Говорят, тут обитает нечисть

Контроль вообще штука забавная. Вот несешься ты на полном ходу, думая, что шины сцепление отлично держат, что дорога освещённая, давно знакомая и выбоин на ней нет. Несешься и не боишься, потому что знаешь как оно дальше будет — по прямой. И по-началу даже не замечаешь, как руль под руками чуть сбоить начинает, а колеса ловят мелкую гальку. Фыркаешь тихо на фонари, которые мигают, а потом и вовсе гаснут, и приходится дальний свет включить, который клочки асфальта выхватывает, а вокруг темень непроглядная. Не замечаешь, что дорога после вчерашнего дождя обледенелостью покрылась. Слой тонкий совсем, если не приглядываться — и не поймёшь. А потом обычно всё быстро происходит. Заносит, крутит, швыряет в отбойники. И контроль пропадает совсем. Вот и у Тяня так же. Вроде бы контролировал ситуацию, скорость наращивал с каждым днём. Гнал даже на красный, когда Рыжий отчётливо и зло сигналил ему: остановись. Останавливаться не хотелось. Хотелось ближе, быстрее, педаль газа в пол вдавить и слышать, как ветер в ушах завывает, а мотор под капотом приятно урчит. А потом всё быстро получилось — занесло совсем. Закрутило да так, что круги расплывающиеся, чёрные перед глазами. Швырнуло в отбойник со всей дури. И уже не остановиться. И контроль потерян. И Тянь слегка потерян — Рыжий сам, — господи, подумать только, — дотронулся. И всё уже. Уже пиздец. Выжить, кажется, нереально. Реально только за ситуацией со стороны наблюдать, перманентно в ступор впадать, лихорадочно за руль хватаясь и пытаться несущуюся на полном ходу машину выровнять. И думать: блядь. Блядь-блядь-блядь. И на это бесконечно смотреть можно, ей-богу. На то, как контроль в ебеня катится в первый раз. И уже не страшно совсем. Всё равно же пиздец. Тянь фыркает смешливо, смотря на этот пиздец, который хмурится, прикрывая лицо от лучей солнечных, дёргает за солнцезащитный козырёк, сидя в машине и на своё отражение натыкается. Тянь за ним из-за остекления наблюдает украдкой, расплачиваясь за бензин. Тут девушка красивая, в аккуратной форме улыбается ему очаровательно. Действительно красивая, с волосами, которые под солнечными лучами переливаются, лоснятся мягким блондом, как в культовой рекламе какого-нибудь дорогого шампуня. С ресницами длинными, пушистыми и носом аккуратным. На ней майка открытая донельзя, облегающая крышесносную фигуру. Тянь бы точно повёлся. Ещё пару месяцев назад бы повёлся. А сейчас смотрит неотрывно на Рыжего, который устало подбородок рукой подпирает. Девушка интересуется хотел бы Тянь чего-нибудь ещё, кокетливо голову на бок склоняя. И Тянь думает, что хотел бы, да. Поскорее в машину вернуться. Там же Рыжий. Он взгляда от него не отрывая, просит пачку сигарет и два кофе. Холодных. Облокачивается о стойку предплечьями и улыбается, как дебил. Видит ведь себя в отражении окна. Видит свой взгляд слегка пьяный и жарой разморённый. И Рыжего видит, который даже себе в зеркале хмурится. Рыжий наверняка не знает, насколько он красивый. Наверняка не догадывается, что его веснушки иногда очень слизать хочется, потому что они на крошки вкусного миндального печенья похожи. Наверняка не понимает, что когда он сводит так брови к переносице — по складке большим пальце пройтись хочется, разгладить. Наверняка не понимает, что когда краснеет, он убийственно-трогательно выглядит. Не замечает всего этого, потому что привык, что никто таких вещей в нём не видит. Тянь вот — видит. Тянь наслаждается. Он в реальность возвращается только когда воздух наполняет мягкий аромат сладковатого парфюма, а девушка невесомо пальцами по тыльной стороне его ладони мажет. И Тянь машинально руку убирает. Зачем — непонятно. Он от Рыжего этот вирус подхватил, когда не хочется, чтобы кто-то чужой касался. Для Тяня вообще прикосновения никогда чем-то сверх нормы не были. Он позволял себя трогать, трогал сам. А тут — неясной тревогой внутри схватывает и нерв на лице дёргает. Девушка улыбается сладко и тянет слова звонким голосом: — Ваш кофе и сигареты. Приезжайте к нам почаще. — Спасибо. — Тянь салютует ей на прощание и идёт на улицу, где солнце в зените. Где бензином пахнет и плавящимся асфальтом. Где лёгкий ветер развевает тонкую майку, забираясь под неё, обласкивая кожу горячим. Отхлёбывает кофе, который глотку приятно холодит. Чуть не натыкается на водителя другой машины, который сонно потирая глаза плетётся внутрь здания. Тот даже не оборачиваясь, извинения бурчит себе под нос и всем телом наваливается на двери. Осоловело смотрит по сторонам, когда те не поддаются. По лбу себя звонко ладонью бьёт и дёргает дверь на себя. Тянь усмехается, вытаскивая из бака заправочный пистолет и думает, что сначала надо было бы через окно Рыжему передать кофе, а потом уже со свободными руками остальное делать. Но, он тоже по ходу сонный. Или просто тупит от жары, которая мозг плавит нещадно. И жара эта не из вне — внутренняя. Жидким огнем по венам растекается, прогревает основательно. И это необычно так, блядь. Так ещё не было. Тянь отследить эту херню пытается, но никак не может, потому что никогда с таким ещё не сталкивался. Открывает дверь, усаживается, тут же Рыжему протягивая стаканчик с кофе. На заправках это, конечно, кофе назвать трудно — так, дрянь растворимая со сливками и приторным сахаром, который на языке рафинированно расползается. Зато холодный. Откидывается, прикрывая глаза и ловя лбом, на котором влага выступила прохладный воздух, что кондиционер гоняет. И думает, что лететь со всей дури в ебеня — не так уж и плохо. Приятно даже. Тем более, когда не знаешь что в конце будет — новый дивный мир или одно оглушающее ничего. Тянь и на то и на другое согласен, тем более, что от Рыжего ожидает именно нового и дивного. Тянь чуть вздрагивает, когда щеки касается холод стакана, на котором испарина выступила крошечными каплями. Глаза открывает, косится на Рыжего, который недоволен чем-то. Даже не так. Он, блядь, зол. Крылья носа напрягаются от дыхания, губы в одну резкую линию вытянуты, а взгляд, господи… Взгляд обещает Тяню смерть. Долгую и мучительную. Такую, которая не сразу наступает — её ещё и вымаливать нужно. — Ты стаканчики перепутал. — чеканит Рыжий и сильнее вжимает ему в щёку холод. Пальцами, едва-едва кожи касается. Тоже прохладными, но от них печёт нереально. Пронзает тонкими иглами и под кожу забирается, под мышцы, в самые кости лёгким разрядом тока. И от него не отстраниться хочется, а чтобы ещё раз въебало. Чуть крепче и без стакана — мешается он. Ладонь собой заслоняет. — Шань, мы один и тот же кофе пьём. — Тянь неловко улыбается и ума не приложит что на него вообще нашло. Кофе, как кофе. Мерзковатый, ну да ладно. Они к такому привыкли. На заданиях и не такую дрянь пили. А Рыжий беситься только сильнее начинает. Волком смотрит. И взглядом этим натурально размазать может по сидению. Уже мажет — греет макушку и жар этот на затылок перетекает, тянет неясной тяжестью. Рыжий отнимает кофе от щеки Тяня и едва подрагивающими от злости пальцами ставит его в подстаканник. — Я сказал, гони сюда свой стакан. — Рыжий словами припечатывает. Хлещет, точно пощёчины даёт. И руку протягивает, распрямляя ладонь. Пальцами в воздухе нетерпеливо перебирает и всё ещё в глаза смотрит. В упор. И пламени там столько, что, кажется — одно неосторожное движение и искрить начнёт. А они же на заправке. Тут бензоколонок валом. Тут полыхнёт знатно. На воздух ядерным взрывом взлетит, поднимая клубы дорожной пыли с едким запахом углеводорода. — Я отсюда уже пил. — Тянь говорит медленно, вдумчиво, точно ступает по минному полю. — Непрямой поцелуй, Шань. Выжидает реакции. Дышать перестает, потому что последней фразой мог со всего маху на мину весь свой вес перенести. Тихо совсем. За окном лишь звук шин о дорогу и звонкий голос девушки из уличных динамиков, который оповещает владельца красного седана о том, что он забыл взять сдачу. И кажется — пронесло. Рыжий протянутый стаканчик из рук вырывает, осматривает его придирчиво со всех сторон и кивает. — Ага, я потом рот хлоркой промою. Рыжий к губам подносит стаканчик, да так и зависает. Хмурится, выдыхает, сглатывает шумно. Наверняка ведь о поцелуе думает. Пусть и о непрямом. Думает о том, какой Тянь на вкус. Думает, как должно быть его языка своим касаться приятно. Ещё ближе подносит — там дюйм от силы. Выдыхает снова и не дышит совсем. У него кадык нервно дёргается. А потом Рыжий снимает крышку, с которой по его пальцу скатывается светлая капелька. Отшвыривает её в карман двери, утирает палец о майку и отпивает, ведь в горле почти наверняка пересохло. Ведь он наверняка слышал, что Тянь целуется отпадно. Тянь губу закусывает, только бы не засмеяться. Забавный он. На зверька дикого похож, который вот-вот и в руки дастся. Вот — из рук угощения уже принимает. И тут теперь только терпение нужно. Ещё немного привычки. Ещё немного времени. Стараний. Кофе не кажется таким уж противным и Тянь думает, что ни над кем ещё так старательно не бился. Привык всё запросто получать, уже до нужной температуры разогретое и почти на всё готовое. Привык, что одного многозначительного взгляда достаточно, чтобы за ним пошли куда угодно. В основном, конечно, в постель. А тут — злой, щетинистый Рыжий, на которого даже смотреть нужно с особой осторожностью. И так — ей-богу вкуснее. Его бы приручить и себе оставить. Тянь кофе чуть не давится, который по глотке холодной волной прокатывается. Думает, что в жару мозг реально плавит, выжигает, словно траву, которая желтеет и жёсткой становится. Нагоняет мысли странные. Мысли, Тяню не присущие. Мысли, которые сейчас удивительно правильными кажутся. Мысли, которые в голову Тяня никогда не закрадывались. Тянь их тут же отпускает, ну или пытается. Ещё один глоток делает и заводит машину. Ехать пора. Хотя он напрочь забыл куда. Чего они вообще тут забыли и откуда ехали. Забыл всё на свете, кроме этого вот: оставить себе. С заправки выезжает и с облегчением замечает, что в навигатор адрес забит. Адрес управления. Им ведь в морг нужно, материал добывать. В трупе окоченевшего оборотня копаться. Это же почти осквернение получается, тем более после рассказа господина Пинга. Когда это уже не просто оборотень, а Торир, который спас девочку от холодной смерти и сам чуть не погиб. А ведь совсем молоденьким волчонком ещё был. На душе сразу как-то неприятно становится. Леденит под рёбрами. Покалывает под подушечками пальцев. Тревожно отзывается за грудиной. Да и Рыжий ведёт себя странно. Он, вообще-то и так всегда странный, но сейчас вот — особенно. Всё ещё злющий, как чёрт, того гляди — взглядом испепелит, а потом прах самостоятельно с удовольствием по ветру пустит, чтобы уж наверняка. Косится периодически в сторону Тяня, когда они уже на курилке стоят. Косится так, что кости ломить начинает. Так, что остальные проходят, оборачиваясь и перешёптываются. А один придурок даже умудряется подойти и поинтересоваться всё ли у них нормально и напоминает, что драки на территории управления запрещены. А следом за ним и Цзянь подтягивается. Светится весь, словно изнутри. Не то солнечным светом, не то радиацией, от которой его колбасит постоянно и он как волчок вокруг вертится, только бы эту нескончаемую энергию во вне выбросить. Пропитать ею всех, кто в радиусе мили оказывается. Согреть теплой улыбкой от уха до уха. Но даже в её лучах — холодно. Потому что от Рыжего веет этой аурой ледяной, от которой даже сорокаградусная жара не спасает. От которой поёжиться хочется, а потом за грудки его сгрести, встряхнуть и попросить в себя прийти. Поорать что ли немного, на хуй привычно Тяня послать — да что угодно, господи. И себя так же — сгрести, встряхнуть и попросить в себя уже, блядь, прийти. Потому что — серьезно? Себе его оставить? Ещё сказал бы навсегда, хах. У Тяня вообще привычки нет себе что-то оставлять. Ему и так нормально. Разбавлять унылые будни перманентным трахом с тем, кому потом можно будет доходчиво, с мягкой улыбкой на губах пояснить: это было всего лишь один раз. Второго не будет. Ну, прощай. Это всегда безотказно работало. Это всегда было нормой. Постоянной константой в его меняющейся жизни. Законом, который он сам себе придумал и сам ему следовал. Исключений не было, потому что с самоконтролем у Тяня всё в порядке. Было. А сейчас… А чё сейчас — сейчас Рыжий. И чёрт его знает, что конкретно Рыжий. Стоит, говорит с Цзянем вроде бы обычно и на Тяня всё ещё косые взгляды кидает. Так обычно смотрят, когда кто-то напрягает очень сильно. Судя по всему — Тянь его. Судя по всему — конкретно. До сжатых кулаков и мрачно сведённых к переносице бровей. До того, что желваки, когда он замолкает и вроде бы внимательно Цзяня слушает — под кожей проступают напряжённо. И Тянь никак понять не может чем опять, — снова, блядь, снова — его выбесил. Что в его рыжей голове перемкнуло, что от намеренных прикосновений он перешёл чуть ли не в атаку. Там, по ходу такой мыслительный процесс, который обычному человеку не разобрать. Тут не то психиатры нужны, не то экзорцисты, которые эту дурь из его башки выбьют. А заодно и Тяню помогут. Потому что: оставить его себе. Как одержимый, ей-богу. — Тянь, ты вообще с нами? — перед глазами появляется рука Цзяня. Тонкая, с кожей светлой и замысловатым узором шариковой ручкой на запястье, где имя Чжэнси безошибочно угадывается. Конспиратор из Цзяня явно хреновый. Он пальцами у самого носа щёлкает и Тянь понимает, что и сам, как Рыжий — неосознанно руку в кулак сжал. На ладони следы от ногтей красными полукружьями остались. А на языке металлический привкус, точно ему монет медных в рот напихали. Тянь на пробу языком по нижней губе проходится, слизывает выступающую капельку крови и непонимающе на Цзяня смотрит. Цзянь ещё раз щёлкает, убеждается, что Тянь его слышит и брови свои светлые вопросительно вскидывает. — Что? — Тянь руками разводит и не понимает чего он сам-то бесится. Ну, тут всё просто на самом деле — бесится Рыжий, а Тянь чем хуже? Ловит на себе укоризненный взгляд Цзяня, который руки в бока упирает, смотрит на него пристально, с холодком уже знакомым. Высматривает что-то, точно в голове копошится и волосы на загривке неконтролируемо почти дыбом встают. Этим ощущением с ног до головы окатывает. Не шибко приятно, если честно. Когда ощущаешь себя вот так — как на ладони перед эльфом этим волшебным. И он действительно волшебный, раз такие штуки вытворяет. Цзянь палец к губам задумчиво подносит, хмыкает понятливо и тихо, а потом улыбается, как всегда, точно и не было сейчас ничего. По плечу Тяня дружески хлопает и говорит беззаботно: — Мы тут вообще-то важные догадки стоим по делу оборотня, а ты словно на другом конце вселенной. Тянь на Рыжего смотрит. На его спину, потому что тот на Тяня смотреть явно не желает. Всю дорогу до управления ехал, всем корпусом отвернувшись к окну. И на курилке с ним стоял, только потому, что в морг пропуск нужен. А пропуск у Тяня и просить свой он явно не хотел. Это же рот открыть надо, слова в башке сформировать какие угодно, кроме матов. Потом руку протянуть и ждать, пока Тянь их достанет. Напрячься всем телом, когда Тянь своими пальцами по ладони мазнёт и оттирать прикосновение ещё как минимум полчаса, чтобы уж наверняка. Оттирать так, чтобы верхний слой кожи мгновенно скатался о ткань, да слез к чертям с руки. По крайней мере Рыжий так делал. Раньше. Сейчас вообще ничерта не делает — руки в карманы засунул и пялится в никуда. Тянь слова Цзяня обдумывает и поправляет его машинально: — Торир. — Чего? — Цзянь брови вскидывает озадаченно, на Рыжего оборачивается, видимо, пихает его под бок по-свойски, заставляя обернуться. Цзянь вот — Рыжего нисколько не бесит. И смотрит тот на него снисходительно, как на младшего, не очень смышленого брата. Хотя, тут бы Тянь поспорил — Цзянь вообще на всё способен. Тем более на нестандартные решения стандартных проблем, благодаря своей сообразительности. Тянь слышал. А у Чжэнси нет свойства обманывать. Поэтому Тянь верит. — Его зовут Торир. — повторяет Тянь, заглушая внутри противное чувство, которое нараспев сообщает, что Тяню скоро придется этому самому Ториру зубы посмертно выдирать и скатавшиеся клоки кровавой шерсти отрезать. И совсем становится погано. Мутит, но Тянь все равно по привычке тянется к пачке сигарет. Просто потому что руки чем-то занять хочется и момент оттянуть. Вообще в этот морг спускаться нет желания. Но сегодня — крайний срок. И так уже оттягивал, как мог. — Хорошо. — Цзянь соглашается, головой кивая, ещё раз на Тяня смотрит пристально, глаза сощурив и снова по затылку щекочущее ощущение, что в голову голыми руками проникают, ищут там нужное. Находят. — Я нашел ведьму отражений. Они, как правило опасные и ритуалы у них лютые. Вот я и подумал… Цзянь рукой неопределенно взмахивает, корча зловещее лицо. Но оно у него всё равно милое, как бы он там жуткие рожи не строил. Он, даже, если по горло в крови стоять будет, с отрубленной головой краснокнижной виверны в руках — один хер милым покажется. — Мы её опросим. — Тянь решительно дым выпускает в бок, чтобы на Цзяня не попадал. Но тот один хер в лицо ему сдувает. Цзянь отмахивается от него, как от надоедливой мошкары, облокачивается спиной о перила, голову на бок склоняет. Снова что-то обдумывает и произносит, задумчиво, подбородок потирая: — Я уже договорился с Чжэнси. Тянь ему мягко улыбается. Обворожительно, как это обычно бывает, когда ему что-то нужно от людей. Но Цзяня, видимо, этой улыбкой не проймёшь. Вот если бы Чжэнси ему так улыбнулся — сразу бы согласился. На что угодно. Хоть головой вниз со многоэтажки с блаженным взглядом сигануть, хоть трехголовой гидре в пасть ведущую руку по локоть засунуть, хоть на край света без гроша в кармане. — А вы можете сходить в кино или куда там ты Чжэнси после работы тащишь? — Тянь пробует ещё раз. Уже словами. Теми, которые за живое зацепят, за нужные ниточки внутри дёрнет и поселит в его светлой головушке какую-нибудь ценную мысль. Вот мог Цзянь к ведьме с Чжэнси отправиться, которая чёрт знает на что горазда, а тут вариант получше есть — свободное время, которое на что угодно потратить можно. Кино, свидание, да хоть постель — выбирай что хочешь малыш, не стесняйся и ни в чём себе не отказывай. Цзянь решает. Судя по загадочной улыбке — решает в сторону Тяня. И уже выбрал он свой вариант, который ему подойдёт и максимум пользы принесёт. Цзянь телефон достаёт, блокировкой щёлкает и быстро что-то набирает. Щурится в экран, яркость прибавляет и дальше копошится, не забывая при этом пробормотать, чуть насупившись: — Никуда я его не тащу, он сам идёт. Тянь в этом не особо уверен. Обычно, чтобы Чжэнси куда-то вообще вытащить — много усилий нужно. Цзяню, это конечно — раз плюнуть. У него какая-то особая аура — позовёт, улыбнётся трогательно и выбора у тебя уже нет. Уже соглашаешься, при чём с охотой и энтузиазмом, которым, как цунами накрывает. — Скинь мне её адрес и досье, я хочу сам с ней поговорить. Сегодня, завтра, на неделе, в общем. — Тянь затягивается, чувствуя, что уже всё. Уже не может. Ни курить, ни Рыжего терпеть, который на него так и не взглянул больше ни разу. Раздражает. Бесит. Возбуждает. И всё это разом. И это рецепторам лупит так, что Тяня передёргивает. Он закатывает глаза на вопросительный взгляд Цзяня. И Цзянь, кажется — понимает. Губы поджимает, головой понятливо качает и руки разводит, мол: тут только терпеть. А Тянь от природы нетерпеливый. Всё что хотел — получал быстро, без вопросов и усилий. Тут же, блядь, не то, что усилия нужны, а чудо господне. Чтобы мир с ног на голову перевернулся, на горе рак свистнул, а в четверг небо дождем пролилось и тогда может быть, — ещё не факт, — но Рыжий бы согласился с ним хотя бы нормально общаться. А не устраивать херовы эмоциональные качели, на которых Тяня швыряет так, что голова кругом и ориентиры напрочь сбиваются. — Хорошо. Только адресу не удивляйтесь. — Цзянь от перила отталкивается, разворачивается плавно и рукой на прощание взмахивает. Уносится так же быстро, как и появился. Раз — и нет уже его. И нет того моста, через который с Рыжим контакт можно устанавливать. И тишина сразу, несмотря на то, что вокруг шумно от десятков чужих голосов. Рядом с Рыжим аномальный вакуум создаётся. Глухой и беспробудный. Тяню даже уши прочистить хочется — зевнуть до хруста в челюсти, чтобы звуки вернулись. И вроде бы ничего такого не происходит, Рыжий и раньше его игнором душил. Но сейчас изменилось что-то. В его позе напряжённой. В его плечах слишком ровных, острых. Во взгляде невидящем, которым он сквозь людей смотрит. Раньше он вот так не делал. Ему вообще плевать на всё было, он своими делами занимался, заткнув уши наушниками и не думал ни о чём. Сейчас вот — думает. Так усиленно, что кромками зубов захватывает нижнюю губу, да так сильно, что от неё кровь отливает, а кожа белой становится. Вроде бы ничего не происходит, а один хер в сознании всплывает фильм, где герой застыл перед часовым механизмом самодельной бомбы и не знал какой провод резать. Красный — синий. Черный, может. А время идёт. Счёт на секунды. И тиканье часов издевательски громче становится. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Напряжение такое, что оно плотным облаком обволакивает. Тик-так. Тик-так. Тик-так. И кажется, это не из механизма уже идёт, а в голове зудит. И идти уже вроде пора. Там тело Торира, убийство которого нужно раскрыть как можно скорее. Не ради каких-то там дебильных гонок с Чэном, а ради тех, кто его любил. Это уже другое. Это личное. Идти пора, а Тянь и шагу сделать не может. Разглядывает внимательно тлеющий уголёк на сигарете, который древние полыхающие развалины напоминает, поднеся её к глазам. Смотрит на рыжину волос, что алым пламенем всё вокруг кроет. Смотрит на дым, который сизой спиралью вверх поднимается. На широкий разлёт плеч и выступающие лопатки, в которые отчаянно пальцами впиться хочется. Смотрит на пепел, с сигареты спадающий, который ветром разносит и думает, что с ним так же происходит. Разнесло его, бля. — Шань, нам пора. — пробует спокойно. Насколько может, потому что ему обычно до такого дела нет. Ну, подумаешь, кто-то обиделся на что-то, чего Тянь, как ни старается — понять не может. А тут ведь не кто-то. Тут Рыжий. Тут не развернешься и не упиздуешь в закат, потому что обратно тянуть будет волоком. Тут часовой механизм, который в тело намертво въелся. В ответ тишина. Рыжий даже на голос не реагирует, всё также сквозь толпу смотрит. Задумался настолько, что не отшатывается, когда Тянь рядом встаёт плечом его касаясь. И Тянь делает то, чего давно хотелось. Мягко рукой по линии роста волос проходится, вплетается пальцами в колючий огонь. И тут же накрывает самого сладким, теплым, что нутро лижет. Тут же глаза от удовольствия закатить хочется и постоять вот так ещё немного. У него кожа на шее слегка влажная, а под пальцами мурашки чувствуются. У него волоски короткие дыбом встали. Рыжий отмирает, выдыхает сорвано и руку Тяня за запястье перехватывает, шипит что-то нецензурное. Что-то, что Тянь разобрать даже не может, потому что накрыло основательно. Накрыло так, что уши заложило, а в глотке пересохло. Тяню пара секунд требуется на то, чтобы в реальности оказаться, а не проваливаться все глубже в рыжий огонь. Рыжий плечами ведёт дергано, рычит что-то злобно и дверь морга на себя дёргает. Тянь вслед за ним идёт. Двигаться с каждым шагом всё тяжелее, словно в воде, когда как бы не пытался — быстрее не выходит. Ступеней мало, но они слово туннелем бесконечным тянутся. Тянь пропуска нашаривает, показывает их парнишке в кепке и лицо посерьёзнее делает. Ведь пропуска фальшивые. Тот отстранённо их взглядом окидывает, зевает лениво, привалившись спиной к стулу, глаза сонные поднимает и говорит: — Судмедэксперта нет. Тянь знает. Его отец вызвал. И разговор, судя по всему, длинный будет. Им как раз времени хватит, чтобы всё нужное достать и свалить отсюда, пока их не заметил тот стрёмный мужик. Парнишка хмурится задумчиво, щеку изнутри покусывает, всматриваясь в лицо Тяня. — А вам зачем в морг-то? — говорит он неторопливо, слова немного растягивает. Наверняка не местный. Да и наняли его, кажется, недавно — Тянь его не видел раньше. Охранник из него, если честно — так себе. Тощий, заспанный, да и плевать ему на самом деле чего они там в морге делать собрались, просто по протоколу спрашивает. — Мы ведём дело по убийству оборотня. — А-а-а. И как оно? — он небрежно затылок почёсывает. — Ну, как оборотни-то выглядят? Мне всегда интересно было, но меня ж того… — пальцем на дверь позади себя указывает. — Не запускают. — Как волки. Большие волки. — Тянь губы поджимает. Славный малый. Любопытство в нем с ленью мешается и он глаза к потолку поднимает, раздумывая чего бы ещё такого спросить, прежде чем они внутрь войдут. Рыжий сквозь зубы воздух тянет, щурясь на него. Подходит близко, угрожающе наклоняется над парнишкой, который рот от удивления открывает, да так и застывает. Свет от люминесцента — стерильно белый. Стелется по голым стенам, кожу Рыжего мертвенно бледной делает. Его при таком освещении спокойно за вампира принять можно было бы. И мурашки, мурашки всё ещё с шеи не сошли. — У нас времени нет. Если надо узнать, пойди в библиотеку, да почитай. Усёк? — говорит он вроде ровно, без нажима, но с его лицом, и нажима не нужно. Там всё и так доходчиво распознать можно. Парнишка распознаёт, губы смешно надувает, ещё ниже на сидении сползает и руки скрещивает. Бурчит тихо: — Усёк. Я ж просто спросил. Вы ж там ничего не законного делать не будете? — он взгляд на Тяня переводит, потому что он ему на контрасте хорошим кажется. — Ну что вы. — Тянь улыбается ему и уже рукой за железную ручку двери берётся, когда парнишка чуть не речитативом говорит: — Лады тогда. Только это… Вы вещи Фангдонга не трогайте, а то он опять потом разозлится. Вас-то уже не будет, а мне влетит. Оно и понятно, что Фангдонг ему тоже не особо нравится. Как улыбнётся и скользнёт сальным взглядом — так сразу помыться тянет, потому что взгляд его точно прощупывает изнутри. Не чисто с ним. Тянь первым в морг заходит. Там всё, как и прежде, разве что, папок на столе заметно прибавилось. Рыжий не оглядывается, идёт напролом к холодильнику, наугад открывает одну из камер, фыркает раздраженно, задвигает её быстро. Дверцей хлопает так, что стены задержать должны. И ещё бледнее делается. К Тяню в полоборота стоит, кидает на него взгляд недовольный и произносит тихо совсем: — С зубами его, ты давай уж сам как-нибудь. — сглатывает и следующую камеру открывает. Застывает над чем-то, что голову напоминает. Огромную, безобразную, с темными волосами растрепанными, которые, кажется, ни разу в жизни не расчёсывали. С кривоватым рядом зубов. И нет — не во рту. Там, где глаза должны быть — зубы. Человеческие. И явно от разных людей — одни крошечные совсем белые, другие с жёлтым налётом и кариесом, где уже заяющие чёрные дыры. Рыжий самыми кончиками пальцев поддон в холодильник загоняет и морщится. Отворачивается, дышит поверхностно. И после такого, Тянь соглашается — с зубами он как-нибудь сам. А то Рыжий может и на тело Торира ненароком наблевать. У него вид такой, словно именно это сейчас и случится. — Иди, поищи на столе у Фангдонга какую-нибудь информацию, может, что-то новое нашли. — и Тянь уверен, ничерта нового там нет. Ему бы первым делом сообщили. Но Рыжего оградить от этой херни хочется, хотя Тянь и сам приступ тошноты чувствует. Но она не сильная, скорее от волнения. От того, что Торира уже не как обычного оборотня воспринимает. Да и Рыжий. Черт возьми, Рыжий, который с потерянным видом в морге стоит. Оградить его и всё тут. Подальше отослать, чтобы не видел этого. Чтобы звуки не слышал. И тот действительно выходит. Из кабинета Фангдонга слышится шелест страниц и облегченный выдох. Наконец-то облегченный. А потом всё, как в тумане. Тянь и сам не понимает, как умудряется зуб у Торира вырвать, пачкая перчатки в какой-то застывшей слизи. Как срезает клок шерсти за ухом, чтобы не так заметно было — скальп и так уже снят. Старается не смотреть на то, как разрез на грудине шире стал, до самого низа доходит, а органов внутри почти нет. Старается этого вообще не запоминать, отключиться от мира. И включается, уже сидя в машине. Включается, когда впивается в стакан с кофе треморными пальцами. Стискивает его так, что кофе и вовсе на сидение проливается, пачкая обивку и штаны. Тянь выругивается, рукой сбивает с ткани капли и уже собирается вышвырнуть со злости хре́нову картонку, в которой на самом дне ещё кофе остался, как замечает номер телефона аккуратным почерком, выведенный. Хмурится, всматриваясь в него. Доходит до Тяня медленно. Сначала то, что девушка с заправки звонка его ждёт. Потом то, что она его не дождется. И уж совсем топко теплом изнутри накрывает, когда Тянь осознает, что Рыжий, — господи, блядь, — приревновал. И это всё. Это уже финиш, потому что мысль оставить его себе, уже не кажется идиотской.