***
Четвертый класс, длившийся будто целую вечность, наконец уступил место пятому. Столько воспоминаний было оставлено за тем барьером — всех событий и не перечислить. Год выдался настолько безумным, что все удивлялись тому, как вообще его пережили. Однако жизнь продолжалась, и спокойное начало нового семестра сулило школьникам вполне обычную, без всяких странных происшествий, учёбу. Никаких нашествий инопланетян или других из ряда вон выходящих событий не предвещалось. За исключением того, что ничего безумного не происходило, всё было почти по-старому. Стэн всё так же ругался с Венди, что приводило в недоразумение не только его друзей, но и её подруг. Жизнь на ферме удовольствия не приносила, свежий воздух не успокаивал, а эксцентричность Рэнди с каждым днём действовала на нервы всё сильнее. Единственное, что приносило мальчику радость, это игра на гитаре. Идея возродить группу также грела его сердце, но все время что-то не получалось и не складывалось, будто сама судьба была против их воссоединения. Кайл же за лето подрос, по уши влюбился в баскетбол и начал проводить всё свободное время на поле. Учёба, конечно же, оставалась его приоритетом, однако спортом он занимался с неменьшей страстью. Иногда он проводил выходные на ферме Стэна, делая уроки под бренчание друга и наслаждаясь временем, проведенным вне общества Картмана: отношения между ними только ухудшились. Что изменилось в жизни Кенни, никто из пацанов не знал. Он часто не появлялся в школе, тем самым оставляя друзьям простор для воображения. Пацаны, конечно, все равно старались поддерживать с ним общение, но многие их вопросы продолжали оставаться без ответа. Как, например, то, куда он загадочно исчезает с их прогулок средь бела дня, почему его телефон часто не доступен для звонков, где он проводит то время, в которое остальные киснут на уроках мистера Гаррисона, ставших еще скучнее. Каждый придумывал ответы на вопросы сам, иногда разводя из-за них словесные баталии. Картман был уверен, что Кенни ввязался в какую-то секту, членство в которой обязывает сжигать на кострах девственниц и невинных зверушек. Кайл, недовольно кривясь, называл размышления Эрика бредом, и с некой обидой в голосе предполагал, что, возможно, Кенни нашел себе подружку и проводит всё время с ней. Что до Стэна — он предпочитал игру на своей любимой гитаре пустым разговорам, которые, по его мнению, ни к чему не вели. Картман же оставался прежним. Никакие секции он не посещал, а на учебу ему и вовсе было, как он сам выражался, фиолетово. Пока между тремя из друзей происходили склоки, Картман неожиданно для самого себя начал чаще общаться с Баттерсом. Выяснилось, что он был не таким пай-мальчиком, каким его все представляли. Он мог, оказывается, и ругаться хлеще сапожника, и проворачивать любые шалости так, чтобы остаться безнаказанным. Образ наивного ребенка не раз помогал Баттерсу избегать неприятностей — стоило лишь посмотреть своими огромными голубыми глазищами на учителя или психолога, кажущиеся в такие моменты чистейшим хрусталем, и все сходило этому пройдохе с рук! Картман мог только позавидовать такой нехитрой стратегии, имевшей беспроигрышный успех, ведь его собственная репутация не позволяла так же изящно выпутываться из передряг. Способность Баттерса никогда не подводила, за исключением одного конкретного случая, который стал единственным странным событием за тот весьма посредственный год. Несмотря на бунтарский характер Лео, проявления которого в основном замечал только Картман, все остальные продолжали видеть в мальчике тщедушного наивного ребенка, над которым не грех было посмеяться или поставить подножку. И когда все сверстники думали, что после очередного инцидента он побежал плакаться к маме, Баттерс делился планами мести с Эриком. И не просто делился, а энергично наматывал круги в темном закутке школьного туалета, бил руками воздух, представляя лица обидчиков. Картман готов был поспорить, что никто не видел в Баттерсе столько агрессии, сколько видел он. Порой это пугало, и в то же время завораживало. Завораживало настолько, что Картману даже хотелось помочь ему с этой маленькой проблемкой. Картману это свойственно не было — слово помощь ему было чуждо, если только он сам в ней не нуждался. Но ситуация Баттерса казалась необычной. В какой-то степени, Эрику льстило, что он является единственным свидетелем такой стороны Баттерса, льстило, что он доверял ему то, что не доверял никому больше. Это чувство было сродни той радости, которую испытывает ребенок, который, найдя красивую ракушку, прячет её в своё тайное детское убежище, храня подобно трофею. Ещё ему нравилось, что только с ним Баттерс мог быть самим собой, но эту мысль он старательно прятал куда-то на подкорку сознания. Как и ту, что, возможно, он считал его своим другом — не хотелось показаться слабым перед остальными, по-прежнему видящими в мальчишке, с которым стал так подозрительно тесно общаться Эрик, всё того же маменькиного сынка. Картман считал, что в такой ситуации нужно действовать быстро и решительно. Он потихоньку внушал Баттерсу, который и сам начинал в этом убеждаться, что насилие, порой, является единственным выходом. — Так, Баттерс, держи, — Картман протянул ему завернутый в тряпку предмет, — твоё решение для всех проблем. Лео с любопытством пятилетнего развернул сверток, удивленно уставившись на содержимое. — Думаешь, умереть будет лучше, чем всю жизнь мириться с травлей?.. — мальчишка осторожно обхватил рукоятку ножа, зачарованно рассматривая спонтанный подарок. — Баттерс, скажи мне честно — ты дебил? — фыркнул Картман, как можно старательнее подавляя раздражение. И несмотря на то, что Баттерс, казалось, с каждым днём общения с Эриком терял последние остатки своей добросердечной натуры, он всё ещё колебался. Размышления о причинении вреда и сам вред — разные вещи, но Картман был убежден, что разделяет их лишь шаг. Шаг, который он коварно помогал преодолеть… — Вообще-то каждый настоящий мужик должен уметь хоть мало-мальски обороняться! А раз ты не умеешь делать это кулаками, как нормальный пацан, придется прибегать к помощи подручных средств. — Если честно, Эрик, мне не очень-то нравится холодное оружие, — промямлил Баттерс, всё еще задумчиво обводя пальцем узоры на рукоятке ножа. — Ох, ну извините меня, Ваше высочество, — притворно кланяясь, выпалил Эрик, — в нашей стране десятилетке тяжело достать огнестрел. — Раньше тебя это не останавливало, — внезапно нахмурившись, резко ответил Баттерс. — Это было раньше, а сейчас жри, что дают, и не выпендривайся. Ценитель хренов. …А Баттерс, отчаиваясь всё сильнее, хватался за эту корыстную помощь как за соломинку, утопая в ней. — Ладно, выбирать всё равно не приходится. Не хочу, чтобы все получилось так, как с моей бабушкой, так что… спасибо за помощь, Эрик. — лучезарно улыбнулся Баттерс, ловко пряча нож в карман шорт. Картман даже представить себе не мог, что видит эту улыбку в последний раз. А нож, тщательно упакованный в пластиковый пакет для вещдоков, он увидел очень скоро — в руках полицейского, напарник которого под локоть тащил упирающегося Баттерса к выходу. Тот кричал что-то невнятное и пытался вырваться из крепких рук представителей закона, в то время как за этой сценой с удивлением и ужасом наблюдала сотня детских глаз. Картману происходящее казалось сюрреалистичным, словно старое артхаусное кино. Перед глазами всё ещё стояла картина: вот они с Кайлом и Баттерсом идут по коридору, обсуждая заданный им проект, вот из-за угла появляется тот самый тип, не оставляющий Баттерса в покое, заставляя последнего напрячься, вот тип открывает свой поганый рот, выговаривая насмешливо что-то Кайлу — Эрик силится вспомнить, что именно, но не может. Кайл же, будучи натурой вспыльчивой, оставить без внимания оскорбление не способен — слово за словом, и вот в ход пошли кулаки. Какое-то время Баттерс испуганно наблюдал за перепалкой, нервно теребя подол кофты в руках, а в следующее мгновение Картман видит его перед хулиганом, глядя уже не со страхом, а с холодной решимостью. Хулиган, обратя на него внимание, лишь усмехнулся, выплюнув в лицо очередную колкость. Кажется, он назвал его слабаком. Эрик представлял, как обидно было получить от слабака удар ножом, но соболезновать не торопился. В тот момент он будто остолбенел, с испугом наблюдая за тем, как Кайл пытался оттащить красного от ярости (и чужой крови) Баттерса от своего обидчика. Повреждения сильными не были, а поэтому историю поскорее замяли: директрисе школы проблемы были ни к чему. Вот только Баттерс наказания избежать не смог. Исключением из школы он, наверное, расплатился не только за нападение, но и за все свои выходки, до тех пор остававшиеся незамеченными*. Таким было единственное странное событие пятого класса. После этого от Баттерса не было ни слуху, ни духу, а школа питалась лишь сплетнями, появлявшимися со стороны. На протяжении средней и старшей школы о Стотче ходили чуть ли не легенды. Поговаривали, что его родители, сославшись на то, что их чадо совсем отбилось от рук, сдали его в исправительный интернат, а сами, пристыженные общественным порицанием, переехали в другой штат, как можно дальше от проклятого городишки. Некоторые думали, что Баттерс сторчался и умер где-то на улице. А кто-то был убежден, что его преступный путь только начинался, и что медленно, но верно, из некогда самого милого ребенка в Южном Парке вырастал безжалостный монстр. Приверженцы этой теории каждое нераскрытое преступление в округе приписывали именно Баттерсу, который даже после исключения из школы продолжал быть козлом отпущения. Своеобразной точкой в этой истории стал экстренный выпуск новостей одним тёплым весенним вечером, сюжетом которого стал пожар в исправительном интернате для несовершеннолетних. Причина — поджог. Жертва — парень пятнадцати лет. Имя — Леопольд Стотч. Никакой фотографии показано не было, но у тех зрителей, кто знал не Леопольда Стотча, а Баттерса, в голове стояла смутная картинка лучезарно улыбающегося десятилетнего мальчугана.***
И только по этой чертовой улыбке, которая все эти годы пряталась где-то в подсознании, Картман узнал в незнакомце своего бывшего одноклассника. Фигура парня загораживала солнце, и Эрик смог, наконец, немного приоткрыть слипающиеся поминутно глаза и мимолетно оглянуть самозванца. Верить в то, что это был Леопольд Стотч, погибший три года назад в пожаре, если полагаться на новости, всё ещё не хотелось. — Если ты опять мне снишься, то перестань. — невнятно пробормотал Картман, заслоняя глаза рукой в попытке избавиться от навязчивого видения. — О, так я тебе часто снюсь? Лестно. — отозвался голос. Видение никуда не пропало. — Пресно, а теперь пошел вон отсюда. Сверху послышался смех, тут же отдавшийся болью в затылке. Мозг Картмана с поразительной упорностью сопротивлялся происходящему, разум всё сильнее поглощала безмерная усталость. Но даже пьяное сознание не могло сыграть с ним такую злую шутку. По-крайней мере, он продолжал надеяться на это. — Баттерс, ты сдох. Уйди, пожалуйста. — Пожалуйста? Каким ты, однако, стал вежливым, Эрик, — Картман почувствовал, как фигура опускается, а солнечные лучи вновь начинают резать глаза. Видимо, гость решил присесть на корточки, чтобы быть на одном уровне с собеседником — физически и психологически. Внезапно Картман почувствовал мягкое прикосновение — теплые пальцы аккуратно убрали мокрую челку с его лба. На секунду парень смутился, но отреагировать все равно никак не успел, потому что буквально через мгновение жест, казавшийся почти нежным, сменился резким и весьма неприятным — двумя пальцами Баттерс нагло оттянул веки его левого глаза, вынуждая взглянуть прямо на себя. Трюк сработал — Эрик, будто смирившись, начал смотреть в ответ. Сомнения окончательно растворились. Это, к сожалению, и правда оказался тот самый Баттерс. Белобрысый и голубоглазый, только знатно вытянувшийся с пятого класса. Тяжело было оценивать, лежа на полу в полубессознательном состоянии, но Картман с огорчением мог заявить, что был ниже как минимум на полголовы. Бывший одноклассник оказался ещё и худым, как чёрт — и то понятно, в интернатах едой не шибко балуют. В целом, его можно было спутать с призраком — чего стоили широко распахнутые глазищи, жутковатая улыбка и бледная, точно полупрозрачная, кожа. Лишь теплые пальцы говорили о том, что он жив, и существует не только в больном воображении, но и в реальности. — Но, видимо, не настолько вежливым, чтобы банально посмотреть на своего гостя, — улыбнувшись еще шире, продолжил он. — Однако, как видишь, это исправимо. Тебя ещё столькому предстоит научить. — Нашелся мне учитель, — Картман решительно напрягает мышцы из последних сил, наконец отводя руку Баттерса от своего лица, — самого не учили, что без приглашения по гостям не ходят? Ещё и в такую рань. «Ещё и будучи мертвыми», — добавляет он мысленно. — Забавно, что тебя беспокоит лишь это, — картинно оскорбляется Баттерс, притворно выпячивая нижнюю губу. — Я ожидал, что произведу на тебя куда большее впечатление. Картман старательно делает вид, что ничуть не ошарашен чужим появлением, но откуда ни возьмись появившийся тремор выдает его с головой. «Не хватало ещё грохнуться в обморок перед этим психом», — думает он, отводя наконец взгляд. Спонтанная игра в гляделки начинала сводить с ума. — Ладно, тусовщик. Нам многое предстоит обсудить, а ты в таком состоянии вряд ли способен воспринимать информацию. Баттерс встал, вытянувшись в полный рост. Картман устало выдохнул — ситуация становилась все запутаннее, проснуться не получалось, а верить в происходящее по-прежнему не хотелось. Но призрачный Лео не думал никуда уходить, только настойчиво протягивал Эрику ладонь. «Чёрт с тобой», — сдался Картман, молча сжимая её в ответ.