Как если бы раз за разом, кратно дням жизней тех, кто пал от руки Багрового Урожая, вставало и заходило солнце, то оно бы ещё долго освещало эти жаркие земли. И рейнджеры, которые пускали Урожая в ворота Вест-Крика, хорошо это помнили, потому что у людей с короткой памятью в здешних местах жизнь была короткой и трагической.
— Смотрите за ним в оба.
— Но так, чтоб он это понял и не вздумал ничего выкинуть.
— Если бы не это дурацкое перемирие…
Устраивать поножовщину после вмешательства девчонки Барт они не могли, да и связываться с Урожаем не хотели. Тем более, их было двое: третьего послали за помощником шерифа. Когда здесь появится человек, приближенный к блестящей звезде закона, люди по-другому поглядят что на драку, что на стрельбу. Хотя до этого дела лучше не доводить, потому что Урожай был хорош и в том, и в другом.
— Дура, — с чувством сказал один из них по фамилии Бекетт. — Каких свет не видывал. Исхитрилась же связаться с этакой образиной.
— Чёртово плохое воспитание и чёртово попустительство, да и наши ребята те ещё молодцы, — сплюнул второй на землю, в пыль. — Вместо того, чтоб замять дело, р раздули его. Покуда помощник не даст добро, не повяжем же мы его?
— Тем более, вдвоём. — Согласился Бекетт. — Хотел бы я потом потолковать с этой дурёхой.
— Я тоже. Потолкуем, обязательно. И с тем хвастуном из рейнджеров тоже. Но позже.
Признаться, был бы это кто попроще, и они рискнули бы сунуться, быстренько повязали наглеца — и в колодки его, ну или на столб, чтоб прогрелся на солнышке. Но Урожая здесь знали очень хорошо, и знали ещё, что с ним лучше не связываться. На руку он был быстр, на расправу — скор. Как и все в его племени — кровожаден и хитёр, отродье Сатаны. Благо его всё же поразила пустошная зараза: отчего не раньше только?! Глядишь, издох бы. А ещё он был местным, и это всё усложняло. Местных старались не трогать. Все хорошо помнили кровопролитные войны между индейцам и белыми на этих землях. Она уже устала принимать в себя трупы. И из-за глупых неувязок на ярмарке возвращать хоть кого из этих дьяволов на тропу войны никто не хотел: индейцы были народом мстительным. Тронь одного — вступятся все.
Другое дело — преподать им урок
законным образом.
Урожай всё это хорошенько знал, но невозмутимо шёл широким шагом, нёс рис и муку и не смотрел по сторонам — всё прямо. Его лицо обрело невозмутимое выражение, и в то же время он был напряжён и начеку, так, что, кажется, оно всё вытянулось наверх и стало подобным статуе. Только глаза его, чёрные и блестящие, не останавливались ни на миг ни на чём конкретно и успевали смотреть везде. Он смотрел и подмечал лица всех, чёрных и белых, один чёрт, каких. Он для них всех здесь — пулемёт Гатлинга. Неясно, когда зарядит, клацая отстрелянными гильзами, и вгрызётся в их добропорядочное мясо.
Так все и думали, беспокойно провожая взглядами высокого хмурого индейца, а впереди него — дочку аптекаря Барта, младшую, жалостливую католичку и вдобавок — несколько блаженную. Иначе какая разумная девица позволит такому случиться?
Багровый Урожай — отъявленный головорез, охотник за головами, красная собака. С ним проблем не оберёшься. И порядочные женщины с такими людьми (а людьми ли?) не водятся. На том точка.
— Сюда, пожалуйста, — спокойным голосом сказала Кэтрин, хотя у самой в груди всё клокотало от страха. А ещё — от злости на Томаса, из-за которого случилось всё, что случилось. И от злости на себя тоже. «Ну неужто ты, Кэти, не можешь пройти мимо, не влезая в чужие дела?». Выходит, не могла.
Урожай вразвалочку шёл за ней, ронял сверху длинную тень. Кэтрин зачем-то добавила:
— Только будьте потише.
Урожай и так был тише призрака. Он тенью шёл за ней по пятам и без малейших возражений зашёл в проулок между стенами двух домов, чтоб перейти с одной прямой улицы Вест-Крика на другую и обогнуть дом семейства Бартов с торца. Урожай и бровью не повёл, хотя его это взволновало. Он хорошо знал здешние места и изучил всё, что было снизу и сверху. Допустим — конечно, всегда нужно допускать, что даже эта нежная никчемушная девица может завести в ловушку — это как раз хороший капкан для него. На крышах можно поставить стрелков, как и по обе стороны проулка, когда он зайдёт подальше. Но тем хуже для тех, кто решится напасть. Урожай знавал много интересных способов человеческого убийства и был нечеловечески проворен. По старой привычке, он, пока брёл за Кэтрин, перебирал в мыслях, как можно расправиться с теми, кто поджидал бы его сзади, спереди и сверху. Перво-наперво, он вынет свой томагавк…
— Нам сюда, — позвала его Кэтрин и свернула за угол.
Урожай — за ней. Он сжал челюсти, глядя на девицу Барт сверху вниз, и думал, что она немало подросла за те восемь лет, в которые он отсутствовал в здешних местах. Вряд ли она его помнит: безымянного стонущего воина в крови, появившегося на их крыльце, только не этого, а другого дома, целую вечность назад, зимой, в буран; того дома, где жили Барты прежде, пока Эбенезер не купил жильё близ аптеки.
Тот дом нравился Урожаю больше. Он был просторнее, там было покойно, кругом — прерия и тишина. Он стоял в трёх милях от стены Вест-Крика. Там был свой двор, там была хорошая хозяйка. Где она сейчас? Женщина, вынувшая железо у Урожая из груди? Хотелось бы посмотреть ей в глаза, она бы узнала его. У него долг перед ней. Он давно хотел сжать её руки в своих и спросить, помнит ли она спасённого человека? Этот человек не поистратил своей благодарности.
— Мы пришли, — сказала Кэтрин, взошла по деревянным ступенькам и обернулась к Урожаю. Она была ему теперь ровно по уровень лица, а может, даже чуточку выше, когда стояла на террасе, выложенной досками. Она смотрела в его чёрные, непроницаемые глаза, но приятным образом — как бы сквозь них. Урожай с интересом склонил набок голову. Обычно белые смотрели либо уклончиво, в сторону, либо нагло — в лицо, но так, по-индейски в никуда, умела на его памяти только
эта. — Оставьте здесь мешки, я их снесу сама внутрь. А вы можете быть свободны.
Но Урожай сам себя пока ещё не освободил. Он стоял перед Кэтрин, как индейский резной идол, и небрежно слушал, чего она хочет и что говорит, чтобы после этого сделать всё по-своему.
— Благодарю вас за помощь, — повторила Кэтрин и открыла незапертую заднюю дверь. И добавила, хотя в обращении была всё ещё не уверена. — Всего доброго, сэр.
И она быстро ушла в густой полумрак небольшой кухонки. Больше не сказала ничего, надеясь, что Урожай без напоминаний уберётся отсюда. Но, кажется, он об этом даже не помышлял. Он как приблудившийся пёс, которого она имела неосторожность подкормить: спасла — а теперь никак не прогонит!
Кэтрин положила свой свёрток с собольей шкуркой на разделочный стол и поглядела в маленькое окошко, выходящее на улицу. На той стороне, через узкую пыльную дорогу, в кресле-качалке на своей террасе сидел местный сапожник, мистер МакКирни с седыми брылами и остаточной рыжиной в шапке кудрявых волос. Обычно он их прятал под котелком. Ему, кажется, не было дела до высокой фигуры в бахроме и замше, но кто знает, что она думал, пока покуривал и смотрел в сторону дома Бартов. Заметит ли он индейца? Если будет вглядываться в тень и дальше, то заметит. Кэтрин занервничала. Урожай уходить не собирался. Своей позой он словно говорил, что намерен здесь пребывать и дальше. И, чем дольше торчал снаружи, не торопясь покинуть Вест-Крик, тем больше соседей по ту сторону улицы подмечала встревоженная Кэти. И чего они все не на ярмарке?
«А что скажет об этом папа, если узнает?» — подумала Кэтрин и отмахнулась.
Явно не пожурит за сделанное. Может, посмотрит с упрёком, и только: он сам жалостливый, за что сторицей получает все благодарности от жизни — то пинки, то затрещины. Но, воистину твердят в церкви, что каждый рождается по Божьему замыслу тем, кем задумано Его волею. И тут ничего не сделаешь. Отец и Кэтрин в этом смысле были друг на друга похожи и не ненавидели ни чёрных, ни красных, ни мексиканцев, никого.
Но куда больше отца или даже Эстель — она не пожалеет для сестры бранных слов, она их много знала, откуда только понахваталась — Кэтрин опасалась пронырливого помощника шерифа, от которого у неё и у индейца могут быть проблемы.
Проблем Кэтрин не хотела. Тем более, понимала, что в доме отлёживается раненый Роджер: как-то он там сейчас? Его плачевное положение может привлечь ненужное внимание рейнджеров, и они начнут расспрашивать, кто он таков, кто и при каких обстоятельствах его подстрелил. Это плохо. Они могут догадаться, чем промышляет Роджер Янг. Кэтрин была уверена: на соседней заставе его хорошо знают как охотника за головами, а ещё в двух штатах — как преступника.
Кэтрин присела на краешек стола и беспокойно ущипнула себя за нижнюю губу. Она пялилась в окно, думая, как быть дальше. Ей всюду чудились соглядатаи и шпионы, а воображение рисовало самые неприятные картины будущего. Наконец, она решительно прошла к двери на улицу и выглянула наружу. Урожай всё ещё был на террасе. Он сидел прямо на ступеньках, глядя в пыль под своими мокасинами, и с крайне спокойным видом не делал больше ничего, будто у него был вагон времени, и он прямо сейчас намеревался как следует здесь отдохнуть.
Кэти упёрла руки в бока.
— Хорошо, — резко сказала она, и индеец поднял подбородок. — Входите. Только побыстрее, пожалуйста!
Урожаю дважды не пришлось повторять. Он поднял мешки, со своей ношей шагнул через ступеньку и мигом оказался возле двери. Наклонился, нырнул в дверь, выпрямился, вошёл — и поморщился, но незаметно: будто тень пробежала по его лицу. Здесь потолки были ниже, чем он ожидал, а воздух оказался спёртым и густым, и при вдохе в груди его недоставало. Кухня, хоть и выстроенная в теневой стороне, под прикрытием крыши соседского дома, приятной не была. Тёмная и маленькая, скорее, похожая на ненужный придаток. Оставаться здесь надолго не хотелось.
— Вот сюда можете сложить покупки, — Кэтрин указала ему на угол. Урожай сделал как было велено и выпрямился. На его костенеющем лице не было написано ни одной эмоции, кроме безграничного спокойствия. Кэти даже немного занервничала.
«Что делать дальше?» — подумала она.
Вдруг с улицы послышались мужские голоса; их было много. Больше, чем два. Кэти встрепенулась.
— Бог мой, это, верно, за вами, — пробормотала она. — Скорее! Следуйте за мной! Ну же, не стойте столбом!
Урожай продолжил стоять, словно нарочно — будто он по жизни только этим и занимался. Кэти обошла его, плотно закрыла дверь и задвинула засов. Затем накинула цепочку и махнула Урожаю рукой. Он отмер и пошёл за ней в узкий тёмный коридор, который вёл в коридор побольше, а оттуда — в гостиную, прихожую и на лестницу второго этажа. Кэтрин застыла на пороге и остановила Урожая рукой. Он тут же послушно замер на ковровой дорожке.
— Подождите, — шепнула она. — Сперва я посмотрю, нет ли кого дома…
Он молча выжидал. Кэти вышла на свет и осмотрелась. Дом казался тихим и пустым, только бронзовый маятник часов в прихожей мерно двигался туда-сюда. Кэтрин заглянула в гостиную. Как странно, никого! Неужто в комнате у Роджера тоже пусто? Она осторожно приоткрыла дверь и посмотрела в щёлку. Теперь перед её взором была узкая постель, на которой Роджер мирно спал, прикрытый наполовину тонким одеялом. Отец одолжил ему свою чистую белую рубашку; Роджер мирно похрапывал на подушках, и Кэтрин сочла это хорошим знаком. Раз спит, значит, поправляется!
Она прошла к лестнице и шикнула Урожаю. Он поднял на неё глаза.
— Давайте, мистер Урожай! Путь свободен. — И она быстро поднялась по лестнице.
Оказавшись на втором этаже, Кэти вновь осмотрелась. Все три двери в спальни были плотно закрыты. Она обернулась на Урожая и приложила к губам палец, показав, чтоб он молчал и вёл себя тихо. Бесшумный Урожай спокойно моргнул. Должно быть, это заменяло ему кивок. Кэти едва не на цыпочках прокралась по тёмному коридору, куда из крохотного зарешечённого окошка попадало слишком мало света, чтоб осветить его целиком, когда дверь за её спиной приоткрылась, и Эстель из своей комнаты окликнула:
— Ты уже дома, Кэти? Так быстро?
Всё в разуме Кэтрин смешалось от ужаса. Она хотела было броситься вперёд, но до спальни отца, где хотела укрыться, не добежать. Куда деваться?! Как быть?! От отчаяния она оцепенела и подумала: «Вот сейчас Эстель выйдет из-за двери и увидит нас…», как вдруг Урожай без малейшего сомнения сгрёб её в охапку, и Кэти, не успев даже пикнуть, увидела, что он длинным прыжком очутился у незаметного потолочного люка на чердак в самом тёмном углу коридора. Верно, он его приметил с первого взгляда, как оказался здесь. Кэти не ошиблась: Урожай имел привычку в незнакомом месте искать все пути к отступлению. Одно мгновение — и он прыгнул в этот люк вместе с Кэти, откинул его, ловко подтянулся и исчез в густой темноте.
Кэтрин даже не дрогнула, хотя отчаянно не понимала, как индеец за пару секунд сумел провернуть всё это с ней в руках, притом не издав ни единого звука. Она распласталась на животе на холодных досках, с замиранием сердца слушая, как Эстель вышла из спальни и со скрипом притворила за собой дверь, а после прошлась по коридору до отцовской спальни.
— Кэти?
Урожай лежал с Кэтрин Барт рядом, и, когда увидел Эстель, ловко, как змея, отполз назад и увлёк за собой и свою спутницу, крепко обняв её за талию. Кэти возблагодарила Господа за то, что в темноте даже этот остроглазый дьявол не смог бы заприметить, как заалели её щёки. Но, верно, он, как любой другой дикарь, со своими дикими нравами и поступками, не увидел в своём жесте ничего особенного, в то время как джентльмен никогда не коснулся бы
так девушки без её разрешения.
И должного повода, разумеется.
Он положил локоть ей на поясницу и накрыл Кэтрин своим плечом, наблюдая за тем, как Эстель, одетая к прогулке, прошлась снова взад и вперёд, заглянула в комнаты по очереди и, пожав плечами, пробормотала:
— Почудилось мне, что ли, но я ясно слышала голос этой девчонки. А может, она внизу? Кэти?
Когда шаги Эстель стихли на лестнице, Кэти смогла наконец выдохнуть и немного осмотреться, чтобы скрыть смущение. Хотя дом она знала как свои пять пальцев, но на чердаке ей доводилось редко бывать, поскольку делать здесь было решительно нечего. Над досками поверх потолочных балок низко нависала крыша; в бреши между досками падали редкие лучи жаркого полуденного солнца. Прежде отец запирал люк и ключ держал в своей комнате. Чердак отпирали, только если крыша нуждалась в починке. Однажды он, со свойственной ему забывчивостью, потерял ключ, так что замок пришлось сломать, и люк остался незаперт. На чердак же всё равно никто не лазил: не было необходимости, так что он оставался пыльным и затянутым паутиной, а ещё — практически пустым. «Надеюсь, что, кроме пауков, здесь не водятся мыши или крысы» — вдруг подумала Кэти и вздрогнула, подобрав под себя ноги.
Урожай внимательно взглянул на неё и коснулся плеча ладонью, и весь взгляд его, и жест, привлекающий к себе внимание, выражал вопрос — «А что делать дальше?». Кэти задумалась.
— Моя сестра скоро выйдет на улицу, — сообщила она шёпотом. — Думаю, что во время её прогулки мы как раз сможем спуститься.
Индеец медленно моргнул. Взаправду, это было у него вместо кивка! Кэтрин, обрадовавшись, что начинает молчаливого Урожая хотя бы немного, но понимать, продолжила:
— Полагаю, это случится скоро. До того момента мы можем переждать здесь.
И им действительно пришлось выжидать. Эстель вновь поднялась в комнату, которую они вынуждены были делить пополам с Кэтрин, покуда у них гостили Роджер и Аида, а затем, набросив на плечи премилую накидку и взяв перчатки, удалилась на первый этаж. Кэтрин к тому времени уже заскучала, но заметно оживилась, когда Урожай вслушался в тишину и поднял вверх указательный палец. Хлопнула входная дверь. Эстель покинула дом.
Урожай осторожно высунулся голову из люка, огляделся и только после этого спрыгнул, игнорируя складную лестницу, которой мистер Барт пользовался всякий раз, когда ему требовалось забраться на чердак. Затем Урожай протянул вверх руки. Кэти шёпотом возразила:
— Быть может, я смогу спустить лестницу?
Но он требовательно тряхнул руками, и Кэтрин со вздохом придвинулась к краю чердачного люка, сумела сесть и свесить ноги в сапожках, прижав между ними свои пышные юбки и отчаянно надеясь, что индеец не вознамерится заглянуть под них. Урожай был похож на последнего человека, которого интересовало, что там у Кэти под юбками — Кэти не видела никогда сама и подтвердить бы не смогла, но слышала от мужчин-трапперов, что индеанки одевались далеко не так закрыто, как белые барышни. Ободрившись этим, она перевернулась на живот, легла на доски и свесилась из люка наполовину. Пару мгновений она чувствовала, что висит над полом, а потом её взяли под бёдра и мигом поставили на ноги. Всё заняло какие-то секунды. Но, как бывает всякий раз, когда случается что-то необычное, тревожное или смущающее, эти секунды длились, и длились, и длились. Кэти очень хорошо запомнила, каким было прикосновение Урожая и его рук — прохладных, больших и жёстких от постоянного обращения с оружием и физического труда. Тем не менее, это были руки не землепашца, фермера или скотовода. Это были руки воина, и Кэти хорошо почувствовала это.
— Благодарю. — Ну хотя бы голос её не дрогнул, хотя руки немного подрагивали. — А теперь пойдёмте.
Она толкнула дверь к себе в комнату, впустила Урожая первым и, осмотревшись, проворно заперла её на ключ изнутри. Затем, прислонившись к полотну спиной, вздохнула и опустила на неё затылок.
— Когда снаружи поуляжется суета, вы сможете отсюда преспокойно уйти, — сообщила она, прикрыв глаза. — А до того переждать здесь. Но я всё же прошу вас быть внимательным и уйти так, чтоб никто не подозревал, будто я вас всё это время у себя прятала.
«Хотя кто-то из соседей вполне мог увидеть, как он заходит в дом» — мрачно подумала Кэти.
Урожай прошёлся по комнате, спокойно разглядывая всё вокруг. И маленькую тумбу тёмного дерева, и высокий платяной шкаф, грузный и тяжёлый, с лакированными дверцами и мутным старым зеркалом внутри, и две узкие железные кровати под светлыми покрывалами, с подушками, стопкой положенными одна на другую. На полке стояла керосиновая лампа и лежала связка свечей. На тумбе в изящной вазе стоял давно высохший букет: на последнем свидании кавалер подарил его Эстель, и она решила засушить цветы. В комнатке было по-девичьи уютно, и среди этой обстановки Урожай в своём индейском костюме и статного роста смотрелся презабавно. Кэти даже улыбнулась, когда увидела, как он вынужден был сгорбиться, чтоб взглянуть на фотокарточки в деревянных рамах, повешенные на стену.
— Это моя матушка, Джорджией Барт, упокой Господь её душу, — промолвила она и отошла от двери, меряя шагами комнату. Урожай задумчиво всмотрелся в снимок.
Словно невзначай, Кэти подошла к Урожаю и указала на высокую женщину с тёмными волосами. На чёрно-белой неважной фотокарточке, увы, было не видно, какого они цвета, но Кэти хорошо помнила тот день и то, как выглядела мама. Волосы цвета морёного дуба, и глаза — светлые, точно речное дно в солнечный день. Лицо её часто покрывал загар, и она всегда румянилась, если была весела, улыбчива или смущена. Под подбородком у неё была повязана шляпная лента, и она носила изящный костюм — платье с жакетом, шитым по талии. Кто угодно в Вест-Крик мог бы сказать, что Джорджина Барт была женщиной несомненно красивой, но что ещё лучше — истинно добродетельной. Она никому не сделала зла все годы, как жила в этом месте, и все вспоминали её только добрым словом.
Урожай отвернулся от снимка и вскользь, но очень проницательно посмотрел на Кэтрин. Она кротко пояснила:
— Она нас оставила уже как семь лет. В этом году минет восьмой. Я молюсь за её светлую душу каждое воскресенье в церкви, чтоб она жила покойно в Царствие Небесном.
Урожай чуть склонил вбок голову, задумчиво качнув головой. Выходит, вот как звали ту женщину, которой он был обязан жизнью —
Джорджина. Отвернувшись к снимкам, Урожай вгляделся в лица рядом с ней. Круглый улыбчивый мистер Барт. Урожай хорошо его знавал. Он ему обязан не меньше чем супруге: не совпадение, а воистину воля богов, что нынче он повстречал их дочь. Урожай перевёл взгляд на девочек в соломенных прелестных шляпках и светлых платьях, обшитых оборками. Одна была возрастом старше, другая — маленькая, с тёмными кудрями — держалась за материнский подол. Рядом с отцом был веснушчатый юноша с круглым, как у него, лицом, в шляпе-котелке. А за спинами семейства Барт был невысокий деревянный дом, обнесённый забором. Урожай сморгнул пелену воспоминаний с глаз. Если для Кэти эта карточка была памятью далёкой, детской и туманной, то он видел всё ясно, словно это случилось вчера.
Он помнил, как брат привёз его, раненого, на лошади к дому, крепко обняв рукой поперёк живота. И он, и другие воины, и сам Урожай думали, что ему конец, что он истечёт кровью раньше, чем ему помогут. Стояла ранняя весна, была страшная метель, одна из последних, лютых, в том году. Лошади шли медленно по заснеженной прерии, люди в сёдлах укрывались капюшонами из замши и прятали лица под масками, потому что совершали переход через Пустоши в тех местах, где сыпал ядерный снегопад. Он был особенно красив, потому что всё небо там было золотисто-алым и играло всеми оттенками ржавчины, и по нему плыли чёрные облака, похожие на дым. Они с воинами тогда выбрали этот путь, зная, что преследователи не рискнут пойти за ними. Именно в тот день, полагал Урожай, он и заболел пустошной заразой,
Костяной Погибелью, Инайнивэг, которую подцепило его израненное тело и принял его измученный болью дух.
— Вы не голодны? — вдруг откуда-то издалека, из мира нынешнего, спросила Кэтрин Барт, вырвав его из воспоминаний. Урожай отрицательно покачал головой. — Что ж, хорошо. Тогда, если вы не будете против, я ненадолго оставлю вас и…
Во входную дверь постучали. Трижды. Кэтрин смолкла и встрепенулась. Она подошла к окну, выглянула в мутное стекло и прижала ладонь к губам. Подле дома стояли двое рейнджеров, третий отошёл от двери и всмотрелся в окно первого этажа.
— Ох, мистер Урожай, — прошептала Кэти. — Это, верно, за вами.
Он был абсолютно спокоен, только положил руку на свой пояс, где в ножнах у него был длинный индейский нож. Кэти вздрогнула и испуганно опустила свою ладонь на костяшки его пальцев.
— Не беспокойтесь, я что-нибудь наплету им, — сказала она. — К примеру, что мы уже давно расстались и искать вас следует в другом месте. Вы будьте здесь и оставайтесь начеку, чтобы в случае чего спрятаться.
Он сощурил чёрные блестящие глаза. Эту девушка была ему понятна и непонятна одновременно — для чего ей было укрывать его и помогать ему? Чтоб он не встрял в беду? С другой же стороны, зная её родителей, мог предположить, что Кэтрин его жалела. Только ему не нужна была её жалость. С Кэтрин он пошёл вовсе не потому, что нуждался в её помощи. Но теперь сел на стул и проводил её глазами: она торопливо вышла из комнаты и спустилась вниз, стараясь принять вид самый спокойный, чтобы выгородить чужого человека, чья участь была ей небезразлична.
«Если бы только я могла оставаться так же невозмутима, как он» — мрачно подумала Кэтрин, подошла к двери и, поправив платье на талии, отворила её.
2
Всю неделю Аида знала, что теперь Роджер был в безопасности. Но более того, знала она, что и сама очутилась в месте наилучшем для человека её положения — поскольку на первый взгляд дом Эбенезера Барта оказался местом наиприятнейшим, особенно из всех, где ей уже довелось побывать.
Ну да, у Эстель немного подтекала крыша по её подельнику Роджеру. И да, мистер Барт был человеком рассеянным и странноватым, пусть и дело своё знал хорошо. Он частенько улыбался невпопад, казался жалким и смешным, особенно в своей презабавной круглой шляпе, но дело своё знал хорошо.
Об их прошлом Аида не расспрашивала. Барты были вежливыми простыми людьми, на которых можно было положиться, не то что на этого пройдоху Роджера Янга, чтоб его драли в аду черти. К слову, именно к нему Аида торопилась с ярмарки, на которую отлучилась, чтоб немного поглазеть на город и узнать его побольше со стороны. Она купила кулёк засахаренных орехов и сжимала его в руке, как маршальский жезл, шагая по главной улице к дому аптекаря. Одолженное у покойной миссис Барт платье сизого цвета она носила не так туго зашнурованным на груди и талии, как должно, а потому и вид у неё был более распущенный, чем положено. Впрочем, Аида пока что так и не привыкла к тесной и душной одежде и всегда выглядела небрежной и взмыленной, отчего местные мисс и миссис бросали на неё очень неприязненные, косые взгляды. Аида и сама выразительно глядела на них в ответ.
Она свернула за угол, прошла по пыльным террасам под навесами, прячась от жаркого солнца, и увидела на пороге дома Бартов трёх незнакомцев, одетых в рубашки и жилеты. При оружии, в шляпах и сапогах — всё, как положено, и очевидно, что они не проходимцы.
«Неужели за Роджером?» — подумала Аида и нервно пригладила вихры по бокам. А если за ним, что получается — она тоже идёт с этим бандитом в одной связке, как сообщница? А что, если это местные правоохранители, прознали, кто он такой и пришли, чтобы его арестовать?
Аида остановилась и внимательно взглянула, кто был перед ними. Оказалось — малютка Кэтрин. Отважно уперев ладонь в дверной косяк, тоненькая — былинкой перешибёшь — она сверкала глазами и звонко отвечала мужчинам. Правда, из-за посторонних шумов на оживлённой улице Аида не могла расслышать, что именно. Но, подойдя ближе, всё же разобрала:
— …это вовсе ни к чему. Говорю вам, мистер Бекетт, этого человека я уже давно отпустила. Дала ему несколько центов и всё. Ищите в другом месте!
— Вы поймите меня правильно, мисс, — произнёс усатый мужчина лет тридцати пяти, в клетчатой рубашке, с голубой нашивкой рейнджера на плече.
Аида хорошо узнала за неделю эту братию и вздрогнула. Их здесь только не хватало! «Точно явились за Роджером» — подумала она.
— Это человек опасный, если он здесь, и ваша помощь нам будет очень кстати. Взываю к вашему благоразумию.
Кэтрин исподлобья взглянула на него. Вид у неё был сердитый.
— Я говорю вам правду, сэр. Но будьте благоразумны и вы. — Она покраснела. — И без того я поступила слишком опрометчиво, а теперь, если вы будете настаивать на том, что я покрываю у нас дома опасного, как утверждаете, индейца…
«Индейца?!» — изумилась Аида. Но с души немного отлегло, когда она узнала, что не в ней и не в Роджере было дело.
— …что скажут, допустим, наши соседи? — Кэтрин с упрёком посмотрела в лица всем троим. Мужчины переглянулись. — И без того я своего поступка устыдилась, испугавшись исключительно за… — она бросила взгляд на крайнего человека под шляпой, высокого и крепко сложённого. — Впрочем, это неважно.
Кэтрин быстро опустила ресницы, но Аида могла бы клясться, что в тот миг она бесстыдно кокетничала с тем человеком с краю! Улыбнувшись себе под нос, Аида решила не вмешиваться и дождаться, что будет дальше, незаметно встав сбоку соседней террасы, у кресла-качалки старухи Дороти Амброуз, которая там жила и почти не выходила наружу.
— Том, — сказал тот, что из всех трёх был старшим по возрасту, — ну что скажешь? Раз уж юная мисс это всё сделала за-ради-сынок-прости-Господи твоего спокойствия…
— Я не ожидал, Кэти, — пробормотал тот, кого называли Томом. Он поправил на голову шляпу. Аида углядела под ней русые кудрявые волосы по плечи. — Но лучше б ты, право слово, оставила этого подонка на нас. Мы бы с ним разобрались.
— Как пить дать, — подтвердил второй.
Кэти вздохнула и сокрушённо развела руками, всем своим несчастным видом выражая смирение.
— Откуда мне было знать, джентльмены, — сказала она. — Уж, верно, тот человек меня бы не тронул, а кто знает, вдруг затеял бы драку с вами там, на ярмарке…
— Не тронул? Багровый Урожай? — и Том покачал головой. — Кэти, послушай. Никогда больше так не обманывайся!
— Он прав, мисс Кэтрин, — обеспокоено сказал другой рейнджер. — Этим дьяволам нельзя доверять — никому, а особенно — ему.
— Даже родное племя его изгнало.
— И слухи о причинах ходят самые скверные. — Старший рейнджер с седыми усами, закрученными вверх, внимательно посмотрел на Кэтрин. Девушка выглядела совсем растерянной и даже испуганной. — Ему убить женщину — что плюнуть, мисс Кэтрин. У себя в прерии они творят что угодно. Любят мучить и пытать людей, оказавшихся у них пленниками. Насаживают их живьём на кактусы с вот такими иглами, — и он внушительно раздвинул большой и указательный палец на приличное расстояние.
Аида поморщилась. Дешёвые страшилки, не более! С такими лицами обычно пугают всякой ерундой.
— Так что молитесь Господу, чтоб у этого Урожая хватило ума убраться отсюда, — заявил второй рейнджер, — потому что он взаправду опасен.
— Я всё поняла, — эхом ответил Кэтрин. — Но я с вами честна, джентльмены.
Она осенила себя крестом и, поджав губы, прибавила:
— В этом доме, клянусь самим Господом, только честные и праведные люди.
— Тогда, раз здесь искать его бесполезно, — посерьёзнел усатый рейнджер, — нам надобно пройтись по городу. Бекетт, Оливейра. За мной! Мисс Барт, — он приподнял шляпу и быстро сошёл по ступеням с крыльца. Двое других — за ним. Только вот Оливейра напоследок бросил на Кэтрин взгляд из-под полы своей ковбойской шляпы, а потом, пройдя мимо Аиды, внимательно оглядел и её. И взгляд у него был пронзительный и очень, очень тяжёлый. Волчий взгляд. Взгляд гончей, которую пустили по следу.
Аида неторопливо подошла к Кэтрин, которая так и стояла в дверях, наблюдая за рейнджерами. Она сразу подметила, что под мышками у неё на платье было два влажных пятна, а волосы на шее закурчавились от пота.
— Значит, — задумчиво произнесла она, — внутри не будет ни одного индейца, даже если я осмотрю весь дом?
— Не начинай хоть ты, — устало ответила Кэти и прошла в прихожую. Аида — за ней, взмахнув своим кульком с орехами.
— Я, вообще-то, полагала, что это за нами, — невозмутимо сказала она, захлопнув за собой дверь. — И готовилась уж было отстреливаться от этих молодчиков. А что, погибли бы с Роджером, как Бонни и Клайд…
— Как кто? — повернулась к ней Кэтрин. Аида поморщилась.
— Забудь. Неважно. Ну так что. Зачем приходили рейнджеры?
— За индейцем, — равнодушно сказала Кэти и устало развернулась на первой ступеньке лестницы, глядя на Аиду сверху вниз. — Послушай, я просто помогла кое-кому на ярмарке, а потом отпустила с миром. Произошла ошибка.
— Вот как?
— В самом деле, именно так. А теперь позволь мне немного передохнуть у себя в комнате. От всего этого у меня жутко разболелась голова.
Она побрела наверх, придерживаясь за широкие перила. Аида проводила её долгим взглядом, чувствуя нутром, что Кэти врёт. А какой ей с этого был прок, она не понимала, но разобраться желала. Однако сперва решила навестить Роджера, чтобы проведать, не помер ли пока от лечения мистера Барта?
3
Роджер Янг не очень-то жаловал, когда Аида приходила к нему в комнату, чтоб навестить. Хуже было, если навещала его Эстель. Там в ход шли любые средства, от слёз у его постели до обтираний влажной губкой. Роджера обтирали ею так часто, что он, вероятно, на многие мили вокруг был по крайней мере до пояса самым чистым мужчиной на всём Диком Западе. При виде Эстель в последнее время он делал вид, что спит, притом глубоко и беспробудно, и стыдно ему совсем не было. Всё лучше, чем слушать бесконечные признания в любви и требования ответить ей тем же.
— Тук-тук-тук, — сказала Аида и заглянула к нему в дверь. — Надеюсь, ты одет. Но даже если нет, чего я только там у тебя не видела.
— Это не слишком-то меня утешает, — слабо пробормотал он. — Выкладывай, зачем ты здесь?
— Вот, принесла тебе орехи, — невозмутимо сказала Аида и широко прошла через всю комнату, упав на стул и подобрав почти до колен юбки. Кулёк она опустила Роджеру на грудь. Он страдальчески воззрился на неё, сожалея, что его окостенелое лицо не способно выразить ни одну из эмоций. — А ещё новость, что в здешних землях стало очень неспокойно.
— В каком это смысле — неспокойно? — поинтересовался Роджер и небрежно раскрыл кулёк. Орехи просыпались ему на перебинтованный живот, и он, проворчал себе под нос «Вот же дьявол!», принялся их подбирать. Аида взяла парочку и, поёрзав на стуле, сунула их Роджеру в рот.
— Ты орехи-то ешь, — ласково посоветовала она. — И слушай. Ты же просил меня на днях быть твоими ушами и глазами снаружи, пока не встанешь с кровати?
— Ну?
— Так вот. Сегодня же ярмарка. С Пустоши приехали повозки торговцев. Все как один недовольны: утверждают, что часть груза потеряли во время радиоактивной бури, а кто-то говорит, что их людей переубивали, когда поднялся песок. Вот только не нашли ни одного тела, ни одного трупа — ничего! Люди как сквозь землю провалились. Говорят, тут замешаны монстры с Пустошей.
— Кто говорит?
— Торговцы.
— Ай, — Роджер, укрытый одеялом по грудь, махнул рукой и стряхнул с ладони орехи обратно в кулёк. — Слушаешь всякую шушеру, Аида. Разве от этого есть прок? Эти глупцы каждый сезон талдычат одно и то же, чтоб местные пожалели их и купили побольше дерьма, которым они торгуют. То на них нападают индейцы, то из пустыни показываются огненные смерчи, то, видишь ли, нашествие монстров…
— Ты сам просил рассказывать всё, о чём ходят слухи, — возразила Аида и сунула ему ещё орех в рот. Роджер сердито замолчал. — Вот я и довожу до твоего сведения. Вдобавок, здесь появлялись рейнджеры.
— Когда это? — оживился Роджер и даже встал на локтях. Аида фыркнула, толкнув его рукой в грудь обратно на подушки. — Это они стучали в дверь?
— Они самые, полагаю. Но не по твою душу, успокойся, красавчик. Искали какого-то индейца, как же его… — Аида поморщилась, потёрла лоб. — Красный Покос… или нет… Господи, вылетело из головы, пока с тобой болтала.
— Багровый Урожай, — пробормотал Роджер и крепко задумался. — А вот теперь, пожалуй, я смогу поверить даже в монстров, Аида.
— Правда? Что же так?
— Там, где появляется этот индейский ублюдок, — мрачно сказал он, — там водятся большие денежки. Он среди охотников за головами считается одним из лучших. Такой же профессионал, как старый чёрт Монтгомери, от которого мы сбежали.
— И что?
— А то, — вздохнул Роджер и сложил кулёк с орехами на тумбочку. — Он в Вест-Крик ошивается неспроста. Ждёт, когда случится что-то, и местные начнут отстёгивать ему денежки за охоту на здешних чудищ. Такая у нашего брата тактика, подружка, привыкай. Бизнес это прибыльный, дело своё Урожай знает, и, если уж твари из Пустоши так достанут фермеров или горожан, они наймут хорошего охотника. Его, то есть.
— Ах вот оно что.
— Да, — цокнул языком Роджер и задумался прежде, чем продолжить. — Поэтому мне надо срочно приводить себя в порядок, иначе плакали наши денежки. Этот уродец заберёт себе всё работёнку. А ты, пока я не оклемался, собери всё, что говорят на заставе про этих тварей. Поверь моему слову, Аида. Дикарям здесь не место. И ежели в этих местах появится какая пустошная гнида, охотиться на неё будем мы. Ясно тебе?
И он пристально посмотрел ей в лицо. Аида скорчила ему рожицу в ответ.
— Яснее ясного, любовь моя.
4
Аида неплохо разбиралась в людях, и в том заключалась её сильная сторона. Она знала, что Кэтрин что-то скрыла — и благодаря Роджеру узнала, что именно, хотя и прежде догадывалась, в чём тут дело. Она оставила его отдыхать и стремительно взбежала по лестнице на второй этаж, остановившись против комнаты, которую делили между собой Кэти и Эстель, но сперва не решаясь войти. Она только занесла кулак над полотном, но в последний момент приникла к нему ухом.
За дверью был слышен голос Кэти, только её — тихий и почти шепчущий. В ответ ей никто не проронил ни слова. Аида вслушалась. Кажется, она была одна, но Аида решила это проверить. Поправив своё платье и облизнув пересохшие губы — всё же индейцев в этих местах она ни разу не видела, но слышала о них много чего некомплиментарного — она постучала в дверь. Кэти тотчас смолкла.
Поскольку она не открывала и, очевидно, делала вид, что не слышит стука, Аида постучала снова. Её даже позабавила ребячливость Кэтрин, которая наконец-то взволнованно ответила:
— Что такое? Кто это? Кому я нужна?
— Это я, — равнодушным голосом сказала Аида. — Впусти меня, будь добра.
— Сейчас. Только оденусь.
— А ты не одета?
— Нет, — пикнула Кэти, совсем не чувствуя иронии в словах подруги. — Я же говорила, что поднимусь передохнуть. Минуту, Аида, и я тебе отворю.
Аида с усмешкой упёрла в бока руки и посмотрела себе под ноги. Она слышала неясную возню за дверью и заметила:
— Кажется, минута уже прошла.
Вдруг кто-то застучал каблуками по лестнице. Аида стремительно обернулась на шум и увидела, что к своей комнате подымается Эстель. На её прехорошеньком лице отобразилось то ли раздражение, то ли негодование. Она подняла глаза и увидела в коридоре Аиду в матушкином платье, со спутанными волосами, с усмешкой на губах. Конечно, от этого настроение у Эстель не стало лучше.
— Что ты здесь делаешь? — спросила она.
— А ты?
— Это всё ещё моя комната, — заметила Эстель и сощурилась. — Почему ты здесь стоишь?
— Жду, когда мне откроет Кэти.
— Так она дома? Ух и будет же ей от меня нагоняй, — Эстель покачала головой и отвела завитый локон со лба. — До меня дошли слухи, что она ухитрилась вытворить на ярмарке. Ушла оттуда с огромным свирепым индейцем! Видано ли дело!
— Взаправду, некрасиво вышло, — серьёзно сказала Аида. — Увела с ярмарки красивого мужчину, а нам об этом не сказала. Кэти! — и она постучала снова. — Тут уже подошла даже Эстель.
— Даже она?!
— Открывай сей секунд, маленькая поганка, — холодно сказала Эстель, — вместо того, чтобы прогуливаться на ярмарке с Аберфортом Донахью, я гоняюсь за тобой взад-вперёд по всему городу!
— Иди и гуляй со своим Аберфортом, — заявила Кэти из своей импровизированной крепости.
— С удовольствием пойду, раз уж ты дома! Только отдай мои перчатки, — торжествующе сказала Эстель.
За дверью послышался какой-то шорох, затем — небольшой стук. Аида вслушалась: кажется, Кэти искала перчатки сестрицы в шкафу или тумбочке. Затем она попыталась просунуть их в щель между полом и полотном, но щель та была слишком узкой, и Кэти, вздыхая, едва приоткрыла дверь. Того Аиде и Эстель и было нужно.
— Ну-ка, посторонись, девочка моя! — воскликнула Аида и вломилась в комнату.
— Ума не приложу, что ты здесь творишь, Кэти, но не сошла же ты с ума настолько, чтобы притащить домой… — и Эстель застыла на пороге, красноречиво глядя за плечо своей побледневшей сестрицы. — Кэтрин!
— Что?
— Кэти!
— Я так и думала, — усмехнулась Аида, глядя на высокого смуглого человека за спиной Кэтрин, который, кажется, никуда бежать и нигде прятаться не намеревался. Он преспокойно восседал на стуле, раздвинув колени в стороны и налегая ладонью на правое в глубокой задумчивости. Он наблюдал за сёстрами, прекрасно понимая, что спрятаться в этой комнатке ему бы не удалось. А может, он нарочно не собирался прятаться. Дьявол его знает, краснокожего, в его изощрённых, хитроумных планах.
— Ты и впрямь притащила сюда индейца! — прошипела Эстель, подобно гремучей змее из прерии.
— Ты так говоришь, будто она притащила бизона, — заметила Аида. В поступке Кэти особенной беды она не видела, хотя и помнила, что ей говорил Роджер.
— Лучше бы бизона! Почему он так нагло сидит в нашей комнате? — гневно вопросила Эстель. — Бога ради, Кэти!
— А где ему ещё сидеть, он ведь с ней и пришёл, — небрежно сказала Аида. Эстель резко повернулась к ней.
— Я прошу тебя не отвечать за мою сестру и не сопровождать мои полные горечи слова своими бестолковыми шуточками, — отрезала она.
— Чтобы хорошенько понять, что ты имеешь в виду, нужно выслушать твой монолог дважды, — ответила Аида. — Впрочем, я могу понять Кэтрин. Этот парень однозначно собой пригож.
— Побойся Господа, — воскликнула Эстель. — Это же дикарь! Дикарь в нашем доме!
— Человек, который мог бы влипнуть в неприятности, в нашем доме, — поправила её Кэти. — Вдобавок, он даже донёс мои покупки. Вот только я не понимаю, почему не скрылся с глаз, когда я того просила, — свирепо добавила она и взглянула на Урожая.
Тот равнодушно отвернулся, положив на спинку стула смуглый локоть и делая вид, что не слышит Кэтрин. Она лишь фыркнула, пока Урожай совершенно бездействовал. Кэти вся подобралась, точно готовясь к бою, и выпалила:
— Снаружи было неспокойно. Ты видела, что к нашему дому подошли три рейнджера?
— Значит, тебя открыто подозревают в том, что ты укрываешь индейца! — ужаснулась Эстель. — Ты меня поражаешь.
— Те джентльмены явно не желали мистеру Урожаю добра!
— Я тоже ему добра не желаю! Ну-ка, пропусти!
Но Кэтрин сжала губы и встала поперёк дороги, в дверях.
— Сначала снаружи будет потише, а потом он уйдёт.
— Куда ещё тише?! — возмутилась Эстель. — Хочешь, чтоб он дождался с нами ночи? Этот головорез и обманщик?
Урожай сидел с видом безразличным, точно речь шла вовсе не о нём, и ни на мгновение никакая эмоция не окрасила его спокойное лицо.
— А что скажет отец, если его увидит?
— Он не увидит.
— Он, быть может, человек невнимательный, — сердито вскричала Эстель, — но не дурак же совсем!
— Ты так взаправду думаешь? — ехидно спросила Аида.
— Уж индейца в своём доме заприметит! — Эстель помолчала и честно добавила. — Возможно. Как бы то ни было, его здесь нельзя оставлять! Кэти, где твоя, чёрт подери, католическая порядочность?! — и сестра крепко встряхнула её за плечи, увлекая к стене комнаты, в спальню.
— Во мне есть милосердие, как завещал Иисус, наш Спаситель, — сощурилась Кэти и крепко сжала предплечья сестры в ответ, пытаясь отодвинуть её от себя. — А в тебе есть хоть толика человечности?
— Нет.
Аида громко кашлянула. Девушки продолжили перепалку.
— Библия учит нас смиренно протягивать руку помощи любому нуждающемуся. Если бы был другой выход, то я…
Аида кашлянула ещё раз и прикрыла рот рукой. Она очень старалась спрятать улыбку, но выходило дурно.
— Пока вы грызётесь, милые сёстры, ваш индеец уже сбежал.
Кэтрин и Эстель смолкли и разняли руки. Обе посмотрели на открытое настежь окно, в которое приветливо светило солнце. Некоторое время они удивлённо молчали. Затем Эстель неуверенно сказала:
— Улизнул, негодяй.
— Снаружи не слышно выстрелов и криков. Значит, успешно, — подытожила Аида. — Ну и славно.
Кэтрин бросила взгляд на стул, на котором он сидел, и стала пунцовой. Там лежало что-то маленькое и блестящее, незаметное сперва. Кэти подошла к нему и медленно подняла с сиденья оставленный Урожаем предмет.
Это был старый серебряный индейский доллар на оборванном кожаном бежевом шнурке. Маленький подарок от Урожая, снятый с шеи для Кэтрин Барт.
Кэти посмотрела в распахнутое окно и нахмурилась. Она слышала от кого-то, что индейцы никогда не отдают своё просто так. И она с неясной тревогой подумала, что, должно быть, поступила нынче очень опрометчиво, за что потом не раз заплатит.
