*
Босс расслабленно возлежал, лениво сомкнув вокруг меня нижние руки, и вдруг прищёлкнул пальцами. Небольшой, так и стоявший до этого без дела камин полыхнул пламенем до потолка, обжигая кожу. Валентино смотрел, не прикрывая глаз, пока огонь не опал, оставив лишь угли тлеть внизу рдеющим багрянцем. Пламя всегда звало и манило его, искушая подойти и раствориться в пекле. Я вольготно раскинулся на нём, как на барвинковом диване, и даже кожа не липла к коже благодаря прослойке из моей шёрстки между нами. Было уютно жаться к нему и жадно слизывать мельчайшие кристаллики подсыхающего дурманящего пота, покрывая кожу мелкими поцелуями. — Обожаю, когда ты выбиваешь из меня всё дерьмо, миста. — Хрипло, сладко и с самым чудовищным акцентом протянул я. — В следующий раз прихвачу лассо и чаппарахас. Тебе понравится. Он чуть зажмурился и на мгновение рассеянно свёл вместе два запястья, потерев их друг о друга. Его глаза притухли, только звёздные омуты медленно вращались в самой глубине. Я прикусил губу, низко мурлыкнув. И всё равно он размышлял, не в силах унять себя даже на несколько минут - жажда жгла его, как проклятье, не давая обрести покоя. Так хотелось его отвлечь и расслабить, ночь ведь почти удалась. Только я снова едва не забыл про пришельца. — Мы сломали мисту? — спросил я, с любопытством глянув на так и пребывающего в оцепенении гостя. Вэл философски дёрнул плечом: — Не справился с управлением. Он войдёт во вкус. Я вопросительно склонил голову набок. Только я тыкался с Башкой в потёмках, действуя наугад, а Валентино должен был знать про него гораздо больше. С широкой агентурной сетью и шмыгавшими повсюду тёмными личностями, у него было время не только разведать все его повадки и пристрастия в аду, но и раскопать что-то о его жизни в бытность человеком. Босс присматривался к нему уже довольно давно. Ещё раз изучающее оглядев пришельца, я дотянулся до позабытого бокала, опрокинул содержимое в рот и склонился к губам Валентино, глоток за глотком сцеживая вино. Он пил медленно, кадык плавно ходил вверх и вниз. Я потратил ещё немного времени, облизывая и обцеловывая его губы, скулы и веки, заставляя моргать и жмуриться. — Повторим, пока я весь скользкий внутри? Или, может, трахнуть его? — Это же гость. — Отозвался Валентино вальяжно, играя пальцами в моей шёрстке, и чуть прищурился. В глазах забегали лукавые искорки. — Только если он сам попросит. Я улыбнулся в ответ. Мы оба знали, как заставить умолять об этом. Стянув съехавший браслет с его руки, я отложил его в сторону и принялся разминать мышцы, заодно рисуя языком дорожки по коже. Глаза Валентино, устремленные на угли, постепенно разгорались, блики и отсветы танцевали и переливались всё хаотичнее. — Думаю, я съезжу с ним, кексик. Посмотрю, что он может предложить. Это значило, что он не собирается брать меня с собой, и моя ночь закончится на этом. Я замер и надул накусанные губки, размышляя. — Ты будешь… ну, знаешь, в порядке? — Неуверенно шепнул я. Кого и о чём я спрашиваю! — Конечно, кексик. Что может случиться? Я строптиво вздёрнул голову. Что?! Да всё что угодно! Но я и сам не думал, что Вокс готовит какую-то ловушку, просто не хотел его отпускать. — Если он что-то задумал… — …размажу его по городу таким мелким крошевом, что будет собираться неделю — у меня хватит сил. Не волнуйся, мамочка. Только он умел улыбнуться так — тепло, тонко, с пониманием и затаённой хитринкой, сразу располагая к себе. Одного раза хватило, чтобы я всегда хотел видеть его улыбку — снова и снова. У меня отлегло от сердца и, всё ещё нехотя, я скатился с него. Валентино будто бы напитался силами, в его глазах тлела лихорадочная жажда действий. Он подобрался, отбросив негу, снова полный свойственной ему бурлящей энергией, приподнялся на локтях и со всей силой качнул кровать. — Что там насчёт твоей башни? Мне наскучило это место. Ты прав, надо сменить обстановку. Вокс слабо повёл руками, едва ли отдавая отчёт, что происходит вокруг. — Поехали? Начнём с этого, и кто знает, куда приведёт нас царица-ночь. — В тоне внезапно прорезались капризные нетерпеливые нотки, и это прямо подбросило Башку. Он сел, расхристанный, ошарашенный, бессмысленно тряся головой и ничего не соображая. Моргнув, вихрь цветов на экране сменился уже привычным разноглазым лицом. Теперь я был уверен, Валентино что-то раскопал о его прошлой жизни. Что у него за душой? Родственники, вытягивающие все соки, властная мать, строптивая крутившая им любовница? Было даже забавно, насколько больным и по-своему покалеченным каждый из нас низвергался сюда. — Ночь может закончиться, а мы не успеем и половины. Или ты хотел бы поспать? — В этом прозвучало столько нескрываемого презрения, что Башка, окончательно ошеломленный напором Валентино, ещё отчаянней затряс головой. Руки совершали мелкие хаотичные движения, но не могли справиться даже с запонками: — Я бы опрокинул рюмашку внизу… — Высоко и громко взвизгнули динамики, прежде чем он взял их под контроль, вернув прежний голос. — …и можно ехать! Валентино перекатился к краю, пошарил по полу и сел, грациозно спустив с кровати ноги. Руки уже расправляли тонкую паутинку чулок. Легко выстрелив распрямившейся ногой высоко в воздух, он принялся растягивать ажурную сетку по ступне и дальше. Без единой морщинки, не перекрутив шов — я мог смотреть на это завораживающее плавное колдовство вокруг идеальных ног до бесконечности. Когда-то он этого стеснялся; ему, как и всем нам, внушили, что его желания ущербны, и пришлось сильно постараться, чтобы он мне доверился. Теперь это настолько вошло в привычку, что он даже не задумывался, что делает, охваченный предвкушением, и совсем забыл про ещё одну пару глаз, которой прежде не доводилось видеть это шоу. Вокс сперва потрясенно округлил глаза, а потом сощурился, мерзко скривив губы. Если сейчас он отпустит какое-нибудь едкое замечание, настроение у Валентино испортится мгновенно. Он захлопнется, как огромная дверь подземного бункера перед ангелами, выбросит Башку вон и отыграется на мне. А мне хотелось оставить эту ночь хорошим воспоминанием — не смотря ни на что. Оттолкнувшись всеми конечностями, я ринулся на Кувалду и ощутимо тряханул за ворот сорочки. Гигантская голова качнулась на тонкой шее, Башка отвлекся и перевел взгляд на меня. Если он проигнорирует мой толстый намёк, придётся раздавить ему яйца. — Так лучше, миста? — Сквозь зубы мурлыкнул я, и принялся, как ни в чём не бывало в четыре руки перевязывать галстук и застёгивать пуговицы. Башка проглотил то, что собирался сказать, и даже не стал пытаться вызвериться на меня. Его глаза вернулись к Валентино, и на облачение второй ноги в чулок он смотрел уже со всё возрастающим восхищением. Нижние руки застегнули пояс его штанов, верхние отряхнули и расправили смятые рукава, пока Валентино, глубоко погруженный в себя, одну за другой вдевал руки в длинные шёлковые перчатки. Потом он поднялся, высокий и стройный, облачённый лишь в набор чулок, перчаток и свернувшееся вокруг шеи меховое боа — не одевшись, а скорее заострив внимание на своей наготе. Грациозно переступив, он без заминки скользнул в туфли, которые в начале вечера я бережно снимал с его ног, и, будто занавес, опустил вокруг себя покровы. Башка рядом тяжело сглотнул, дёрнув кадыком. Отныне он тоже всегда будет ощущать возбуждение, глядя на наглухо застегнутый силуэт Валентино, и маниакально представлять, что скрывается под его мантией. Все крючки до последнего глубоко вонзились в тело, ни один не прошёл мимо цели. Валентино улыбнулся себе в зеркале роскошной, таинственной, многообещающей и совершенно сногсшибательной улыбкой, оправив чуть загнувшуюся антенну быстрым прихотливым жестом прихорашивающегося насекомого, и обернулся к нам, безмолвным, оцепеневшим и распустившим слюни. Неторопливо прикурив, он упёр нижнюю руку в бедро, лукаво вгляделся в ошалелые глаза Вокса и выдохнул плотный клуб дыма, перевитого с розовыми щупальцами тени, прямо тому в экран. Не презрительно, не обидно — завлекательно, искушающе. Он умел изобразить взгляд роковой женщины, так что сердце замирало, и рука тянулась вложить в его ладонь поводок, тянущийся к горлу. Сейчас он излил это на Башку. И тот втягивал и смаковал этот убойный коктейль с удовольствием — чем мог. — Ты идёшь? — В голосе прозвучали нескрываемое нетерпение и жажда приключений. Вокс подорвался с кровати так поспешно, что едва не снёс меня краем экрана. Несколько мгновений они шутливо пререкались у дверей, решая, кто кого должен пропустить вперёд, и ушли, оставив меня сидеть среди разорённого белья. Чужие жидкости во мне стыли, густея и слипаясь в мерзкие склизкие комки. Передавленные рёбра ныли, тело начинало болеть. Нужно было расшнуровывать корсет и отправляться под душ. А я так и сидел, потому что, хоть от этой ночи было взято всё возможное, дальше ждала только пустота и холодная постель.5
19 ноября 2021 г. в 03:13
Длинные пальцы Валентино внахлест переплелись на талии, сжав ещё сильнее, и взяли управление на себя, дроча мной оба члена. Кружилась голова, темнело в глазах, я взвизгивал в такт, вдавливая в себя Башку. Было так чертовски хорошо, что глаза съезжались в кучку и язык не помещался во рту.
Два члена давили и распирали невыносимо. Ноги раскинулись до треска, член, пружиня, раскачивался в воздухе, вторя движениям, и яйца поджимались все сильнее, норовя скользнуть в тело. Опустевшая мошонка мигом стянулась бы, образуя пышные нижние губки. Моё тело было идеальной игрушкой, рассчитанной под любые нужды клиентов, и могло бы организовать не только это, но и вторую, и даже третью дырку, но сейчас в этом не было нужды, гость уже получил именно то, чего пожелал.
Я закрутил задом, наслаждаясь тем, как ловко они меня зафиксировали, и, словно домишко Элли, подхваченный неукротимой бурей, устремился ввысь. Тело выгнуло дугой, голова запрокинулась, уже не боясь пасти Башки, рот раскрылся, исторгая длинный придушенный хрип.
За мгновение до того, как волна сладострастия переполнила меня, Валентино сгрёб и перекрутил мошонку. Я задрожал в накатывающей истоме, но он тут же туго передавил основание члена. Подкативший оргазм качнул меня и отступил, хотелось обиженно взвыть, но воздуха не хватало. Мы ещё не закончили.
Сзади надсадно хрипел Башка, и я вдруг понял, что его порывистое дыхание не холодит мой влажный затылок. Он не дышит? Или делает это другим местом?
Валентино не дал мне отвлечься и на секунду, с такой яростью набросившись на рычаг переключения скоростей моего гоночного болида, будто мы проходили особенно сложный участок горной трассы ралли Париж-Дакар. Взвыв не хуже тамошних моторов, я добавил прыти.
Тон Башки взвился так, что уши заложило, я вжал в него лопатки и запустил руки в штаны, когтя его ходящие ходуном ягодицы. Он забился, издавая отчаянные сдавленные звуки, но, если и лупцевал меня разрядами, я этого не почувствовал.
Когда он как-то разом перестал подавать признаки жизни и обмяк, я разжал руки. Башка просто рухнул назад — как был, только подёргивались потерявшие силу пальцы. С влажным плотским звуком член выскочил наружу.
Кажется, мы его обскакали! Я быстро и не без торжества оглянулся. Он лежал практически без чувств, на экране — разноцветные полосы, густо приправленные помехами.
Валентино тут же ослабил хватку на талии. Вырвавшись из рамок, в которые загнала меня двойка членов, я смог вдохнуть, уселся прямее и сдавил коленками его бока. Этого бычка я готов объезжать всю ночь! Раскинув в стороны три руки, четвертой я придержал воображаемую ковбойскую шляпу на голове и прищёлкнул языком.
Он легко и с охотой поддержал мою фантазию, и устроил мне настоящее родео со скачками и неожиданными бросками из стороны в сторону. С удалым гиканьем я пришпорил его и поскакал по ухабам, только и успевая взвизгивать от восторга. Его язык начал мерно наглаживать внутреннюю поверхность верхнего клыка в такт тому, что он выделывал со мной, и я лучше всех знал, что это значит. Он на грани, как и я.
У него было отличное настроение, глаза лучились удовольствием, и свет в них разгорался, наливаясь вишнёвым. Лихо подбрасываемый им, я каждый раз приземлялся всё жёстче, уже не пытаясь контролировать глубину проникновения, позволяя ему вбуриться так глубоко, как это было возможно.
Язык мелькал всё быстрее, пока не превратился в размытое пятно, и рука, сдавливающая основание члена, разжалась. Он сгрёб меня за грудки, пригибая в упор, и толстый подвижный язык выстрелил через разинутый в стоне рот прямо в глотку. До этого я ещё сдерживался, стараясь не срываться в галоп, и тут мгновенно сорвался, в слепом порыве желая выдоить его до последней капли.
Разрядка была такой острой, тело выгнуло назад и вперёд, конечности выкрутило, глаза закатились. Я вздрагивал, раз за разом пятная его грудь плевками спермы, пока он тоже не застонал — довольно, низко, глубоко. Вся мускулатура чётко, до последней жилки, проступила под кожей, и я вцепился в него изо всех сил.