Дремлющий демон Рида

      Мисс Петерсон смотрит на меня с бестолковой улыбкой на губах. Выглядит она более свежей, волосы кажутся расчесанными. Если утром между ее зубов было вяленое мясо, то сейчас его там нет.       В моей квартире только одна зубная щетка. И расческа.       — Вы пользовались моей зубной щеткой?       Я только что мастурбировал в душе, думая о Вас, милая. Возможно сейчас я должен испытывать неловкость. Но ее нет, есть лишь раздражение. Практикантка переоделась. Сейчас на ней белая футболка из моего шкафа. Подхожу к комоду, не обращая внимания на то, как мисс Петерсон провожает каждый мой шаг взглядом. Достаю боксеры, штаны и футболку. А мисс Петерсон будто воды в рот набрала. Молча стоит и хлопает ресницами.       — Я задал вопрос.       Напоминаю я, а сам скидываю полотенце на пол и надеваю боксеры, чувствуя, как меня прожигают взглядом.       А чего Вы ожидали, милая? Что я буду стесняться и краснеть как мальчишка?       — Д-да, — заикаясь, произносит она.       Очевидно, мне нужна новая зубная щетка.       — Мисс Петерсон, — натягиваю штаны и поворачиваюсь к практикантке лицом. Но не встречаюсь с ней взглядом. Он блуждает по моему оголенному торсу. Как мало Вам нужно, милая. — Я думаю, Вам пора домой. Очевидно, Ваше присутствие в моем доме — излишне.       — Встречное предложение! — София поднимает руки, сгибая их в локтях, а ладони разворачивает ко мне. — Я тоже хочу поймать Зодака.       — Не понимаю, о чем Вы.       Как я мог так глупо проколоться?       — Ой, — она опускает левую руку, а правой отмахивается, — не заливайте. Могу помочь: доступ к камерам, маршруты такси, кредитки.       — Нет, — натягиваю футболку, а она прилипает к коже. Нужно было вытираться перед выходом из душа.       — Вы не понимаете, — то ли шепот, то ли выдох срывается с ее губ.       Это Вы не понимаете. Обратного пути не будет. Тьма поглотит Вашу душу полностью. То, что Вы завели толпу — это мелочи. Вы не зажигали спичку.       Это не лишать жизни лично, не ловить последний вздох, не смотреть в глаза, которые закатываются от агонии, не вдыхать запах страха, который щекочет рецепторы.       — У меня с ним личные счеты.       На лице мисс Петерсон больше нет улыбки. Там нет ничего. Я понимаю, милая, что ты хочешь мести за подругу. Ты хочешь испытать это чувство власти, отмщения.       Первый экземпляр оказался на моем столе не случайно. Тогда без нужного опыта я искал его долго. Но нашел… Десяток штрафов за превышение, лишение водительского удостоверения. Условное заключение за наезд на пешехода, но из-за того, что жертва выжила, его не посадили. Но была одна женщина. Которая погибла. Которую сбил неизвестный водитель.       Моя мать забирала меня из младшей школы. Из-за того, что она много работала, я оставался на вторую смену. На улице уже были сумерки, начинал моросить мелкий дождь, который резал холодом мое лицо. Мы проходили по пешеходному переходу, до дома оставалось несколько минут. Я шел и мечтал о какао. С тех пор я его не пил. Было холодно, слишком холодно для октября Майами. Водитель ехал слишком быстро. Мать оттолкнула меня, но сама попала под колеса черного мустанга. Я видел все будто в замедленной съемке: в фильмах тело перекатывается через автомобиль, а в жизни машина будто засосала женщину под колеса. Вместо лица кровавое месиво, шея вывернута на сто восемьдесят градусов.       Не знаю, как я запомнил номера.       Не знаю, почему я не сказал полицейским, возможно из-за того, что они не спрашивали? Потребовалось много лет, чтобы найти его. Многие годы я жил чувством мести, я просыпался с ним и засыпал. Я мечтал. Я сражался ради того, чтобы выжить и отомстить. Все ради одного мгновения. Когда сердце останавливается от болевого шока, а глаза становятся стеклянными и закатываются в агонии. Когда воздух пропитан страхом и возбуждением. И праведным гневом. Моим. Личным.       Стало ли мне легче, когда я смотрел, как тонкое дряблое веко отделяется от тела, как слезы смешиваются с кровью, а изо рта исходит пена безумия?       Нет.       Это не вернуло мне жизнь. Прошлое. Детство. Но тогда я познал то, что преследую по сей день. Зло должно быть наказано.       Считаете ли вы меня злодеем?       Скорее всего — да. Я точно не герой этой истории.       А если вам предоставят выбор: казнить или помиловать? Даровать жизнь существу, которое забрало у вас все?       Или нажать на курок, затянуть петлю, сломать каждую кость в крепком человеческом теле?       Я выберу казнь. Всегда.       Он не заслужил жизни даже в тюрьме. Даже в одиночной камере. Такие люди не достойны привилегии под названием жизнь. Забирая невинные жизни, они подписывают контракт с дьяволом. И для них этот Дьявол — я.       Я их погибель и страх. Я их финал. Я заберу все, каждый последний вздох, последний взгляд, каждую крупицу их страха. Это принадлежит мне.       Готовы ли Вы, мисс Петерсон, вступить на этот путь? Нужно ли это Вам?       — Вы не испытаете удовлетворения от мести, — делаю шаг в ее сторону, сокращая расстояние между нами. — Вы не успокоитесь. Никогда, — еще один шаг. — Ваша душа умрет с последним вздохом Вашей жертвы, — теперь я стою совсем рядом с мисс Петерсон. Опять вижу веснушки на носу, немного потресканные губы и голубые глаза, в которых печаль смешивается с восхищением. — Навсегда.       Несколько секунд ничего не происходит. Мы так и стоим друг напротив друга. Изучая. Пожирая. Медленно провожу взглядом по лицу, останавливаюсь на приоткрытых губах. А она будто чувствует и увлажняет их кончиком розового языка. Я, кажется, не дышу. Если я вдохну воздух, который сейчас сконцентрировался вокруг нас, я уверен, что пожалею об этом. Мисс Петерсон тоже не дышит. Ее грудь не поднимается в такт дыхания.       Я хотел напугать, выгнать. Что вновь происходит?       Опять это чувство, опять я ощущаю эту тяжесть в мышцах. А каждый волос на моем теле поднимается от неконтролируемых мурашек. Мы даже не касаемся друг друга, но я будто уже сжимаю ее ягодицы в своих руках. Член моментально отзывается на эти странные ощущения, неудобно встает и упирается в боксерах. Хочется поправить его. Но если кто-то шевельнется, этот момент исчезнет.       Сколько мы уже не дышим? Секунду? Минуту? Часы? Не знаю, вновь эта растерянность от реакции собственного тела.       — Я уже мертва…       Тихий шепот срывается с ее губ. Запах моей зубной пасты, смешанный с бергамотом. Что-то терпкое, сладкое и одновременно мягкое. И момент прерван, разрушен.       И пистолет выстрелил, петля затянулась.       Не понимаю, как это произошло, но я уже пожираю губы мисс Петерсон. Кто сделал первый шаг?       Не важно.       Это не поцелуй, это борьба. Будто мы пытаемся насытиться друг другом, уничтожая. Кусая. Проталкиваюсь языком далеко, как только могу, раздвигаю ее зубы. Ее язык моментально реагирует и начинает тоже проталкиваться в мой рот. Разрешаю. Но прикусываю. Сам не понимаю почему. Солоноватый металлический вкус заполняет наши рты. Мне не жалко, не стыдно. Мне вкусно. Сладкий вкус крови пьянит.       — Амх.       То ли хрип, то ли… не знаю. Все равно. Прижимаю практикантку к себе, будто хочу втолкнуть в свою кожу, слиться в один организм, сжимаю ее ребра, а она тянет мои волосы на затылке и задыхается.       Сейчас мне не нужен воздух.       Мисс Петерсон начинает немного тереться об меня, и я уже готов прижать ее к стене, вытащить член и погрузить в нее. Сразу, грубо. Не разрывая пожирания. Уничтожение. Безумие.       Я не знаю, о чем мы говорили, сейчас все равно.       Ее тело так податливо, оно будто горячий воск плавится в моих руках, я только хочу прижать сильнее, а она уже жмется сама.       Я будто голодал всю жизнь, будто не целовал женских губ. Будто не сжимал тело.       Я так и держу ее за ребра, там точно останутся синяки.       Не важно.       Не сейчас.       Она кажется совсем маленькой рядом со мной, понимаю, что мне приходится наклоняться. Но сейчас все равно, я хочу чувствовать ее всю, касаться кожи, провести языком по каждому шраму на теле от порезов, на запястьях, на бедрах. Хочу попробовать ее всю, целиком, забрать, спасти, наказать, показать ей тьму и одновременно защитить от нее.       — Отв-е-е…       Она что-то говорит, но не разрывает поцелуй, ее руки изучают мою спину, гладят шею и цепляются за плечи, притягивая меня ближе. Будто ближе возможно.       — Зво-ня-т.       Что?       На секунду перестаем пожирать друг друга. Упираемся лбами и дышим в губы. Наваждение отступает, я понимаю, что мы в моей спальне, я все еще держу мисс Петерсон за ребра, а ее руки на моих плечах. Горячее дыхание продолжает смешиваться. Я понимаю, что она говорила. Мой телефон на тумбочке звонит, но я даже не слышал его. Ловлю себя на мысли, что не хочу убирать руки от ее тела. Но убираю, быстро. Будто обжигаясь от прикосновения. Она тоже реагирует мгновенно. Мы буквально отпрыгиваем. Будто бы не взрослые люди, а подростки, и нас застукали родители.       — Извините, мисс Петерсон.       Не знаю, за что извиняюсь: за то, что мастурбировал в душе, представляя высунутый язык практикантки, или за то, что укусил этот самый язык и наслаждался сладким вкусом крови. Или за то, что потерял голову.       — Не извиняйтесь.       Она стоит и улыбается. Опять.       — Вы правы. Не буду.       — Ответите?       Мисс Петерсон кивает в сторону телефона.       — Пожалуй.       Беру в руку телефон и смотрю на незнакомый номер.       — Слушаю.       Пару секунд на другом конце провода тишина.       — Профессор?       Женский голос обращается ко мне. Но я не даю свой личный номер, не позаботившись о том, чтобы звонивший определялся. Значит, я свой телефон не давал.       — Дейзи.       Не сказать, что я удивлен, подсмотрела мой телефон у Розы? Сейчас я даже благодарен ее звонку. Если бы не он, то мы бы предавались разврату с мисс Петерсон. Уверен, что мы бы не стали искать причин, чтобы остановиться. Но странный порыв мог закончиться излишней эмоциональной привязанностью. Удивительно, я хочу мисс Петерсон и нет. Мне хочется ее тело, хочется ее вкус. Но не хочется узнавать ее еще дальше. Не хочется подпускать к себе, пускать в свой мир, где нет места сантиментам и любым отношениям. Почему-то мне кажется, что я разрушу ее. Все ее хрупкое равновесие падет и растворится во тьме.       Не хочу причинять ей боль. В ее жизни и так достаточно.       — Я по поводу приглашения, которое Вам отдал мой отец.       Благотворительный вечер, на который меня любезно позвали.       — Я помню.       Выражение лица мисс Петерсон не передать словами. Губы, которые пожирали мои буквально пару минут назад, сейчас сжаты в тонкую линию, глаза сужены, отчего вокруг появились мелкие мимические морщины. Ноздри на носу с веснушками дрожат, выглядит забавно. Она, конечно, поняла, кто мне звонит. Сейчас ты надуешь щеки и уйдешь на первый этаж? А может уже домой? Так будет лучше. Проще.       Но она не уходит, Дейзи что-то рассказывает о месте проведения мероприятия, какой-то отель около побережья. А я ее почти не слушаю, теперь мисс Петерсон больше не выглядит обиженной девочкой. На губах играет хитрая ухмылка. Как быстро Вы меняете маски? Она медленно приближается ко мне и стоит уже почти вплотную. Я все еще ощущаю напряженное возбуждение, и оно отчетливо видно через ткань домашних брюк. Она опять кажется маленькой и хрупкой рядом со мной.       «Ну так что? Вы пойдете?» — голос на другом конце провода ждет ответа, но сейчас я его не дам. София привстает на мысочках, отчего прижимается к моей груди, прислоняется к уху, где я все еще держу телефон.       — Я жду тебя внизу, милый.       Запах зубной пасты снова смешивается с бергамотом, опять свежо, горько и хочется еще. Мисс Петерсон не ждет ответа, она выиграла этот раунд, если сражение было. Отступает на шаг, забирая с собой тепло тела, через футболку проступают затвердевшие соски, а мне уже жаль, что телефон зазвонил.       — Это кто?       Дейзи задает вопрос. Тишина повисает в комнате, а я смотрю, как моя практикантка разворачивается и покидает спальню, немного покачивая бедрами при ходьбе.       Давно ли Вы стали такой грациозной?