***
— Авис! — произнесла Грейнджер, взмахнув волшебной палочкой, и прямо над ней появилась стайка маленьких птичек. Она лежала посреди Астрономической башни и просто взмахивала палочкой над собой. Это место стало её убежищем, её личным пространством. Несколько раз в голову гриффиндорки приходило осознание того, что именно тут, на этом самом месте, убили Дамблдора. Темнота внутри неё сгущалась, а рана начинала кровоточить заново. Демоны плясали в хороводе, приговаривая, что она нашла своё спокойствие там, где всё началось. В первые дни Гермиона чувствовала, как тошнота подступала к горлу, и была готова вывернуть себя наизнанку, оставить тут свои лёгкие, всю черную смоль из её души. Ноги подкашивались и уносили прочь с этого места. Но потом внезапно возникшее ощущение лёгкости подталкивало её снова вернуться сюда. Будто бы тут она могла быть честна с собой, вернуть себя к реальности, убедиться в том, что всё прошло. Сначала она приходила сюда несколько раз в неделю, потом каждый день, а теперь и вовсе начала приходить по нескольку раз в день. Гриффиндорка пропускала обед, реже стала появляться в библиотеке, больше не убегала по вечерам в Запретный лес. Она просто приходила сюда, наколдовывала чёрный плед и часами рассматривала маленьких птичек, которые появлялись из кончика её волшебной палочки. Тут она позволяла себе плакать, упиваться собственными эмоциями, чувствовать тот пробирающий до костей холод и плескаться в собственной душевной темноте. Её душа выглядела, как старый заброшенный лесничий домик. В этом домике не было никого живого — повсюду было разбросано отчаяние, всё время шли дожди сожаления к самой себе, а стены самого домика были покрыты плесенью боли, что проникала всё глубже и глубже. Вокруг домика были разбросаны гниющие трупы надежд и несбывшихся мечт. Октябрь был холодным и уж точно не приветливым. Гермиона сидела на Астрономической башне, наблюдая за порывистым дождём и кружащими над ней птичками. Слезы были такими горячими, что оставляли ожоги на бледной коже, смывая все остатки былых чар красоты. Девушка вспоминала, как раньше любила такие вечера, до Войны. Обычно она брала побольше книг или принималась за очередное письмо для своих родителей, рассказывая им о школьных буднях. Теперь все это не имело значение. Книги не помогали забыться, а писать было некому. Родители были далеко, в безопасности…. И без воспоминаний о ней. Они не знали, кто такая Гермиона Джин Грейнджер. Больше не знали. И она не могла этого изменить, не в её силах это было. Она так сильно гналась за желанием их уберечь и спасти, что не заметила обрыв перед собой. Гермиона никогда не замечала возникающие пропасти на её пути. Попросту не видела их и каждый раз с треском летела вниз. Беспокоилась за Гарри с Роном, пыталась оградить родителей от Войны, ставила на кон все… И что теперь осталось у неё? Гриффиндорка никого не винила в случившемся. Никого, кроме себя. Если бы ей снова пришлось это пережить, она не изменила бы ни одного своего выбора и поступила бы также. Снова. Дождь усиливался с каждой минутой, а порывы ветра становились все сильнее. Вечер окружал девушку уютной темнотой и погружал все глубже в себя, не вмешиваясь в ее душевный монолог. И только шум, который стал доноситься до Гермионы, вернул в реальность. Она аккуратно обернулась и увидела приближающийся к ней силуэт. Черт подери, кого принесло сюда в такое время? Гермиона точно не знала, сколько просидела тут, но точно знала, что уже давно был отбой. Силуэт приближался к гриффиндорке, и это заставило её напрячься. Дыхание стало тише, а сердцебиение громче. Еще пару шагов — Гермиона заметила платиновый отблеск волос нежданного гостя в темноте — и все сомнения развеялись. Легким движением палочки девушка заставила птиц исчезнуть, а на себя наложила дезиллюминационные чары. Малфой показался перед ней через мгновение. Он подошел ближе и остановился в нескольких шагах от неё. Гриффиндорка на секунду испугалась, что Малфой мог её заметить. Но он просто остановился, смотря в темноту. В руках у него была бутылка огневиски. Выглядел он откровенно плохо. Не то, чтобы хуже, чем она сама. Но, казалось, его аристократическая бледность превратилась в призрачную, а радужки глаз слились с темнотой вокруг. Он поднес к губам бутылку с выпивкой и сделал довольно большой глоток, но ни одна мышца на его лице даже не дрогнула от выпитого, будто бы это был обычный тыквенный сок. Ещё минута, и ещё. Она просто наблюдала за ним, пытаясь высмотреть что-то в давно знакомом ей лице. Гермиона знала этого мальчика уже не первый год, видела, как он менялся, как менялись черты его лица. Не упускала и те моменты, в которые отмечала для себя, как он изменился за лето. Это не было увлеченностью или чем-то подобным, просто наблюдение. И сейчас она видела перед собой взрослого парня, который пережил Войну. Его лицо не выдавало никаких эмоций, словно он был статуей. Только вот Гермиона видела в его глазах то, что видела в своих каждое утро. Испепеляющую боль одиночества, горечь потерь и безысходность. Гриффиндорка никогда не пыталась понять Малфоя, всё их общение заканчивалось в коридорах во время межфакультетских стычек. Он был первым человеком, который примерил на неё прозвище «грязнокровка», довел до самой первой настоящей истерики и посеял в её душе чувство ненависти. А сейчас ей хватило просто одного взгляда в его потемневшие глаза, чтобы прочитать его, вывернуть его душу. Малфой простоял еще около двадцати минут на башне и ушел, оставив Гермиону одну. Вряд ли он мог представить, что разделил с ней своё одиночество, раскрыл свою душу, своё нутро. На секунду Гермионе даже показалось, что ей полегчало. Она разделила этот вечер с кем-то, кто не пытался с ней заговорить, а просто молчал. И в этой тишине было что-то необходимое, что-то комфортное. Дождь прекратился, ветер стих, а тучи приоткрыли взору звёздное небо. Девушка поднялась и направилась в гостиную Гриффиндора. Время уже близилось к рассвету.1
22 мая 2021 г. в 21:43
Она лежала уже несколько часов, пытаясь уснуть. Сон стал для девушки пыткой. Изощрённой искусной пыткой. Стоило гриффиндорке закрыть глаза, как краски исчезали, сменяясь черно-белой палитрой. Её уши тут же поражал безумный крик Беллатрисы Лестрейндж, лёгкие отказывались работать, и девушка начинала задыхаться. Парализующая боль проникала под кожу, распространялась по телу и отравляла её изнутри. Темнота вступала в законное право овладеть девушкой, ковыряя кровоточащую рану и разбрызгивая яд в душе.
Лишь тихие всхлипывания доносились из уст Гермионы. Такая отчаянная и красноречивая мольба о помощи, которая так и не была услышана. Никто не в силах ей помочь, даже она сама. Ей оставалось только жить с этим кошмаром и учиться выживать в её персональном аду. Зато арсенал пыток был разнообразнее некуда: тут тебе и притворные улыбки, и постоянная ложь друзьям, и несбыточные мечты о том, что всё когда-нибудь наладится.
Каждая ночь была новым испытанием для Гермионы. Очередным аттракционом под названием «Доживи до утра». А утром она должна была успеть скрыть следы своего безудержного безумия до того, как кто-нибудь её увидит. Не то, чтобы она беспокоилась о своём внешнем виде, но во избежание лишних вопросов Гермиона научилась всем возможным чарам красоты.
Отражение в зеркале пугало даже её саму. То, во что она превратилась за эти несколько месяцев, было картинкой не для слабонервных. Казалось, что эта исхудавшая девушка с выпирающими костями и бледной, как у призрака, кожей, может рассыпаться от малейшего дуновения ветра или неаккуратного движения. Острые скулы, словно лезвия, и сухие посиневшие губы придавали ей вид утопленницы. А цвет глаз больше не напоминал карамель, он походил на загнивающее болото. Каштановые волосы потускнели и перестали виться, превратившись в сухую солому.
Каждое новое утро проникало солнечными лучами в спальню старосты, даря надежды на новый день. Гермиона знала, что ещё слишком рано для подъёма, но и лежать без толку ей тоже не хотелось. Бесшумно поднявшись с кровати, она направилась в душ. Было противно прикасаться к своему телу, оно выглядело больным, мёртвым. Ледяная кожа не воспринимала горячую воду, доставляя дискомфорт и, в какой-то степени, боль. Только холодная могла привести гриффиндорку в какое-то подобие чувств и отрезвить затуманенное сознание.
Ненавистный шрам на предплечье горел огнём и заставлял обращать на себя внимание. Чтобы Гермиона не делала, боль в руке не унималась, не давая забыться. Помимо душевной боли, она страдала и от физической. Клеймо, оставленное Беллатрисой, заставляло девушку содрогаться. Это ломало каждый день и заставляло захлебываться в своих же страданиях, ощущая невероятную тяжесть боли.
После освежающего душа, девушка наложила всевозможные чары на себя, чтобы превратиться в прежнюю Гермиону. Как только она закончила, из зеркала на неё посмотрела та самая Гермиона Грейнджер, которой она была до Войны. Румянец заиграл на щеках, а губы вновь приобрели алый оттенок и бывалую сочность. Локоны аккуратно лежали на плечах, а глаза вернули себе свой карамельный оттенок.
Ещё один день.
Ещё одна новая иллюзия призрачной беззаботности.
Когда Гермиона приняла решение вернуться в Хогвартс, глубоко в душе она надеялась на то, что это вернёт её к жизни. Верила, что учеба поможет забыть весь пережитый кошмар, поможет справиться с горечью утраты и чувством жалости к себе. Она грезила мечтами, что кровоточащая рана внутри начнет затягиваться, а осколки её изувеченной души соберутся воедино. Но все надежды с оглушающим треском битого стекла разлетелись в разные стороны.
Она видела своих однокурсников, которые сумели перешагнуть через всё и продолжили свой жизненный путь. Видела, как Гарри, Рон и Джинни собрали все силы в кулак и сделали новый шаг вперед. Они справились с болью и совладали со своими эмоциями. Гермиона наблюдала и за другими ребятами, которым удалось перевернуть эту ужасную страницу своей жизни и начать новую.
Но она — «Золотая девочка», боевая подруга Гарри Поттера, ярчайшая ведьма последнего столетия, не смогла сделать этот самый шаг, не смогла перевернуть эту кроваво-тёмную страницу. Страх, боль и отчаяние буквально припечатали её к одному месту, не давая сдвинуться ни на милю.
Гермиона старалась приходить в Большой зал в последние минуты приёма пищи, чтобы поменьше привлекать к себе внимания. К еде гриффиндорка почти не прикасалась. Чаще всего она просто сидела, уставившись пустым взглядом в тарелку, или пыталась изо всех сил поддерживать разговор с друзьями.
Слава Мерлину, вопросов у друзей к ней не было. Гермиона слушала их, пытаясь улыбаться в нужные моменты, но говорить не хотелось. Каждое слово, сказанное ею, приходилось острой бритвой по языку. Поэтому преимущественно она молчала, соглашаясь со словами Джинни или Гарри.
Занятия проходили также мимо гриффиндорки. Ей больше не хотелось подпрыгивать на каждом вопросе и зарабатывать очки для факультета, это было просто неинтересно. Отвечала лишь по требованию профессоров, не более. Нет, она не забила на учебу, она просто училась молча.
Иногда она проводила вечера в библиотеке, вдали ото всех. И только поздно вечером возвращалась в гостиную Гриффиндора, когда там уже никого не было. Бывали вечера, когда факультетской гостиной она предпочитала бег. Да, именно бег. Она бежала, куда глаза глядят. Бежала до тех пор, пока не изматывала себя до такой степени, чтобы рухнуть на землю от изнеможения.
Обычно она оказывалась где-то посреди Запретного леса. Это место больше не пугало. Гермионе было всё равно на то, что в любой момент там могла появиться тварь, которая запросто может сожрать её. Её не пугали шорохи и непонятные звуки. Она просто падала без сил на сырую холодную землю и начинала рыдать. Громко и горько, что было силы. Пыталась прокричать всё куда-то в почву под ней, чтобы хотя бы маленький кусочек боли остался там.
Вся жизнь проносилась мимо девушки, будто бы она смотрела фильм, который был на повторе, и никто уже очень давно не менял пластинку. Она давно потеряла счет дням, проведённым в стенах некогда её второго дома. Теперь это место не вызывало у неё никаких эмоциональных откликов в душе, никакого тепла и трепета. Была лишь боль, слабость и страх.
Война унесла всё живое, что было в ней. Прошлась настоящим ураганом, выжгла все чувства и посеяла всепоглощающую тьму. Гермиона поначалу пыталась понять, почему так случилось, почему только она сломалась? Но потом она просто забила. В голове время от времени появлялись картинки о том, как все могло бы сложиться, если бы она не оставила саму себя на Войне.