«Может быть, даже лучше так, как знать? Приведениями на восток Москвы Поджигать и топить мосты опять, Значит нам остаётся ждать весны». Mujuice — Обещания
Дея нетерпеливо переступала с ноги на ногу, плотнее закутываясь в тёмный безразмерный пуховик. В обычных обстоятельствах она бы никогда не надела этот мешок, с натяжкой претендующий на право зваться верхней одеждой, однако Май очень настоятельно попросила её вырядиться максимально неприметно, а ещё, в идеале, не брать собственную машину. Порыв влажного ветра стряхнул с волос капюшон, и волны блестящих ярких косичек рассыпались по плечам. Теперь в белом холодном мареве подступающего утра Дея казалась цветным миражем, слишком ярким для блеклого мира вокруг. Девушка дёрнулась от холода и поджала губы. Она бы с удовольствием осталась ждать в теплом салоне, если бы не увидела в окне силуэт приближающейся Май, который двигался по очень уж странной траектории. Несмотря на негодование, нарастающее с каждой минутой, Дея заволновалась. А вдруг Абамелик подстрелили? Не самое удивительное развитие событий, учитывая ее род занятий. Во что только Май не влипала на протяжении их знакомства... — Ты в порядке?! — обеспокоенно прокричала подруге Дея. Выглядело всё так, будто Май специально издевательски медленно ползла к машине. Только по мере её приближения сделалось ясно, что причина заторможенных движений — нечто тяжёлое, что девушка тащила за собой. Дея присмотрелась получше и ойкнула, разглядев в ноше подруги чье-то тело. — В порядке, — надломленным голосом, вовсе не соответствующим ответу, сообщила Май, наконец добравшись до автомобиля. Судя по выражению лица, силы ее были на исходе. — Он что, дохлый? — без тени беспокойства поинтересовалась Дея, разглядывая человека, которого Май попросту волокла по земле за обе руки, да ещё и лицом вниз. Кто-нибудь нормальный на ее месте наверняка испугался бы такого развития событий, но девушка уже давно успела привыкнуть к жутковатым выходкам подруги. Неожиданно Дея вспомнила, что все еще сердится. По-хорошему, ей бы состроить максимально угрюмую физиономию, чтобы освежить в памяти Май ее бессовестное поведение, на случай, если подруга предпочла о своем промахе позабыть (или сделать такой вид), но пока любопытство побеждало. Все равно у Деи будет еще целая куча времени, чтобы основательно наехать на Абамелик. Часов пять, как минимум, если они действительно сейчас рванут в Москву. Проснуться в шесть утра, чтобы смотаться в другой город с девушкой, которой откровенно плевать на всех, кроме и себя и ее предполагаемо мертвой жертвой — лучшее приключение для воскресенья! Ладно, может особых планов у Деи и не было, а спонтанный звонок подруги невозможно интриговал, но все-таки девушка чувствовала себя уязвленной. Обычно Май предпочитала обращать внимание на сантименты только тогда, когда ей это было выгодно. До чего же участливой и добросердечной становилась Абамелик в определённых обстоятельствах! Но Дея отлично знала настоящую Май. Эмоции для нее — напрасная трата энергии и сил. Несмотря на все показательное безразличие к данной проблеме, Май не раз упоминала, что способность понять, осознать чувства другого человека, пропустить их через себя — навык, очень полезный в расследованиях, ведь некоторые поступки людей просто невозможно объяснить с помощью логики. Должно быть, именно поэтому Дея, несмотря на свою обиду, очутилась у чёрта на куличках этим сырым утром. Одна ее часть была крепко и навсегда привязана к Май. Да что уж говорить, она просто обожала эту девушку, способную разобраться практически с любой проблемой. Как же удобно и легко быть ведомой рядом с таким человеком: не нужно думать и беспокоиться, достаточно положиться на него и забыть обо всех сложностях, заведомо зная, что вы выйдете сухими из воды. Другая же часть Деи понимала, что они все-таки слишком разные. Несмотря на долгие откровенные разговоры, ей никогда не удавалось понять Май до конца. Она была совершенно другой, руководствующейся собственными жесткими, порой леденящими душу принципами. Они могли крепко держаться за руки, но под ногами между ними все равно зияла глубокая пропасть. Май была странной, впадающей из крайности в крайность. Ее мировоззрение как будто полностью исключало понятие полумер. Либо так, как хочется Абамелик, либо вообще никак. Она могла отказаться от желаемого из-за малейшего недочета, вроде бы несущественного, но такого важного для самой Май, а потом жутко из-за этого страдать, разрываемая противоречиями и попытками выглядеть как обычно. Вроде бы и не идеалистка, но стремящаяся к безупречному соответствию всего собственным устоям. Странная, в общем, девушка. Как ни пыталась бороться Дея с этой мыслью, в глубине души она понимала, что никогда им не стоять на одной ступени. Май не была ни ниже, ни выше, просто их лестницы были разными. Абамелик отталкивала ее всеми возможными способами, очевидными и не очень. Иногда Дее казалось, что подруге просто не нужно, неприятно ее общество, но какими же яркими, слепящими искрами она врывалась в ее жизнь спустя долгие промежутки отсутствия! Май говорила с ней обо всем, не увиливая и не притворяясь, бывала глупой, дикой, смешной, нелепой, сбрасывала свою маску. Может она действительно хотела защитить Дею, может перестать общаться с Абамелик было самым разумным решением, но девушка знала, что никогда на это не пойдёт. Для Деи Май действительно стала кем-то особенным, и это по-настоящему завораживало. Дея не уйдет, даже если факт того, что ее используют станет очевидным. Может потому, что она просто идиотка. — Не совсем, — просипел между тем предмет размышлений Деи, почти рухнув на капот. Поспешив на помощь подруге, девушка торопливо вцепилась в ручку, открывая дверь в салон. И вдруг замерла. Рыжие волосы жертвы Май выглядели очень уж подозрительно. И натолкнули её на безумную мысль. — Погоди-ка... А это, случаем, не Разумовский? Май нетерпеливо отпихнула подругу в сторону плечом и принялась заталкивать бесчувственное тело в машину. Пот градом катился по ее лицу, несмотря на жуткий холод. — Поразительная дедукция. — Х-ха, — Дея приняла слова подруги за сарказм. Слишком уж абсурдным выходило такое предположение. Май обернулась, придерживая чужую ногу за щиколотку. Та все вываливалась за пределы порожка, не желая сгибаться. Подняла на подругу взгляд. Угрюмый и весьма красноречивый. По спине Деи пробежала волна мурашек. Ей очень захотелось поинтересоваться у Май, не рехнулась ли она, припомнить, что этот Разумовский — чуть ли не самый известный человек в стране, а не уголовник из подворотни, которого можно просто запереть в подвале собственной квартиры. Что вообще она собиралась с ним сделать, жив ли молодой миллиардер? «Не совсем» Май не особенно обнадеживало. И если не жив, то как подруга собирается выкручиваться? Но вместо всего этого Дея сказа лишь: — Значит тогда ты поехала к нему. Май устало вздохнула. Ей наконец удалось затолкать Разумовского на заднее сидение целиком. Девушка поспешно захлопнула дверцу, чтобы тот случайно не вывалился обратно и, развернувшись, оперлась на нее спиной, сложила руки на груди. Дея мгновенно отметила, что одна из них подозрительно обмотана какой-то тряпкой. Май, в свою очередь, заметила взгляд подруги и тут же спрятала ту в карман пальто. — Да. Они обменялись испытующими взглядами. И тут терпение Деи лопнуло. Значит ей Май на протяжении стольких лет пудрила мозги, что бесконечно ее игнорирует потому, что хочет защитить, а к этому помчалась по первому звонку? А теперь и вовсе тащит его в другой город в бессознательном состоянии и, поглядите-ка, с помочью Деи! — Прелестно! — вскипела девушка. И вдруг начала писклявым заунывным голоском: — У-у, я так страдаю, мне приходится думать о парнях! Дея, что же мне делать? — она карикатурно выпучила глаза, усиленно хлопая ресницами. Поехать в клуб с единственной и бесподобной подругой, которую я избегаю уже год, чтобы потом к нему же свалить?! Крутая идея! Очень помогает выбрасывать из головы! А потом я снова позвоню тебе, дорогая Дея, в шесть долбанных утра, чтобы сказать: «как тебе идейка смотаться в неизведанную жопу и поработать межгородским таксистом ради меня? С приятным бонусом — повезем того, о ком я так сильно не думаю! — на последней фразе Дея сорвалась на крик. В этот момент ее низкий, сильный голос вполне смог бы составить конкуренцию громовой волне. — Кхм, — поразительно, но Май, кажется, смутилась. Она поковыряла носком ботинка землю, выдохнула еще раз и подняла на подругу уставшие бледно-серые глаза. — Давай потом, а? Еще, для справки, я никого не похищаю, поэтому можешь не считать себя соучастницей. Крутая курточка, кстати. — Совсем страх потеряла что ли? — прошипела Дея. Нет, ну с ума сойти просто, эта предательница еще смеет издеваться! — Что с твоей рукой? — чуть более спокойным тоном поинтересовалась Дея. — Погоди, — девушка с подозрением прищурилась, — вы подрались?! — М-м-м... — крайне невыразительно прокомментировала Май. — Это что за ответ такой? — Может все-таки поедем? — Май нетерпеливо взглянула на экран мобильника, видимо, узнавая, который час. Понятно, большего от нее Дея не добьется. От мысли, что Разумовскому, возможно, дали по лицу, ей почему-то сделалось приятно. Это хоть в какой-то степени доказывало, что Май не променяла их дружбу на парня, пусть смазливого и богатенького. Одно дело подтрунивать над Абамелик, зная о ее пренебрежительном отношении к романтическим теркам, и сосем другое, когда эти самые терки неожиданно становятся важнее тебя. Дея вдруг вспомнила, что Май вроде бы говорила о какой-то связи Разумовского с текущим расследованием. Может подруга так носилась с этим рыжим лишь потому, что считала его подозреваемым? Это вполне объясняло состояние, в котором он сейчас пребывал. Только вот все равно чувствовалось в ее рассказе какое-то особенное отношение. Трепетное что ли... Наткнувшись на выжидающий взгляд подруги, Дея нахмурилась. — Жесть просто, — заключила девушка, тряхнув косичками. — Я... — не подобрав слов, она лишь всплеснула руками. Ткань пуховика от этого жеста противно заскрипела. Вот же гадостная вещь! — Черт с тобой. Едем. Май выдавила из себя благодарную улыбку и поползла к переднему сидению. — Долго? В салоне было тепло. Мягко урчал двигатель. Май вытянула уставшие ноги, похрустела спиной. Ужасно ныли плечи, порез на ладони пульсировал тупой болью. В эти минуты она ненавидела непогоду, осень, а заодно и Разумовского всеми фибрами души. По дороге от особняка, если вязкое полуболото жидкой грязи вообще можно назвать дорогой, Май не раз ловила себя на мысли, что, если ее подгибающиеся ноги окончательно перестанут функционировать, она останется где-то на отшибе Питера навсегда, придавленная кошмаром полицейских города и захлебнувшаяся в луже мутной коричневой воды. — Часов пять, если очень повезет — четыре, — с явной прохладцей ответила Дея. — Поедем по «Неве». Не устраивает — пихай своего драгоценного в чемодан и катись в аэропорт. — Я заплачу? — предложила Май, припоминания, что «Нева» вроде была платной автомагистралью. — Не нуждаюсь, — фыркнула Дея, выруливая на асфальт. — И все еще жду объяснений. — Давай, когда будем на месте? Мне сейчас очень сложно нормально формулировать фразы, — последнее слово растворилось в протяжном зевке. Дея лишь покачала головой, еще больше насупившись. Пожалуй, она была грани от того, чтобы снова не устроить сцену. — Прости, — вдруг тихо шепнула Май. — Обещаю, я попытаюсь тебе все объяснить. Но не сейчас, прошу. Дея с шумом вздохнула. — Ладно. Подруга выглядела такой грязной, потрепанной и почти несчастной, что у девушки совершенно не выходило разозлиться полноценно. По «Неве» ехали молча. Май дремала, привалившись лицом к оконному стеклу. Её ресницы подрагивали, губы сжались в тонкую линию. Дея то и дело бросала на подругу тревожный взгляд, стараясь не слишком отвлекаться от дороги. Стрелка спидометра медленно ползла к числу «двести». Скоростные ограничения не слишком волновали девушку. Гораздо проще оплатить штрафы за превышение, чем плестись черепахой по пустой дороге. Водить она умела отлично, в случае непредвиденной ситуации хватило бы сноровки избежать проблем. Дея в очередной раз взглянула на Май, нервно барабанящую пальцами по двери, несмотря на прикрытые глаза, затем на лежащего на заднем сидении Разумовского (дышал он тяжело, с каким-то надрывным свистом) и поняла, что решение не сбрасывать скорость более чем верное. Лимонное осеннее солнце вдруг выплыло из-за облаков, окруженное ореолом приглушенного сияния. Прозрачные лучи прорезали воздух. Засверкали, преображаясь, тысячи мелких прозрачных капель, расчерчивая небосвод радужной лентой. Дея в восхищении распахнула глаза, наслаждаясь неожиданным проблеском цвета в белоснежной мути зябкого утра. Удивительно — радуга! Она и припомнить не могла, когда видела подобное в последний раз. — Эй, Май, смотри! — обратилась к подруге девушка. Но та ей не ответила. Перестали раздражающе барабанить по пластику грязные пальцы. Май спала.***
Дом полнился звуками. Острожные, легкие, они деликатно разбавляли общий фон тишины, оживляя когда-то опустевшие комнаты одну за другой. Тихо тикали заведенные Май часы на столе. Массивные, в замысловатом переплетении деревянного узора, они мягко блестели золотом циферблата в приглушенном свете зашторенных окон. Из-за долгого срока службы часы частенько прекращали свой ход по собственной воле. Традицию приводить их в чувство после возвращения домой Май переняла у бабушки. Нинель Валерьевна всегда строго следила за тем, чтобы, пока в доме есть люди, часы работали в обязательном порядке. Бабушка говорила, что их тиканье помогает ей настроиться на верный лад, направляет мысли, делает сам дом более живым, звучит, как его дыхание. Это была лишь одна из ее удивительных причуд. Бабушка… Нинель строго-настрого запрещала Май такое обращение, только имя и отчество и, разумеется, на «вы». Для девушки это условие было совсем не проблематичным. Если подумать, она впервые встретила Нинель в клинике, или пансионате для одаренных, как нравилось называть это заведение родителям. Май вспомнились лужа жидкого пюре, сползающего с подноса на клетчатый пол, и строгий, осуждающий взгляд. На протяжении реабилитации, если это можно так назвать, перечень ее развлечений включал в себя занятия не слишком разнообразные. Большую часть дня Май обычно ревела белугой, ткнувшись носом в насквозь пропитавшуюся соплями и слезами наволочку, а когда реветь надоедало, орала благим матом на несчастный медперсонал и швырялась подносами с едой и прочими, попадающимися под руку вещицами. Со временем количество этих вещиц существенно сократилось, а подносы и посуду заменили на исключено пластиковые после попытки девушки вскрыться отбитым горлышком бутылки из-под газированной воды (она решила разнообразить опостылевшую рутину более решительными действиями). Пластиковые приборы раздражали неимоверно. Не было никакого удовольствия ими кидаться: ни грохота, ни звона, лишь едва различимое жалкое позвякивание. Свою неожиданную посетительницу Май решила поприветствовать отправленным в полет подносом с гадкими комковатым пюре. Вид высокой статной женщины в строгом костюме, разбавленном брызгами желтой кашицы, вызывал смешанные чувства. Но вот когда эта женщина наклонилась и посмотрела на Май поверх очков-половинок в серебристой оправе, чувства сделались вполне однозначными. Привычную стылую апатию вдруг разбавил леденящий ужас, вызванный взглядом темно-серых, будто бы стальных глаз. В них было просто невозможно смотреть, казало, словно тебя медленно и с наслаждением препарируют, пробираясь глубоко под кожу. Сполна насладившись оказанным на Май эффектом, женщина выпрямилась и сказала: — Пять минут на то, чтобы эволюционировать обратно в человека, и я жду тебя за дверью. А потом развернулась на каблуках резким, эффектным движением и исчезла из палаты, будто никогда в ней и не появлялась. Так Май и познакомилась со своей бабушкой, о которой прежде не слышала ни разу в жизни. Нинель Валерьевна и родители девушки испытывали по отношению друг к другу взаимную и абсолютную чистейшую ненависть. У этой ненависти было множество истоков и причин, одна мудренее другой, окончательно в них Май так и не разобралась. Да и, по правде, не особенно горела желанием рыться в чужом прошлом, не смотря на свою страсть к исследованиям. Один факт неприязни к ее родителям уже делал женщину для Май человеком, заслуживающим доверия. То, что бабушка просто взяла и забрала ее из клиники-пансионата в новый замечательный дом, подкупил значительно и положил начало их доверительным отношениям. Май не сказала бы, что ладили они отлично, Нинель Валерьевна была строгой женщиной, брезгливой, нервозной, но вместе с тем своеобразно заботливой. А еще рядом с ней как-то расхотелось умирать. Нинель приносила к Май в комнату клубнику и взбитые сливки, протирала пыль на полках, доставала редчайшие энциклопедии и словари, которые попросту невозможно было отыскать, если не знаешь, как. Делились множеством интересных фактов из истории, готовила вкуснейшее бисквитное печенье и замечательно играла на пианино. Куда лучше, чем все вместе взятые преподаватели в музыкальной школе. Пальцы Нинель порхали над белоснежными зубами клавиш так неуловимо быстро, что казалось, будто они размываются в движении. Достичь уровня ее мастерства Май так и не сумела, не смотря на упорные и многочисленные занятия. Большего всего на свете Нинель ценила свободу и самостоятельность, и в этом у нее не было никаких исключений. Потому, как только Май более-менее пришла в себя, бабушка объявила ей, что на период учебы в университете Абамелик переезжает в общежитие, набираться социальных навыков после длительного затворничества в родительском доме и учиться существовать в не самых благоприятных условиях. Май такая новость в некотором роде шокировала. Во-первых, она планировала навсегда распрощаться с ненавистной химией и уже грезила открытием собственного похоронного бюро, во-вторых, скажите на милость, к чему терпеть лишения в какой-то жуткой конуре, если у тебя имеется собственный отличный дом? — Бросай учебу, если тебе этого хочется, но учти, что в данный момент это единственное твое подспорье. Ты прошла долгий и трудный путь, чтобы достичь того, что имеешь сейчас. Может, не сосем добровольный, но собственный, — ответила на возмущение Май бабушка. — Хорошенько подумай о том, готова ли ты так запросто свести к нулю все свои усилия из-за двух человек? Стоят ли они их? Май подумала. И решила остаться. Переехала в общежитие, встретила Дею, нашла подработку, одну, другу, третью… Открыла в себе страсть к расследованиям, получила новое образование, на этот раз выбранное собственноручно, и составила свой первый проект бюро ритуальных услуг. Десятки, сотни раз ей задавали один и тот же вопрос. «Почему именно это?» Май почти всегда отмахивалась, ограничиваясь полуправдой, но в глубине души она знала, что «Дом Ангелов» появился благодаря беловолосому мальчишке, который расстался с жизнью, сиганув с крыши старенькой музыкальной школы. Изувеченные, изломанные черты белого в красном навсегда отобразились в ее памяти, навсегда исказили его облик. Возможно, если бы Май позволили увидеть его тело на похоронах, его, будто бы спящего, его будто бы целого, он бы не превратился в кошмар. Она любила работать с телами, долгие часы проводя в морге с кистью и пуховкой в руках потому, что хотела, чтобы люди помнили: даже умирая, их родственники, друзья и враги, остаются самими собой, теми, что и прежде, просто уже не сейчас и не здесь. Пусть их запомнят нетронутыми, едиными и воплощёнными настоящим. Именно Нинель помогла Май с организацией бюро, стала ее инвестором и консультантом, окружила необходимыми связями и в конце концов завещала внучке свое имущество и полное доверие. Благодаря бабушке Май стала той, кем она была сейчас. Нинель отточила ее волью, заглушила слабость и одарила надеждой. — У тебя тысячи ошибок впереди, детка, — сказала как-то раз женщина, — и миллионы правильных решений. Не ударь в грязь лицом — наставление славное для такой девушки, как ты, но помни, если и ударишь, утрись, выпрямись и шагай дальше. Не позволяй миру прервать твой путь, и знай, любая мерзость — это всегда опыт, из которого можно вынести ценный урок. И сейчас, сидя в старой, но такой родной комнате, пронизанной холодным серым светом, Май улыбнулась. Зашипел чайник на плите в кухне, отвлекая девушку от воспоминаний, захрустела фольга — Дея успокаивала нервы шоколадом. Короткий свистящий вздох раздался совсем рядом — это Разумовский спит на старом диване, накрытый лоскутным одеялом. Антидот подействовал исправно, но изнуренному организму требовалось еще как минимум часов шесть, чтобы восстановиться после разрушительного влияния сильнодействующего яда. Май скользнула взглядом по бледному лицу, откинула со лба прядь рыжих волос, и новая волна противоречий захватила ее с головой. Девушка отвернулась. Она всё смотрела в теряющийся в полутьме теней противоположный конец комнаты, чувствуя, как натягивается кожа на лице. Думала о том, как вышло, что чужая идея, в которую она окунулась с головой, безо всяких предостережений, оказалась в конечном счёте не более, чем её собственной выдумкой, иллюзией, сотканной из образов прошлого, спрятанных надежд и неоправданных ожиданий. Несмотря на усмиренные эмоции, она все еще была зла. Зла на себя, на веру во что-то большее, иррациональную и необъяснимую, так хорошо и долго скрывавшуюся на донышке сознания, что Май в действительности поверила, что от неё ничего не осталось. Как же она была простодушна. Слишком едкая, цепкая эта вера. Такую не вытравишь. Сейчас Май не знала ровным счётом ничего. Не было у нее ответов, ни честных, ни сдобренных удобной полуправдой. В хранилище планов на будущее — блаженная пустота. Что-то было не так. И это неясное осознание неправильности давило смутной тревогой, лёгкое, как тень, неуловимое, как вода, бегущая сквозь пальцы. Предчувствие совершенной ошибки. Май вновь обернулась к Разумовскому, будто силясь отыскать ответы в его безмятежном спящем лице. И вдруг на короткое мгновение увидела улыбку на чужих губах. Искреннюю, неподдельную и расслабленную, лёгкую, как летний ветерок. А потом улыбка исчезла, и Май отчего-то сделалась грустно. Когда-то такая улыбка могла бы предназначаться ей. Но точно не сейчас. Не так было все. — Ма-ай! — протяжно донеслось из кухни. — Идем пить чай! Девушка выпрямилась, поднялась, провела рукой по лицу и волосам, все еще влажным после душа, словно стирая не вовремя накатившую меланхолию, и выскользнула за дверь. — М-м, чабрец и мята! — Май прошлась по кухне, не смотря на дневное время, освещенной ярким желтым светом люстры, вразвалочку, громко шоркая розовыми домашними тапочками. Руки в карманах брюк, шёлковая рубашка небрежно заправлена наполовину, волосы обвили шею влажными кольцами. — Жасмина я у тебя не нашла, так что вариант не премиум, но good, — Дея послала ей беглую улыбку и, развалившись в кресле у окна, продолжила жевать шоколадку. Вероятно, привезенную с собой, потому как у Май в доме такого найтись точно не могло. Абамелик потопталась на месте, собираясь с мыслями и готовясь к предстоящему неизбежному отчету, остановилась у стрельчатого окна. Покрытое серыми разводами стекло не отразило ее лица. Нинель, поклонница чистоты и порядка, точно пришла бы в ужас от такой запущенности. Май невольно усмехнулась, вообразив негодующий призрак бабушки у себя за спиной. — Чемфу радуефшься? — по-прежнему жуя, поинтересовалась Дея. — Если я кажуфсь сейчас добфрой, это ненадолго. Пока не кончился мой батонфчик. — Эти тапки просто ужасные, а? — как-то невпопад поинтересовалась Май, разглядывая свои ноги. — Вообще понять не могу, откуда они взялись в моём доме, — она озадаченно потерла переносицу. — Эх-х, а любимые плетеночки остались в квартире Жени... — Слушай, а тебе не кажется, что жить в квартире своей э-э работницы странновато, а, подруга? — Дея наконец расправилась с шоколадкой и хлебнула чаю. — Разве? — Май вскинула брови, обернувшись через плечо. — Мне не нужно платить ей деньги, замечательно же. Женя просто прелесть. Кстати, надо бы спуститься вниз, глянуть все же, как у них работа. Дея подавила смешок в рукаве. — Этот характер взаимодействий работников и подчинённых наводит на странные мысли. Будто они у тебя в зависимом положении. Май фыркнула: — Я просто очень обаятельная, и мне сложно отказать. — А, ну да, — Дея вскинула указательный палец, — как раз во вкусе работников похоронного бюро. Май ответила подруге широкой подтверждающей улыбкой, порылась в хлебнице, обнаружила в той закаменевшую сушку и тут же запустила ее в рот, подсаживаясь к Дее. Пришло время словесного поединка. Оправдываться не хотелось. Май прикрыла глаза, раскусила сушку, размышляя. Отличный способ шагнуть из защиты в нападение — дезориентировать противника, озадачив его неожиданным выпадом. Голова Май опустилась подруге на плечо. Дея изумленно охнула, в замешательстве вскинув брови: — Что это ты делаешь? «Отлично». Следующий шаг — воспользоваться близкой дистанцией, чтобы исключить вероятность негативной реакции и немного надавить на жалось. — Пытаюсь извиниться, — скрипучим голосом сообщила Май. — Мне жаль, что я вытащила тебя вот так. Что бросила тогда в клубе. Что я использовала тебя и использую сейчас. Дея хмыкнула с явным недоверием: — И что променяла свою замечательную подругу на какого рыжего, смазливого миллиардеришку тебе тоже жаль? — О, Диана, — Май перешла к тяжелой артиллерии: сползла со стула на пушистый коврик и обхватила ноги подруги. На этот раз ее голова оказалась у Деи на коленях. — Мне так жаль! После всех моих слов о том, что нам даже ходить рядом небезопасно, ты сейчас здесь потому, что найти другой выход, не подставляя тебя, мне не хватило мозгов. Этой ситуации вообще не должно было случиться! Дея рассеяно провела рукой по её волосам. Выбрала тёмную прядь и прокрутила меж пальцев. — А как отросли, ого. Нет, ты продолжай, — бегло произнесла она с какой-то деловитостью, когда Май попыталась повернуть голову, чтобы убедиться, что её подруга действительно расслышала каждое из произнесенных слов, которые с таким трудом слезали с языка. Признавать собственные ошибки перед кем-то Май всегда было непросто, но продолжать разыгрывать жалкую роль участливой и справедливой было еще хуже. Лицо девушки сделалось серьезным. Темные линии бровей сошлись у переносицы. — Я ведь тебя не спасу, — обронила девушка отстранённо, презирая себя за эту горькую правду. В ответ Дея лишь небрежно пожала плечами и сделала очередной глоток чая. — Ты отличный человек, Диана, заботливый, честный, самоотверженный, — не собираясь сдаваться, продолжила Май. — С тобой всегда весело. Это так..., — она на секунду задумалась, подбирая слово, — феерично. Люди меня в основном раздражают. От них устаёшь. От этих пустых слов, какой-то стылой ленивости. Как смотреть идиотскую рекламу, щелкая каналы. Но после общения с тобой я всегда чувствую себя такой расслабленной, лёгкой, встряхнувшейся... Если бы не ты, я бы отчислилась ещё на втором курсе. Серьёзно, вся та жуть, что мы творили, была единственным смыслом таскаться на пары. Я тебя обожаю. В этом всё дело. Нет ничего лучше твоей компании, но чем больше получаешь приятного, тем больше его хочется, оно привязывает к себе. Со мной быть нельзя, это же очевидно. А проблема вся в том, что мне не хватает совести оттолкнуть тебя достаточно сильно, чтобы насовсем от себя избавить. Я привыкла пользоваться добротой других, это хуже наркотика, от такого не откажешься ни за что на свете. Мне бы хотелось сказать, что я сожалению, и это сожаление почувствовать, но его нет. Удобно брать, когда отдают с такой охотой, не так ли? Не понимаю, почему ты всё не обидишься и не уйдёшь. Почему ты сейчас здесь… — Я сейчас здесь потому, что я решила быть сейчас здесь, — зло рявкнула в ответ подруга. — Силой меня никто не тянул. Сама как-нибудь разберусь с тем, что мне делать. Перестать уже наконец принимать меня за тупую пятилетку! — Да как же ты не поймешь, — провыла Май, — я же самая настоящая предательница. Я выбрала его вместо тебя! — Да что это, черт возьми, вообще значит?! — Разумовский опасный человек, если он узнает о нашей дружбе… — Разумовский? — Дея озадаченно потреба лоб. — Причём тут вообще этот рыжий? Послушай, то, что ты приволокла его сюда в полумертвом состоянии меня действительно напрягает, но я конкретно какое отношение имею к вашим разборкам? И вообще, ты до своей Жени тоже так докапываешься? — Дея пренебрежительно качнула рукой. Резко выпрямившись, Май перехватила её ладонь, мягко сжала прохладные пальцы, подчёркивая этим серьёзность своих слов: — Быть моей близкой подружкой, значит быть мертвой подружкой, Дея. Это не игра. Я допустила серьезную ошибку, втянув тебя в свои дела и хочу исправить все, пока не стало слишком поздно. Запомни, человек в соседней комнате ни при каких обстоятельствах не должен узнать о нашей дружбе. — Да что с ним не так? — вскинулась Дея. — Все не так. Большего не скажу. Пока. Уясни кое-что. Если ты окажешься в беде, я тебя не спасу, — Май продолжала неотрывно смотреть на Дею, ловя каждую её эмоцию, стремясь ничего не упустить. Ей было так важно понять, что у подруги в голове, и сделать для себя выводы касательно того, насколько далеко их обеих завели её слабость и нерешительность. — И дело даже не в том, что я не смогу тебе помочь, — серебристые глаза Май блеснули, — а в том, что я не захочу. Если выбор будет стоять между тобой и мной, я выберу себя. Дея застыла. А потом вдруг склонилась к лицу Май и улыбнусь так мягко и нежно, так по-особенному, что у девушки защипало в глазах. — Я знаю, что ты жить без меня не сможешь, дурочка. Окончательно свихнешься со своей работой. Ты настоящее чудовище порой, но я все равно буду рядом. Потому, что хочу. Потому что знаю, что больше такую замечательную подругу никогда в жизни не встречу. Издав протяжный стон, Май закрыла лицо руками. — Ты идиотка, Диана! — и в какой момент ее стратегия извинений свернула не туда? — Я люблю тебя, Май. Мне не жалко будет умереть за эту дружбу, если придётся. И к тому же я всё равно не собираюсь становится старухой. Всё эти морщины и хруст в суставах, немощность и обвисшие сиськи... Зачем нужна жизнь, если в ней нет острых ощущений? Если подумать, мы всегда с тобой ходили по грани. А еще знаешь, что мне кажется? Май вопросительно выгнула бровь. — Что защитить ты хочешь вовсе не меня, а себя. Чтобы не было потом слишком грустно.***
Количество откровений за эти сутки однозначно превысило всякий предел, потому Май предпочла ретироваться в направлении, сулящем суровое прагматичное спокойствие, а именно — заняться наконец своей работой. Сначала девушка, как и планировала, заглянула в офис бюро. Женя отреагировала на ее появление привычно бурно, немного скисла, узнав, что визит Май не слишком продолжительный, но все же в приподнятом расположении духа ввела Абамелик в курс дела. Как выяснилось, морг уже успел освободиться от работников полиции, но наведаться к руководящему делом все же не помешало бы. Анастасия Павловна, надежная помощница Май, отрегулировала ситуацию настолько, насколько это было в ее силах: провела переговоры с полицейскими, отыскала автора смехотворной статьи и составила перечень документов и требований для подачи иска в суд. Май решила с этой процедурой пока не спешить, сначала ей хотелось пообщаться с работником «Здесь и сейчас», той самой пакостной газетёнки, лично. Убедившись, что в «Доме Ангелов» все в относительной степени пришло в норму, хоть и снизился слегка поток клиентов, Май решила отправиться разбираться с, пожалуй, более всего беспокоящим ее вопросом: неожиданным и странным зачислением на счет. Высокий, сложно устроенный особняк, раза в четыре больше дома Май, и где-то на треть тайного жилища Разумовского, выглядел как обычно: белые стены, инструктированные колонами и лепниной, высокие, горящие желтым светом окна. Настораживало лишь неожиданное столпотворение у главного входа. Май хотелось переговорить с матерью Лады, по возможности, не привлекая лишнего внимания, пусть сейчас в своей черной форме она не очень и выделялась, девушку все равно могли узнать по лицу. Особенно после скандала в бюро. Потому, осторожно обогнув людей у центральных дверей, Май пробралась к куда более неприметному черному ходу. Однако и здесь ей помещали. Какой-то парень вихрем пронесся мимо, задев девушку плечом. По-видимому, услышав возмущенное хмыканье, он обернулся, окинул ее цепким взглядом и вдруг подмигнул, а потом, как ни в чем не бывало, исчез за одной из аккуратно подстриженных клумб. Май проводила его удаляющийся силуэт озадаченным взглядом. Может молодой человек обознался, приняв ее за знакомую? Сама Май была уверена, что никогда не встречала обладателя приметной серебристо-белой шевелюры прежде. Решив не заострять на этом инциденте внимание, девушка приблизилась к неброской входной двери и постучала. Открыли ей не сразу: стучать пришлось еще трижды. Возможно, в доме планировалось какое-то масштабное празднество и попросту некому было подойти к двери. Это в какой-то степени объясняло толпу у центрального входа. Наконец, послышался негромкий щелчок, и в темном проеме образовалась фигура домработницы. Май не помнила ее имени, но много раз встречалась с этой женщиной прежде, когда заглядывала к матери Лады, чтобы обсудить детали дела. Женщина одарила Май странно-враждебным взглядом. Это несколько удивило девушку, они, разумеется, не были приятельницами, но прежде домработница всегда встречала ее профессионально-вежливой улыбкой. Может у женщины выдался особенно тяжелый день? Выглядела она осунувшейся и какой-то больной. — Здравствуйте. Прошу прощения за доставленные неудобства и спонтанный визит, но мне нужно поговорить с Екатериной Викторовной как можно скорее. С минуту женщина молчала. Ее небольшие круглые глаза в обрамлении тонких морщинок превратились в острые буравчики. — Это срочно, — поторопила домработницу Май, начиная терять терпение. Женщина окинула ее долгим взглядом с головы до ног и скривилась. Помедлила, словно чтобы специально позлить Май, и наконец произнесла: — Боюсь, это невозможно. — Почему? — удивилась девушка. Неужели Лада и вправду успела встретиться со своей матерью и забрала ее с собой? Или может та, узнав о месторасположении дочери, сама рванула в Ирландию? — Она уехала? Теперь уже домработница глядела на Май в крайнем недоумении. Женщина осуждающе покачала головой. — Уж вы-то точно должны знать. — Что знать? Будьте добры, изъясняйтесь поточнее, мое время не резиновое. — Сюда вы точно опоздали, — хмыкнула женщина. — Екатерина Викторовна умерла.