Нерешаемое

Это было непримечательное магловское пойло, во многом уступающее старому-доброму огневиски, и все же обладающее тем же головокружительным эффектом. В буквальном смысле. Гермиона не помнила, когда она в последний раз была так пьяна и напивалась ли когда-либо вообще. Она ничего не помнила. Как откупорила бутылку вина, припрятанную Парвати в сундуке в гостиной Гриффиндора, как глоток за глотком чувствовала неимоверную лёгкость и освобождение, как оказалась здесь... в холоде и мраке подземелий в надежде скрыться от других студентов и — Мерлин упаси — преподавателей. В сознании впервые воцарился полнейший хаос: каким-то образом Гермионе удавалось думать обо всем и ни о чем одновременно. Но каждый раз, когда её губы обхватывали стеклянное горлышко бутылки, а рецепторы обжигала пряная сладость вина, она становилась невероятно свободной от собственных мыслей, может быть, всего на миг, но это и впрямь сбрасывало все оковы. А спустя секунду рассудок вновь туманился образами, фразами... вопросами. «Ты в порядке?» «Какая-то ты бледная, Гермиона». «Это все из-за Рона, да? Ты все ещё сохнешь по нему?» «Да перестань киснуть, сдадим мы этот СОВ!» Гермиона буквально ощущала все эти пропитанные ложью «переживания» на своих плечах. Они ничего не знают. Суют свои носы в её избитое душевное состояние и смеют даже мысль подпускать о том, что ей нужна их «поддержка». Ведь, в конце концов, если бы они узнали истинную причину раздрая Грейнджер, им бы и в голову не пришло её утешать. Они бы её избегали. Может быть, Гарри разочаровался бы в ней, а Рон вычеркнул бы подругу из своей жизни. Но, в конце концов, это ведь не было преступлением? Или было? Голова закружилась, когда Гермиона представила, как её заталкивают в темницу Азкабана за то, что она... почувствовала. За то, что не перестаёт чувствовать. И, возможно, никогда не перестанет. Лёгкую боль между рёбрами. Пожар на щеках и учащенный пульс. Дрожь в кончиках пальцев. Удовольствие. Тугой узел внизу живота. Волнение. Страх. Нет. Никто не накажет её за чувства так, как из раза в раз она наказывает саму себя. — М-м-м, — вскинув голову, Гермиона взглянула на тусклое пламя от факела на стене в конце коридора и схватила бутылку, чтобы поднести её к свету. Темно-зелёное стекло блеснуло насмешливой пустотой: вина не осталось. — Чёрт. Она подобрала колени к груди, огляделась. Тёмное сырое подземелье не внушало доверия, и все же оно было прекрасным укрытием, особенно, если бы Гермиона знала, с какой стороны она зашла и нет ли здесь поблизости преподавательских покоев. Возможно, ей стоило бы поостеречься, а ещё лучше — спрятать бутылку, схватить палочку и постараться вернуться в комнату. Но внезапно подобравшийся к горлу хохот обрубил на корню все планы. Сначала это были едва слышные хихиканья, а уже спустя мгновение громкий смех заполонил тёмный коридор, эхом отбиваясь от стен. Гермиона хохотала с собственной глупости, позволившей ей упасть в запретный омут, хохотала от безысходности, хохотала от боли... Не перестала смеяться даже когда услышала шаги где-то в тёмной глубине подземелья, даже когда увидела высокую черную фигуру, в угрозе остановившуюся перед ней. — Мисс Грейнджер... потрудитесь объяснить, что здесь происходит, — зашипел знакомый голос, проникая под её кожу и делая кровь вязкой, внимание рассеянным, а смех уже не таким звонким. Гермиона подняла взгляд, сталкиваясь с пугающей чернотой его глаз. Нет. Она не могла так влипнуть. Внезапно обрушившаяся на неё тишина подземелья оглушала, давила на виски и плечи, постепенно перерастая в тихий гул где-то в конце коридора. Гермиона и не думала вставать, заплетающимся языком осыпая профессора оправданиями и ложью — в конце концов, сейчас её мог бы раскусить даже Невилл. — Ваше положение и без того весьма плачевно, не советую вам усугублять его своим молчанием, — настойчиво повторил профессор Снейп, все ещё возвышаясь над ней. Гермиона задумчиво закусила губу. — Я расслабляюсь... просто... прихожу в себя, — пролепетала она, не разрывая зрительного контакта с учителем. — Это запрещено? Глубокая тень, упавшая на бледное лицо Снейпа, не могла показать весь спектр его эмоций, но, как уверяла себя Гермиона, их и не было. Если его и удивил тот факт, что сама Гермиона Грейнджер сидит на сыром полу в подземелье школы и безбожно напивается, наплевав на всех, то он это талантливо скрыл за абсолютным и непоколебимым равнодушием. Оно отчего-то глухой болью отозвалось в её сердце. В этот же момент в затуманенный алкоголем рассудок забрался вопрос: почему он не применил Люмос? В конце концов, в подземелье темно, а ему следовало бы убедиться, что она здесь одна! Улыбка в тот же миг сползла с лица Гермионы. — Вставайте. Я не собираюсь церемониться с вами, — одним резким движением Снейп схватил гриффиндорку за локоть, заставляя подняться с пола. Она тихо ойкнула и снова хохотнула, в последний момент успев схватить свою палочку, оставив при этом бутылку, и даже не подумала сопротивляться, когда Северус потащил её куда-то в мрачную глубь коридора. — Куда вы меня ведёте? К профессору Макгонагалл? — ахнув, Гермиона снова расхохоталась. — Или, погодите, мы направляемся в Министерство? Он ничего не ответил, усилив хватку на её плече. Гермиона захныкала, но не от боли, и прикусила губу. Что-то в душе волнительно сжалось, когда Снейп остановился возле тяжёлой дубовой двери и, отворив её, буквально затолкал девушку внутрь. Здесь было ещё темнее и холоднее, чем в коридоре, пахло книгами и, возможно, табаком. Она сглотнула. Северус захлопнул за собой дверь, и в это же мгновение незнакомая комната озарилась тусклым светом. Гермиона пошатнулась, разглядывая обстановку: предметы плыли у неё перед глазами, но все же она сумела заметить старинный стол напротив стрельчатого окна, завешанного плотными чёрными шторами, пару кожаных кресел с противоположной стороны, растянувшийся на всю стену книжный шкаф и дверь, уводящую в другую комнату. Ей ещё никогда не приходилось бывать здесь, но даже сейчас она с уверенностью могла предположить, что комната эта была ничем иным, как покоями Северуса Снейпа. Он посмотрел на неё без единой эмоции на лице. — Какова причина, мисс Грейнджер, этого идиотского, полностью противоречащего вашей репутации зазнайки вселенских масштабов, поступка? — прошипел он, надвигаясь на неё, как пантера, облаченная в ночь. От Снейпа веяло опасностью, неразгаданной тайной, его взгляд горел чужими страхами, его тьма будоражила её кровь. Он остановился напротив и сложил руки на груди, тем самым приподняв полы своей чёрной мантии. — Удивите меня. Назовите хотя бы одну вескую причину, и я отпущу вас, не сообщая Макгонагалл об этом... происшествии. Гермиона чувствовала подвох. Если бы она не была пьяна, то наверняка придумала бы что-то, что помогло бы ей избежать разочарования профессора Макгонагалл или унижений и порицаний Снейпа. Но с каждой молчаливой секундой её пробирало на смех, эти звонкие колокольчики в душе просто не давали ей покоя, и она, улыбнувшись и пожав плечами, забила последний гвоздь в гроб своей репутации: — Я влюблена. И у меня совершенно нет шансов, — гримаса, отразившаяся на лице Северуса, послужила великолепным топливом к пожару в ее душе, и, разведя руки в стороны, Гермиона продолжила: — Не потому что наша возможная связь опасна и губительна... просто он, как мне кажется, меня ненавидит, — последнее слова Гермиона произнесла шёпотом и усмехнулась, когда заметила глубокую морщину, образовавшуюся меж его чёрных бровей. — Да. Именно ненавидит. А ещё он жестокий, опасный, бесчувственный, грубый, умный, такой загадочный, и когда он проходит мимо меня, я чувствую странный трепет вперемешку со страхом... в запретных чувствах есть свои преимущества, пока они запретные, но стоит... — Хватит, — Снейп в мгновение ока оказался рядом, вновь схватил Гермиону за локоть, приближая свое искаженное гримасой ярости лицо к её — раскрасневшемуся и улыбающемуся. — Достаточно ваших гнусных сопливых фантазий о малолетних слюнтяях, мисс Грейнджер, вы меня совершенно не убедили. Его ядовитые острые слова так больно кольнули Гермиону в сердце, что она на миг даже потеряла равновесие. Он ничего не понял. Он совсем ничего не понял, ни единого слова! Где-то внутри, в заточении мирно дремлющего здравого смысла, забилась прежняя жажда справедливости, честность и смелость, толкающая её на самые отчаянные поступки. Гермиона не могла противиться внутреннему пожару, она была просто не в силах сдерживать его. Гордо вздернув подбородок и старательно проигнорировав его враждебную физиономию (а вместе с ней и все чувства, вызванные такой странной и такой необходимой близостью их лиц), она провозгласила: — Он не сопливый, профессор Снейп, и далеко... кхм... довольно далеко не малолетний. Казалось, в его глазах на секунду даже мелькнул намёк на осознание её слов. Возможно, он даже слегка побледнел. Но, стиснув зубы и отведя взгляд в сторону, ледяным тоном процедил: — Возвращайтесь в свою комнату, мисс Грейнджер. Приведите себя в надлежащий вид. А завтра мы возобновим нашу беседу. Вместе с Макгонагалл. — Это вы. Его челюсть напряглась, и он отстранился, уставившись на неё с теперь уже нескрываемым недоумением. — Что? — Это вы. Я влюблена в вас, профессор Снейп, я боюсь вас и я не могу не думать о вас, это какое-то... — Мисс Грейнджер, что вы несёте? Это было последней каплей. Пожар, вспыхнувший в душе, перебрался на все тело, он сделал Гермиону необыкновенно смелой и отчаянной, вкупе с алкоголем превратился в настоящий коктейль Молотова. И она взорвалась. Сделала к сбитому с толку Снейпу шаг и, втянув носом, кажется, весь воздух в этой комнате, притянула его к себе за шею. И поцеловала. Ресницы затрепетали от мягкости его губ, пламя из груди стремительно перебралось вниз живота, а тело задрожало. Северус замер, не размыкая губ, и Гермиона настойчиво требовала ответа, прижимаясь к нему и не разрывая этот неумелый, но такой необходимый сейчас поцелуй. От него пахло холодной зимней ночью, его кожей и мускусом. Его мышцы под её ладонями окаменели, а сам он в этот момент напоминал изваяние, но даже этого Гермионе было достаточно. Пока Снейп не очнулся и, схватив её за плечи, грубо не оттолкнул от себя. Глаза Гермионы мгновенно заблестели от слез. — Какого черта?! — рявкнул Северус, пылая от ярости. — Что вы, черт возьми, творите? Девушка задрожала и напряглась всем телом, когда он посмотрел на неё каким-то совершенно безумным взглядом, будто в этот момент постиг великую тайну, а затем направился к маленькой двери у книжного шкафа. Зазвенело стекло, посыпалась череда ругательств. Губы Гермионы горели, будто она поцеловала само солнце, а не ледяную глыбу, равновесие держать удавалось с трудом. Казалось, она вот-вот упадёт, но возвращение Снейпа буквально заставило девушку изо всех сил держаться на своих двоих. Она нахмурилась, заметив маленькую стеклянную баночку в его руках. Вид бледно-голубой жидкости не внушал доверия. — Ч-что это? — Гермиона подняла на него удивлённый взгляд. — Пейте. Это противоядие. Кто-то, вероятно, решил накачать вас Амортенцией. Эти слова хлесткой пощечиной ударили Гермиону. Она сжала зубы и сощурилась. — Вам так трудно поверить, что я могу быть в вас влюблена? Казалось, Снейп её даже не слушает. Откупорив баночку, он поднёс зелье к все ещё пылающим губам студентки. — Я не буду это пить, — запротестовала она. — Я не принимала Амортенцию. Я сказала правду... Северус лишь злобно фыркнул и, качнув головой, положил ладонь на затылок Гермионы, чтобы в следующее мгновение прижать баночку к губам девушки и буквально влить зелье в её глотку. У неё не было ни единого шанса увернуться, а горящий гневом взгляд профессора предупреждал: «Выплюнешь зелье — не оберешься проблем». Когда все содержимое было выпито Гермионой, Снейп отстранился, сделал несколько шагов назад и выжидающе уставился на неё. Она облизала губы и поморщилась от неприятного привкуса. И больше ничего не произошло. Гермиона вдруг почувствовала себя маленьким униженным ребёнком. Её щеки запылали, а ясность стала постепенно возвращаться в рассудок. Не до конца, но уже достаточно, чтобы приблизить себя к осознанию того, что произошло. Не дождавшись очередной порции угроз и гнева от профессора, Гермиона собрала последние остатки самообладания и трезвости в кулак и на негнущихся ногах последовала к двери. — Оно подействует, — пробормотал Снейп, скорее, самому себе, чем Гермионе. — Обязательно подействует.