Дремлющий демон Рида

      Уже очень давно я понял, что мне присущи все смертные грехи. Все семь. Я люблю это число. Семь таинств, семь цветов радуги, семь дней недели, семь чудес света, семь вселенских соборов и семь нот.       Но больше всего я люблю грехи. Я люблю их все. Но самый мой любимый — это похоть.       Я аккуратно убрал тело в целлофан, обработал свое рабочее место химическим раствором, проверив все под ультрафиолетом. Сейчас это просто сарай для рыболовных снастей у залива. Холодильник для заморозки рыбы и господина Стоуна.       По стенам у меня висят удочки и рыболовные снасти, которыми я никогда не воспользуюсь. Но мне нужно место, где я смогу заниматься своим любимым делом. Мне нужно хорошее прикрытие. Я могу быть тут раз в неделю, могу раз в год. Все всегда зависит от обстоятельств. Я уже принял душ и готов покинуть свое укрытие, спрятанное у всех на виду. Стены покрыты слоем шумоизоляции, что позволяет мне делать то, что я должен, без лишних вопросов и свидетелей. Я никогда ничего не забираю у своих жертв. Мне кажется это в высшей степени нелогично. Зачем оставлять любой намек на мою связь с телами? Всегда есть небольшой шанс, что трупы будут найдены. Как говорят, даже палка стреляет раз в год.       Я храню свой секрет уже очень давно.       Мне тридцать пять лет, и первое свое убийство я совершил в девятнадцать. Уже шестнадцать лет я занимаюсь своим любимым делом. Это как хобби. Кто-то любит стрельбу, кто-то — гольф, я же люблю смотреть в полные ужаса глаза. Доводить жертв до состояния, близкого к смерти, и вдыхать запах страха. И сейчас после того, как я закончил с господином Стоуном, мне необходима разрядка для тела. Почти все киношные «маньяки» любят приметные авто яркой расцветки, броские и редкие. Очень часто они предпочитают немецкие марки машин. Никогда не понимал почему. Отношу ли я себя к маньякам? Определенно нет. Я ни разу не причинил зла невинному существу. Я не убивал животных, не душил собак. Моя рука поднималась только на определенный «сорт» людей. Гнилые, грязные, заставляющие невинные жизни обрываться. Я убиваю только тех, кто заслуживает этого. И я помогаю подойти им к черте, после которой их ждет лишь Ад.       Мой BMW уже довез меня до парковки университета, и я занял свое место 7B. Наручные часы показывают, что до начала лекции осталось сорок минут, а значит я точно успею навестить декана. Сейчас она мне будет весьма кстати. В Майами всегда слишком душно, но температура не заставит меня выглядеть менее представительно. Я никогда не откажусь от идеально выглаженной рубашки и брюк, даже если термометр будет зашкаливать. Мне навстречу идут студенты университета, и каждый намерен поздороваться. Я не люблю лишнюю болтовню, кивок — это максимум моего приветствия для них. У меня есть четкое правило: не спать со студентками. Во-первых, они слишком глупы, во-вторых, меня не интересуют «отношения», а каждая вторая мечтает, чтобы я оказался принцем именно для нее. Но я определенно не принц. В-третьих, я не люблю излишние сплетни о себе. Хоть пару раз я был близок, чтобы нарушить свое правило, даже мне сложно отказаться от удовольствия, когда девушка встает на колени в одном белье. Но даже тогда Шерон ушла ни с чем. Сейчас она на последнем курсе, и девушка не сдается. От мыслей меня отвлекает приближающаяся фигура мисс Петерсон.       — Профессор Рид?       Ее голос приятный и тихий, она ни разу не обращалась ко мне лично до этого момента. Я смотрю на нее, а она смущенно опускает глаза, но я же знаю, что там. Зачем эта наигранная стеснительность?       — Мисс Петерсон, рад слышать Вас.       А она краснеет — удивительная способность женской натуры; в глазах черти, а на лице румянец.       — У Вас ко мне вопрос? Я планировал поговорить с Вами после лекции.       Мне нужно к декану, хоть мисс Петерсон и выглядит так, как я люблю, сейчас она мне не поможет. Она, будто заигрывая, убирает прядь белых волос за ухо. Это не работает, мисс Петерсон. Это детские игры.       — Да, профессор, Вы мне скинули материал вчера по почте, когда Вам нужен план по ним?       О, милая Софи. Мне он не нужен вовсе, я уже сделал все сам. Доверие — не моя сильная сторона.       — После лекции, задержитесь и мы обсудим. Прослушайте ее вместе со студентами.       Ее голубые глаза больше не стесняются смотреть на меня, а аккуратные брови приподнимаются. Конечно, она хочет получить свою группу студентов, а не слушать лекции профессора, с которым так неумело заигрывает. Но все ее поведение…она будто специально носит маску невинности. Ее глаза, в которых разве что не плещется тьма, черное кружево бюстгальтера, которое будто случайно выглядывает из-за ворота клетчатой рубашки. Она вся слишком не настоящая, ее поза открыта, пальчики спокойны, она не перебирает одежду ими, не сжимает и не прячется за скрещенными руками. Черная папка с бумагами прижата к правому боку, плечи расслаблены. Ей уютно, она не чувствует дискомфорта или стеснения. Даже ее румянец кажется спланированным.       — Хорошо, профессор.       Голос хоть и тихий, но твердый. Она начинает мне нравиться своей немногословностью. София разворачивается и, постукивая устойчивым квадратным каблуком на туфлях, уходит в сторону факультета психологии. Туда, куда мне будет нужно через тридцать минут. Ее коричневая юбка выше колен открывает прекрасный вид на стройные длинные ноги. Она определенно в моем вкусе. Нужно будет трахнуть ее. А сейчас есть важное дело, которое не терпит отлагательств. Я провожаю взглядом свою практикантку дольше, чем было бы положено, а она будто знает, что я смотрю, и виляет бедрами.       Если Вы решили поиграть, мисс Петерсон, Вам не понравится. Я переключаюсь. Времени остается все меньше, и мне нужно в деканат.       Роза Мур, как обычно, в своем кабинете, мне не нужно стучать. Для меня эта дверь всегда открыта. Роза наивно полагает, что я испытываю к ней романтические чувства. Она не глупа, но слепа. То, что я не трахаю студенток, делает из меня мужчину ее мечты. Она недурна собой, хоть и не в моем вкусе. Она следит за собой, что мне нравится в ней, Роза опрятна и замужем. Что дает возможность получать то, что мне нужно, не приглашая ее в ресторан. Я трахаю ее уже четыре года и до сих пор не знаю, какой ее любимый цвет. Это идеальный вид отношений. У меня есть и другие женщины, которые приедут ко мне, если я этого пожелаю. Но сейчас мне нужно то, что миссис Мур делает лучше всего.       Я закрываю дверь на замок, а она кладет трубку, закончив разговор. Щелчок дверного замка дает четкий сигнал, что я пришел не по рабочему вопросу. С тех пор, как я отрезал веки мистеру Стоуну, я чувствую возбуждение.       Похоть.       Мой любимый грех.       Мур встает с кресла, чтобы понять мой настрой. Нет, милая, сегодня трахать тебя я не буду. Во-первых, у меня осталось слишком мало времени, а во-вторых, сегодня твоя помада слишком яркая, будто у шлюхи. Но на члене она будет смотреться идеально. Чувствовать твой вкус сейчас я не хочу.       Она освобождает кресло и встает рядом с ним, будто думая, окажется она сегодня на столе или на коленях. За четыре года можно было бы и привыкнуть, милая. Колени — это место, где тебе позволено быть чаще. Я уважаю ее как декана, но не как женщину. Жена из нее получилась хуже начальницы. Я видел ее мужа один раз за все это время сразу после того, как трахнул ее после лекции. Ее довольная улыбка и испарина выдавали ее с потрохами. Она только слезла с моего члена, который до этого был в глубокой глотке, и поцеловала мужа в щеку при встрече. В тот момент я перестал уважать ее. И после того дня я не трахал ее больше за пределами ее кабинета. Она была хороша, опытна и вынослива. Она была доступна в любом месте, куда бы мне захотелось. Сейчас я предпочитаю лишь ее глотку, изредка наклоняя ее саму над столом. По серым глазам, по тому, как она уже переминается с ноги на ногу, я вижу, чего она хочет. Прости, милая. Я подхожу и расстегиваю ремень, давая понять, что не сегодня. Возможно, мне стоит найти новую удобную глотку. Нужно будет присмотреться к своей практикантке. В ближайший год она будет ежедневно попадаться мне на глаза. Возможно, нужно будет добавить ее в список снятия напряжения.       Острые когти на моем животе отвлекают, Роза наивно думает, что ее маникюр меня возбуждает. Милая, меня возбуждает похоть, которая плещется в твоих глазах, а не твои излишне длинные ногти. Она опускается на колени — туда, где ее место было и в первый раз, когда она решила отсосать мне в учительской четыре года назад. Это удобно — иметь рядом такой вариант. Только сейчас замечаю ее белую рубашку с глубоким декольте. Я рад, что она одета. Не люблю, когда Роза снимает с себя все, я видел лишь раз ее полностью обнаженной. Мне не понравилось. Бюстгальтер должен придерживать ее грудь, а юбка должна быть просто приподнята. Я люблю смотреть в глаза, когда трахаю ее. Они закатываются, они на грани потери реальности. Похоть. То, что я люблю. Она не церемонится, Роза уже стянула с меня брюки и трусы, и я сажусь в ее кресло. Сколько раз я уже сидел в нем? Не знаю. И все разы оно мне неприятно. Обивка сначала приятно холодит кожу, но после уже становится дискомфортно. Но сейчас я не хочу стоять. Она облизывает свои красные губы, немного смазывая помаду языком. Не люблю красный. Но сейчас не тот момент, чтобы просить стереть ее. Я расстегиваю пуговицы своего пиджака, устраиваясь поудобнее, и кладу руки на подлокотники кресла. Она слишком долго ждет. Будто пытается запомнить член, который и так часто видит. Не люблю ожидание. Наручные часы подсказывают, что до пары осталось меньше двадцати минут.       — Начинай.       Мой голос будто выводит ее из ступора. Обычно она более сообразительная. Роза сжимает член у основания рукой и погружает его в свой горячий влажный рот, обводя головку языком. Сегодня я не заставлю тебя долго стараться, я пришел уже возбужденный. Я чувствую, как упираюсь в ее глотку — идеальное место в этой женщине. Но мне нужно глубже, милая, я знаю, ты умеешь, если постараешься. Я не хотел наматывать ее черные волосы на кулак, но она слишком плохо старается. И даже язык, блуждающий по члену, не спасает.        Глубже, Роза, ну же.       Приходится схватить ее за волосы, не беспокоясь о том, что причиняю боль. Я надавливаю на ее затылок, а она будто просит пощады своими глазами, поднимая их на меня. Зря ты посмотрела, милая. Я вижу, что ты хочешь. Выражение лица показывает, будто ей нужно нежнее, но глаза — они не лгут. Я насаживаю ее глубже и уже вижу блестящие капли в уголках глаз. Давай, милая, ты можешь лучше, сожми губки потуже. И она сжимает.       Вот так мне нравится.       Я продолжаю направлять ее и начинаю чувствовать то, чего так ждал. Это можно сравнить с желанием чихнуть, когда только хочется, но еще не все. Яйца сжимаются и становятся тверже, пальчики Розы начинают их перебирать. Молодец, милая. Во всем члене начинает скапливаться пульсирующая тяжесть. Я вспоминаю, как веко отделялось от плоти, как кровь брызнула на защитный экран на лице, и подталкиваю рукой последний раз. Роза хочет отстраниться, но моя рука крепко сжимает ее черные волосы. Нет. Сейчас я хочу кончить как можно глубже в тебя. Еще, еще и еще. Мысли на секунду испаряются из моей головы, чувствуется легкость во всем теле, и я перестаю придерживать ее затылок. Этого больше не нужно. Я излился досуха. Полностью осушив себя. Прикрываю глаза и чувствую прохладу на члене, это означает, что он больше не в лучшем месте этой женщины. Не в ее глотке.       Я открываю глаза и смотрю, как она пытается привести волосы в порядок. Тщетные попытки. Извини, милая, старалась бы ты лучше, я бы не тронул твою причёску. Я опускаю взгляд вниз, наблюдая красные отметины от помады на члене.       Отвратительно.       В кармане пиджака всегда есть платок для такого. Я вытираю помаду и ее излишние слюни, встаю с кресла и надеваю брюки.       — Благодарю, милая, сейчас мне было это необходимо.       Она улыбается, а я замечаю каплю спермы в уголке ее губ. Рука все еще держит платок, которым я протирал член, белой тканью я собираю прозрачную жидкость в углу ее рта и бросаю платок на стол. Он безнадежно испорчен. Я давно перестал уважать эту женщину.       — Бенджамин, нам нужно поговорить.        Никогда не любил такое начало разговора. А она будто краснеет. Я знаю, что она будет стоять на коленях до тех пор, пока я буду ей позволять. Но мне интересно, что она хочет сказать. Я даже заинтересован.       — Я слушаю тебя.       Я поправляю одежду и смотрю на часы. Говори быстрее, милая. У меня осталось семь минут.       — На этой неделе мы не сможем больше увидеться, ко мне прилетела дочь, она будет в университете все это время.       Она запинается, а я не понимаю, как ее дочь влияет на ее глотку.       — Я не хочу, чтобы Дейзи что-то заподозрила. У меня и так с ней очень сложные отношения.       О, милая, не переживай. Все наши тайны останутся за закрытой дверью твоего кабинета. — Конечно, Роза. Не беспокойся.       Она тянется ко мне, чтобы поцеловать. Но я разве похож на человека, который будет целоваться после спермы на ее губах? Роза сегодня слишком растерянная. Мне не нравится ее поведение. Я отстраняюсь. Отвратительно.       — Мне пора, милая, у меня лекция.       Не обращая внимания на женщину и ее лицо, где точно можно увидеть разочарование, я подхожу к двери и открываю замок.       — Мам, сразу говорю, я не намерена слушать твои нравоучения про Вегас. Любопытно. Блондинка замирает в дверях и смотрит в упор на меня. Молодая, не больше двадцати лет. Красивая.       В моем вкусе.       Я вижу, как ее взгляд изучает меня. Я уже видел похожий несколько минут назад, глаза как у матери. Но это меня не смущает. Мне все равно. Единственное, что это тело я бы хотел увидеть без лишней одежды. Но это все подождет. В ее взгляде то, что я так люблю.       Похоть.