Нерешаемое

Гермиона Грейнджер любила трудности. Пока все телепались на простых задачах, она одна уходила в густые дебри, желая разгадать самые сложные загадки, постичь запретное, может быть, даже опасное. Рон Уизли был самой что ни на есть простой задачей. Она решила её, как только впервые увидела гриффиндорца в поезде. Достаточно было... может быть, не взгляда, но точно одного диалога, чтобы понять, что он из себя представляет и что творится в его душе. Впереди был мир, полный одной тёмной и такой привлекательной тайны манящих тайн, но Гермиона предпочитала наблюдать за ней издалека, прикрываясь чем-то совершенно неприметным и заурядным. Однако тяга к трудностям все же одержала победу и, расставшись с Роном, Гермиона позволила себе окончательно и бесповоротно утонуть в омуте, из которого, если верить слухам, живыми не выбираются. Иногда мысли ограничивались мечтами. Она думала о прикосновениях. Просто дотронуться до этой далёкой тени, почувствовать обжигающий холод или ледяное тепло — что угодно, только создать этот такой почему-то необходимый тактильный контакт. Думала о разговорах. Продолжительнее одной секунды и не заканчивающихся этим презрительным «у меня нет дополнительных заданий для вас, мисс Грейнджер». Думала обо всем, о чем мог думать он. Ненавидит ли эти ночные обходы, какое зелье он может назвать своим самым любимым, есть ли книги, которые он перечитывал, кого он любил и кого ненавидел... Но чаще всего мысли перерастали в фантазии. Прикосновения уже были не просто случайными, они приобретали более глубокий, интимный характер, порой становились жёстче, порой, наоборот, одаривали ее совершенно несвойственной ему лаской. Гермиона закрывала глаза, и последней её мыслью перед сном был он. Проснувшись в холодном поту и с дикой жаждой во рту, она думала о нем. Рано или поздно желание решить эту задачу грозилось обернуться одержимостью. И у этого, конечно, могли быть последствия. Или уже были. Сегодня Гермиона решила проигнорировать завтрак. Она лежала в своей постели, смотрела в потолок и грузно размышляла о том, можно ли стереть себя с лица Земли безболезненно и беззвучно. Стыд сковал её конечности. Как она могла напиться? Как могла признаться Снейпу и — о, Мерлин — поцеловать его?! Может, он был прав, и её все-таки накачали Амортенцией? Нет, в чувствах Гермионы не могло быть сомнений, в конце концов, уже больше года она краснеет, бледнеет и багровеет при одном только взгляде на профессора. Неужели вино так развязало её язык? Черт, а ведь бутылка так и осталась лежать в подземелье! Вспомнив об этом, она резко распахнула глаза и приняла сидячее положение в постели. Взгляд забегал по всей комнате и остановился на школьной форме. Нет. Ни о каких занятиях не может быть и речи. Сегодня Зельеварение — как она будет смотреть в глаза профессору? Конечно, эта трусость противоречила всем принципам Гермионы Грейнджер, но она уже поступила смело, необычайно смело, и ей нужен был перерыв. В конце концов, ей еще предоставится возможность обменяться взглядами с Северусом, когда Макгонагалл будет отчитывать её за вчерашнее. Однако Гермионе все же пришлось надеть форму и привести себя в порядок. Большинство студентов все ещё были на завтраке, а значит, она могла без последствий добраться до подземелий, найти там злосчастную бутылку и скрыть следы преступления. Ей отчего-то казалось, что если она уничтожит улики, то все воспоминания, а может быть, и сами действия благополучно исчезнут, будто их никогда и не было. Время поджимало. Минуя лестничные пролёты и мрачные коридоры, Гермиона наконец вырулила в тот самый, где, как она слабо могла припоминать, все и произошло. Здесь снова было оглушающе тихо, и только из глубокой дали доносились звуки множества шагов. Горящий предвкушением очередного освобождения взгляд заблуждал по полу. Применив Люмос, Гермиона исследовала каждый угол, старательно глядя себе под ноги и игнорируя бешено колотящееся сердце. Она не заметила, как, погрузившись в поиски, дошла до дверей, и как одна из них распахнулась, а в проходе возникла высокая тёмная фигура. Оторвав взгляд от пола и подняв светящуюся палочку, Гермиона ахнула. Снейп поморщился от яркого света, отвёл палочку Грейнджер в сторону и, схватив её за руку, затащил в свою комнату. Она не успела даже изумиться: дверь с треском захлопнулась, а он, сомкнув руку на тонкой шее девушки, припечатал её спиной к стене. Близость его тела, его запах, его поистине звериный взгляд выбили из головы все мысли, опьянили не хуже вина, и она замерла, в немом восхищении уставившись на того, кто может одним щелчком пальцев её уничтожить. — Что ты здесь делаешь? — прошипел он, глядя Гермионе в глаза. Она с трудом заставила себя разомкнуть губы. — Я-я искала бутылку. — Вчера не хватило? — Нет! — щеки Гермионы вспыхнули. — То есть... я оставила её там, это ведь... — Я убрал её, — твёрдо ответил он, и сердце Гермионы грохнулось в пятки. Взгляд забегал по его лицу в попытке найти хотя бы один ответ на её безмолвный вопрос. Сдавшись, волшебница пробормотала: — Но почему? Разве вы не хотите, чтобы у меня были проблемы? Разве вы не ненавидите меня? Голос Гермионы предательски дрогнул на последнем вопросе, и вся она задрожала, находясь в долгожданном плену его чёрных глаз. Ей не хотелось отсюда выбираться. Зависимость кажется чем-то ужасным и неправильным, пока ты не получаешь свою дозу. Когда он исчезнет, её непременно вновь начнёт ломать от тоски и желания коснуться запретного, но сейчас... абсолютная эйфория, чертовы бабочки, нет, даже не бабочки — Корнуэльские пикси, царапающие своими крыльями ребра. Это правда. Снейп может низвергнуть её в ад. А может вознести до небес. И мысль об этом будоражила Гермиону настолько, что она едва держалась, чтобы вновь не броситься в этот омут. А Снейп будто нарочно подталкивал девушку к грани, хватая пальцами её подбородок и приближая побледневшее лицо к себе. — Ты спрашиваешь, хочу ли я, чтобы у тебя были проблемы? — пробормотал он, невесомо касаясь своими губами её. — Твоя единственная проблема — это я, мисс Грейнджер. Она замерла, перестала дышать и тихо ахнула, когда Снейп произнёс: — Конечно, я этого хочу.