***
Хидето и вправду никогда не был в Париже. Если говорить совсем уж честно, он нигде толком не был, кроме Йокосуки, Токио и Лос-Анджелеса. У него не было ни времени, ни желания разъезжать по разным местам, все силы отнимала учёба, а затем работа и всякие домашние заботы. И теперь, похоже, судьба наконец даёт ему возможность наверстать упущенное. Они с Йошики вместе почти круглыми сутками, но не так уж часто выбираются куда-то только вдвоём — Йошики по старым привычкам, воспоминаниям ещё со своей карьеры в Японии, опасается вездесущих папарацци, да и времени не хватает. Но в эти редкие моменты Хидето не может перестать думать о том, что ему безумно нравится гулять с ним. Несмотря на внушительную разницу в возрасте — Хиде двадцать семь лет, а Йошики пятьдесят — у них очень много общего: они слушают похожую музыку, смотрят одни и те же фильмы, читают одинаковые книги и понимают друг друга с полувзгляда. А ещё Хаяши как-то сказал, что Хиде уж очень напоминает ему самого себя в молодости, такой же яркий, непокорный и не желающий подчиняться каким-либо устоям общества. Может, в этом причина того, что он держит Мацумото поближе к себе. Они могут разговаривать о чём угодно, обо всём на свете, и им никогда не бывает скучно вдвоём. И никакие «добрые знакомые», то и дело пытающиеся «вразумить» Хидето и шипящие, что такие разновозрастные партнёры абсолютно не могут составлять гармоничную пару, конфликт поколений и всё такое, этого никак не изменят. Хиде на них только фыркает. Да, Йошики ему в отцы легко сгодится. Но это абсолютно не мешает Мацумото быть от него без ума. — Устал, Хиде-чан? Сейчас мы с тобой съездим ещё в одно местечко, а потом пойдём пообедать, если захочешь. Спина и впрямь ноет от непривычно долгой прогулки, парижские улицы проскакивают за окнами такси. Хидето запрокидывает голову на плечо Йошики, щурится, как котёнок. — Что за местечко? Ещё какая-то достопримечательность? — Почти, — Хаяши мягко улыбается и прикасается губами к розовой макушке. — Увидишь. Думаю, тебе оно понравится, ты же любишь фотографировать. Хиде отвечает ему довольной улыбкой. Это правда, он с невероятным удовольствием заваливает свои социальные сети яркими снимками, причём самыми разными — Хидето часто экспериментирует с макияжем на самом себе и делает селфи, выкладывает фотографии подрастающего Таичи, племянника, о котором Мацумото с недавнего времени заботится, какие-то пейзажи и вещи, просто привлёкшие внимание. Хиде очень любит всё яркое. — Йошики, а когда ты первый раз был в Париже? Вопрос он бросает небрежно и внимательно наблюдает за реакцией. Хиде то и дело провоцирует возлюбленного на такие разговоры, ему нравится, когда Йошики рассказывает ему какие-то свои личные воспоминания. Это кажется таким интимным. Йошики морщит лоб. — В восемьдесят девятом, кажется, — задумчиво тянет он, картинным движением отбрасывая со лба прядь рыжих волос. И сдвигает на кончик носа модные солнечные очки «Ray-Ban», недовольно щуря подкрашенные глаза. — Да, «Rose of Pain». Мы тогда только начинали на большую сцену выходить… Ребята поехали в Нью-Йорк, там мотались и снимали отчёт, а я — сначала в Париж, потом к ним, — Хаяши кидает на Хидето взгляд и фыркает. — Не морщи лоб и не пытайся изобразить, что понимаешь, о чём я. Сомневаюсь, что ты видел этот клип. Мне лет тогда было меньше, чем тебе сейчас, а тебя небось ещё на свете-то не было. Йошики вообще обычно крайне неохотно ведёт разговоры о своей группе, несмотря на её неслыханный в своё время успех — его детище было первой японской рок-группой, которая собрала полный «Токио Доум» на свои концерты и добилась мирового признания, причём ухитрилась это сделать в середине девяностых годов, во время, не сильно-то удачное для таких исполнителей тяжёлого рока. Хаяши с раздражением говорит, что им тогда приходилось трудно, был даже период, когда ни один лейбл не хотел с ними связываться — слишком уж выбивалась эта компания из общепринятых рамок. Зато сейчас в Японии Йошики Хаяши — одна из самых главных музыкальных фигур, основатель нового музыкального движения и звезда, его даже в своё время приглашали написать музыку к празднованию десятилетия правления Императора. Можно представить уровень. Естественно, Хидето, обожающий музыку, в своё время неоднократно о нём слышал, оттого ему было невероятно тяжело поверить в известие, что он будет работать у Йошики визажистом. — Не было, я родился в восемьдесят девятом, — Хиде смеётся и шутливо бодает его носом в щёку. — Ну и что? Впрочем, клип я этот и вправду не видел… Сейчас, подожди-ка, — он лезет в карман джинсов за телефоном, пальцы быстро-быстро набирают поисковый запрос. Хиде пролистывает высветившиеся кадры и тут замечает фотографию; увеличивает её и поворачивает экран к любовнику. — Смотри-ка, оно? Йошики хмурится, забирая у него телефон. И тут же, расслабившись, вновь улыбается. — Оно. Это был один из свободных дней, тогда-то я и нашёл это местечко… Красиво, правда? Хидето весело кивает. Фотография и вправду красивая: Йошики, одетый в узкие джинсы и заправленную в них чёрную футболку, в расслабленной позе сидит на широком мраморном парапете, а прямо за спиной у него Эйфелева башня. — У меня тогда были длинные волосы… — задумчиво продолжает Йошики. — Ниже лопаток, представляешь? Меня со спины то и дело за девчонку принимали. Да и не со спины тоже… Хотя, если честно, я на это тогда и рассчитывал, — он фыркает. — Выбрал себе за образ женственность, одевался как принцесса, сидел за барабанами в кружевах и украшениях… Мацумото протягивает руку и гладит его по щеке. — Ты и сейчас принцесса, — слегка смущённо тянет он. — Вернее, нет, сейчас уже королева, в таком случае. Йошики улыбается. Наклонившись к нему, утыкается губами в лоб. — А ты временами такой дуралей, Хиде-чан… Но знаешь, это не может меня не веселить. Таксист на них не смотрит, и Хидето, совсем уж осмелев, прикасается к уголку его рта. — Наденешь как-нибудь для меня кружевные колготки?.. — с усмешкой шепчет он. — Размечтался, — беззлобно отвечает Хаяши и целует его. Но Хиде успевает отметить, как загорелся в его глазах огонёк. Похоже, взял просьбу на заметку. …Какое-то время они проводят на обзорной площадке, любуясь видом. Погода великолепная, солнце, но не слишком жарко, гулять в такую и наслаждаться видами — самое то. И людей, на удивление, не так уж много. У развеселившегося Йошики даже возникает очередная странная идея. — Сфотографируй меня, Хиде-чан, — просит он капризно, ловко вспрыгивая на всё тот же мраморный парапет. — Сделай такую же фотографию, как та. Хиде пожимает плечами, доставая из кармана телефон. — Ну, не уверен, что сделаю совсем такую же. — Что значит «не уверен»? — Хаяши недовольно щурится. — Делай. Я хочу! — Так я же не отказываю, просто намекаю, что я не профессиональный фотограф, — Хидето усмехается краем рта. — Позируй. Мацумото терпеливо ждёт, пока Йошики снимет очки, убирая их в карман пиджака, запрокинет назад голову и аккуратно скрестит обтянутые кожаными штанами худые колени. Даже позу помнит, вот уж удивительно. И, если не приглядываться совсем уж, легко можно подумать, что на парапете сидит молодой парень — тоненький, красиво причёсанный, в дорогой модной одежде. Ему можно дать тридцать, с натяжкой сорок лет, но пятьдесят — никогда. Истинный возраст Йошики обычно выдают лишь его раскосые глаза, окружённые мелкими морщинками, потому-то он и прячет их за очками и макияжем. Хиде делает несколько снимков, после чего подходит к нему и демонстрирует экран телефона. — М-м-м… Вполне, — оценивает Йошики, пока его пальцы легонько перебирают волосы на затылке стилиста. — По-моему, ты себя недооцениваешь. — Нет, это ты фотогеничный, вот и всё, — Хиде фыркает, глянув ему в лицо блестящими светло-карими глазами. На лицо Йошики наползает довольная улыбка. — Ну конечно, Хиде-чан, — томно тянет он, облизнув губы кончиком языка и заведя ногу на ногу. А пальцы легонько щекочут подбородок. — Я ведь совершенство. Такой пошлый жест, и Хиде очень хочется поцеловать его. Йошики прекрасно знает, как он реагирует на подобное, нарочно дразнит его, выбивает из равновесия, проверяет его на прочность. Но Хидето почему-то совсем даже не против этих проверок. Совершенство. Жалко только, что характер у этого совершенства не слишком-то совершенный. И непонятно, всегда ли Хаяши был таким самодовольным, или же его и вправду слишком избаловала всеобщая любовь. Хиде порой кажется, что даже ему Йошики просто снисходительно подставляет щёку и милостиво разрешает обожать себя до безумия. — Ну, пойдём дальше, — он соскальзывает с парапета и кончиками пальцев цепляется за ладонь. — Кажется, у нас ещё есть время. Ты не проголодался? — Хиде мотает головой. — Ну хорошо. Скажи, если тебе что-нибудь захочется. И следующие два или три часа они бездумно гуляют по центру, уже не по достопримечательностям, а просто так, один раз даже невесть зачем спускаются в метро, потом Йошики, как и обещал, тащит любовника в музей Ив Сен Лорана. И заканчивается вся эта оргия в какой-то маленькой уютной кафешке: Хиде потягивает через трубочку молочный коктейль, не сводя взгляда с сидящего напротив Йошики. Вновь у него на носу тёмные очки, воротничок рубашки расстёгнут, шею прикрывает довольно широкая чёрная лента, а тонкие пальцы сжимают бокал с красным вином. Хаяши редко пьёт что-то другое. И обычно, смеясь, говорит, что и моложавый такой только из-за того, что в день обязательно выпивает пару бокалов. Глупость та ещё, но некоторые верят. И только Мацумото, знающий, сколько сил, денег и времени ему стоит это поддержание моложавости — косметолог, парикмахер, фитнес, диеты, массаж, и всё это в перерывах между выступлениями и съёмками — деликатно кашляет при этих словах и отводит в сторону взгляд. Конечно, времени у них маловато, чтобы обойти и осмотреть всё, но Хиде уже чувствует, что ему непременно захочется вернуться сюда. Только вот в следующий раз прилететь на выходные, чтобы никакая работа не отвлекала. Хотя это всего лишь мечты — Йошики не позволяет себе таких послаблений, он постоянно в работе, даже когда спит, потому что и в это время непременно что-нибудь сочиняет, и вряд ли захочет выпасть из графика на целых два дня. И Хидето невольно вздыхает и думает, что в таком случае ему обязательно надо будет привезти сюда Таичи, когда он немного подрастёт. Он задумчиво поглядывает на экран телефона. Интересно, как малыш там, в компании с Таском, который взялся за ним присмотреть, пока Хидето в отъезде? Скучает, наверное. Такими темпами Таичи совсем скоро забудет лицо дяди, а Хиде ведь пообещал бабушке заботиться о нём… Мацумото уже и не помнит, когда последний раз у него была возможность вдоволь повозиться и поиграть с крохотным племянником. Хиде очень любит Таичи, сам вызвался заботиться о малыше после трагической гибели своего младшего брата, но буквально через месяц после того, как Хидето привёз племянника в Лос-Анджелес, на него наткнулся Йошики и, можно сказать, выкупил у агентства полностью в личное пользование. И ситуация ощутимо осложнилась. Когда особо тетешкаться с Таичи, если Хиде дома теперь бывает от силы три-четыре раза в неделю, и то приезжает обычно среди ночи, чтобы утром опять убежать, потому что без конца мотается за Йошики по съёмкам и записям? Конечно, Хиде старается все выходные проводить только с Таичи и уделять ему любую свободную минутку, но этого, как чувствуется, не хватает. Он отправляет Таску по Ватсаппу несколько фотографий и с улыбкой смотрит на Йошики. Тот ловит его взгляд и наклоняет голову задумчиво. — Что с тобой? — Ничего, — Хиде улыбается и опять цепляется зубами за трубочку. — Просто подумал, что надо будет как-нибудь вернуться сюда.***
Очередные вечерние съёмки, как и обычно, нервные и энергозатратные. Впрочем, сегодняшний день можно смело считать практически выходным, поэтому Хиде не чувствует особой усталости, ставшей для него уже привычной. У него немного болит рука, пришлось даже перевязать запястье бинтом и прикрыть его длинным рукавом кофты, и он очень старается, чтобы оно не дрогнуло, знает, что одно неосторожное движение может пустить насмарку всю работу. Гримёрная совсем небольшая, вокруг, как и обычно, полно фотографов, как и те, которые состоят в команде, так и сторонние, журналисты. То и дело мелькают вспышки, помощники бегают вокруг, жонглируя вешалками с одеждой, Рика, бессменная ассистентка Йошики, ловко ими командует. Все шумят, громко обсуждают что-то между собой. Хиде, стараясь не морщиться, привычно накладывает макияж, поглядывая на лежащую на столе фотографию, выданную в качестве примера. Йошики же сегодня сидит на удивление смирно, даже не капризничает и не возмущается в стиле: — Аккуратней кисточкой маши, в глаз же попадёшь! — или: — Хватит уже моё лицо трогать, без этого что, нельзя?! Обычно Хаяши не отличается особым терпением и быстро начинает злиться, уже буквально через полчаса сидения в кресле. А сейчас молчит, прикрыв глаза и опустив уголки рта. И даже не вздрагивает, если Хиде всё же едва уловимо касается его кожи кончиками пальцев. Густые чёрные тени с мерцающими частичками на веки. Припудренная белая кожа, очерченные скулы, которые и так достаточно хорошо заметны. Губы тщательно обведены бордовым карандашом и помадой. Мацумото слегка в недоумении от этого задания, он находит такой макияж излишне вульгарным и очень сомневается, что утончённый Йошики когда-нибудь сам велел бы ему делать такой. Когда-то, конечно, во времена бурной молодости, судя по некоторым фотографиям, Хаяши обожал яркую помаду и подводку, но сейчас он обычно склоняется к макияжу в спокойных и натуральных тонах. Чаще всего он велит Хиде гримировать его так, чтобы даже вблизи не было особо видно, сколько же на нём косметики. Но вместе с этим недоумением Хидето не может отрицать очевидного — Йошики такой яркий макияж очень идёт, делает его каким-то опасным, хищным. И просто невыносимо сексуальным. Наконец процедура закончена, Хидето откладывает в сторону кисточку и внимательно смотрит, как Йошики, щурясь, придирчиво разглядывает своё отражение. — Ну, как? — Йошики медленно, будто полусонно моргает и поднимает на него взгляд в зеркале. Эти дурацкие накладные ресницы, по мнению Хиде, совсем уж лишние — ну зачем, у него и свои длинные, на зависть девушкам. Хаяши тут же улавливает его мысли, поджимает губы и шипит: — Говори по-японски. Ясно, не хочет, чтобы снующие рядом фотографы и ассистенты подслушали. Хиде улыбается натянутой улыбкой и наклоняется к нему. — Очень вульгарно, — оценивает он. — Даже неприлично. Йошики сдвигает к переносице брови — он терпеть не может каких-то слов поперёк себе. Но Мацумото легонько трогает его руку и ухмыляется. — …Но вообще-то тебе идёт. Просто роковая красотка. Тебе не хватает чёрного блестящего платья для выступления. — Я тебе сейчас пошуткую, — Хаяши недобро улыбается и щурит левый глаз. — …А ещё так и хочется спросить, — продолжает усмехаться Хиде, — «детка, а какие у тебя планы на ночь?» Йошики опять щурится. — На ночь у детки грандиозные планы на секс с тобой, — язвительно сообщает он, и Мацумото чувствует, как щёки вспыхивают. — Поэтому сделай одолжение, прекрати так похотливо блестеть глазами. А то очень заметно, о чём ты на самом деле думаешь. Команда продолжает мирно гудеть о своём, никто не обращает на них внимания. Но в этот момент Хиде готов поклясться, что их с Йошики разговор понятен даже без знания японского — всё на лицах написано. Йошики вскоре вместе с Рикой ускользает на съёмочную площадку, проверять свой драгоценный рояль, который наконец-то привезли и настроили. Хиде же остаётся в гримёрной — ему не разрешают присутствовать на площадке в этот раз. И, осторожно складывая свои кисточки и косметику в сумку, он краем глаза поглядывает на висящий на стене телевизор. Ему нравится слушать, как Йошики играет на рояле. Неважно, один, с группой или в сопровождении струнного оркестра, как сейчас. Правда, Хиде не может избавиться от ощущения, что Хаяши очень напряжённый в такие моменты; особенно, когда исполняет не свою музыку. Он щурится, заглядывает в ноты, раздражается, если случайно что-то упускает или сбивается. Перфекционист. Конечно, проколы у него случаются редко, играет он обычно безупречно, с чувством, однако вот чувство напряжённости не покидает. Впрочем, сегодня напрягаться и глядеть в ноты ему не придётся — он выбрал «Forever love». Одну из любимых своих мелодий, ноты которой выучил уже даже Хиде. Его музыка — одна из тех вещей, которая может заставить в него влюбиться. Можно сколько угодно говорить, насколько Йошики тяжёлый человек с раздутым самомнением, но отрицать то, что он необычайно талантливый композитор и виртуозный музыкант, не получится никоим образом. И Мацумото улыбается, блестящими глазами уставившись на экран. Его можно страстно любить. Можно столь же сильно ненавидеть. Но нельзя остаться полностью равнодушным.***
В гостиницу они возвращаются уже глубокой ночью. Впрочем, бегущие навстречу такси улицы всё ещё переливаются разноцветными огоньками и лампочками; большие города не спят никогда. Уставший Йошики дремлет, привалившись головой к плечу стилиста, а Хиде тихонько гладит его по волосам. И думает о том, что на «грандиозные планы» его уже, скорей всего, не хватит — завтра концерт, надо бы хорошенько выспаться и отдохнуть. Хотя, пожалуй, от Йошики можно ожидать чего угодно, вполне вероятно, что он решит пожертвовать отдыхом и потянет возлюбленного в постель. — Не возражаешь, если я заскочу к себе в номер? Хочу душ принять и переодеться. — Иди, — милостиво разрешает Хаяши и слегка отводит в сторону глаза. — Всё равно мне надо подготовиться. Хиде кашляет в удивлении, но не успевает ничего у него спросить — Йошики с загадочной улыбкой проскальзывает в свой номер. «Вот как. И что же ты задумал, Хаяши Йошики?» Хиде успевает прочитать прилетевший от Таска ответ, что дома всё в порядке, и быстро ополоснуться. Чертыхается, пытаясь расчесать волосы перед зеркалом. Густые непослушные пряди от влаги окончательно растрепались, торчат в разные стороны и никак не хотят укладываться в нормальную причёску. Как иголки у ёжика, только ярко-малиновые, густая чёлка свешивается на лицо. Хмыкнув на это «воронье гнездо» и показав язык своему отражению, Хиде натягивает на себя футболку и, решив, что прошло достаточно времени, выходит в освещённый помпезными лампами коридор. Скребётся тихонько в соседнюю створку и, не услышав ответа, тенью шмыгает внутрь. — Извини, я не спросил, а к чему подгото… Остаток фразы застревает у него в горле. Взгляду предстаёт изумительная картина: сидящий на постели Йошики, держа маленькое зеркальце и опустив чёрные веки, старательно красит губы все той же бордовой помадой. Похоже, улучил момент и вытащил пару коробочек и кисточек из сумки Хиде. Мацумото впервые видит, как он сам делает себе макияж; и всё бы ничего, если бы не один факт — Хаяши сидит, расслабленно откинувшись на подушку и согнув в колене одну ногу, а из одежды на нём ничего, кроме чёрных ажурных колготок… Услышав голос Хиде, он вздрагивает и едва не выпускает помаду из рук; тут же фыркает и осторожно откладывает её вместе с зеркалом на столик. — Вот же торопыга. Сказал же, подготовиться надо… — усмехнувшись, Хаяши откидывается назад и забрасывает за голову руки, выгибаясь, давая себя разглядеть. — Ну, и как тебе? Хиде только нервно сглатывает, уже ловя себя за тем, как откровенно неприлично и жадно разглядывает его. Чёрное кружево так красиво выделяется на светлой коже, резко контрастируя с ней, облегает узкие бёдра и бесконечно длинные ноги. Словно какой-то необычный рисунок. Рыжие волосы растрёпаны в нарочитом беспорядке, свешиваясь на лицо. А этот яркий вульгарный макияж — просто последняя капля в безумии; липкие от помады губы, так и манящие прикоснуться и облизать, хищно сощуренные дьявольские глаза, из-за чёрных теней сверкающие ещё ярче. — Потрясно… — только и может прошептать шокированный Мацумото, распахивая глаза. — И вправду роковая красотка, охренеть. По тебе обложка «Playboy» плачет. — Ещё чего, — фыркает Йошики и дразняще ведёт ладонью по груди, — никаких обложек, я завязал с подобными фотосессиями. Я так с ума сходить только с тобой могу, — вытянув руку, он поддевает пальцами подбородок Хидето и капризно тянет: — Ну же, мой хороший, иди ко мне… Как будто Хиде отдельное приглашение нужно. Мацумото рывком бросается вперёд, прыгнув на него и повалив в подушки, и жадно впивается в приоткрытый рот. Кусает, лижет его губы, безнадёжно смазывая липкую помаду, прихватывает язык, втягивая его к себе в рот. Острые колени, обтянутые колготками, мгновенно сдавливают его бёдра, заставляя прижаться вплотную, ладонь зарывается в волосы, сгребая малиновые пряди в кулак; второй рукой Йошики тянет за край его футболку, задирая её чуть не до затылка и перехватывая. Кончиками пальцев нежно, щекотно поглаживает грудь, и Хиде чувствует, как он слегка расслабляет губы в улыбке и запрокидывает голову, отлепляясь от любовника и утыкаясь в остро очерченный подбородок. Хаяши усмехается тихонько, опускает ресницы, кончиком пальца ведёт по губам. — Теперь и у тебя весь рот в помаде… — Да я не против, — Хиде, улыбнувшись, ловит ещё один поцелуй, перехватывая его вздох. И игриво щурит глаза. — Можешь хоть всего меня ей измазать. Он невольно представляет себе, как Йошики касается губами его кожи, зацеловывая во всех местах, куда может дотянуться, и как оставляет на ней багровые отпечатки, липкие следы поцелуев. Кусает губу и, чувствуя, как приливает жар к щекам, вновь наклоняется к нему. — Вот как… — шепчет Йошики ему в подбородок. И улыбается краем рта. — Ну, тогда… Он опять крепко цепляется за шею Мацумото и с лёгкостью опрокидывает его поперёк постели; приподнявшись, расстёгивает молнию на джинсах и усаживается ему на бёдра. Наклонившись, с нажимом проводит пахом по напряжённому члену, прижимается, стараясь в точности повторить очертания тела. Губами в подбородок, в шею, в плечо, украшенное татуировкой, помечая тёмно-багровыми дорожками и пятнышками. То нежно скользя по коже, то почти грубо хватая её и прикусывая, затрагивая кончиком языка соски и остро выступающие ключицы. — Мой, мой, мой… Только мой… — сбивчиво, хриплым голосом шепчет Йошики в секундных перерывах между поцелуями. А Хиде со стонами ёрзает под худым, но таким сильным телом, вдавившим его в шуршащие накрахмаленные простыни, гладит дрожащей рукой по растрёпанным рыжим волосам, охотно подставляясь ему. Хаяши только с виду нежный и хрупкий, на деле же — крепкий, сильный мужчина, сильнее Хиде уж точно. Подставляя ему шею и грудь, Хиде смотрит в потолок и улыбается краем рта, уже понимая, что завтра ему придётся ходить в водолазке и покашливать, делая вид, что простудился, и отмахиваться от Рики, с воплями «сдурел что ли, господина Хаяши заразишь!» сующей ему противные ментоловые леденцы, но разве сейчас не всё равно? Сейчас Хиде даже не хочется ни о чём думать, ему просто нравится, как Йошики касается его, как «клеймит», как капризно зовёт своим. Наощупь проведя пальцами по животу любовника, Хидето всё же оттягивает вниз плотную колючую резинку, касаясь головки члена, поглаживая. Йошики вздрагивает, приподнимая взлохмаченную голову. Вытягивается, тихонько фыркает в ухо и тянет зубами за вдетую в мочку серёжку, а его руки со всей силы дёргают и так болтающиеся на бёдрах расстёгнутые джинсы. И Хиде сам выпутывается из них, жмётся к нему обнажённой кожей, вновь терзает губы поцелуями, а ладонью наглаживает выступающий под кружевами член, с удовольствием прислушиваясь к дыханию, которое становится тяжёлым и хриплым. Хаяши резко вскидывается, распрямляя спину и запрокидывая назад голову, но Мацумото не даёт ему увернуться, вновь приникает к нему, поцелуями проходясь по линии челюсти. Подхватывает за талию и бережно укладывает обратно на спину, утыкается носом в щёку. В раскосых тёмных глазах летают яркие искры, Йошики тяжело дышит, обхватив его лицо, и с силой трётся членом о его ладонь, как бы намекая, чего ему хочется. Хидето и так готов сейчас сделать всё, что он только захочет: поэтому, сжав пальцы, улыбается и в очередной раз затыкает рот. Губы отзываются глухой болью, горят, будто под ними тлеют угли. Еле-еле оторвавшись от него, Хиде кончиком языка ведёт по его шее, слизывая мелкие капельки, по груди. Такой распалившийся, влажный. И желанный. Эти сверкающие глаза, эти рассыпанные по подушкам рыжие с розоватым отливом волосы… Мацумото всегда подозревал, что в рыжих есть нечто дьявольское, но никогда не думал при этом, что ему самому в руки угодит такой вот развратный дьявол. И ему всё равно, что Йошики от природы брюнет, а не рыжий. — Хиде-чан… — видимо, почувствовав, как его пальцы соскользнули с члена вниз, между сжатых ягодиц, Йошики вздрагивает и открывает глаза. — Подожди, Хиде-чан… — Что? — тревожно шепчет ему Хиде, округляя глаза. — Смазка… Возьми вон там, на столике, я специально поставил, — чуть слышно отзывается Хаяши, хлопая влажными ресницами. — А то я завтра сидеть не смогу, а я не могу нормально играть, когда мне некомфортно! Хиде ухмыляется, тянясь за маленькой баночкой. — Какой же изнеженный у меня хозяин, — ласково шепчет он, целуя подбородок и наощупь пальцами развинчивая пробку. — Принцесса, королева… — Не делай вид, что ты только что это понял… Да, я очень нежный! Йошики капризно надувает губы, запрокидывая назад руки и сжимая ими подушку. Мацумото набирает на пальцы вязкую беловатую субстанцию, слегка потирая подушечки друг о друга, и фыркает. — Раздвигай ноги, нежный ты мой. Хаяши щурится, нарочно сводя вместе колени. — Думаю, у меня есть идея получше. И не успевает Хиде спросить, что за очередная безумная мысль назрела в его изобретательном мозгу, Йошики переворачивается на живот и выгибает талию, поднимая задницу настолько высоко, насколько может. И, прижавшись щекой к подушкам, кидает на него хитрый взгляд. — Вот так. Удобнее ведь, правда? У Хиде при виде такой восхитительной картины дыхание перехватывает, он едва не роняет баночку и от греха подальше ставит её обратно на столик. Облизнувшись, ладонью оглаживает его ягодицы и бёдра, прикрытые колючими кружевами, с сожалением понимая, что эту красоту всё-таки придётся спустить. Кусая губу, Мацумото наклоняется и легонько прикусывает кожу; а Йошики дёргается, когда он проталкивает в сжимающееся тело скользкий палец, а следом, почти сразу — и второй. — Чёрт… — он кривится. — Ну до чего же вы нетерпеливы, Мацумото-сан. Просил же, нежно! — А у вас слишком соблазнительная задница, Хаяши-сан, — Хиде ухмыляется, отвечая в той же манере, и наклоняется к нему, утыкаясь губами в плечо. — Хочу внутрь, у меня уже терпения на нежность не осталось. Йошики шипит что-то в знак протеста, но Хиде тянет его за волосы, раздвигая языком губы и затыкая. Пошевелив ещё немного пальцами в узкой горячей тесноте, он отводит руку в сторону и опять тянется к столику — уже за презервативом. — Хиде-ча-а-а-ан… — вдох, выдох, глубокий гортанный стон, когда скользкая головка проходит сквозь сжатые мышцы, Йошики цепляется пальцами за подушку. У него слезятся глаза, дрожит рука, закреплённая медицинским бандажом, распухшие губы призывно разомкнуты… Сам ведь уже возбуждён и изнывает, так и просит, чтобы его оттрахали как следует, а всё ещё пытается изображать из себя неженку. И Хиде улыбается, наклоняясь к нему и обцеловывая плечи. Он едва держит себя в руках, двигается медленно, давая ему время привыкнуть и расслабиться. Знает, что пройдёт буквально несколько секунд — и Йошики сам начнёт яростно толкаться ему навстречу, ударяясь бёдрами в пах. Надо лишь выждать… Мгновения — и темп уже привычный, размеренный, это начинает приносить удовольствие обоим. Толкаясь всё глубже в него, растягивая, Хиде старательно ласкает его рукой в такт своим движениям. Йошики тихо хрипит, опьянённый этими ласками и прикосновениями, вскидывает голову, сжимает его лежащую на талии руку. Оргазм его, как обычно, мощный и неожиданный — Хиде просто в какой-то момент чувствует, как член в пальцах пульсирует, и на ладонь брызгает сперма; но самому ему нужно ещё немного. Йошики интуитивно улавливает это, поэтому толкает его на спину. Садится на него сверху, кусая губы, раскачиваясь из стороны в сторону, по кругу. Ослабевший, дрожащий, он бессильно склоняется к наблюдающему за ним Хиде, улыбается, целует жадно в губы. Ускоряется, помогая ему кончить, душит в поцелуе крик. И ничто в этот момент просто не может быть правильнее и безумнее при этом. — Давай как-нибудь вернёмся сюда? Через приоткрытую дверь на балкон теперь уже хорошо видно мерцающую на фоне синего неба Эйфелеву башню, её окружает море огоньков поменьше. Хиде бездумно наблюдает за этой картиной, лёжа на груди возлюбленного и чувствуя, как возвращается в норму его бешеное сердцебиение. — Понравилось? — Йошики улыбается, запустив пальцы в его волосы. — Очень. И я чувствую, что мы ещё не всё увидели… Хиде поворачивает к нему голову, целует мягко в губы. Йошики такой умиротворённый сейчас. Наверное, его таким не видит никто, кроме самого Мацумото. — Вернёмся, Хиде-чан, обязательно. — Обещаешь? — Хиде округляет глаза и упирается подбородком ему в ключицы. — Обещаешь, что как-нибудь привезёшь меня сюда на выходные? Йошики слегка задумчиво морщится, молчит. — Будем гулять всю ночь по улицам, — мечтательно тянет Хиде, — поднимемся на башню или Монмартр, станем смотреть на звёзды и мечтать. Разве тебе не хочется? Он удивляется сам себе — ну откуда в голове всплыли такие мысли, как кадры из какой-то романтической комедии? Но внезапно Йошики смеётся и целует его в лоб. — Боже. Ну какой же ты ребёнок… Ладно, ладно, обещаю. Мне и самому хочется как-нибудь ещё погулять с тобой здесь. Как сегодня… — Хиде широко распахивает глаза. — Вот уж не думал, что скажу когда-нибудь такое, но… Ты делаешь меня счастливым, Хиде-чан. И мне просто хочется почаще видеть, как ты улыбаешься.