Ты только не прыгай!

Прежде чем открыть глаза, пришлось сто раз пожалеть о том, что вообще удалось проснуться. Неизвестно, сколько было времени, но Миша ощущал на своём лице лучики слабого осеннего солнца, пробивающиеся через окно. Они как будто насмехались над ним, падая прямиком на глаза, заставляя морщиться и вздыхать. Наконец он разлепил веки. В лобные доли головы ударила резкая, тянущая боль. Это было невыносимо. Ему категорически нельзя больше так напиваться. Хотя он думал так после каждой серьёзной пьянки, но уже в этот же день снова прикладывался к алкашке. Миша присел на диване и попытался вспомнить хоть часть вчерашних событий. Его взгляду в первую очередь предстал привычный бардак. Стулья, из которых был сформирован «стол», валялись на полу, причём вообще в разных концах комнаты. Что с ними делали, страшно представить. На полу бутылка из-под водки, часть её содержимого вытекла на пол, образовав лужу с характерной спиртовой вонью. Одеяла тоже почему-то лежат внизу, кое-где видны перья, выпавшие из подушек. Парни ими дрались? Возможно, но как-то тяжеловато было это припомнить. На кресле обосновался Яшка. Бедняга остался в одних трусах и футболке (интересно, почему?), поэтому явно замёрз. Он свернулся в клубок и что-то мурлыкал во сне. Сашка спал позади Миши, поперёк кровати. Андрея, кажется, в спальне не было. Интересно, ему сегодня в училище нужно идти? Если так, то он, наверное, уже там. Мысленно соболезнуя парню, Горшок аккуратно сполз с дивана. Стоило встать на ноги, как его резко повело в сторону. В голове происходила какая-то муть. В таком состоянии вряд ли можно было ходить туда-сюда без риска сломать себе что-нибудь, стоило посидеть немного и прийти в себя. Но в глотке сильно садило, да и во рту было премерзкое ощущение. Ощущалась необходимость воды. Отчаянно стараясь придерживаться намеченного курса до кухни, Миша аккуратно побрёл. Шаги были мелкими, тяжёлыми и шаркающими. По босым ногам сразу стало тянуть сквозняком. Парень вышел в коридорчик, прошёл несколько шажков, и вот уже поворот на кухню. Пришлось схватиться за край дверного проёма, чтобы остановиться на секундочку и вздохнуть. Темноволосый прикрыл глаза, попытался сглотнуть, но даже слюны толком не было. Откуда такой сушняк? Неужели он настолько много выпил? А казалось, что он был почти трезв. Хотя, возможно, дальше пошло больше выпивки, но об этом он уже не помнил. — Ты из мёртвых восстал, что ли? Услышав этот охрипший, насмешливый голос, Миша поднял взгляд. На кухне, оказывается, стоял Андрей. Он опирался о стол, держа в руке стакан, предположительно, с водой. И он тоже, мать вашу, был в одних трусах и футболке. Да какого чёрта вчера происходило? В карты на раздевание рубились, что ли? Светловолосый чуть переминался с ноги на ногу от холода. Золотистые патлы торчали в разные стороны, под глазами были заметны мешки, как следы бессонной ночи и выпитого алкоголя. Видок был потрёпанный, но на губах играла непринуждённая улыбка. Как он ухитряется так сохранять оптимизм — неизвестно. Миша в таком состоянии обычно хотел только убивать. — Уже, блядь, сожалею, что восстал, — проворчал он, отступая от стены и входя в кухню окончательно. Он кое-что вспомнил. Одно вчерашнее событие, которое превратило обычный праздничный вечер в нечто иное. Тот момент, когда они играли в «правду или дело». Кажется, это было приятно. Но не просто приятно, у Горшенёва тогда ко всем чертям снесло крышу от того, что он вдруг осознал всё происходящее. Что ж, стыдиться уже не было смысла. Всё произошло, и никуда от этого не спрячешься. Лучше принять всё как данность. Только вот парень так не умел. Но, по крайней мере, очень старался. Пытаясь не смотреть в глаза Князеву, Миша добрался до раковины, открыл кран и наклонился, подхватывая губами струю воды. Она была ледяная, зубы от неожиданности сильно заныли. Но самое главное, что наконец удалось смочить глотку. Правда, вряд ли это спасёт надолго. Сушить будет ещё несколько часов, это точно. За спиной Андрей, судя по всему, продолжал, стоя на одном месте, топтаться с ноги на ногу. Хоть бы оделся, дурак, а то ещё продует его. Впрочем, Горшка это не должно было волновать. Его больше волновала тишина. Она напрягала и давила, как тяжеленная гиря. Ведь им обоим было что сказать, но каждый ждал от другого первого шага. И неизвестно, какого именно. Тут Мише в голову ударила идиотская мысль. Он выключил воду и резко выпрямился, от чего на секунду помутнело в глазах. Уставившись прямиком в глаза светловолосому, парень усмехнулся. Нагло, но при этом искренне. — Знаешь, это было даже лучше, чем тогда, в клубе, — выдал Горшок, ощущая себя человеком, который выиграл эту жизнь. Князев отреагировал так, как парень и ожидал. Непринуждённость в его лице растворилась, как утренний туман. Светлые брови поползли вверх и чуть сошлись к переносице, глаза округлились. Он приоткрыл рот, издал странный звук, и закрыл его обратно. Затем сглотнул. И ещё раз. Его губы чуть задрожали. Такое ощущение, что даже лицо чуток перекосило от паники. Он выглядел так, словно его вот-вот хватит удар. Впрочем, это было недалеко от истины. Мише стало даже жаль его, так уж парень запаниковал. Но он не мог не радоваться тому, как поразил друга, который считал, что темноволосый забыл тот момент. Нет уж, пусть он и напился в тот день в клубе, но это не значило, что он не запомнит такое событие. Соображал он тогда не здраво, но всё же сделал то, чего давно хотел. И до мелочей помнил тот момент, когда они зажимались в том чёртовом туалете. Странное, даже немного безумное воспоминание, которое было приятно по нескольку раз в день вытаскивать из закоулков сознания. — Ты помнишь? — севшим голосом кое-как выдал Андрей. Он отставил бокал, который держал в руке, на стол. Наверное, чтобы не уронить ещё случайно. — Да я, вроде, деменцией не страдаю, — саркастический хмыкнул Мишка, скрестив руки на груди. Головная боль и дерьмовое самочувствие забылись. Он чувствовал себя козлом, но наслаждался тем, что светловолосый так занервничал. Не одному же ему стыдиться. Андрей закрыл лицо руками и надавил ими. Возможно, пытался таким образом уточнить, не снится ли ему всё это. Затем он отнял руки от лица и откровенно охреневшим взглядом уставился на темноволосого. — Тогда какого хуя ты был таким спокойным? — почти заорал Князев, распахнув глаза так, что они чуть ли не в два раза увеличились. Он выглядел так, словно был в каком-то отчаянии. И это уже не радовало. Миша пожал плечами. А что он мог сказать? Он ведь, в свою очередь, отчасти верил в то, что и друг не помнит того, что случилось. А отчасти просто решил забить. Под наркотиком как-то не паришься за такие моменты, просто начинаешь плыть по течению спокойствия до тех пор, пока тебя не побеспокоят. Хотя это зависит ещё и от того, как наркотик подействует. — Я был под кайфом, — всё-таки решил сказать Горшенёв, стараясь произносить это отстранённо, потому что думать о том, что он всё это время был обдолбан, как-то неприятно. Андрей уставился в потолок, словно моля несуществующего го́спода о спасении. Удивительно, насколько сильно он переполошился. Конечно, от него ожидалась эмоциональная реакция, но не настолько же. Кажется, тот момент очень сильно его затронул. От этой мысли Миша ощутил нехилый укол совести. Он, пьяный дебил, тогда даже не соображал, что творит, и делал это только из удовольствия. А Князева это так сильно зацепило, да и неудивительно, кого угодно бы тронуло подобное. Темноволосый ощутил лёгкую дрожь в коленях. И это было уже не от дикого похмелья. Он начал чувствовать, как земля уходит из-под ног. Новое осознание настигло его внезапно. Андрею был важен тот случай в клубе. Он искренне отреагировал на всё случившееся, он испугался, он зацепился за тот поцелуй. А это могло значить только одно. И вот тут-то стало по-настоящему страшно. — Тебе это… Ну, тот момент, — заикнулся Миша, снова ощутив сухость в горле. И она тоже в данную секунду вряд ли была вызвана похмельем. — Тебе это было важно? Андрей перевёл на него взгляд. И от этого дрожь распространилась уже по всему телу. Парень смотрел настолько нервно, испуганно, практически в панике. Небесные глаза с алыми ниточками лопнувших сосудиков распахнулись до максимально дозволенных природой размеров, брови изогнулись триумфальными арками. Его трясло. От злости? Наверное. По крайней мере, Горшку показалось именно так. — Было? — с придыханием переспросил светловолосый, качнув головой. Казалось, что он вот-вот взорвётся. — Да для меня это и сейчас, блядь, важно. И если ты помнил, то какого хрена не поговорил со мной об этом? Да, тут был Мишин прокол. Но, опять-таки, частично это можно списать на наркотики. Правда, не полностью. На тот момент парень даже догадаться не мог о том, что Князеву это важно. Он считал, что просто навязывается, а светловолосый из-за выпитого алкоголя и вежливости не стал отбиваться. Кто ж знал, что всё окажется далеко не так. — А что я мог сказать? — чуть повысив голос, инстинктивно попытался защититься Горшенёв. Он уже сам успел за эти несколько минут перенервничать. Не надо было заводить разговор о случившемся в клубе, разошлись бы тихо-мирно, и всё. С другой стороны, так бы они правды не узнали. Но, опять-таки, не зря, наверное, говорят, что счастье в неведении. — Я не знаю, хоть бы сказал, почему ты это сделал, — нервно протараторил Андрей и трясущимися руками попытался поправить волосы. Это не помогло, они растрепались ещё больше. Мишу потихоньку стало накрывать. Так и не скажешь, что минут пять назад он тут стоял и улыбался, глядя на панику друга. Нет, теперь и его потрясывало от чего-то, похожего на страх, хоть это был и не совсем он. А ещё поверх накатило чувство вины. За то, что промолчал, что не сказал ни слова, не заметил, как на него смотрит Андрей. Вместо этого он тогда просто глотал таблетки и кайфовал. Идиот. — Я был бухой, ясно? — раздражённо отрезал Горшок. В сознании его второе «я» орало на него благим матом, обвиняя, помимо всего случившегося, во всех смертных грехах. От этого он постепенно начинал закипать. Князев почему-то поменялся в лице. Светлые брови чуть сошлись домиком к переносице, с губ сорвался короткий вздох. Он так странно смотрел на темноволосого, а тот из-за этого тоже не мог взгляд от него отвести. Хотелось отвернуться, глубоко подышать, заставить себя успокоиться и прекратить злиться, пока нечаянно не сорвался. Но не удавалось. Перемена в лице парня его заворожила. — И всё? — как-то тихо спросил Андрей. И вдруг Миша понял, что означал его взгляд. Он смотрел с надеждой. — Ничего больше? У Горшка в сознании что-то замкнуло. Он прикрыл рот, но не смог произнести ни слова. Только продолжал глазеть на друга, который вдруг показался таким беспомощным и потерянным. Сколько раз он помогал темноволосому, всегда держался молодцом. Но именно тот момент, судя по всему, в чём-то его подкосил. Потряс его до глубины души. И как он не старался это скрыть, теперь всё стало ясно. Надо было что-то сказать. Но что? Миша и в обычном-то состоянии был не мастером всяких речей, а уж сейчас и подавно. Мог ли он что-то ответить? И какого ответа ждал Андрей? Нельзя было сейчас всё испортить своим молчанием, но и словами тоже. Как высказать то, что сидит глубоко внутри, заставляет испытывать дрожь в коленях и тянущее ощущение внизу позвоночника? Как объяснить это понятными словами, без лишней путаницы? — Да, я хотел этого, — наконец выдал Миша буквально на выдохе, про себя гадая, не отвесит ли ему сейчас Князев крепкого леща. — Хотел, понимаешь, да? Я не просто так это сделал. На тот момент он действительно в глубине души жаждал поцелуя. Но списывал это то на нехватку близких отношений в жизни, то просто на какой-то мистический идиотизм. Теперь же пора было наконец признать, что это был не какой-нибудь обычный глупый порыв. Светловолосый замер. Кажется, даже перестал дышать на несколько секунд. Интересно, ему стало легче, или он просто готовился врезать другу по морде за такие слова? Но опасность миновала, парень даже чуть обмяк, приняв более расслабленную позу. Видимо, он услышал то, что и хотел. Он прикрыл глаза и наконец глубоко вздохнул, а затем его губы вдруг тронула улыбка. Такая счастливая, та самая улыбка, которая, по ощущениям, способна позволить человеку взлететь. Горшенёв почувствовал, что ему тоже становится легче. Как будто он снял с себя тяжеленный рюкзак после долгого учебного дня в пятницу. В такие моменты ведь ученики скидывают с плеч рюкзак с блаженным удовольствием и спокойствием, понимая, что уроками им заниматься сейчас нет необходимости. И такая радость проникала во все клеточки тела от подобной, казалось бы, мелочи. — Ми-и-их, — протянул Андрей, приоткрыв глаза и поглядывая, как хитрый соседский кот. — А я ведь знаю, что ты меня любишь. Темноволосый вскинул брови и округлил глаза. Да, они уже оба без всяких слов поняли, что друг к другу испытывают. Точнее говоря, поняли он это давно, а вот приняли только сейчас. Но такое наглое заявление от Князева показалось чем-то из ряда вон. — Не зазнавайся, — брякнул Миша с деланным недовольством. — Тебя любит парень без образования, без денег, живущий в блядской квартире и беспросветно употребляющий. Уж слишком большая причина для гордости. После этих слов ребята замолкли на пару секунд, а затем рассмеялись. Да, горшковская самоирония была отдельным видом искусства. И темноволосый сам это признавал, он полюбил над собой шутить, потому что это позволяло взглянуть на его ужасное положение с юмористической стороны. Прорвавшийся через почву апатии росток уже начинал достигать, кажется, небывалых высот. Горшенёв радовался, он искренне смеялся, и именно в этот миг ему стало хорошо и легко, как никогда. Пускай всё это временно, скоро его настигнет ломка, вернутся проблемы, но он будет уже не один. И ради такого человека, как светловолосый, действительно хотелось преодолеть любые сложности, лишь бы его не огорчать. Как-то внезапно всё случилось. В голову закралась мысль о том, что теперь делать? Каково им будет после всех этих признаний? А вдруг их отношения от этого испортятся? Если что-то изменится, если всё только усложнится, то они оба об этом пожалеют. И каково им будет с друзьями? Стоит ли им знать обо всём? Слишком много вопросов. Мише совершенно не хотелось сейчас себя грузить этим. Он видел перед собой Андрея. Смеющегося, потрёпанного после пьянки, но счастливого и успокоившегося. Это волшебный человек, способный на невероятные вещи. Человек, с которым точно не пропадёшь и не утонешь в собственном отчаянии. Как искорка от бенгальского огонька, яркая и светлая, способная одним своим видом поднять настроение. За стенкой послышались шаркающие шаги. Парни мгновенно встрепенулись и как один обернулись ко входу на кухню. Вскоре в нём показался Сашка. Лохматый, с прищуренными глазами и шаткой походкой. Почему-то этот товарищ любил появляться в самые интересные моменты. Такое чувство, что у него чуйка была на такое. — Заебали голосить, — проворчал парень, подходя к ребятам. Те нервно переглянулись. Интересно, он давно проснулся? И слышал ли он их разговор с самого начала? Горшок отошёл к холодильнику, уступая другу место у раковины. Не надо было особо задумываться, чтобы понять, что блондин стремился именно туда. Сейчас всех их будет мучить сушняк, так что раковина была незаменимой спасительницей. Была б возможность, ей стоило бы выдать медаль. Шура открыл кран, тот протестующие зафыркал, прежде чем выпустить струю воды. Вместо того, чтобы сразу начать пить, парень сунул голову под воду. Решил освежиться, наверное. Пока он фырчал и плескался, Горшенёв уставился на Андрея. Тот пожал плечами, как бы говоря, что уже нет смысла удивляться. Зависла напряжённая тишина, нарушаемая лишь странными звуками, которые издавал Балу. Что делать, ребята не знали. Продолжать разговор они бы вряд ли стали. Вести себя непринуждённо не получалось, они и так сдали себя этими переглядками. А ничего больше и не оставалось, кроме как молчать. Шура вдруг высунул голову из раковины. С платиновых волос на пол летели холодные капли, издавая характерный стук. Проведя по лицу рукой, чтобы избавиться от сырости, которая мешала открыть глаза, парень возмущённо уставился на ребят. Сначала смерил злобным взглядом одного, затем второго, а после всплеснул руками, закатив глаза. — Вы издеваетесь? Я что, зря себе башку сейчас стоял морозил? Я вам трёхминутную паузу для поцелуев дал, дебилы. Следом за этими словами в него полетел магнитик, который Миша ловко отцепил от холодильника. Какой-то старый, с рисунком моря, круглой формы. Сашка попытался его поймать, но злосчастный магнитик проскочил меж пальцев и свалился на пол. Парень засмеялся чуть охрипшим голосом. — Иди к своей малявке, — завуалированно послал его Горшенёв. Он обожал своего друга, причём совершенно искренне, и даже в моменты, когда можно было бы и разозлиться, он наоборот улыбался. Ну разве можно злиться на человека, который так радостно смеётся от собственных выходок? Андрей чуточку прижух, выглядел он немного нервно, но всё равно усмехался. Наверное, его всё-таки немного смущало поведение Шуры. Конечно, он с ним со школьной скамьи не дружил, поэтому и не совсем обвыкся пока.  — Он всё равно спит, тут веселее, — нагло отмахнулся Балу и с улыбкой Чеширского Кота уставился на Князева. Как будто добить его решил. Со стороны Горшка в Сашку прилетел второй магнит. — Сань, я тебя сейчас прибью, — прикрыв глаза и со вздохом усмехнувшись, произнёс светловолосый. На подзагорелой коже, кажется, чуть проступил румянец. Серьёзно, он смутился? — Тут смотреть нечего, мы сосаться не собирались. У темноволосого в голове что-то щёлкнуло. Его развеселило то, что Андрей так застеснялся от глупых выходок Шуры. Коротко засмеявшись, он, будто назло парню, рванул вперёд и поцеловал Князева. Сделал это коротко, без какой-то безумной страсти. Но всё-таки на несколько секунд успел почувствовать где-то в районе живота яркую вспышку, которая заставила испытать тянущее ощущение внизу позвоночника, пробежавшееся вверх до самой шеи и так врезавшееся в голову, что в глазах на время потемнело. Это было чудесно. В тот момент Миша понимал, что теперь может так делать без задней мысли. И не придётся потом мучиться, задаваясь вопросом о том, что же это было. Ведь всё стало понятно и просто, как осколок стекла. Как только Горшок отпрянул, стало слышно радостное улюлюканье Сашки. Эта белобрысая зараза ещё и хлопать ухитрялась. Странно, что он так спокойно, даже с энтузиазмом относился к происходящему. Хотя темноволосый в глубине души понимал, что Балунов просто безумно за него рад. Он ведь всегда хотел, чтобы Миша был счастлив. Не важно с кем и каким образом. Главное без наркотиков и самоуничтожения. *** Через некоторое время Андрей потребовал, чтобы Миша в срочном порядке перебирался к нему. Конечно, таскаться туда-сюда, ночевать то у одного, то у другого — это не особенно удобно. Да и в квартире темноволосого было в принципе невозможно жить, это он и сам прекрасно понимал. Вещей у него толком не было, проблем никаких возникнуть не должно. Кроме одной. Он продолжал периодически употреблять, потому что, оставаясь в одиночестве, не мог с этим справиться. А под чётким надзором светловолосого экстази, да и что угодно другое, будет ему недоступно. Конечно, он хотел бросить, безумно хотел, да только вот в таком случае Князеву придётся наблюдать его ломку. А это, откровенно говоря, процесс отвратительный, как бы его не пытались всячески романтизировать. Но то, чему суждено случиться — случается. Парень уже вторые сутки ночевал у Андрея, пока с той квартирой они ничего не порешали, но жить в ней светловолосый не позволял. И вторые сутки Горшок не глотал таблетки. В первый день Князев героически выдержал его взвинченное состояние, непонятные всплески раздражительности и недовольства. После того, как в ответ на предложение выпить чаю Миша обматерил его на чём свет стоит, парень улыбнулся, кивнул и сказал всего два слова: «Я понимаю». И эти слова подействовали, как ледяной душ. Темноволосый сразу притих. Если бы друг стал с ним препираться или просто промолчал бы, то он бы не прекратил злиться. Но два коротких правильных слова частично привели его в чувство. А вот на вторые сутки стало хуже. Истеричность в своём ярком проявлении почти сошла на нет. Было бы легче, если б можно было бухать, потому что алкоголь всё это приглушал. Но алкашки у Князева дома не было, да и он вряд ли позволил бы спасаться таким способом. Поэтому раздражительность всё-таки осталась, и иногда она проскакивала без всякой причины. Но к ней прибавились боли. Ноющие, как у старушек на погоду, только в несколько раз сильнее. И приходили они тоже периодами. Миша терпел. Он ещё не так глубоко забурился в зависимость, поэтому старался верить в то, что справится. Андрей не позволял ему унывать. Он постоянно находил ему занятия. Уезжая на учёбу, он давал кучу «срочных» поручений, лишь бы парень постоянно был занят и хоть как-то отвлекался от своих мучений. В одиночестве темноволосый точно бы скис и расклеился. И вот, когда наступила ночь, и они оба лежали рядышком на старом диване, Миша задумался. А сможет ли Князев всё это выдержать? Ведь нахождение рядом с таким человеком, как Горшок, дико истощает во всех аспектах. Это тяжело, мерзко и неприятно. Нужно иметь огромнейшую силу воли, чтобы всё вытерпеть. — Андро, — тихо позвал темноволосый, при этом продолжая нервно ёрзать из-за вновь накативших болей. — Ты спишь? Князев рядом зашуршал одеялом и повернулся к нему лицом. В темноте его черты казались расплывчатыми и туманными, он как будто вот-вот мог рассеяться и слиться с ночной мглой. Становилось даже не по себе, хотелось схватить его за руку, чтобы удержать и не позволить исчезнуть. — Чё такое? — спросил светловолосый, приглядываясь к другу. И если его взгляд выражал сочувствие, то не особо хотелось это видеть. — Ты знаешь, что скоро со мной будет? — поинтересовался Миша. Он пытался убедиться в том, что Андрей целиком и полностью осознаёт ответственность, которую на себя взвалил. Это хуже, чем завести ребёнка. Потому что дети, в общем-то, ничем, кроме шума, не мучают. А зависимый человек под боком — это страшное дело. Судя по шуршанию, Князев пожал плечами. Его дыхание было спокойным, оно заставляло и Горшенёва вторить себе, прекращая нервничать и возиться. Только вот совсем непонятно, почему парень был так расслаблен, будто ему не предстоит пережить настоящее испытание. — Ну, и что же с тобой будет? Удиви меня, — хмыкнул светловолосый. Интересно, а он действительно всё понимал, и просто не поддавался панике, или ни черта не соображал? — Что бы там не случилось, я тебя не оставлю. — Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, — невесело усмехнулся Горшок. Он не хотел, чтобы Андрей сейчас надавал ему обещаний, а потом мучился бы с ним только из-за этого. — Когда я по ночам буду носиться блевать, или чего похуже, ты останешься таким же спокойным? Вообще, это было ещё мягко сказано. Миша уже представлял себе заблёванные полы и себя, корчащегося над толчком в болезненных спазмах. И Князева, которому придётся убираться и держать его волосы, сидя рядом. Представлял свои бесконечные психозы, а может даже и истерики из-за того, что безумно хочется прекратить все эти боли и мучения. Свои метания по квартире, как по клетке, в состоянии паники и нервоза. Желчь, подступающую к глотке и начинающую вырываться в любую секунду. И вообще всю эту муть, всю гадость и мерзость предстоящего. Понятное дело, это дерьмо вообще не утешало, а только наоборот, но всё равно оно не шло из мыслей. Хоть убей. — Нет, — отвечал Андрей на его вопрос. — Я буду переживать. Я буду пиздец как переживать, а тебе будет ещё хуже. Но всю эту ебаторию мы выдержим вместе, а как иначе-то? Он отвечал честно. Это было понятно не только по голосу, но и по самим словам. Он не говорил клишированные фразочки, а-ля «всё будет хорошо и замечательно, никаких мучений, только бабочки-цветочки и счастливая жизнь». Он признавал, что будет хреново, но он всё же верил в то, что вдвоём они выдержат. И настолько он был в этом уверен, что и Горшенёв невольно перенимал его взгляды. А так действительно становилось хоть капельку, но легче. Миша верил Андрею. Ему нравилась его реалистичность, но вместе с тем и оптимистичность взглядов. Это всё так ловко гармонировало и переплеталось меж собой, что и сомнений не возникало, сразу становилось ясно, что действительность именно такова. А ещё в его убеждениях было не так страшно. Можно было зарыться в них, как страус прячет голову в песок, и потерять свои собственные мрачные размышления. Это было как магическое одеяло для детей. Ведь все в детстве верили в то, что если ночью как следует укрыться, то монстры тебя не тронут. Вот и тут получалось практически так же. — Ты только меня не слушай, если я буду психовать, — мурлыкнул себе под нос Миша, устраиваясь поближе к Андрею. *** Это было самое тяжёлое испытание из всех, которые могут пасть на плечи двадцатилетним ребятам. Ведь, в сущности, они были ещё пацанами, которым хотелось веселиться и гулять. Но Андрей принял на себя ответственность, которую смог бы вынести не каждый взрослый состоятельный человек. И это будет наглой ложью, если сказать, что он ничуть не пожалел об этом. Нет, он жалел, он сотни раз в моменты некоторого отчаяния жалел о том, что решился на такое. Но каждый раз после этого он убеждал себя в том, что ему ещё и не такое по силам. Помогали и Шура с Яшкой. Они иногда приходили. И если с Мишей всё было не так плохо, то Андрей их впускал. Темноволосый был похож на облезлого котёнка с улицы. С вялым, потерянным видом он иногда слонялся по квартире. Но Князев не позволял ему раскисать окончательно. Он таскал его в кино, на прогулки, по квартире играл с ним в догонялки (и чуток поддавался, потому что темноволосый был сильно ослаблен). Он выдумывал всякие творческие штуки, рисовал и даже как-то попытался потихоньку учить Горшка. Но тот сильно злился и расстраивался, когда у него не получалось. Поэтому в итоге оказалось, что темноволосый очень любил наблюдать за тем, как рисует сам Андрей. Как только парень это просёк, его рисунков стало становиться в разы больше. Нельзя сказать, что это было просто. Это было ужасно, иногда страсть как надоедало играть в няньку для нестабильного дитя. Но Князев не смел бросить парня. Любой другой бы на его месте давно послал бы всё к чёрту и, возможно, это было бы более правильным решением. Логично, что никому не хотелось бы терпеть всё происходившее. Но если б Андрей в один момент поступил так, он бы не сидел, спустя полтора года, рядом со счастливым, вылечившимся Мишей, а, скорее, стоял бы над могильной плитой. Его упрямство спасло темноволосого. И ему повезло так, как мало кому везёт, потому что его старания всё-таки были не напрасны. А в награду Князев получил лохматого, чуть располневшего Горшка без страшных синяков под глазами и со счастливой беззубой улыбкой. Говорят, что бывших наркоманов не бывает. Но если рядом с таким человеком есть тот, кто сумеет его правильно поддержать, то человек никогда не вернётся к былому образу жизни. Не бывает такого, чтобы всё оказалось абсолютно хорошо. Не существует идеала. В отношениях ребят тоже не было постоянного штиля. Они ругались, у них возникали разногласия, но это никогда не переходило за черту. В конце концов, они были счастливы, без всякой запары. Проживали обычную человеческую жизнь бок о бок и, кажется, больше ни о чём не жалели.