — тихий голос Юнги звучит в повисшей тишине непозволительно громко, звеняще, звонко. — Трое, — тихо сглатывая, выдыхая медленно и готовясь принять заслуженную кару, отвечает Хосок спустя минуту. Отпираться бесполезно. Неужели альфа думал, что его действия так и останутся в тени, сотканной заботливой ложью? Неужели полагал, что Юнги настолько глуп и слеп, чтобы не заметить, не услышать, не догадаться? Пара метров, отделяющих их друг от друга, становятся бездонной пропастью. На дрожащий лист падают крупные, горячие солёные капли, размывая уродливые слова в ещё более уродливые кляксы. Хосок понимает, что крик Юнги, даже его удары были бы не такими болезненными и убийственными, как его молчание. — Юнги, я всё объясню… — Хосок делает шаг навстречу, но омега тут же делает два шага назад, не подпуская к себе, не желая более чувствовать боль и разочарование. — Юнги… — зовёт несмело альфа вновь, но ответа не получает. Слёзы омеги, капающие на договор, вторят гвоздям, забивающимся в гроб в душе и сердце Хосока. — Трое… — повторяет, не веря собственным ушам, Юнги, усмехаясь вдруг, поднимая невероятно яркие, ясные глаза на мужчину. — Трое, да? Трое… — Юнги, я хотел тебе рассказать, я… — Трое… — продолжает, как заведённый, омега, и усмешка его перерастает в безумный звонкий смех. Вместе с падающими на кофту и пол слезами эта картина вызывает в душе Хосока такую боль, которая приковывает его к месту. — Какой же я идиот… за деньги он его купил… — Юнги даже не думает успокаиваться. У него нет на это сил. — Поверил тебе… в очередной раз поверил, послушал тебя, подумал, что ты настоящий со мной, что ты говоришь правду, что хочешь со мной… боже, какой я дебил… — Юнги, это не так… — несмело возражает альфа, но одного взгляда в глаза напротив хватает, чтобы прикусить язык. — Не так? Да, ты прав, прав, — вдруг с энтузиазмом подхватывает омега, кивая часто, — не дебил, просто еблан. Ты абсолютно прав, прав… Хосок медленно втягивает носом раскалённый воздух, замирая резко. Слабый звук рвущейся мокрой бумаги подобен ножу, скользящему по живой ткани. — Ты знаешь, почему всё всегда происходит так? — отвлекаясь от уничтожения почти насквозь мокрого от слёз листа, на котором из-за подтёков уже невозможно было что-либо прочесть, спрашивает вдруг Юнги. — Почему? — альфа чувствует себя последней тварью, самостоятельно разрушающей свою жизнь день за днём. Мин останавливается от уничтожения, с секунд пять смотрит на Хосока во все глаза, будто не веря в то, что он действительно не понимает. — Потому что ты воспринимаешь меня как угодно, только не как равного себе. — Это не так, Юнги. — Правда? «Не катайся на байках, потому что омегам этого не полагается», «не носи чёрное и мешковатое, потому что омеги должны выглядеть элегантно и нежно», « не ругайся, потому что омеги не должны так выражаться», « не… — Это не так, — повторяет упрямо Хосок, не желая видеть собственных промашек. — Не перебивай меня! Даже сейчас ты ведёшь себя отвратительно! — вспыхивает Юнги, внутри которого океан слёз уже заменяется огненной лавой. — Ты видишь во мне кого угодно: игрушку, кухарку, спарринг-партнёра. Но ты не видишь во мне того, кто мог бы быть рядом с тобой в качестве опоры, поддержки и защиты, Хосок. И, видимо, платишь мне тем же. — Не говори глупостей. Я не… — Заткнись! Закрой свой рот! — окончательно вспыхивая, Юнги подходит к тому, кто буквально час назад был для него всем. — Почему я рассказал тебе о наркотиках?! Знаешь?! Да потому что я доверял тебе, потому что я знал, что ты не отвернёшься, потому что я был уверен в тебе. — Я… — Ты? Что ты? — гневные искры в глазах совсем не вяжутся со следами обильных слёз. — Ты соврал мне. В очередной раз соврал. Почему? Боялся, что я не пойму? Сдам в полицию? Почему? — Юнги, я не… — Не знаешь, что мне сказать? — омега замолкает резко, вновь усмехаясь. Ну конечно, чего ещё стоило ожидать… Несколько секунд ещё Мин ждёт непонятно чего, будто не желая окончательно ставить точку в их с Хосоком истории, будто давая альфе очередной шанс, которым тот, увы, не желает воспользоваться. Чон так и стоит в коридоре, хотя прекрасно слышит, как звенят замки чемодана, как шуршат тихо выдвижные ящики шкафов и комодов. Будто какая-то неведомая сила удерживает его на месте, не позволяет даже шага сделать в нужную сторону. Юнги выходит из спальни в кухню, возвращается обратно со своей любимой кружкой в руках. Мельком омега появляется в поле зрения вновь, когда собирает свои вещи в ванной комнате. Демоническая пустота, до этого зиявшая в сознании альфы, начинает заполняться одной яркой мыслью, которая сверкает неоново-красным: «Он уйдёт. И больше точно не вернётся». Только это осознание помогает сбросить паутину, опутавшую руки и ноги. Словно человек, которого держали путы, а потом вдруг отпустили, Хосок рывком забегает в спальню, заставая Юнги, пытающегося расположить вещи, сбитые в одну большую кучу, в небольшом чемодане. — Я не сказал тебе, потому что не хотел, чтобы ты вновь был на сантиметр ближе к тому ужасному миру, — сбивчиво произносит Хосок, но Юн даже не оборачивается, продолжая сосредоточенно запихивать вещи. Кружка, которую омега забрал из кухни, мешала закрытию замка. — Прекрати… — просит альфа, подходя ближе. — Послушай… — Стой там, где стоишь, иначе я закричу или кину в тебя чем-нибудь, — предупреждает Юнги, исподлобья взглянув на Хо. Разумеется, Чон не послушал, делая и шаг, и два ближе. С невероятной ловкостью он скидывает чемодан с кровати; вещи, которые с таким усердием запихивал в него омега, рассыпаются по полу. — Придурок, — шипит Юнги, продолжая злобно смотреть то на Хосока, то на вещи. — Чего тебе от меня надо? — Юнги, я не хочу, чтобы ты уходил. Я виноват, я понимаю, что мне не стоило врать, но я не знал, как ты отреагируешь на правду, поэтому я и… — быстро проговаривает Хосок, но замолкает, сталкиваясь с очередной усмешкой недоверия. — Хватит, — обрывает его омега, — я устал слушать твои сказки про то, что ты не хотел врать, что само так вышло, что по-другому было нельзя. Хватит, я прошу. Избавь меня хотя бы напоследок от твоих россказней. — Я понимаю причину твоей злости, ты имеешь на неё право и… — Ещё бы я не имел на неё право! — снова перебивает Мин, отставляя гневно кружку на прикроватную тумбочку и наклоняясь, чтобы взять чемодан и начать собирать вещи заново. Поняв его манёвр, альфа наклоняется быстрее, отпихивая чемодан в сторону. Воспользовавшись возникшим замешательством, он за руку тянет омегу к постели и нависает сверху, вырваться уже не позволяя. — Ты ебанутый?! — рычит Юнги, брыкаясь изо всех сил. — Успокойся, — просит Хосок, не отпуская. — Я в тебя сейчас плюну, — предупреждает омега, продолжая брыкаться неистово. — Если после этого ты успокоишься, то плюй, — соглашается Хо, по-прежнему не отпуская. Не ожидая подобного ответа, Юнги замирает, моргая часто. — Ты адекватный? — спрашивает наконец омега, брыкаясь заметно меньше. — Такой же адекватный, как ты. Ты не забыл, что мы родственные души? — тише отвечает Хосок, даже в этой полутьме спальни замечая невероятную красоту глаз его пары. Подобные звёздному небу, они переливаются сотнями огоньков. — Значит, неадекватный… — со вздохом отзывается омега, постепенно остывая рядом с Хосоком, хотя внутри ещё пылает гнойным нарывом обида. — Значит, неадекватный, — повторяет альфа, ослабляя хватку по мере того, как успокаивается под ним Юнги. — Мне стоило сказать тебе правду сразу, Юнги. Я побоялся, что ты отвернёшься от меня, не примешь моего решения, моих действий… Омега делает глубокий вдох, стараясь унять огонь внутри. — Хосок, я советую тебе как можно скорее понять, что я не пай-мальчик, который при виде члена или пистолета упадёт в обморок. — Это я уже понял… — тихо проговаривает альфа, переплетая пальцы собственных рук с пальцами Юнги, сжимая уже совсем не жестко, но по-прежнему настойчиво. — Я не позволю тебе больше врать мне. С меня достаточно, — продолжает Мин, не сжимая руки Хо в ответ. — И следующий раз наверняка будет последним. Надеюсь, ты это тоже поймёшь. — Я понимаю, Юнги, — кивает вновь Хосок, — и ты хочешь знать правду, даже если правда будет в том, что я погубил жизнь троих невинных человек?.. — Даже если ты погубил жизнь троих невинных человек. Клянись мне, что больше между нами не будет вранья. — Я клянусь, что буду говорить тебе только правду, — послушно повторяет мужчина, только после этого чувствуя, как его руки сжали в ответ. — У меня спина затекла так лежать… — произносит вдруг омега, тихо хмыкая. Хосоку достаточно и этих нескольких слов, чтобы в тот же миг уложить Юнги на кровать полностью, прижаться к нему ближе, уже приблизиться к его губам, намереваясь поцеловать, как… Звон разбитой посуды заставляет обоих встрепенуться, резко вставая. Чашка, за которой так охотился омега ещё в магазине, задетая ногой Хосока, упала с прикроватной тумбочки, разбиваясь на крупные куски. — Я тебя убью… — на выдохе произносит Юнги. — А я куплю тебе такую же, только новую, — быстро отвлекаясь от чашки и снова приближаясь к губам своей пары, проговаривает медленно Хосок, утягивая своего омегу, отвоёванного вновь, в глубокий, чувственный поцелуй. Разумеется, полнейшей глупостью было бы думать, что, живя вместе уже некоторое время, эти двое не проводили ночи в страсти и адском огне. Поначалу неохотно, но ханжество Хосока спадало ночь за ночью, обнажая чувственность, жадность, властность. Пусть в самый первый их совместный раз инициатором и был Юнги, зато в последующие разы он едва успевал сообразить, что происходит, как уже чувствовал себя во власти этого ледяного пламени. И эта ночь не собиралась становиться исключением. — Хо… — на выдохе стонет омега в поцелуй, скользя руками по плечам и лопаткам партнёра. Мужчина, не отстраняясь ни на миг, продолжает вжимать тело любимого омеги в постель, рваными, жадными поцелуями опускаясь с губ к подбородку, прикусывая его ощутимо, но не больно. — Ты ведь понимаешь, что я ещё злюсь на тебя? — сбивчиво шепчет Юнги, откидывая голову на подушки, обнажая больше шеи, интуитивно подставляясь под ласки. Вместо ответа Хосок проводит языком по нежной светлой коже. Даже в тусклом свете уличного фонаря виден влажный длинный след, ведущий от линии челюсти к самым ключицам. Бессильный перед напором, Юнги шумно выдыхает, прикрывая глаза. Эта сладостная пытка становится совсем невыносимой, когда альфа залезает под кофту, скользит по рёбрам горячими пальцами. В самый их первый раз Хосок умудрился отыскать все слабые места своего омеги, теперь же пользовался своими знаниями бессовестно. От этих касаний Юн прогибается в спине, одновременно и стараясь убежать, и прося большего. — Конечно же я понимаю, что ты на меня злишься… — снимая наконец-то с омеги верх, нарушает тишину, прерываемую лишь сбившимся дыханием, Хосок. — Я бы тоже на себя чертовски злился, малыш… Словно погруженный в гипнотическое состояние этими руками и голосом, Юнги послушно приподнимается, позволяя снять с себя кофту. Она приземляется прямо на осколки кружки — последний отголосок недавней ссоры. Упоённый своей мини-победой, альфа совсем забывает, с кем имеет дело. Только он настроился на полный карт-бланш, как мир резко перевернулся с ног на голову; вот уже Юнги, такой невероятно красивый, притягательный, восседает сверху, проводя языком по собственным губам. — И ты, конечно же, хочешь заслужить прощения? — наклонившись, спрашивает шёпотом омега. Его горячая рука уже скользнула к паху альфы, замирая у резинки домашних штанов. — Разумеется, я хочу, — отзывается покорно Хосок, смотря на Юнги снизу вверх и не веря собственным глазам. Неужели люди могут быть такими, как этот парень? Прельщающими и жаркими, как демоны, но одновременно послушными и мягкими, как ангелы? В глазах альфы темнеет на секунду, когда рука его Юна всё-таки добирается до члена. — И у тебя даже есть идеи? — тем же вкрадчивым шёпотом продолжает дразниться Юнги, обводя головку большим пальцем, собирая предэкулят. — Есть парочка… думаю, одна из них точно совпадает с твоей, — ёрзая на постели под омегой, отвечает Хосок, с наслаждением наблюдая за тем, как Юн подносит пальцы к своим губам и слизывает всё то, что так старательно собирал. — Я рад, что мы думаем об одном и том же, — с усмешкой кивает Юнги, слезая с мужчины и быстрыми шагами подходя к шкафу, в котором притаился, как шпион, небольшой чёрный пакетик. Привставая с постели на локтях, альфа прикусывает губу, слыша, как звенят наручники в руках омеги. Эта спонтанная покупка долго ждала своего часа и, кажется, дождалась. — Раз уж ты провинился, — Юнги возвращается обратно к постели, снова седлая альфу, — то позволь мне сделать всё так, как хочу я… — Что угодно, Юн… — кивает ему альфа, чувствуя буквально в тот же миг холод стали на запястьях. Еще пара секунд — щелчок замка раздается где-то над головой. Мин отстраняется слегка, оценивая свою работу, довольно хмыкает и ласково, но коротко целует Хосока в губы. Желающий куда большего, заведённый только мыслями о том, что может вытворить с ним Юнги, Хосок недовольно хмурится, но всё недовольство проходит, стоит омеге коснуться своими горячими губами нежной кожи партнёра внизу живота. — Только не останавливайся… — просит хрипло Хо, сглатывает и закрывает глаза. Хосоку даже не нужно видеть, чтобы понимать: Юнги стягивает с него штаны прямо зубами, порой задевая разгоряченную кожу, но тут же зализывая пораненные места. Спустя какие-то считанные минуты и штаны, и бельё альфы летят туда же, куда совсем недавно отправилась кофта Юнги. Касаясь медленно и будто бы изучающе члена альфы вновь, Юн задумчиво склоняет голову набок. Пожалуй, если бы Хосок открыл сейчас глаза, он бы точно заметил недобрый огонёк, блеснувший в тёмных глазах, но фортуна, видимо, сегодня точно не на его стороне. — О, поверь мне, я уж точно не остановлюсь, — тихим голосом отвечает Юнги, обхватывая член в ладони и двигая ею вверх-вниз несколько раз. Хриплый стон, просящий большего, в ту же секунду срывается с губ Хосока. Юнги наклоняется пониже, касается разгорячённой головки губами. Альфа вздрагивает, но вовсе не от удовольствия, а от холода. Губы Юнги не просто прохладные, они ледяные. Только сейчас Хосок распахивает глаза и встречается с таким же, как губы, ледяным взглядом своего парня. — Ю-Юнги?.. — мужчина дёргается, чтобы лечь удобнее, забыв о том, что он прикован к кровати. — Ты ведь просил не останавливаться, Хосок. Неужели тебе не нравится? — тихо спрашивает омега, но каждое слово его пропитано ядом боли. — Юнги, что случилось? — голос альфы уже совсем не такой довольный, каким был прежде. — Знаешь… — проводя пальцами по члену вновь, усмехается омега, — неужели ты и правда думаешь, что можно так легко тебя простить, когда ты в очередной раз выставил меня идиотом? Юнги слезает с Хосока, находит легко свою кофту и надевает обратно. Кажется, в комнате до сих пор эхом стоит этот вопрос, прозвучавший слишком натянуто и холодно-звонко. Разум альфы, охваченный возбуждением, отказывается что-либо осознавать. — Я не выставлял тебя идиотом, — наконец-то произносит Хосок, но уже слишком поздно. Молча Юнги берет чемодан вновь, собирает в него разбросанные вещи. — Отцепи меня! Юнги! — понимая, что сейчас лишается всего и сразу, Хосок дёргается, но только делает себе больнее. Омега же продолжает сборы с таким лицом, будто в комнате он один. Ни просьб поговорить нормально, ни приказов отпустить — ничего он не слышит, закрывая замок чемодана. Только на выходе из комнаты Мин останавливается. Хосок, подумавший, что его парень одумался, облегчённо выдыхает, но… — Что-то жарковато, не находишь? — Юнги открывает настежь окно, в которое тут же залетает морозный зимний ветер. — Юнги! Нет! — с ужасом переводя взгляд то на окно, то на омегу, то на ключ от наручников, оставленный тут же, на тумбе, Хосок дёргается вновь, причём уже в разы сильнее. На выходе из спальни, в которой уже стало ощутимо прохладно, Юнги оборачивается. — Ты ведь умеешь находить выходы из любых ситуаций. Умеешь изворачиваться… Продемонстрируй свои умения на практике, малыш, — последнее слово Юн произносит особенно чётко, а после уходит. Через пару минут Хосок слышит, как хлопнула входная дверь. В панике альфа дёргается ещё несколько секунд, но понимает наконец, что за ним Юнги не придёт. Он зовёт его, просит о помощи, но в ответ получает только тишину. Ключ от наручников, маня и дразня, поблёскивает на тумбе в свете уличного фонаря. Телефон далеко, а этот подлый ключ достать практически невозможно. Рыча и злясь на самого себя, Хосок пытается приблизиться к тумбочке и как-нибудь схватить ключ, но при очередном его движении тумбочка шатается, а ключ с неё падает на пол, звеня в осколках чашки. — Юнги!!! — изо всех сил зовёт Хо, злясь с каждым мигом больше и больше. Обнаженное пускай только наполовину, но тело уже неприятно заныло от холода, идущего из окна. — Юнги… — вновь зовёт альфа, прекрасно зная, что он к нему не придёт. Проходит целый час, прежде чем альфа с помощью голосового помощника, до которого он еле докричался, звонит Чимину. В горле уже неприятно свербит, руки затекли настолько, что Хосок их просто не чувствует. О пропавшей эрекции и говорить нечего. — Алло? — едва слышится где-то в коридоре голос омеги. — Чимин, прошу, приезжай ко мне как можно скорее! — изо всех сил кричит Чон, чтобы друг точно услышал. — А… что случилось? Ты в порядке?.. Я как раз… из отпуска… — долетают обрывки фраз до чуткого уха Хосока. — Я умоляю тебя, Чимин! — вновь просит Хосок, уже от беспомощности готовый скулить. Время ожидания помощи оказалось ещё более мучительным, чем предыдущий час. Перед глазами Хосока то и дело мелькали картины того, как Юнги собирает вещи, как сосредоточенно закрывает замок чемодана, как открывает окно так легко, будто совсем ничего не чувствует. Неужели он мог просто взять и уйти? Неужели… — Какой я тупой, господи… — выдыхает в потолок альфа, усмехаясь своей глупости только теперь. Как мог он поверить в то, что его клятва и поцелуи способны были заглушить столь серьёзную обиду? Каким же идиотом надо быть, чтобы не догадаться сразу, что столь лёгкое и быстрое прощение — фальшь? Сколько боли было в глазах Юнги там, в коридоре… сколько злости и обиды… Ослеплённый собственной победой над своим же промахом, Хосок не подумал даже своей головой перед тем, как вообще начать приставать к омеге. Вот и поплатился… Проходит ещё минут двадцать прежде, чем альфа слышит тихий скрип входной двери. Сквозняк, и без того царствовавший в спальне, усиливается в разы, покрывая уже закоченевшее тело новой порцией неприятных мурашек. — Хосок, ты где? — встревоженный голос Чимина слышится почти сразу же, как только открывается входная дверь. Ощутимый приветственный холод сразу заставил думать о плохом. — Ты живой? — Чонгук, разумеется, приехал вместе со своей парой. Если бы прошло не так много времени, если бы судороги уже не начали сводить руки и ноги, если бы ощущение простуды не кралось по ступням, то Хосок бы застеснялся, услышав Чонгука. Но сейчас альфе было настолько всё равно, что он задёргался с новой силой. — Тут! Я тут! — как ошпаренный закричал Хо, даже не думая о том, в каком виде его застанут эти двое. Первым в спальню, осторожно ступая по полу, как по минному полю, заглядывает Чимин, замирая в дверях. То ли распахнутое окно в зимнюю ночь, то ли прикованный к постели полуголый альфа, то ли разбитая чашка у его постели, но омега не сумел сдвинуться с места, поражённый увиденным. — Что случ…— в комнату заглядывает и Чонгук, сталкивается со своим парнем в проходе и замирает, не зная, что и думать. Ревность тут же вспыхнула ярким разрушительным огнём, но здравый смысл подсказал, что в таком виде Хосок явно не Чимина поджидал. — Поставь пока чайник, ему согреться нужно, — по-деловому попросил Чонгук, мягко подхватывая омегу от пола и отставляя в сторону кухни. Чимин, ещё не до конца понимающий, что он только что увидел, повинуется спокойному голосу, уходя в сторону кухни, как завороженный. Широкими быстрыми шагами Чонгук подходит сначала к окну, закрывает его плотно. — Ключ у тебя есть? — спрашивает альфа, оглядывая спальню ещё раз. — Упал с тумбы, в осколках лежит, — подаёт голос, порядком охрипший уже от холода и криков, Хосок. Чонгук подходит к осколкам, выуживая из них маленький металлический ключик. Вставляя его в замок наручников, Чон не может сдержать смеха, поднимающегося откуда-то из груди. Совершенно очевидно, что всё это учинил Юнги, только вот за какие такие повинности? Хосок не чувствует своих рук даже тогда, когда Чонгук освобождает его из плена. Затёкшие руки будто бы даже отливают мертвенно-голубым. Альфа попытался встать с постели, чтобы натянуть хотя бы штаны, но тело отказывалось повиноваться; ни рук, ни ног Хосок не чувствовав. Если бы он не видел их своими глазами, то мог бы даже сказать, что их в срочном порядке ампутировали. Сдавленный смех Чонгука, который тот упорно пытался прятать в кулак, всё-таки достигает сознания Хосока, и недовольный, пристыженный взгляд, которым он одаривает своего спасителя, будит только больший хохот. — Боюсь даже представить, — слоги едва складываются в слова из-за рвущегося на свободу веселья, — что такого ты сумел сделать, чтобы… чтобы… — но сказать дальше у Чонгука не получается. Он отворачивается, а плечи его дрожат от беззвучного смеха. Пока альфа хохотал, Хосок попытался подняться вновь. Это почти удалось бы, если бы не резкая боль, заставившая даже ахнуть и скривиться. — Давно ты… лежишь так? — немного успокоившись, Чонгук протягивает руку, чтобы помочь встать. — Часа полтора, наверное… — Хосок принимает помощь, вставая медленно, ещё чувствуя кучу будто бы маленьких иголок в ладонях и ступнях. — На этом сквозняке? — смех альфы вдруг прекращается. Чонгук становится серьезным. — Да, — находя глазами одежду, Хо быстро одевается, не обращая внимания на боль. Хватит, уже и Чимин, и Чонгук увидели всё, что видеть им не следовало бы. — Чайник закипает! — доносится мелодичный голос Чимина с кухни. Чонгук качает головой, осматривая ложе неудавшихся БДСМ-игр скептически. Он, конечно, знал, что у Юнги крутой нрав, но чтобы настолько… что же в действительности надо было натворить, чтобы тот, кто ночами не спал у твоей больничной койки, вдруг поступил именно таким образом?.. — Спасибо, что приехали… — произносит Хосок после пары глотков горячего чая, такого необходимого сейчас. Чимин переглядывается со своим альфой, не решаясь ничего даже сказать на это. Ему и неловко, что он стал свидетелем такой картины, ему и жалко, что Хосок попал в такую ситуацию, но… почему-то омега был уверен, что Юн не из тех, кто обладает настолько неудачным чувством юмора. Немой вопрос, касающийся того, итогом чего послужила данная кара, повис в воздухе. — Ты в трубку кричал так истошно, что мы подумали, что тебя насилуют или убивают, — медленно проговаривает Чонгук. Хосок сначала усмехается, думая, что это шутка, но после, понимая, что альфа сказал правду, опускает глаза в свою кружку. Таким растоптанным, униженным, брошенным он не ощущал себя никогда в своей жизни. — У тебя есть противовирусные? Или хоть какие-то таблетки? Тут было так холодно даже в одежде… — стараясь разрядить обстановку и поговорить о вещах более важных, спрашивает Чимин, с тревогой наблюдая за тем, как кружка дрожит в руках Хосока. — Что-то было, надо глянуть, — не поднимая глаз, сдавленно произносит альфа, которому уже и чай в горло не лезет. Он ведь обещал его беречь, обещал защищать и не расстраивать. Обещал не только самому себе, но Тэхёну. Выходит, что Хосок готов защитить Юнги от всего любой ценой, но только не от себя и не от той боли, которую он ему причиняет сам?.. — Это, конечно, не моё дело, — останавливает Чонгук Хо за плечо, когда Чимин уходит в коридор одеваться. — Но ты уверен, что у тебя и Юнги все… хотя бы нормально? Ты не подумай ничего такого, у меня на него нет никаких планов, просто… — Я понимаю, — прерывает его Хосок, прекрасно зная, что хотят ему сказать. — Нет, не нормально. Ему и… мне нужно подумать, наверное. — Если что-то понадобится, звони, — выходя к своей паре в коридор и помогая Чимину завязать шарф плотно, но не туго, предлагает помощь Чонгук. — И не забудь про таблетки, — советует, искренне переживая теперь за здоровье друга, омега. — Спасибо ещё раз, — открывая входные двери, благодарит Хосок, — если бы не вы, я бы… — Хорошо, что всё хорошо закончилось, — произносит Чонгук, пропуская Чимина на выход первым. Закрывая двери за парой, альфа медленно обводит коридор взглядом, будто желая увидеть хоть какой-то след того, что он ещё утром жил в этой квартире с Юнги. Ни обуви, ни одежды, ни даже его запаха здесь больше нет. Будто он ушёл, забрав с собой не только вещи, но и свою душу, ту частичку, которую вложил. — И что ты будешь делать теперь? — спрашивает альфа у самого себя в ванной комнате, смотря прямо в собственные глаза через зеркало. Ответа не находилось ни в душе, ни в разуме. Признаваясь самому себе, Хосок понимал, что его поразило вот что: Юнги разозлился не из-за того, что Чон практически убил троих, но то, что он не сказал об этом. Конечно, альфа читал о том, что родственные души могут принимать в своей паре любые недостатки, прощать любые проступки, но чтобы настолько… Почему-то в голову Хо не приходило одной простой мысли: не Чимин и не Джин его родственные души, а Юнги. Не эти омеги, а Юн — отражение его собственной души, его натуры, его характера. Погружаясь почти с головой в горячую воду в ванной, Чон отогнал от себя всякие мысли, так и не дойдя до главной из них: он бы точно так же простил Юнги хоть убийство, хоть ограбление. Они абсолютно одинаковые, как бы Хосок не старался противиться этому в самом начале их совместного пути.

***

Буквально на следующий день Хосок начал кашлять, а ещё через пару дней он слёг с температурой. Вызванный на дом врач сначала долго слушал лёгкие, стараясь понять, есть ли воспаление. — Собирайтесь, Вам нужно сделать снимок, чтобы наверняка знать, — бросив попытки гадать, скомандовал доктор. Хосок, не став сопротивляться, прокатился в машине скорой помощи до больницы, прошёл без очереди в кабинет и уже через минут двадцать наверняка знал, что с лёгкими у него всё в порядке. — Что же Вы, ходили нараспашку? — спрашивает врач, выписывая таблетки и больничный. — Вроде того, — кашляя в кулак, кивает Хосок, слегка хмурясь. Все эти дни от Юнги не было ни письма, ни звонка. Сам Чон тоже не писал и не звонил, хотя порой, особенно к ночи, такое желание появлялось и было столь навязчивым, что приходилось оставлять телефон где-то в другой комнате. Несколько раз к Хосоку приезжали Чимин и Чонгук, привозили то фрукты, то горячие закуски из любимых Хосоком ресторанчиков. Каждый раз они надеялись застать в квартире Юнги, но всегда терпели поражение. Кажется, под сквозняком квартиры притаился куда более серьёзный айсберг. Однако никто из этих двоих не лез с советами или расспросами, справедливо полагая, что Хосок далеко не ребёнок, ровно как и Юн. Самое худшее, что могут сделать друзья — попытаться помирить тех, кто добровольно решил расстаться. Правда, пока о расставании Хо не обмолвился и словом, но по его лицу, мрачному от раздумий и бледному от болезни, всё и так было практически ясно. Пожалуй, если бы не одна фраза, услышанная Хосоком будто бы случайно, в вопросе о расставании не было бы и сомнений. Телефон, лежащий где-то в кухне, зазвонил вдруг рано утром. Потирая сонно глаза и ругая себя за то, что умудрился запихнуть телефон так далеко, альфа проходит в кухню и с удивлением видит имя звонящего. — Намджун? — хрипло ото сна и простуды спрашивает Хосок, прокашливаясь. — Что-то случилось? — Доброе утро, я тебя разбудил? Извини, я думал, ты на работе… — слышится по ту сторону виноватый слегка голос. — Нет-нет, всё в порядке. Просто простыл… кхм, немного, — приведя голос более-менее в порядок, успокаивает его Хо. — Ты что-то хотел? — Да, хотел. Я говорил с Юнги, узнал, что он снова живёт у себя, потому что у тебя ремонт в квартире. Может, нужна помощь? — Что у меня в квартире? — подумав, что ослышался, переспрашивает Хосок, не веря собственным ушам. — Ремонт… или я что-то перепутал? — А, ремонт, да, — подхватывает альфа, — нет-нет, помощь не нужна, я почти закончил уже. Скоро придёте с Джином на новоселье. — Точно? Ну… хорошо. На самом деле хорошо, что Юнги пока у себя. У него аллергия на пыль, — продолжает Намджун, желая проверить, что эти двое ему не врут. — Да, аллергия… Я поэтому и попросил его пока приехать к себе. — Что ж, если всё в порядке, то я рад. Если что понадобится, звони сразу. — Хорошо, спасибо, — благодарит Хо, отключаясь быстро. Намджун кладёт телефон на стол, задумчиво покусывая губы. У Юнги если и есть аллергия, то только на домашние работы, которые время от времени задаются в университете. Но никак не на пыль. Но Хосоку было уже всё равно на то, попался он или нет. Если Юнги не сказал никому о том, что они расстались, значит, они не расстались? Значит, с ним можно попробовать поговорить? Выяснить всё окончательно, расставить все точки или… вернуть его?.. Кажется, даже кашель и боль в горле прошли. Чон понимал, что заслужил и то унижение, в котором искупал его Юнги, и ту боль, которую он ему подарил, и тот холод, которым омега его окружил. Наверное, если бы не эта выходка, Хосок так бы и думал дальше, что может исправить все свои косяки и серьёзные проступки простыми поцелуями, сексом или подарками. Ради Хосока Юнги не раз наступал на свою гордость, возвращался даже тогда, когда альфа едва не поднял на него руку. Спускал ему с рук враньё и манипуляции, в которых можно было утонуть поначалу. «Отношения и семья, — говорил Хосоку когда-то давно его отец, — это всегда работа и преодоление себя. Пока ты будешь думать, что весь мир тебе обязан, что всё крутится только вокруг тебя, ты будешь одинок и несчастен». Удивительно, как спустя столько времени до Чона наконец-то стал доходить смысл этих невероятно важных слов. Как бы только не оказалось поздно просить очередной шанс у того, кто уже и так вывернул всю свою душу, а в ответ получил множество плевков. Снежная буря, которая не давала покоя городу последние несколько дней, в эту ночь прекратилась. Пышные сугробы покрывали улицы и парки, снежное одеяло укрывало лавочки, фонари и вывески магазинов. Кажется, что даже само время замедлилось, приостановило свой ход, наслаждаясь холодной красотой, созданной природой. Снег кружился в свете фонарей, медленно вальсируя в воздухе несколько минут, а потом приземляясь к своим братьям, сливаясь с ними в едином порыве. «Завтра, — думал Хосок про себя, — я встречусь с ним. Увижу его, поговорю… Завтра…». Пожалуй, за эти дни, проведённые в раздумьях и болезни, альфа впервые засыпал спокойно. Однако он ещё не знал, что с Юнги он не поговорит ни завтра, ни через неделю.