Дремлющий демон Рида

      Я ехал до непримечательного дома с белым забором, нарушая все скоростные ограничения, не соблюдая правила приоритета и пересекая сплошные разметки. Единственное, где я не позволял себе такого поведения — пешеходные переходы.       Пальцы с такой силой сжимали руль, что я перестал чувствовать кончики, но это было неважно. Главное — успеть. Вырвать из рук Зодака ее — мисс Петерсон. Что штормом ворвалась в мою жизнь, перевернула устои и принципы, которые я вырабатывал годами. Не подпускал слишком близко, не раскрывал себя. Она притащила кота в мой дом, который слишком быстро стал нашим. Хоть я и не готов говорить это вслух.       Но мне нравилось видеть ее, возвращаясь.       Она словно вдохнула жизнь в мое мертвое существование, насытила красками мою картонную жизнь. Нет, это не любовь. Любовь — это клише наивысшей точки отношений. Когда женщина готовит ужин, мужчина зарабатывает, и каждый свободен друг от друга и счастлив по отдельности. Я ее не люблю, я дышу тогда, когда она смеется, когда она завязывает волосы в хвост инструментом для письма, когда ей страшно, а я могу помочь, забрать хоть крупицу ее прошлого, подарив надежду на будущее, где ей не причинят вреда. Никогда.       Безумные мысли появляются в моей голове, а это значит, что я в отчаянном положении. А что будет, если я не успею? Что, если приехав, я найду там ее тело — холодное, мертвое, изувеченное. Когда ткань платья впитает кровь и сольется с кожей. Белые волосы покроются каплями засохшей крови, а голубые глаза, где была пляшущая тьма, станут пустыми. Что я буду делать? Как я продолжу просыпаться по утрам, читать лекции? Можно ли жить, не имея возможности дышать? Обычный человек может находиться без воздуха максимум пять минут, тренированный фридайвер — до девяти минут. Потом у человека начинаются конвульсии, наступает смерть. А что если я уже был мертв в самом начале? Можно ли умереть второй раз?       Не вижу смысла быть аккуратным или неприметным. Я уже и так не соблюдал всевозможные правила и попал на каждую камеру, которая регистрирует нарушения. Останавливаю машину со свистом шин об асфальт. Он точно ждет меня, он должен. Сегодня я в костюме, с криво завязанной бабочкой, начищенных туфлях. А как еще встречаться с серийным убийцей?       Хотя, знаете, шанс повстречать маньяка почти равен нулю. Но я могу с уверенностью заявить, что Зодака вы больше не встретите. Чего бы мне это не стоило, но я не позволю ему выжить. Не после того, как он посягнул на мое.       Я даже не беру сумку, сейчас она кажется мне лишней. Давно я не испытывал этого волнительного трепета, будто сейчас будет розыгрыш в казино. И я точно поставил на красное, на мой нелюбимый цвет. Он всегда напоминает кровь — алую и густую. Но я поставил на него, зная, что это цвет платья мисс Петерсон. Или все, или ничего. Быстро преодолеваю дорогу из красного кирпича — будто я попал в детскую сказку. Как символично, даже цвет дорожки ведет меня. Дверь не заперта и быстро поддается. Мне страшно.       Мне правда страшно, что я открою дверь, войду и увижу бездыханное тело мисс Петерсон, но не увижу его. Что он скроется, сольется с толпой и заляжет на дно. Заставив меня искать. Превратив мою жизнь в бесконечную охоту за тенью, где смыслом будет только одно — месть.       Дверь открывается бесшумно, без скрипа, который присущ кинематографу. Я готов отразить удар, мышцы напряжены, кулаки сжаты. Все тело готово к нападению и сражению. Но то, что открывается моему взору, за секунду выбивает воздух из легких, заставляя горящий ком застрять в горле вместо вздоха.       Мисс Петерсон. Живая.       Она стоит перед дверью, будто собиралась открыть ее с другой стороны. Платье испачкано кровью, на лбу видна ссадина. Глаза буквально горят. Обычно голубые сейчас полыхают синими языками пламени. Пробегаюсь по ней взглядом. Руки-ноги на месте, одежда — тоже, хоть и измята. Распущенные волосы, как в моих страшных мыслях, покрыты каплями еще не засохшей крови.       Она молчит, ее немного трясет, но не могу понять — на лице не видно признаков страха. Адреналин, злость. И мое появление лишь на мгновение расслабляет ее. Секундная радость сменяется новым колыханием огня в ее глазах.       Не церемонясь, быстро делаю шаг навстречу и беру лицо в свои ладони. Холодная кожа немного влажная. И только сейчас замечаю, что ее щеки покрыты подсохшими дорожками слез. Немного поворачиваю голову в своих руках, чтобы оценить увечья, а практикантка не сопротивляется и поддается. Кровь на лбу немного запеклась, значит травма получена около двух часов назад. Левую руку завожу за ухо в сторону затылка и понимаю, что кровь там еще свежая, значит рана получена совсем недавно. Мисс Петерсон с шумом вдыхает воздух, очевидно, я затронул еще ноющую рану на голове.       Смотрю в ее искрящиеся глаза очень внимательно. Но в них все еще разочарование и гнев. Не понимаю, я приехал, как только понял. Почему она злится?       — Где он?       Мои руки все еще на щеках мисс Петерсон. И я не хочу их убирать. Левая рука теперь в крови с ее затылка и пачкает ее кожу. Но сейчас это неважно. Сейчас ничего неважно.       Она живая. Почти целая. И такая красивая и разгневанная.       — Там.       Голос немного хриплый, а губы потресканные, хочется провести по ним языком и увлажнить. Она немного наклоняет голову вбок, указывая направление, но я не хочу смотреть. Точнее хочу, но не могу разорвать зрительный контакт.       — Ты как?       Сам не понимаю, как перешел на «ты». Как переступил черту официальности. В библиотеке, когда нес ее на руках? Или когда смывал кровь с ее тела? Или когда представлял ее, занимаясь рукоблудством в душе? Или прижимая к себе во время танца?       Или когда поверил, что потерял, даже не…       Она внезапно толкает меня в грудь: удар не сильный, но от неожиданности я отступаю на шаг. Я немного ошарашен и удивлен ее поведением.       — Я знала, что Вы тот еще бабник, но в туалете, с ней.       Злость отчетливо читается на ее прекрасном лице, легкое безумие вперемешку с гневом. Но смысл ее слов доходит до меня, и пазл ее нелогичного поведения складывается. Вот какой ей показалась наша встреча в туалете.       — Что Вы видели, мисс Петерсон?       Опять официальность. Нос практикантки морщится, будто она почувствовала неприятный запах от обращения «Вы». Ну что же, потерпите.       — Да все я видела, — она немного приподнимает руки, будто это «все» можно объять в воздухе. Ну же, Софи. Подумай. Вспомни, как все было. Я надеюсь, что Зодак связан и без сознания. Потому что этот абсурд у входной двери грозит занять время. Я не уверен, возможно, ей нужно к врачу. Раны точно нужно вымыть и обработать. Но сейчас она точно не позволит мне сделать это.       — Объясните, что все.       Думаю, пора перестать стоять истуканом у входной двери. Мисс Петерсон сейчас как сбежавшая золушка с бала: прекрасное платье, пусть и в крови, прекрасное лицо, пусть и в гневе, туфли потеряны обе. Обхожу ее аккуратно, двигаясь в ту сторону, куда она указывала в начале.       — Да ты совсем поехавший? Ты бросил меня там, в центре зала. А сам пошел в сортир с Дейзи. Любишь накаченные сиськи?       Она не пытается удерживать эмоции, и это заставляет мои губы дрогнуть в ухмылке. Мог ли я думать, что мне будет приятна ревность? Практикантка не трясется от того, что несколько часов была в компании серийного убийцы, который точно не был с ней галантным. А злится на то, что застукала меня в «сортире» с ее «подружкой».       — Нет, не люблю накаченные. Ваши мне подходят, — я все еще двигаюсь, сейчас на моем пути препятствие в виде бежевого дивана, на котором видны свежие капли крови. Нужно будет тут хорошенько прибраться перед уходом.       — Чё?       Ну, мисс Петерсон. Опять Вы начинаете.       — Что. Нет слова «чё». Что Вы видели, мисс Петерсон? Что конкретно Вы видели?       Обхожу диван и замираю от увиденного.       — Дейзи на коленях, — мисс Петерсон отвечает на мой вопрос. Ну, это и я видел и не сильно впечатлился от увиденного.       — Что еще? Кроме Вашей подруги?       Тело мужчины лежит на правом боку, не могу понять, дышит он или нет.       — Вам подробно описать, как она отсасывала?       Руки связаны за спиной шнуром от лампы, которая разбитая лежит рядом. Возможно, этой лампой она и вырубила его? Но как она смогла?       — Ну, попробуйте. А то я пропустил этот момент.       Ноги согнуты в коленях, на лодыжках тоже шнур, но уже не знаю, от чего он. Узел крепко удерживает ступни, но для затруднения передвижения провод протянут петлей в узел на запястьях. Которые, к слову, немного посинели. Мисс Петерсон хорошо постаралась.       — Вы не…       Из-за моей спины раздается то ли всхлип, то ли слово. А я не могу оторвать взгляд от того, как она искусно сделала узлы. Как заранее предотвратила возможный побег.       — Нет, я не.       Подтверждаю ее теорию. Тело, лежащее на полу за диваном, немного подрагивает. Он жив, и это прекрасно.       Но как она его вырубила? Осматриваю тело более внимательно. Несомненно, я узнал его. Именно этот мужчина вез нас на благотворительный вечер, и он точная постаревшая копия мужчины из дела, которое я переслал на свой телефон. Дело мертвого мужчины, который убил свою жену молотком и поджег дом.       Зодак пытается развернуться, то ли в припадке, то ли в желании подняться, и я вижу, чем она его вырубила.       Инструментом для письма и одновременно заколкой.       Оказывается, мисс Петерсон не была безоружна — у нее был карандаш. Что сейчас был воткнут в правый глаз мужчины. Очевидно, мозг не пострадал. Но хорошо, что она не вытащила его, иначе уборка заняла бы слишком много времени.       Восхищение? Обожание? Волнение? Как описать все те чувства, что живут под ребрами?       Отворачиваюсь от мужчины, мне он больше не интересен. Интересна она. Со своими загадками, проблемами, шрамами, двоичными кодами. Такая другая. Не спешащая добиться или встать на колени. Даже сейчас — она только что пережила невероятное потрясение, не считая того, что ей доставили физическую боль. Второй раз в жизни она победила смерть. В первый раз ее спас случай, слепая удача. Сегодня ее спасла она сама, благодаря своей силе, уму и, конечно, привычке закалывать волосы карандашом. Переиграла в карты или продала душу дьяволу — не знаю. Знаю лишь, что не хочу отпускать. Она почти убила человека куском грифеля, окруженным древесиной. Ее руки не дрожат, а подбородок высоко поднят. Она не такая, она не упадет на колени в мольбе.       На колени нужно склоняться перед ней.       Я вижу, что она поняла, что сцена с Дейзи лишь игра ее воображения. И я рад, что теперь она узнала правду.       — Вам нужен врач?       Прерываю тишину, но не разрываю наш зрительный контакт. Даже тело за спиной перестало шевелиться. К моему удивлению, ее губы трогает улыбка. Но не как обычно — широкая и безумная. А спокойная, словно она смирилась и согласилась. Приняла своих демонов.       Или разделила их со мной?       — Врач — нет, — она делает шаг ко мне навстречу. — Профессор — да.