Кошмар

Два месяца. Два грëбанных месяца прошли с того момента, как силы медленно, но верно покидают Разумовского, по частичкам вытягивают всю человечность, заставляя чувствовать себя до такой степени отвратительно и ничтожно, что тошно становится. Перед глазами до сих пор стоит печать «Погиб». Одного удара хватило, чтобы по жизни пошла трещина, но она всё бьёт и бьёт, впивается в кожу, не даёт даже вздохнуть толком. Он совершенно потерян и опустошён, не замечает как двигается время. Дни слились в один бесконечный поток боли и одиночества. Большую часть времени Сергея просто держат в палате. Разумовский сидит на кровати и смотрит в никуда, погружённый в воспоминания, которые известны только ему. Но его одиночество иногда прерывал доктор Рубинштейн и его эксперименты. Тогда для Сергея начинался настоящий ад, даже одинокая палата не сравнится с тем, что он испытывал во время издевательств Рубинштейна. Одним из самых запоминающихся экспериментов была шоковая терапия, несмотря на то, что его пичкали каким-то наркотиком, Серёжа хорошо запомнил ощущения, которые он испытывал тогда. Наверное, он никогда забудет, как ощущается сотня вольт, проходящая через голову. Раз за разом. Разумовский кричит, потому что это всё, что ему остаётся. Но даже крик, заглушающийся стуком будто закипающей крови в висках, звучит так, словно он где-то далеко. За окном, в километрах от этого проклятого места. А в остатках расколовшейся души только одно: Сергей желает провалиться под землю, раствориться в воздухе, просто исчезнуть. Умереть, лишь бы больше не чувствовать себя подопытной крысой, с которой делают всё, что вздумается. Лишь бы это закончилось. Но никому не интересны его желания, нет. Интересен только он. И тот, кто живёт в нём. Часто Сергею помогали наркотики, которые в начале заставляли его принимать. После недели насильственного применения, он перестал сопротивляться. Ни одна попытка разбудить Птицу не увенчалась успехом. Будучи уверенными, что сам Разумовский этому виной, его били. Сильно и не один раз, без единого слова. А Сергей просто лежал на полу, хватаясь дрожащими руками за голову, в бессмысленных попытках скрыться от ударов и отчаянно пытаясь понять, что же он сделал не так. Опять. На этот раз, комната, в которую привели Сергея была совершенно не похожа на другие, в которых он бывал. Она пуста, лишь в середине есть небольшое углубление с бортиками, выложенное светлой плиткой. От обилия белизны уже резало глаза, но от неё никуда не денешься. Как и от Рубинштейна, придумавшего ещё один изощрённый способ для... а для чего? Для чего это всё? Разумовский не понимал и уже давно перестал пытаться понять. Перед взором мелькали люди, комнаты, но они не удостаивались никаким вниманием. А потом начали расплываться и дрожать, стало ещё тише, было слышно только гул голосов. Учащённый пульс, отдающийся противным, звенящим скрежетом в ушах, давление на груди и катастрофическая нехватка воздуха. Разумовский распахивает красные глаза, залитые водой и дёргается, пытаясь сделать хотя бы глоток кислорода. Беззвучно разевает рот в немом крике о помощи, но лишь трёклятая вода попадает в горло. Он изо всех сил старается всплыть, мечется, бьётся о зеркальную поверхность, но плотно прижатые к телу руки не дают сделать спасительного движения. И только когда он коснулся спиной дна, смотря на свет наверху, только когда он подумал, что, наконец, это всё закончится, только когда закрыл глаза, прощаясь со всем, его грубо вытащили из воды, вызывая ужасный кашель. И голос, полный садистского веселья, шептал: — Ты потерял всё, что у тебя было по нелепой случайности, вышедшей боком. И продолжаешь терять сейчас, даже не пытаясь сопротивляться. Кто ты теперь, Разумовский? Кому ты нужен? — Рубинштейн поднял голову Разумовского и приблизился к ней, криво улыбаясь. — Никому. Рубинштейн неоднократно топил Сергея и в виде короткого перерыва давал ему набрать воздуха. Он уже смирился с тем, что перед ним не доктор, а садист, ведь это не имело никакого смысла. Когда Сергей приходит в себя, он осознаёт, что, наконец-то, находится в своей одинокой палате. К огромному несчастью Разумовского, его привязали к кровати. Такое уже было по примерному подсчёту Сергея неделю назад, тогда к нему пришли с новой дозой наркотиков и после приёма в очередной раз избили. Было в несколько раз больнее чем обычно, потому что он не мог даже руками закрыть голову и просто лежал, стараясь молчать, но стоны боли Сергей всë-таки скрыть не мог. «Может, это и к счастью, может, я наконец-то, смогу сдохнуть», — едва шевеля губами, тихо шепчет в пустоту Разумовский, не слыша собственного голоса. Сергей закрывает глаза и пробует поспать, но слишком много мыслей и образов являются ему в голову точно незваные гости, что мешает придти в себя и уснуть хоть и тревожным, но сном. Он пытается отвлечь себя от одной навязчивой мысли, которая витает где-то в самом дальнем уголке помутнившегося сознания, не позволяет за себя ухватиться. Которая до сих пор сводит с ума. Сводит с ума своей своей невыполнимостью. Ему так хочется сбежать. Любым способом, куда угодно. Во что бы то ни стало. Но как, если даже пальцем пошевелить стоит огромных усилий? Он измотан и окончательно сломлен. Свобода так близко, словно рукой подать, но так далеко, и это давит. Огромным грузом придавливает к жёсткой кровати. Уже удивиться своей чудом сохранившейся способности соображать что-то элементарное Сергей не может. И даже желанная свобода стоит в тени всё крутящемуся осознанию. Он убил тех людей, только он. Потому что Олег мёртв. Самый близкий ему человек мёртв. У него действительно ничего не осталось. И всё же веки тяжелеют, глаза закрываются, и Сергей проваливается в сон. Как обычно непонятный, несвязанный. Словно бы явился Птица, но не похожий на самого себя. Через сон он слышит возню в коридоре, но не придаёт особого значения. Просто всё равно. А кто-то всё возится и возится, будто специально не оставляя возможности вновь заснуть. Но вдруг Разумовского посещает предположение: неужели его наконец решили добить? Он готов даже собрать все остатки себя и порадоваться, если это произойдёт. Только дверь начинает открываться, как Сергей, точно не замечая этого, озвучивает то, что постоянно крутится в его голове: — Это бесконечный кошмар. И он никогда не закончится. — Он закончится прямо сейчас. И Разумовский вздрагивает. В запястья резко впиваются толстые верёвки, успевшие натереть кожу. Это был слишком знакомый и родной голос, который он не слышал около трёх лет. Сердце стучит с бешеной скоростью, иные звуки притупляются. Слышит только короткую фразу, ощущая ужасно противоречивые чувства. Олег перестал появлятся с того самого момента, как Гром передал ему документы. А настоящий он мёртв. Уже год как. И что делать, кроме как не смеяться от безысходности, когда ты даже себе уже не можешь верить? А уголёк надежды мелькнул ярко-красным, что делало только хуже. Это ведь всё не по-настоящему. — Ты не можешь быть Олегом, он умер. — Я жив и вернулся за тобой, — Олег в два широких шага приближается к Сергею, тот только попытается согнуть ноги в коленях, в надежде стать как можно меньше. — Мы уйдём отсюда прямо сейчас. Волков достаёт из кармана нож, чтобы освободить Сергея, но тот резко дёргается, намереваясь оттолкнуть, прогнать, заставить испариться в воздухе, как это случилось тогда. — Прошу, успокойся. Дай мне тебя развязать. Я правда настоящий, — Олег аккуратно касается чужой ладони, уверяя, что он действительно здесь, хочет помочь. Что он не галлюцинация. Сергей перестаёт отчаянно вырываться, сосредоточившись на странном тепле, которое легло на руку, обволакивая, забирая холод, будто перенимая на себя бесчисленные дни страха, боли и одиночества, лишь бы стало легче. Неужели действительно всё взаправду? Слышится тихий звук рвущихся под лезвием верёвок, запястья более ничто не сковывает. Едва Олег успевает открыть рот, чтобы что-то сказать, как неожиданный удар приходится прямо в челюсть. Разумовский тяжело дышит, стоя напротив давнего друга, совершенно не понимая, откуда взялись силы на хиловатый удар, да и понять не пытается. — Где ты был всё это время?! — Сергей держит Олега за грудки, цепляется, лишь бы тот не пропал снова. Из глаз вдруг хлынул поток слёз, голос дрожал. — ГДЕ ТЫ БЫЛ, Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ? — У меня были проблемы, я не мог придти, — отвечает Волков, чувствуя, как сердце сжимается при взгляде на Разумовского. Всё отдал бы, чтоб не видеть его таким. — Это же не оправдание! — хватка ослабевает, Сергей утыкается в чужое плечо, а потом без сил оседает на пол, даже не пытаясь сдерживать слёзы, и зарывается трясущимися пальцами в потускневшие рыжие волосы. А Олег опускается на колени напротив Разумовского и смотрит на него, не мигая. Слишком сильно побледнел и исхудал Сергей за эти два месяца ада, это впивалось острыми когтями, сметало всё на своём пути, разрывало на кусочки. Он всегда был эмоциональнее, и именно Олегу приходилось оставлять все свои эмоции за закрытой дверью. Должен быть хладнокровным, даже сейчас. Просто сидит, смотрит на человека, которого не видел несколько лет и молчит, не думая вымаливать прощение. Серёже нужны не его извинения. Они ничем не помогут и ничего не исправят. Олег обхватывает его за плечи и притягивает к себе. Сергей распахивает глаза, смутно понимая, что слёзы вновь катятся по щекам. Из последних сил он вновь бьёт Олега в грудь и сразу прижимается к нему как можно ближе, впервые за долгое время чувствуя некую защищённость. — Не могу поверить. Ты живой. И ты... — Разумовский не решается договорить, будто одно лишнее слово и всё вернётся обратно, будто он проснётся, и рядом никого не будет. — Я здесь. И больше не уйду, — Волков щекой касается его головы, поглаживает худую спину. Он сделает всё, чтобы эти дни остались где-то далеко, исчезли из памяти. Обязательно расскажет всё, что произошло, но сначала нужно выбраться от сюда. — Сможешь идти? — Олег осторожно отстраняет от себя Сергея и смотрит ему в глаза. — Да, но... — Но — что? В глазах Разумовского можно увидеть только страх. Страх, что уйти он не сможет, его не выпустят. И мучения продолжатся. Было бы вдвое, нет, втрое хуже после этой встречи, стоило лишь понадеяться на то, что что-то может измениться. — Он не сможет, — Олег позволяет себе улыбнуться. — Я об этом позаботился, он не посмеет тебя тронуть. Никогда в этой жизни. Клянусь, — Волков берёт руку Разумовского в свою и мягко сжимает её. Вряд ли ему стоит знать, что Волков, перед тем как появиться в палате, заглянул к Рубинштейну и узнал, что здесь происходило два месяца. Повезёт, если «доктор» вообще на ноги встанет. — Тогда пойдём отсюда. Быстрее, умоляю. Сергей, поддерживаемый Олегом, с трудом поднимается с холодного кафеля, последний перекидывает его руку через шею, обещая помочь в случае чего, и они оба направляются по длинному коридору, слыша только гулкие шаги негромкое дыхание друг друга. — Если что и понести сможешь, не помрëшь, — устало язвит Серёжа и уголок его рта на мгновенье приподнимается. Олег издаёт короткий смешок и немного ускоряется, желая как можно скорее покинуть это место. Просит сказать, если вдруг станет плохо и получает в ответ лишь кивок. Они чуть ли не бегут, с твёрдым намерением скрыться от отвратительных воспоминаний, даже само здание наводит ужас. Что уж говорить о том, что происходит внутри. В подтверждение этому ноги Сергея подкашиваются, он ослабевает. Хочет уведомить об этом, но его опережают: — Всё в порядке, мы почти у выхода. Я тебя никогда не отпущу. Это последнее, что он слышит перед тем как отключиться. Сергей резко распахивает глаза и вскакивает, дёргается, испуганно оглядываясь по сторонам и с удивлением не находит до тошноты противных белых стен, одинокого стула в центре комнаты, наконец, кровать была совершенно не той, на которой его оставили ночью. — Рановато ты поднялся. Разумовский оборачивается и в поле зрения попадает сонный Олег. Он говорит что-то про безопасность, что всё теперь будет хорошо, но Сергей почти не слышит. — Так это действительно не сон? — шепчет он под нос скорее для себя, нежели для кого-то ещё. Хочет убедиться. Солнце светит прямо в окно, и светлые шторы не спасают от ярких лучей. Он вновь быстро пробегает взглядом по комнате и, не видя в ней ничего необычного, останавливается на Олеге. — И ты... — И я, — Олег понимает, что уснуть уже не получится, поэтому тоже садится на кровати и протягивает руку, предлагая обнять, на что Сергей неуверенно соглашается и тут же оказывается в нежных объятиях, продолжая молча смотреть на такое родное лицо, чувствуя такое долгожданное спокойствие. Не находя слов, он улыбается. Широко и счастливо, чем вызывает лёгкое удивление со стороны Олега. — Ты не представляешь как я рад снова увидеть твою улыбку. — А я до сих пор не могу поверить, что ты здесь, — и ему действительно трудно. Всё снова изменилось за одну ночь, и ощущение, что не может быть всё так просто, так и не хочет покинуть. — Хочешь, я помогу тебе убедиться в этом? — Олег обхватывает лицо Сергея ладонями, легко притягивает к себе и нежно целует в уголок губ, чувствуя тяжесть рук на своей шее. Волков отстраняется и мягко тянет за плечо, возвращая в постель, и снова прижимает к себе. Нет, он точно никуда его не отпустит.