ID работы: 10775343

on a knife edge

Смешанная
NC-17
В процессе
207
автор
Размер:
планируется Макси, написано 54 страницы, 2 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
207 Нравится 27 Отзывы 16 В сборник Скачать

чайная ложка соли

Настройки текста
Примечания:
      Мунбёль не может вспомнить сколько лет прошло с тех пор, как она в последний раз ходила по больничным коридорам. Но эти запахи, кажется, невозможно забыть. Они въелись в память. И вызывал этот аромат вовсе не надежду на что-то хорошее, всё совсем наоборот. Запах антисептика в воздухе зловеще намекал на неизбежную смерть, на болезненную потерю, на неисправимую безнадёгу.       Писк приборов, торопливые шаги, скрип колёсиков медицинских каталок… От этого всего голова кругом.       Мунбёль в оцепенении стоит посреди холла, нервно сжимая в руках телефон с разбитым экраном. Её взгляд сфокусирован на трещинах на зеленоватом полу. Врач что-то объясняет ей равномерным тоном, задаёт вопросы, но вместо неё отвечают другие. Мунбёль даже не понимает сколько времени просто с момента телефонного звонка, который сообщил ей о самом страшном, что только могло случиться с её старшей сестрой.       Чжи Вон.       Чжи Вон больше нет.       Слёзы жгли её глаза, когда врач ещё раз повторил, словно издевательски убеждаясь дошло ли сказанное до Мунбёль, что её сестра погибла в аварии. Она была готова накричать на него, но лишь сжала кулаки и опустила голову. Крики точно не вернут Чжи Вон.       Больше шести лет Мунбёль не разговаривала с Чжи Вон. Причина была весомой. У них были свои мотивы не звонить друг другу. Но сейчас всё это ощущается таким несущественным пустяком, особенно учитывая, что Мунбёль ещё только утром говорила с ней. Слышала её тихий смех, стариковские шуточки и ощутила желание поговорить впервые за эти годы. В последний их разговор сестра с племянником были в двух часах езды от Сеула. Но они так и не поговорили. Мунбёль столько всего не сказала своей сестре. Теперь она лишилась возможности с ней попрощаться.       — Шеф, может вам что-то принести?       Мунбёль вяло подняла голову на невысокую девушку, которую только недавно приняла в штаб ресторана. В голове всё так запутано.       — Ты… Тебе нужно уйти. На работу скоро. Иди, — хмурясь, с трудом отвечает Мунбёль. Она даже не знает который час, но это вовсе не мешает пониманию того, что новенькой здесь точно не место.       — Но шеф…       — Шин Юна! — женщина резко поворачивается к девушке и сжимает губы в тонкую полоску. — Это личное. Домой. Иди… домой, Юна, — в конце Мунбёль чуть смягчилась, осознавая, что девушка искренне переживает за неё.       — Милая, не беспокойся. Я останусь тут, — чья-то смуглая рука оглаживает плечо Шин Юны и заботливо просит её выполнить приказ шефа.       — Тебе тоже лучше уйти, — бормочет Мунбёль в ответ Соле.       — Глупости не говори, — отвечает она и мягко улыбается.       Сола провожает Шин, пока Мунбёль отвлекла медсестра с подписанием каких-то документов. Буквы плыли перед глазами, она не понимала за что именно расписывается, но одно имя взбудоражило её до кончиков волос.       Рики!       — А что с Рики? — испуганно спрашивает Мунбёль у медсестры.       — В палате тринадцать ноль четыре, — ровно отвечает та и забирает подписанные документы с ручкой.       Мунбёль потёрла покрасневшие от слёз глаза и осмотрелась по сторонам.       К ней ровным, быстрым шагом подошла Сола. Женщина поймала её испуганный взгляд. Только сейчас Мунбёль смогла толком рассмотреть администратора нового ресторана. Она была в тёмно-синем платье, светло-русые волосы струились по её плечам. В руках Сола держала два пластиковых стаканчика, один протянула Мунбёль.       — Что случилось?       — Рики, — робко ответила Мунбёль. Ей катастрофически было тяжело дышать, что уж говорить об общении. Кажется, все мысли закончились на просьбе уйти для Шин Юны.       Мунбёль ощущается себя последней мразью. Мало того, что с сестрой не общалась столько лет, ещё и забыла о своём племяннике, который был с ней в машине. Кто она после этого?       Ей хочется упасть на колени и проклинать этот мир. В нём нет никакой справедливости.       Проходящий мимо доктор, погружённый в разговор с медсестрой, толкнул Мунбёль в спину. Она покачнулась и наклонилась в сторону, но её тут же подхватили руки Солы. Сохранить равновесие удалось.       Сола, не удержавшись, привлекла шеф-повара к себе, обняла её одной рукой и поглаживала по волосам, пытаясь успокоить. Получалось плохо, к тому же, Мунбёль слабо пыталась избавиться от навязчивой поддержки. Ей было непривычно проявлять свои чувства при ком-то. Тем более, если этот кто-то в какой-то степени соперник по работе. Но Сола не из тех, кто бросит другого в тяжёлой ситуации. Кем бы он не приходился ей.       — Рики это твой… племянник? — под нос пробормотала себе Сола, но всё же достаточно громко, чтобы Мунбёль её услышала.       — Палата тринадцать ноль четыре.       — Тогда нам в тот коридор, тут недалеко.       Администратор мягко повернула шеф-повара в нужную сторону и, придерживая её за талию, повела к палате. Губы женщины изогнулись в едва заметной улыбке сожаления. Мунбёль растерянно заглядывала в окна палат, пытаясь рассмотреть лица изувеченных людей, которые покоились на высоких металлических кроватях в затемнённых комнатах. Каждый шаг давался с трудом. На свинцовых ногах она едва дошла до нужной палаты и остановилась напротив неё.       — Я могу с тобой зайти, — заботливо предложила Сола, склонилась и сжала руку Мунбёль. Вблизи шеф-повар рассмотрела, что у неё глаза были красивые. Тёмно-карие, почти чёрного оттенка. — Хочешь?       — Я не знаю как мне… сказать… ему…       — Он же твой племянник, — повторила Сола. — Иногда слова излишни. Ты ему нужна сейчас.       Мунбель вновь ощутила как горло саднит, а в глазах накапливаются слёзы. Она отвела лицо в сторону. По её залитым слабым румянцем щёкам потекли тоненькие ручейки, которые шеф-повар резко стёрла рукавом.       — Я не видела его шесть лет. Ему не я нужна, — кивает в подтверждение своих слов Мунбёль и хмурится. — Ему мать нужна. — Женщина прижимает ладонь ко рту, поддавляя нахлынувшую истерику. — И мне нужна Чжи Вон…       — Я понимаю. — Губы Солы едва заметно подрагивали. — Понимаю, Мунбёль, понимаю, — администратор аккуратно поправила волосы шеф-повара и быстро проморгалась, стараясь не допустить непрошенные слёзы. — Но он сейчас один. И наверняка напуган. Сколько ему?       Мунбёль вздохнула и провёл пальцами сквозь волосы, которые следовало давно подстричь, собираясь с мыслями:       — Кажется… Кхм. Кажется, тринадцать. Или двенадцать. Не могу вспомнить.       Она смотрела на закрытую дверь, когда Сола снова заговорила.       — Ты ему нужна, Мунбёль.       — Когда-то мы с Чжи Вон были как подруги, — едва слышно сказала она. — Настоящие подруги. Хотя она и была старше на десять лет. А теперь… Где, чёрт возьми, справедливость? Доктор сказал, водитель сбежал с места происшествия. Оставил машину и сбежал. А она…       — Умерла.       — Она умерла от повреждения внутренних органов за несколько минут до приезда скорой. На глазах у Рики. Как… Скажи мне, — Мунбёль вцепилась в руки Солы. — Скажи, как можно быть такой сволочью?!       Мунбёль сжимала кисти Солы, а сама вспоминала, как держала сестру за всё ещё тёплую руку, как та давала ей уроки вождения, как улыбалась, когда сжимала маленького Ни-Ки, завёрнутого в мягкий свёрток.       — Шансов у неё не было.       Слова женщины обезоружили Мунбёль. У неё ослабли колени, и она против воли присела на пол возле двери. Сильно пересохло в горле, она с трудом сглотнула:       — Я даже не знаю как себя вести с детьми. Это Чжи Вон всегда мечтала о семье, о материнстве, о… Я ничего о нём не знаю. Вдруг он не захочет жить теперь со мной?       — Эй, не думай так, — возмутилась Сола. — Если что, я помогу. Уверена, ты зря сейчас боишься заговорить с ним.       Мунбёль сомневается. Но она не хочет даже допускать вариант отдать племянника в приют. Кроме неё, у него никого нет. И ей стоит хотя бы попробовать — в этом права Сола. Но Мунбёль хочется сорваться с места, выйти отсюда, выпить виски и…       Что Рики знает о Мунбёль? Говорила ли Чжи Вон о своей младшей сестре? Вряд ли. После той ссоры… Между ними была крепкая стена отчуждения, тщательно выстроенная крепкими кирпичами за эти шесть лет. Звонок сестры шокировал, как и предложение обсудить всё.       В ту последнюю ночь Мунбёль кричала, что не желает иметь никаких дел с Чжи Вон и требовала удалить свой номер из телефона навсегда. Да, сестры пересеклись на похоронах матери. Но ни одна так и не смогла поступиться своей гордостью, чтобы заговорить первой. А на похоронах отца они были слишком расстроенными, чтобы разговаривать. Несколько лет Мунбёль брала в руки телефон по праздникам, удерживая себя от срыва набрать номер Чжи Вон и услышать её звонкий голос. Иногда она получала поздравительные открытки, но без обратного адреса. Оставляла их без ответа, хотя и догадывалась по почерку от кого они.       Она сжала руками виски. Господи, ну почему Мунбёль не смогла подавить в себе эту вредную гордость, приехать в Пучхон, разыскать сестру и просто поговорить. Поговорить. Мунбёль так хочется поговорить с Чжи Вон.       Но Чжи Вон больше нет. Есть лишь Мунбёль. И Ни-Ки, который тоже способен понять как же это тяжело терять близкого человека. Если и есть шанс исправить всё, то Мунбёль отчётливо понимает в чём именно он заключается.       Прояснив мысли и откашлявшись, она поднялась:       — Мне лучше… Нам лучше наедине поговорить.       — Конечно, — Сола пытливо посмотрела в её глаза. — Я буду здесь, хорошо? Если что-нибудь потребуется, ты только позови.       Мунбёль повернулась к двери, но мельком взглянула на администратора.       — Спасибо. Спасибо, Сола.       Шеф-повар заходит в палату и останавливается около открытой двери, пристально вглядываясь в лицо пациента. В палате очень светло, и ей хорошо видно племянника. Кровать приподнята, и он полулежит-полусидит, опираясь на белые подушки. Глаза его прикрыты, забинтованные тонкие руки вытянуты вдоль тела. Над бровью прикреплён пластырь.       Парень пошевелился, и Мунбёль обратила внимание на пушистые ресницы, касающиеся пухлых щёк. Медленно выпрямившись, она решительно вздёрнула подбородок. Племянник начал ёрзать и подёргиваться. С одной стороны, сердце женщины сжалось от скорби и жалости, с другой — ей хотелось сбежать. Даже сейчас она не представляет себя в роли матери. Как ей быть, если Рики заплачет. Как успокоить детский плач?       Но Мунбёль прикусила нижнюю губу и продолжала смотреть на племянника покрасневшими глазами.       Она не может отделаться от сравнений. Рики так похож на Чжи Вон. И она этому рада. Отец-японец у мальчишки был тем ещё… Мунбёль замечает такие же, как у сестры, правильные черты лица, смугловатый оттенок кожи, хитрые глазки… И эти глаза, такого же родного глубокого эбонитового оттенка, пристально изучают её.       Он проснулся. Неловко.       — Рики, — голос дрогнул. Мунбёль замолчала, не зная с чего именно ей начать разговор.       Мунбёль не подозревала, что племянник ждал её. Хоть дверь в палату и была закрыта, он проснулся от негромких разговоров в коридоре. Рики пытался прислушаться. Один голос был женский, другой, несомненно, знакомый — его тётя, с которой утром по телефону говорила мама. Рики пробовал разобрать слова. Безуспешно. Когда же щёлкнул замок, а дверь слегка приоткрылась, он притворился спящим. Почему-то решил, что так будет лучше.       Их глаза встретились. И вдруг голова у Мунбёль закружилась. Шесть лет. Помнит ли Рики её? Она с трудом узнала в нём того озорного мальчика, который почти без перерыва танцевал в гостиной. По телу Ни-Ки пробежала дрожь. Между его матерью и сестрой есть слабое сходство, но он уже видит главное отличие. Парень не может знать наверняка, но понять эмоции тётушки сложно. На её ровном лице без морщин вообще не отражалось никакое переживание. Мама же всегда была открытой книгой.       — Ни-Ки, — ответил парень и шмыгнул. — Я привык к этому прозвищу. Общались бы чаще, вы бы тоже знали, Мунбёль.       Такое пояснение холодным лезвием проткнуло сердце Мунбёль. Да, она не была идеальной родственницей. Особенно учитывая их размолвку с сестрой длинною в шесть лет. Но сейчас, в этот жестокий день, слова племянника убивают её. Не физически. Морально. От этого дышать сложно.       Но есть в этом и заслуженная обида.       И, несмотря на отчуждённость, Ни-Ки почувствовал какое-то облегчение. Он не знает тётю лично, лишь по рассказам матери. Теперь же у него нет другого варианта, кроме как познакомиться с ней получше.       — Извините, — смягчил свой тон парень, всё ещё обдумывая стоит ли ему давать шанс тётушке.       Мунбёль заметно расслабила напряжённые плечи.       Она сделала нерешительный шаг вперёд. Тётя выглядела достаточно холодной и по понятной причине взволнованной, но что бы она ему сейчас ни сказала, он не намерен открывать себя перед незнакомкой. Ещё не готов. Он её не знает, да и она его тоже. Они чужие.       Неожиданно по щеке Мунбёль покатилась слеза; её карие, как спелая вишня, глаза смотрели на Ни-Ки сочувственно и решительно.       — Я не… Чжи Вон не… — женщина отвела взгляд и спешно бормотала, будто желая объясниться.       — Мама хотела, чтобы мы встретились. Поздравили вас с юбилеем, — перебив, сухо сообщил парень.       — Мне так жаль, — донёсся до него свистящий шёпот Мунбёль.       Ни-Ки прорычал в ответ:       — Мне тоже жаль.       Женщина поморщилась, а парень откинулся на подушку. Ему очень хотелось остаться вновь наедине. Но он сам понимает, что это плохой выбор. На его глазах мама сделала свой последний выдох. И даже тогда её глаза были полны заботы и беспокойства о нём, а на лице с парой милых морщин застыла напряжённая улыбка. Сейчас же Ни-Ки досадует на то, что его тётя выражает совсем не те эмоции, и даже их демонстрирует слабо, зажато. Неужели ей сложно быть искренней с ним? Или только ему хочется кричать, рыдать навзрыд и судорожно требовать от полиции поимки того водителя?!       Волнуясь, Мунбёль прикоснулась к повязке на руке племянника и неуверенно улыбнулась:       — Мне правда жаль.       Тёмные брови Ни-Ки сошлись у переносицы, он медленно переспросил:       — Правда?       Она попробовала объяснить:       — Я… я не могла простить то, что произошло. Не могла забыть. Чжи Вон была моей сестрой и… Всем свойственно ошибаться.       — Ошибаться? О чём вы?       Парень гневно приоткрыл рот. Он видел как тяжело давалось говорить женщине, но не мог понять о чём говорит тётя и тем более не был готов мириться с её попыткой сделать во всём виноватой его мать.       — Это вы не писали, не звонили и не приезжали к нам. Мама пыталась с вами поговорить. А вы только в этот раз ответили на её звонок.       — Знаю. И это моя ошибка. Но и твоя мать причинила мне боль.       Мунбёль попыталась взять Ни-Ки за руку, но он отвёл её в сторону. Пальцы у тёти были длинные и тонкие, а кисть изящная и ловкая.       — Я попытаюсь загладить вину. — Она пристально и намеренно смотрела в его глаза.       Тряхнув головой, он пожал плечами:       — Извините. Но уже поздно. Лучше бы вы и дальше игнорировали мамины звонки.       Скорее всего, Ни-Ки был чрезмерно строг к Мунбёль, но ему было тяжело даже понять что такого могло произойти между ней и его мамой. У него нет ни старших, ни младших брата или сестры. Однако, есть ли действительно веская причина отказаться от своей семьи?! Мама всегда умалчивала о причине ссоры между ней и Мунбёль. Но какой бы она не была. Шесть лет эта женщина даже не пыталась дать маме шанс на примирение. А теперь… Теперь мамы нет. Есть только Мунбёль, которая трясётся вся, как беззащитный мышонок в лапах голодного кота. Лишь бы не зарыдала. Ни-Ки понятия не имеет, как её утешать.       Сейчас, в тишине палаты, Ни-Ки, склонив голову, внимательно рассматривал тётушку, как будто не был уверен, что из этой вынужденной опеки выйдет хоть что-то путное. Он даже не мог представить, что ему придётся жить с кем-то теперь. А ещё пару недель назад парень шутил, поедая мамину стряпню, что будет рад поскорее съехать в общежитие и начать самостоятельную жизнь. Хочется повернуть время вспять, уговорить мать не ехать в Сеул и крепко-крепко прижать её к себе. Уткнуться носом в её затылок, благо его метр восемьдесят и её метр пятьдесят это позволяли, и вдохнуть такой любимый запах шампуня с персиком.       Мунбёль не выдержала:       — Рики… Ни-Ки, нам нужно поговорить.       Женщина говорила мягко, неуверенно и держалась так настороженно, словно ожидала от парня подвоха. Ни-Ки, хмыкнув, спустил ноги на пол, чтобы она могла сесть рядом.       — Вернись в кровать, — распорядилась она. — Вдруг тебе нельзя двигаться.       — Мунбёль, со мной все в порядке.       Тётя, скорчив от недовольства лицо, всё же отодвинула покрывало в сторону и присела на край кровати. На лоб ей упала прядь волос, делая и без того растрёпанную причёску ещё более неряшливой.       — Что ты помнишь?       Ни-Ки оглядел свои перебинтованные руки:       — Столкновение не помню. Я, видимо, отключился от удара. Открыл глаза, всё вверх-ногами, мама… Она хрипела, успокаивала, пока какой-то мужчина пытался вытащить меня из машины.       От воспроизведения в памяти аварии становилось дурно. Его лицо обдаёт холодом, и он трёт заслезившиеся глаза. Мунбёль лёгонько прикоснулась к плечу, но Ни-Ки отпрянул от её прикосновений.       — Помню приезд в больницу. Встречу с доктором. Осмотр… и всякие тесты. Мне сделали томографию. Врач сказал, что раны грязные, но нет ни переломов, ни серьёзных травм. Одним словом, повезло, ущерб минимальный. — Парень криво усмехнулся. Повезло. Звучит как шутка судьбы. — Так что, можете не беспокоиться обо мне, Мунбёль.       На широком лбу Мунбёль пульсировала жилка. Она вспомнила, что когда-то ей говорили: из черепно-мозговых травм самые опасные те, которые выглядят безобидно. Ей было по-настоящему страшно за племянника. Мунбёль пыталась подавить панику, но для себя сделала пометочку переспросить врача касаемо состояния Ни-Ки.       — Ты в порядке? Не физическом, я имею в виду. Ты можешь поговорить со мной. Если хочешь.       — Я в полном порядке, — бегло ответил Ни-Ки. — Мне уж точно получше, чем маме.       У парня блеснули глаза. Мунбёль явно уловила сердитый сарказм в его тоне, однако допытываться не стала. Не в её характере лезть человеку в душу. Она будет рядом, сейчас же это особенно важно для Рики, но душить своей опекой и навязываться с вопросами не будет. Мунбёль знает, что ему плохо. Ей тоже. Поэтому, вместо пустых, ненужных слов, чтобы успокоить парнишку, она просто подсела поближе и бережно притянула к себе.       Мунбёль прижала Ни-Ки к себе крепко-крепко, нежно поцеловала рядом с пластырем на лбу и тихо нашёптывала на ухо, что позаботится о нём. Он приподнял брови и спросил:       — А вы готовы стать моим опекуном?       — Нет, — честно ответила тётя. — Но я сделаю всё, что от меня потребуется.       — Всё?       Ни-Ки слышал как учащённо бьётся её сердце и ощущал как дрожат руки. Он понимал всё. Возможно, даже больше, чем нужно было в этих сложившихся обстоятельствах.       Женщина подавила вздох. Неужели племянник будет испытывать её на прочность? Подобная мысль уже мучала её сегодня, ещё когда она в машине Солы ехала в больницу.       — Чего ты хочешь?       После долгожданного вопроса Ни-Ки слегка отодвигается от Мунбёль и долго смотрит на неё — губы сосредоточенно поджаты, очаровательно большие глаза блестят, на щёках ещё видны следы от дорожек слёз. Она совсем не похожа на его мать. Но, может, это не так ужасно?       Племянник плохо помнит тётю. Лишь по фотографиям в альбомах узнаёт черты. Но на тех снимках Мунбёль было либо, как ему сейчас, всего пятнадцать, либо чуть за двадцать. Сейчас же тёте тридцать и выглядит она куда более солидно, чем тогда. Вместо ярко-блондинистых хвостиков по бокам у неё теперь тёмные ровные волосы до лопаток. Джинсовый прикид и футболку с забавными рисунками сменила на голубую льняную рубашку и чёрные брюки. Хотя, о чём может идти речь, ей же нужно соответствовать своей должности шеф-повара известного ресторана. Ни-Ки представлял её примерно такой: строгой, официозной, неразговорчивой.       Ни-Ки прочистил горло. Он всегда покашливал, если волновался.       — Не люблю больницы. Вы можете забрать меня отсюда?       Мунбёль понимающе улыбнулась. В её глазах появилось такое знакомое тепло — уютный, чувственный блеск. Кажется, эта мягкость во взгляде семейная черта. Схожее Ни-Ки видел и в глазах матери. Это невольно вызвало симпатию у него к своей тёте.       Женщина, нехотя, покинула палату. А уже через пятнадцать минут Рики выписывали из больницы с разрешением врача, и они втроём, вместе с довольно приятной знакомой тёти, уселись на бледно-голубой диван в ожидании медсестры с личными вещами парня. Мунбёль грызла ногти, Сола щёлкала пальцами, а Ни-Ки нервно дёргал ногами, нетерпеливо отсчитывая в уме минуты по настенным часам.       — Тебе правда не сложно… — вкрадчиво спросила уже в который раз Мунбёль, поворачивая голову в сторону Солы.       — Вовсе нет. Я уже отпросилась у Минхо, сослалась на семейные неприятности. Так что, могу побыть вашим личным водителем какое-то время, — женщина улыбнулась в ответ и, привстала с дивана, заметив появившуюся медсестру.       Медсотрудник попыталась ещё раз напомнить о перевязках и прочих важных мелочах. Мунбёль едва не закатила глаза, устав повторять ей «я всё запомнила». Ни-Ки подавил смешок. Кто же знал, что его тётя, как и он, не любит повторения. Парень за этот неполный час решил, что в домашней обстановке ему будет проще узнать Мунбёль. Они вместе обсудят всё, и, кто знает, может даже смогут жить дальше.       Хотя это так странно.       Ни-Ки ещё так тяжело принять тот факт, что это всё не временно, а навсегда. Что больше он не увидит маму, что не услышит её недовольные нотации, не обнимет и даже не поругается с ней из-за очередной плохой оценки. Это странно. И привыкать к такому чувству он не хочет. Придётся.       На часах почти шесть утра, а они только вышли из больницы. Машину ведёт Сола и она крайне сосредоточена за рулём, Мунбёль предпочла сесть рядом с племянником, а Ни-Ки на заднем сиденье неожиданно задремал. Женщины молчали.       — Беспокойный сон, — неожиданно с тревогой подметила Сола, лишь мельком взглянув на отражение внутрисалонного зеркала.       Мунбёль посмотрела на парня и очень аккуратно, заботливо убрала светлую, пепельного цвета прядь с его лба. Рики хмурится, вздрагивает, бормочет что-то несвязное, стонет… Мунбёль, наблюдая за племянником, мрачнеет, а потом и вовсе впадает в отчаяние. Парень не просыпается, несмотря на тревожность сна, не открывает глаза, даже когда тётя сжимает его руки, чтобы хоть как-то поддержать.       — Думаешь стоит разбудить? — растерянно просит совета у Солы. Та пожимает плечами, что совсем не устраивает Мунбёль. — Ри… Кхм. Ни-Ки, я рядом.       Вскоре машина подъезжает к невысокому коттеджу и тормозит возле железных ворот. Сола не торопит Мунбёль с Ни-Ки. Вообще-то она старается меньше говорить. Но в её взгляде, направленных на них, было нечто особенное. И Мунбёль это заметила.       В салоне повисли неозвученные вопросы. Разбудить Ни-Ки или дать ещё пару минут? Соле уезжать или остаться? Мунбёль справится или ей сегодня крайне нужна поддержка? Они словно оказались на тоненькой волосинке высоко-высоко над землёй, и каждый шаг может стоить жизни.       Сегодня, вспоминая ту ночь, Мунбёль думает не о своей обиде и предательстве, не о психологической травме, которую так и не смогла озвучить на приёме дорогостоящего психолога с кучей наград на стене в кабинете. Она не сожалеет, ей просто стыдно. Мунбёль думает о перевёрнутой машине посреди проезжей части, о лице старшей сестры, залитом кровью, об испуганном до чёртиков и потерянном Рики, который чудом уцелел. Шеф-повар вспоминает о зале ожидания, голубом диване и белых стенах. Кажется, вся её одежда пропиталась противным больничным запахом, а в ушах до сих пор слышит медленное, раздражающее тиканье пластиковых часов.       — Я останусь.       Решительный тон Солы вырывает Мунбёль из мыслей. Она с благодарностью, с нежностью смотрит на женщину. Ощущает ком в груди и готова расплакаться от столь неожиданной поддержки. Казалось, они и не знакомы. Пересекались пару раз, обмолвились стандартными фразами. Но сейчас Мунбёль готова расцеловать целиком Солу, даже её милую родинку под правой бровью.       — Спасибо.       Будить племянника не хотелось, но пришлось. Ни-Ки выглядел совсем разбитым, усталым, но в то же время таким милым из-за сонных глазок и затуманенного взгляда. Он вяло шёл следом за тётей в дом, шаркая подошвой. У него не было сил даже рассматривать новое жильё. Сразу свалился на холодную постель, укутался в одеяло и вновь погрузился в сон.       Мунбёль понимала, через какие страдания прошла её сестра Чжи Вон: она испытала горечь неразделённой любви, выдержала два неудачных брака и оказалась в роли матери-одиночки. Всё это страшило женщину. Оказаться на её месте Мунбёль не хотела. К мужчинам никаких чувств не испытывала, а после того случая даже стала бояться, если замечала тот самый пугающий взгляд или неоднозначное поведение. Разбитое сердце уже не казалось таким ужасным событием, к своим тридцати она пережила ни одно расставание. Но вот дети… Ребёнка в её планах не было. Она не готова к такой ответственности. Вся её жизнь в работе, на кухне, в ресторане. Дома бывает редко, поэтому даже домашних питомцев нет. А тут… Живой человек. Но отдавать Ни-Ки в приют или к дальним родственникам, про которых и сама Мунбёль практически ничего не знает, она не позволит.       Её чувства были неподвластны ей. Мунбёль слышала голос разума, боялась того, что ей предстоит хлебнуть с этой опекой над пятнадцатилетним племянником. Но она слушала и своё сердце. А оно кричало: «я не брошу Рики!».       Ей захотелось сидеть у кровати и просто смотреть на него, на этого беззащитного ребёнка, Рики или, как он сам просил, Ни-Ки. Мунбёль присела рядом с ним, не понимая, что делает. Она притронулась к его волосам, которые так забавно торчали во все стороны. Они были мягкими, как шёлк. Её пальцы погладили его шершавую щёку.       Во сне Ни-Ки что-то неразборчиво пробормотал, беспокойно нахмурился и забавно сморщил носик. Мунбёль нежно улыбнулась, наблюдая за племянником и боясь потревожить его. Она снова взглянула на него в последний раз прежде чем покинуть комнату. Ни-Ки безмятежно спал.       — Как он? — тихонько спросила Сола, убирая телефон в сумочку.       — Как и ожидалось от ребёнка, который видел смерть матери. Думаю, мне стоит его к психологу сводить. Не сразу, он пока мне не доверяет, но не хочу, чтобы это потом вылилось во что-то… Хм, как бы назвать, — Мунбёль налила в прозрачный стакан прохладной воды и прополоскала рот. Жажды не было, лишь нервозная сухость. — Я тебе обязана. Многим.       Сола сидела за столом и недоумённо следила за женщиной.       — Глупости, — администратор шутливо махнула рукой. По ней было видно: она пытается вести себя легко и непринуждённо, чтобы хоть чем-то отвлечь от утраты Мунбёль. — А ты как?       — Ужасно, — прыскает Мунбёль и выливает остаток воды в раковину. — Когда я смотрю на Рики, мне становится ясно. Насколько понятно, что дурно становится от того, как я не понимала этого раньше, — всхлипывает женщина и запрокидывает голову, словно это поможет остановить нежеланные слёзы. — А истина такова: я — плохая сестра. Мне так хочется позвонить Чжи Вон, выплакаться на её коленях, помириться и пообещать, что между нами больше никогда не будет размолвок. Но теперь это невозможно. И хуже всего то, что я всё равно продолжаю её отчасти винить. Всё думаю, что если бы она тогда поддержала меня, если бы поверила мне, если бы… Если бы, если бы, если бы! — Мунбёль срывается на крик.       В ушах усиливается писк, в груди болит. Видимо, это совесть рьяно вгрызается в плоть, пытаясь добраться до сердца. Перед глазами кровавый туман, голова болит и кружится.       Становится вдруг невыносимо тяжело и тепло. Сола обнимает Мунбёль со спины, прижимается щекой к шее. Они стоят у окна. Мунбёль пустым взглядом вглядывается в туманное утро и ощущает черноту, окружающую её со всех сторон и тянущие к ней свои ледяные щупальца… Она вздрогнула и вцепилась в руки Солы, словно объятия женщины стали её щитом. Когда женщина отстранился, оставив за спиной лёгкое ощущение пустоты, Мунбёль даже непроизвольно грустно простонала. Сола плюхнулась на подоконник рядом и нежно посмотрела на неё.       — Я так сожалею об этом, — прошептала она расстроенно.       — Это произошло слишком неожиданно, — слабым голосом отозвалась Мунбёль.       Глаза Солы пробежали по её бледному, уставшему, хмурому лицу. Чтобы Мунбёль там ни думала, администратор ни на секунду не сомневалась, что мыслями женщина вновь вернулся в прошлое, на те самые шесть лет назад, и что эти мысли преследуют её как самый настоящий кошмар.       Сола планировала задержаться в гостях ещё хотя бы на пару часов. Мунбёль тоже этого хотела. Не озвучивала, но всем видом давала понять, что нуждается в ней. Смешно немного. Ведь, когда Сола вновь хотела поддержать её, то она резко дёрнула плечом, заявив, что чувствует себя нормально.       — Думаю, тебе стоит прилечь. А я, если что, присмотрю за Ни-Ки.       С большим трудом, ей удалось убедить Мунбёль в необходимости отдыха. А дальше оставалось малое: сообщить, уже в её ресторан, что шеф-повар берёт выходной. Намджун, кажется, был готов сорваться и приехать, узнав об аварии, но Сола смогла и его успокоить. Столько непрошенных гостей в доме вряд ли помогут наладить связь Мунбёль с Ни-Ки. Именно ради этой цели Сола остаётся. Нечто похожее было и в её жизни, поэтому она прекрасно понимает чувства обоих. И сделает всё, чтобы не допустить ошибку, свидетелем которой однажды она стала.

обратный отсчет 47 недель до… [secret]

***

      Пак Чонсон впервые ощущал себя так неуютно в квартире Ян Чонвона. Он откинулся на мягкую спинку дивана и отхлебнул горячего чая из чашки, который только что себе заварил. Кажется, его всё ещё бьёт лёгкая дрожь. В своей памяти Пак всё переживал тот страшный миг, когда с чонвоновых губ сорвалось раздражительное «не твоё дело». Теперь он украдкой бросал на него встревоженные взгляды. Джей рассчитывал, что разговор поможет разобраться с паршивым настроением Чонвона, но вместо желаемого облегчения он получил очередную дозу необоснованного гнева. В голове тысяча и одна причина, но Пак понятия не имеет близок ли он к правильному ответу. Он виноват? Работа? Какой-то посетитель или коллега? А, может, незнакомая бабушка из ночного супермаркета? Что именно стало причиной такого длительного «я не в духе» у Ян Чонвона?       — Не твоё дело.       Три слова.       Сами по себе и не важно в каком контексте довольно оскорбительные. Насквозь пропитанные внутренней тяжестью и отчуждённостью, даже если вы уже не первый год вместе. Констатация того, что всё идёт по одному месту и нужно срочно искать решение. Или бросить всё на самотёк, а после смиренно принять расставание. Ведь ничего не исправить?       «Не твоё дело».       Три мерзких слова.       Но как ответ на чонсоновый вопрос они означали угрозу, катастрофу, гибель всему, что между ними было. Джей так и видит, как в гостиной их квартиры посреди мягкого дивана между ним и Чонвоном разверзлась бездна. Не стена, которую можно и кувалдой разбить. Не забор, через который можно перепрыгнуть. А бездна. Глубокая, тёмная, опасная.       А ведь Джей уже давно ощущал что-то не то. Ещё в прошлом месяце заметил перемены в Чонвоне. Сообщения стали короче и реже. Сперва Чонсон списывал всё на секретность: они из разных ресторанов, пускай уже встречаются почти полгода, но могут в любой момент какой-то мелочью раскрыть свои отношения. И что тогда? Пак и Ян не могли знать как именно на это отреагируют остальные, в особенности шеф-повара и владельцы ресторанов. Да и узнавать не особо хотелось. Но потом и в этом однокомнатном убежище перестал ощущаться безопасный уют. Ян стал чаще задерживаться на работе, раньше уходить. Совместные ужины проходили в тишине. Как и просмотры фильмов. И вновь Пак находил оправдание: его возлюбленный устаёт на работе. Не просто быть поваром-универсалом в известном ресторане. На нём много обязанностей, уследить за всем для Джея сравнимо с настоящей сверхсилой, которой обладает его Чонвон. Не то, чтобы он упрощал свои обязанности с должностью повара по мясу, но всё же…       Пак пытался ни раз задавать наводящие вопросы. Но Ян отвечал сухо, изворотливо. Менял тему быстрее, чем Джей смог нащупать ту самую причину.       Но в начале недели Чонсон для самого себя начал отсчёт. Если изменений в лучшую сторону наблюдаться не будет, то прижмёт Чонвона к стенке и, нет, не поцелует, а задаст вопрос напрямую. Уж лучше сразу разобраться во всём, а не ждать чуда.       И не зря.       Улучшений не было, лишь ухудшения.       Ян неожиданно приобрёл влечение к соджу. Всё чаще после работы приходил с очередной бутылочкой для хорошего настроения, которое так и не появлялось. Может, потому что Чонвон пить совсем не умел и сразу отключался. Ещё на половине выпитого. А Паку приходилось перетаскивать его тушу с дивана на постель. К слову, высыпаться стало сложнее. Чонвон и в трезвом состоянии брыкался, бормотал во сне и храпел. Соджу в крови превратил все эти, казавшиеся милыми ранее, качества в проклятье. Джей, хоть и славился своим крепким сном, временно перебрался на тот самый диван. И каждый раз задавался вопросом: а зачем он, собственно, таскает любимого в мягкую постельку, а сам должен мучиться на неровной мебели и с утра испытывать боль в мышцах? Ответа он не находил. Продолжал заботиться о Чонвоне и не высыпаться на диване.       Но даже не это стало критической точкой. Пьяный Ян Чонвон всё ещё оставался тем очаровательным умником, в которого до безумных чёртиков в глазах влюблён Пак Чонсон. И когда он увернулся от нежного поцелуя Джей понял. Конец близок. И мириться с этим ему не хотелось.       Дальше было хуже.       Ян Чонвон практически избегал его. Они перестали общаться, всё сократилось до стандартных пустых фраз «доброе утро», «как дела», «нормально» и «доброй ночи».       Пак Чонсон был готов принять их неминуемый разрыв, остывшие чувства и даже, прости господи, измену с трезвой или даже пьяной головой. Другое дело: Джей не собирался сдаваться так легко. Когда услышит категорическое, окончательное «давай поставим точку», тогда и оставит Чонвона в покое. Убиваться слезами будет, пытаться склеить разбитое сердце тоже, но отпустит. Лишь бы тот, кто его больше не любит, был счастлив. Но сперва, пусть будет добр, и объяснит причину.       Джей смотрит на Чонвона. Молча. Едва дыша. А тот насупившись, безразлично следит за происходящим на экране. Пак слишком хорошо его знает — Ян старается игнорировать его присутствие всеми силами, поэтому даже не слышит и не видит то, что сейчас происходит в мультфильме.       Чонсон ведь даже не начал свой допрос — просто задал уточняющий вопрос, чтобы Чонвон понял его тревогу. Они же могут вместе во всём разобраться. С любой проблемой. Абсолютно любой.       — Всё кончено?       Назад дороги нет. Вот он необратимый поворотный пункт. И Джей не хочет ходить вокруг, лучше сразу услышать… Пак не готов, но это мелочь.       Услышит «да» и пойдёт собирать вещи.       Услышит «нет» и тогда задаст следующий вопрос.       Чтобы не скрывал Ян Чонвон, если он объяснит всё Джею, даже самыми немыслимыми и запутанными словами, то будет проще. Всё можно исправить. Всё можно решить. Даже если придётся крутиться как белка в колесе. Главное дать понять Чонвону — ему не нужно мучиться одному.       — Ч-… Что?       Чонвон медленно поворачивает голову в его сторону. Дыхание у обоих сбивается к чертям. Джей находит в себе остатки самообладания, приподнимает идеальную бровь, поджимает губы и одним взглядом даёт понять — повторять свой вопрос он не станет.       — Кончено?       Это был вопрос, но услышать это слово для Пак Чонсона было сравнимо гибели. Внутри трясло так, что казалось, сердце сейчас выломает рёбра. Он кивнул, всё же надеясь на ответ от Чонвона. Хотя он, кажется, и не требовался. Джей отчётливо заметил в любимых выразительных глазах страх и обречённость.       — Ты хочешь от меня уйти? — голос Чонвона был необычайно тих. Но этот вопрос оглушил их обоих.       — Нет. А ты чего хочешь? — Джей с трудом сдерживал себя, чтоб не повысить голос, не сорваться на грубость.       — Я не знаю.       Чонвон опять ответил неправильно.       Произнёс фразу, которая, в данных обстоятельствах, вообще не должна быть озвучена.       — Может, ты сомневаешься в нашем общем будущем?       — Я не знаю.       С каждым вопросом легче не становится. Но Джей идёт до конца. Раз уж начал, то отступать нельзя.       — Что с тобой происходит? — Парень обнял маленькую подушку, хотя хотел бы прижать к себе Чонвона. — И не говори опять…       — Это личное, — пробурчал в ответ Ян и спрятал руки под плед, боясь, что Джей сейчас увидит, как они трясутся.       Пак Чонсон думал больнее, чем «не твоё дело» не существует фразы. Ошибался. Личное. Какое нахрен личное?       Неужели Чонвон не видит, как своими словами всаживает прямо в чонсоново сердце ржавый тупой нож и проворачивает несколько раз, чтобы с каждым миллиметром становилось всё больнее. Эта боль не пройдёт, не утихнет, будет продолжать давить и сжимать всё внутри.       Джею не хватает воздуха, чтоб дышать. Но хуже всего, он понимает: ему не хватает Чонвона, чтоб полноценно жить. Всё. Это крах. Край Пак Чонсона. И вините в этом Ян Чонвона с его проклятыми чертами, сразившими наповал. Во всём виноваты эти милые ямочки, прямой нос, пухлые губы, длинная шея с маленьким кадыком. Зачем в этой неразберихе под названием жизнь Джей встретил этого парня. Зачем? Наверное, чтобы испытывать эту ноющую боль где-то внутри.       Господи, какой он идиот.       — И на этом… всё?       — Я устал, — вяло ответил Чонвон.       Он опять меняет тему. У Джея опускаются руки. Пак чувствует, что надо его спасать. Но как это возможно, если он даже не говорит в чём дело, отталкивает от себя…       Отталкивает фразами, а сам мягко спрашивает как ни в чём не бывало:       — Обнимешь?       Всё вновь вернулось к началу этого вечера.       Ян Чонвон молча сидел на диване, не отрывая взгляда от телевизора, где шёл его любимый мультфильм про крысёнка-повара, и едва заметно постукивал пальцами по своим изящным коленям. Он опять не смотрит в сторону Джея. Расстояние между ними небольшое. Но та пропасть стала ещё больше. Они словно на разных материках. И лишь Пак пытается найти способ перебраться на другую сторону, чтобы воссоединиться с любимым.       Джей вновь услышал вопрос, на этот раз чётко и умоляюще:       — Ты меня обнимешь?       На него Чонвон по-прежнему не смотрел.       Тяжесть в груди. Боль в висках. И покалывание в левой руке, как намёк, что ещё немного и у двадцатилетнего Джея будет инсульт. Уж лучше он, чем ещё один удар от Чонвона.       — Конечно, — проглотив горечь, отвечает Пак и тянется к любимому.       Если и умирать от любви, то только так: прижавшись сбоку к любимому, вдыхая любимый запах его фруктового геля, сжимая хрупкое тело в своих крепких руках.       Ян Чонвон. Внезапно Джей осознал, что всё это какая-то фантасмагория. Хочется до истерики смеяться и кричать: «ты не Чонвон, ты чужой». Может так и есть?       Какой-то пришелец вселился в его тело и поэтому выглядит знакомым. Но на деле Пак его и не знает. Чужой просто похож на того человека, который вскружил ему голову своим ребячеством со снежками полгода назад. Случайно кинул в него и попал физически за воротник, а фактически в самое сердце. Джея тошнило, тошнило от страха перед их будущим, с которым ещё только предстоит разобраться, чтобы вернуть себе способность дышать.

***

      Парализующая усталость приковала Ни-Ки к постели. Он хотел удалить из памяти последние недели. Но как раньше уже не будет никогда. Ему хочется позвонить по выученному наизусть номеру и услышать такое забавное и родное «мама-кошка слушает котёнка». Но этого не будет. Ни-ког-да.       Мунбёль старается наладить с ним общение. Выходит плохо. Каждый их разговор неловкий, напряжённый, бессмысленный. Единственное, за что Рики готов сейчас сказать ей спасибо — она не пытается заменить мать. Видимо, сама понимает, что это заранее проигрышный вариант.       Ни-Ки глупо усмехается. Кажется, Мунбёль боится оставаться один на один с племянником. Поэтому, с момента как он преступил порог её дома, в коттедже практически поселилась Сола. С ней всё иначе. Она говорит постоянно: о себе, о погоде, о ресторанах, о Сеуле. Задаёт вопросы, но не требует ответа. Пытается узнать Ни-Ки и, как ему кажется, найти что-то общее с Мунбёль. Именно благодаря её присутствию в этом доме хоть изредка слышны голоса. Иначе, кто знает, может Ни-Ки и Мунбёль так бы и сидели в одиночестве по разным комнатам, погружённые в свои переживания.       Парень поправил подушку под головой. Смотрел, вроде бы, на потолок, а перед глазами картинки из прошлого. Теперь это кажется таким далёким, таким ненастоящим. Словно сон, в который он наивно поверил. Ни-Ки страшно. А вдруг однажды он забудет маму?       Сколько уже времени прошло? Кажется, недели три. Может больше. Он перестал следить за временем, дни слились в неразборчивый поток.       Он смотрел на ровный серый потолок, который был таким чистым и до раздражения пустым, и вдруг услышал мелодию. Рики привстал на локтях и посмотрел на дверь. Можно подумать у него было рентгеновское зрение и он мог увидеть, что происходит за ней. Глупо. Любопытство взяло верх и парень, прихватив пустую тарелку с тумбочки как предлог выйти из комнаты, направился на поиски источника звука.       Дом у Мунбёль был нетипичным. Как ненастоящий. Весь такой идеальный: светлые тона, дорогая мебель, всё в стиле минимализм. За чистотой следила появляющаяся раз в три дня горничная. Еду в холодильнике пополняла или она же, или Сола. Пару раз Мунбёль заказывала продукты доставкой, когда с утра ничего не обнаружила, а живот требовательно урчал. Много декора, мягкие ковры, освещение какое нужно. Но все кажется таким фальшивым. Нет, коттедж прям как на картинках со страниц глянцевого журнала. Может и в этом-то и дело?       Дом, кажется, неживым. Пустым. Брошенным, при всём своём лоске и блеске. Словно Мунбёль тут и не жила все эти годы, а только-только купила. И даже нахождение Рики не пошло на пользу одинокой атмосфере жилья.       Ни-Ки прошёл в просторный холл, который заполонили звуки дивной красоты и увидел знакомую фигуру, склонившуюся над дорогим чёрным пианино. Сола. Он не знал, что она играет. Даже его примитивных знаний хватило, чтобы понять мелодия сложная. И знакомая. Кажется, это какая-то известная попсовая песенка. Ни-Ки боялся пошевелиться, как вдруг услышал тихий голосок женщины.       — Я тебя разбудила?       — Нет, — прокашлявшись от неловкости, ответил парень и подошёл к инструменту.       Продолжая играть, Сола посмотрела на него и весело подмигнула. Мелодия становилась быстрее, резче. Ни-Ки неотрывно следил за тем, как её тонкие короткие пальцы с волшебной лёгкостью порхали над чёрно-белыми клавишами.       — Нравится? — небрежно спросила Сола.       — Да, — смущённо признаётся Ни-Ки. — Знакомая мелодия.       — «To Know Him Is to Love Him» Эми Уайнхаус, — оставаясь сосредоточенной на нотах, отвечает женщина. — Неужели знаешь эту песню?       — Имя знаю, песню, если честно, нет. А про что она?       — Ой, петь не буду. Сегодня я не в голосе, да и привыкла только к караоке-барам и когда во мне есть хотя бы парочка стопочек соджу, — хихикнула Сола, замедляя мелодию.       Музыка стала мягче, медленнее. Ни-Ки закрыл глаза, непроизвольно покачивая головой в такт. Он и подумать не мог, что из пианино можно извлечь такие звуки. Наверное, всё зависит от того, кто играет и какие эмоции он вкладывает в своё исполнение.       — Мунбёль сбежала в ресторан и это в свой выходной, — сыграв последний аккорд, сообщает Сола. Ни-Ки и позабыл, что он живёт у тёти. — Остановить пыталась, но ты её знаешь… — женщина понятно закатила глаза, на что парень не удержался и улыбнулся. Он не знает, но почему-то понимает о чём речь. — Голоден?       — Нет.       — Оу! Жалко, — по-детски обидчиво произнесла она.       — Почему? — удивился Рики.       — А я думала мы с тобой разложим диван, завалимся на него с кучей вкусняшек и будем смотреть какую-нибудь белиберду по спутниковому.       — Смотря какие вкусняшки вы взяли, — хитро усмехнувшись, почти давая зелёный свет на предложение, поинтересовался Ни-Ки.       — Мятное мороженое взяла.       — Теперь я точно не могу отказаться.       — Так бы сразу! — восхищённо пролепетала Сола и побежала в сторону кухни.       Иногда Рики казалось, что Сола это ребёнок в теле взрослого. Хотя, с учётом его роста, даже его тётя Мунбёль была похожа на школьницу или студентку, чем на шеф-повара. Но тут дело даже не в миниатюрности администратора ресторана «Pearl», а характере. Ни-Ки уже узнал, что «Сола» её не настоящее имя, что на самом деле женщину зовут Ким Ёнсон, но солнечное прозвище идеально подходило. Смотришь на неё и ощущаешь тело каждой клеточкой организма. С ней он даже забывает о страшной аварии. Не насовсем, конечно.       Сола такая живая. Настоящий источник энергии. Это особенно ощутимо, когда она в компании двух человек: холодной по натуре Мунбёль и угнетённого Ни-Ки. Сола смеётся так, что никто не в силах сдержать смех. Пусть шутка вовсе и не смешная. Сола улыбается и невозможно не улыбнуться в ответ. Она идёт и хочется следовать за ней. Сола как настоящее солнышко: даже безликий, пустой коттедж тёти наполняется живой, тёплой энергетикой.       Но одного Ни-Ки никак понять не мог.       Почему Сола здесь?       Нет, он рад. Однозначно рад её присутствию каждый день в доме. Но, как понятно по разговорам, между ней и Мунбёль нет дружбы и не было. Знакомы. По работе. Потому что рестораны поблизости. И всё. Так зачем ей приезжать сюда каждый раз после работы и заботиться, беспокоиться, радовать их?       — Сола… — беспокойно начал Ни-Ки, принимая от женщины в свои руки всякие сладости. Сола выглянула из-за дверцы холодильника. Она сдвинула брови, словно пытаясь вспомнить что-то, но чувственные губы дрогнули в подобии улыбки. — А почему ты к нам приходишь?       Кажется, вопрос был задан неправильно. Женщина изменилась в лице. Парень физически ощущал укор в её взгляде.       — Ты против?       — Нет-нет! — тут же спохватился Ни-Ки. — Но вы же с Мунбёль… И я как бы… А вы тут… И вечерами… А после работы… Ну…       — Выдохни, — заботливо касаясь щёки парня, попросила Сола. Она убрала руку и вновь улыбнулась, слегка склонив голову. — У вас сейчас сложные времена. Я знаю Мунбёль. Вам нужно подружиться, всё же одна семья. Но… Как бы сказать. Человек она хороший, только вот с общением проблемы сильные. — Женщина заметила, как Рики явно не решался уточнить. — Когда Минхо только подумывал открыть в Инсадонге ресторан, мы заглянули к соседям. В разные ресторанчики. Чтобы узнать обстановку, оценить конкурентов, да и просто присмотреться к коллегам. И если шеф Ким Сокджин выходил в зал, чтобы поговорить с посетителями ресторана, едва ли не срываясь к поцелуям, то Мунбёль… Я случайно стала свидетелем как её выталкивал Ким Намджун, а после ещё услышал в свой адрес пару проклятий от неё.       — Разве шеф-поварам нужно выходить в зал?       — Это необязательно, по факту. Но очень важно. — Сола ставит в микроволновку пакетик с попкорном и, наливая по стаканам сладкие напитки, продолжает пояснять. — От посетителей зависит всё. Буквально. Они должны хотеть вернуться в ресторан, а разве тебе захочется идти туда, где тебе не рады. Да, вкусная еда. Но неуютно же, согласись?       — Если Мунбёль не любит это, то как тогда ресторан стал таким посещаемым? — задумчиво спросил Ни-Ки.       — Много факторов сыграло свою роль. Начиная от того, что «Age-old traditions» всё же открылись первыми. К тому же, изначально имели какую-никакую клиентскую базу. У Намджуна был тогда уже ресторан, он планировал сеть, на сколько мне известно, — откусывая кусочек молочного шоколада, продолжала рассказывать Сола. — Что случилось не знаю, но в итоге все силы ушли в «Age-old traditions». Так вот. Это раз. Второе. Мунбёль всё же высококвалифицированный повар. Столько шоу, столько конкурсов, столько всего. Её имя на слуху. Доверие уже есть. Ну а за общение чаще всего стал отвечать сам Намджун и её су-шеф Ким Сынмин. Да и в целом, у них хорошие повара.       — Лучше чем в вашем ресторане? — шутливо спрашивает Ни-Ки за что сразу же получает игривый щипок в предплечье.       — Мы не хуже. И будем ещё лучше, запомни мои слова. А вообще… Почему бы тебе не заглянуть как-нибудь к нам? Или к Мунбёль? Ты из дома хоть выходишь?       — Только в школу. Сложно влиться в коллектив практически в середине семестра.       — Друзей ещё не нашёл? — взволнованно спросила Сола. Ни-Ки вяло пожал плечами. Она всё поняла и явно не была рада этому. — Тогда, Ни-Ки, я приглашаю тебя на ужин в наш ресторан. На когда бронировать столик?       — Мне кажется, это стоит обсудить с Мунбёль, — скривившись, неуверенно предположил парень.       — Что нужно обсудить?       Холодный тон, низкий голос. А вот и Мунбёль вернулась с работы…

***

      На часах почти три ночи. В квартире темно. На столе карри, приготовленные с любовью. Джей, скрестив руки на груди, смотрит как капли дождя стекают по стеклу. Чонвона нет. Из ресторана он ушёл раньше, на телефонные звонки и сообщения не отвечает.       Неужели всё?       Пак уже трижды за эту неделю срывался собрать вещи в чемодан и уйти от парня. Но стоило ему только решительно направиться в спальню, как Ян, словно ощущая эту возможную потерю, прижимался к нему и просил внимания. А что Джей? Он тут же опускал руки на талию, обнимал всё ещё молчаливого Чонвона и целовал. Целовал как в последний раз. Вдруг именно этот поцелуй мог оказаться прощальным.       И вот сейчас. Чонсон думает о том, что с него хватит. Он устал. От этих игр в молчанку, от этой пропасти между ними, от паршивого настроения без названной причины у Чонвона. От всего этого Джей устал.       Краем уха Пак Чонсон улавливает возню возле входной двери. Шкрябанье в замочной скважине. Скрип двери. В гостиной включается свет. Ян Чонвон явился домой.       — Джей, — шепчет Ян. Он весь промок.       Пак закрывает глаза и отворачивается от парня. Он должен сохранить злость и вновь попытаться поговорить с парнем. Но, когда Ян выглядит так совершенно даже в насквозь промокшей одежде, Джей боится проиграть. Хотя он изначально оказался не на стороне победителей, ещё тогда, в первую их встречу. Ведь проиграл и влюбился. Влюбился, чёрт.       Ноздри Чонсона расширяются от нарастающего в груди гнева. Он вновь смотрит на Чонвона, который замер в проходе. И опять этот взгляд… Ну почему Ян Чонвон обладает такими большими глазами? Похожие на глаза застигнутого врасплох оленя в свете фар. Невозможно злиться, когда они смотрят прямо в душу.       — Тебе нужно переодеться, — сухо говорит Джей и берет в руки телефон. Он подождёт, пока Чонвон сменит мокрую одежду на сухую. Ждать, к счастью, долго не пришлось. Как только Ян садится в домашнем мягком свитере за стол и вооружается палочками, Джей решает всё же затронуть неприятную им двоим, правда по разным причинам, тему. — Что с тобой происходит?       — Ничего.       — Может хватит уже врать. Скажи как есть. Даже если ты какой-то серийный маньяк, — нетерпеливо брюзжит Пак и кладёт руки на стол.       — Если ты о том, почему я поздно, то я задержался у родителей. — Ян отвечает небрежно, надеясь что после этого его оставят в покое. Но нет, зря надеется.       — Позавчера тоже?       — Джей…       — Ян Чонвон. Либо говори, либо… — Чонсон не хочет угрожать, но у него не остаётся других вариантов.       — Мне устроили встречу с невестой.       Пак застыл. Ян тоже замер.       — Невестой?       — Возможной невестой. Ты же знаешь про моих родителей. Они не навязывают, но хотят мне удачную партию в жены, — Чонвон выкладывает всё на одном выдохе. А затем переводит встревоженный взгляд на парня напротив, боясь увидеть его реакцию на всё сказанное.       — А… Мне… Мне съехать?       — Что?! — Ян слишком громко вскрикивает. — Нет, конечно нет. Я пытался сегодня им намекнуть на то, что жениться в ближайшее время не собираюсь. А, если и решусь, то явно не на…       —…девушке, — заканчивает за парнем Джей. По его безэмоциональному выражению лица было сложно понять, что он сейчас думает. А внутри Пака буквально ураган. Его штормит так, что вот-вот опорожнит желудок на их деревянный паркет. — Ты поэтому все дни был в таком странном состоянии?       — Наверное, — неуверенно хмыкает в ответ Ян. — Прости. Но это не самое важное, что я должен тебе сегодня сказать.       Джей нервно сглатывает.       — Сестра, ну ты знаешь какая иногда она бывает болтливая, проговорилась. Что я живу с тобой. Правда, кажется, родители подумали, что мы соседи, а не… — Чонвон внимательно смотрит на Джея, пытаясь уловить хотя бы какое-то микровыражение на ровном лице парня. — В общем. Они придут завтра к нам на ужин.

***

      — Шеф. Шеф. Шеф!       Мунбёль поднимает голову со стола и рассеянно смотрит на Сынмина. Он стоит возле её стола с какими-то бумагами. Она стонет и опускает голову вновь на нагретую поверхность стола.       — Подпишите накладную, — спокойно просит су-шеф и зажимает между пальцев женщины ручку. — Хоть галочку поставьте.       — Сынмин, я плохой человек, да? — не глядя, Мунбёль оставляет закорлючливую подпись на документах.       — Вы отличный шеф-повар.       — Я спросила какой я человек, а ты мне про кухню отвечаешь, — огорчённо подмечает женщина. — Что со мной не так? Я слишком вредная? Требовательная? Редко улыбаюсь? Неужели Сола прям во всём лучше меня?       — Сола? — заинтересованно переспрашивает Ким. — Извините, шеф, но о чём речь?       — Не важно.       Мунбёль встаёт из-за стола, поправляет свою форму, поварской колпак и бейджик. Ссора с Ни-Ки прошлым вечером не прошла бесследно. Особенно для её настроения. И в первую очередь это заметили повара на кухне ресторана.       С утра нагоняй от шеф-повара достался всем. Первым, конечно же, отхватил су-шеф Ким Сынмин. За то, что не проследил за поставками продуктов и на складе было недостаточно свинины, хотя это вовсе не так. Хюнинкаю досталось за плохую разделку рыбы, Чонгуку за недостаточную прожарку рёбрышек. Новый крем для пирожных от кондитера Феликса Мунбёль тоже не оценила, отчего Ли едва ли не зарыдал прямо на рабочем месте. Не пощадила шеф и организованного Сонхуна: его новый соус для летних блюд был раскритикован в пух и прах. Неподготовленная Юна всячески старалась избегать Мунбёль, но и ей досталось за несвежий вид острого супа твенджан ччигэ. Шеф не в духе, коротко говоря.       Но всё это пустяк.       Куда сильнее, по сравнению с остальными, досталось Джею. Он был словно не в себе: путал заказы, ронял продукты, пережаривал мясо. Мунбёль понимала, что ему и без неё плохо и дело в чём-то личном. Но держать себя в руках не могла. И причина тому тоже крылась в личном.       Это ста восьмидесяти метрое «личное» вчера изрядно потрепало ей нервы. И причиной было всего лишь желание Мунбёль разобраться, почему же Ни-Ки прогуливает уже который день школу. Она думала, что за эти три недели, не без помощи Солы, между ними всё же образовалась какая-никакая доверительная связь. Женщина наивно предполагала, что раз племянник без сопротивления ходит в школу, ужинает с ней и иногда отвечает на вопросы, то проблем не будет. Чёрта с два!       Ярость вновь пеленой застелила глаза Мунбёль. Это заметил су-шеф Ким Сынмин и бегло, как трусливый мышонок, покинул кабинет начальства. Женщине хотелось кричать как можно громче, до хрипа, до срыва связок. Но вместо этого она спрятала лицо руками и зарыдала. Может, стоит отдать Ни-Ки к тем, кто знает как вести себя с детьми?       Отголоском на вопрос вспоминается в памяти их ссора. И это вредное, невольно слетевшее с её губ «ты ребёнок под моей опекой и обязан меня слушаться». А после уже сам Ни-Ки подкидывал в костёр дров. Я не ребёнок. Я не обязан.       Он не обязан, Мунбёль сама это понимает. Она тоже была подростком, которому не нравилось, когда ему указывают. Ни раз ругалась с родителями на схожие темы. Ну почему с детьми так сложно?       Сола же не спасала ситуацию. Всё металась из стороны в сторону, пытаясь усмирить то Ни-Ки, то Мунбёль, а в итоге…       — С Солой я то ближе, чем с вами, Мунбёль.       — Так и вали тогда к Соле!       Он ушёл. С Солой.       Мунбёль успокоилась, пришла в себя. И, чего скрывать, чуток выпила. Попыталась поговорить вновь с племянником, но он, упёртый барашек, не отвечал на её звонки. Зато Сола вышла на связь. Мунбёль понятия не имеет как бы справлялась со всем этим без неё. И от того ещё сквернее. Мунбёль не любит привязываться к людям. Но, кажется, уже дважды нарушила своё обещание… Как же ей всё исправить? Может, стоит начать с правды?

***

      Мать Чонвона весь вечер скользила по Джею оценивающим взглядом. Парень нервно елозил на стуле, потел как при сорокоградусной жаре на солнцепёке, давился каждым кусочком кимчи. Чонвон выглядел бледно, но крепко сжимал ладонь Пака под столом. Это была, пожалуй, единственная причина, из-за которой Джей всё ещё не сбежал из квартиры.       — Так вы из другого ресторана? И это не мешает? — странным тоном уточняет женщина.       Вместо Чонсона отвечает Чонвон:       — Не мешает. Мы не обсуждаем работу в стенах дома.       Он натянуто улыбается. Притворяется. Это заметно Джею, но беспокоит лишь то, что это может уловить и его мать. Но он только молча кивнул, продолжая жевать свой ужин. Пак чувствовал себя лишним за этим столом и боялся даже пошевелить пальцем лишний раз без особого на то разрешения и причины.       Взгляд Чонсона вновь опустился на их сплетённые руки. У Чонвона очень красивые руки, которые вызывали в его теле слабость уже после первой их встречи. Джею нравится проводить своим большим пальцем по его изящным фалангам, ощущать бархатистую кожу своей грубой. Между ними всегда такой контраст. Такой пленительный, безумный, будоражащий контраст.       Эмоциональный Пак Чонсон и мнительный Ян Чонвон. Шуточки на любую тему в любое время суток и сдержанный смешок в ответ. Крепкое телосложение от регулярных занятий спортом и хрупкий, кукольный внешний вид, скрывающий настоящий стальной стержень внутри. Нерешительный Джей и честный Чонвон. Чёрт, они такие полярные. По закону любого бульварного романа: парни были обречены на любовь. Остается только узнать — счастливый ждет их финал или нет?       — Поверить не могу, — возмущается женщина и Джей возвращается в разговор. Обстановка накалилась, а он пропустил начало конфликта. — Хорошо, что твой отец занят работой. Нет, Чонвон, я готова принять твою ориентацию. Но… Ты совсем нас не щадишь!       Пак переводит взгляд на насупившегося Чонвона. Неужели он пропустил каминг-аут за полётом мыслей?       — Мама, дайте мне всё объяснить.       — Нет, послушай лучше ты меня, — мать жестом затыкает рот сыну и кривится. — Я люблю тебя любого, правда. Ты же наша кровь, наш талантливый ребёнок. Но он… — женщина брезгливо указывает на Джея. Ей не кажется грубым высказывание своего мнения прямо в лицо. — Не подходит тебе совершенно. Не наш уровень. Откуда он? Сколько ты его знаешь? Милый, послушай меня. Я знаю о чём говорю.       — Мама! — Чонвон слезливо протягивает обращение.       Он никогда не ругался с родителями, всегда считал это неуважительным и непростительным. Но и не заступиться за того, кого любит, тоже считает ужасным поступком. Его разрывает на части от сомнений, что же делать. В разговор вмешивается Джей.       Пак Чонсон сглотнул, мысленно готовясь защищать и себя, и Чонвона, и их отношения. Он добровольно повесил на себя мишень и шёл на расстрел.       — Что именно со мной не так?       — Всё, — отчеканивает женщина.       Но Пак повторяет свой вопрос. Теперь женщина смотрела на него как на врага. Как на врага, которого нужно соскрести с подошвы своих дорогих итальянских туфель. Мать Чонвона с раздражённым вздохом отвечает:       — Да хоть эти блёклые осветлённые пряди… Отвратительно.       Джей спокойно, молча встаёт из-за стола. Чонвон цепляется руками за его запястья и смотрит так слезливо, словно ни при каких обстоятельствах не отпустит Чонсона. Но тот свободной рукой помогает освободиться от крепкой хватки парня и быстро покидает квартиры. Уходит под громкие просьбы и крики остаться.       Ян срывается с места, но мать могущественно, тем самым беспрекословным тоном требует:       — Сядь за стол.       И Чонвон нерешительно повинуется. Он смотрит на закрытую входную дверь с надеждой, что Джей вернётся. Сердцем Ян срывается следом за ним. Разумом же остаётся в гостиной с матерью, которая пересаживается на место, которое ранее занимал Пак, и поглаживает волосы своего непутёвого сына.       — Он тебе не пара, Чонвон. Слышишь? Недостойный парень, поверь мне.       Поток неприятных высказываний парень пропускает мимо ушей. Он хочет возразить, но не может. Слова застряли в горле и шкребут глотку.       — Мы с отцом желаем тебе только счастья. Рядом со своим сыном я хочу видеть только достойного во всех отношениях человека. Пускай и твоего же пола. Хоть у нас ещё это не особо принято, стараются и не афишировать, но, знаешь… Не в средневековье живём, с этим готова мириться. И отец тоже, поворчит для приличия, ты его знаешь, но примет, — мать ласково говорит, отрывая маленькие катышки с синего джемпера сына. — Ты же у нас такой золотой мальчик. И в таком ресторане работаешь. Зачем тебе этот парнишка? Он не выглядит надёжным. Понимаешь?       — Ты его не знаешь, — шёпотом воспротивился Чонвон. — И даже не дала шанса, — он смотрит прямо в глаза матери, пытаясь найти в них ответ на простой вопрос «почему».       Женщина отстраняется и возвращается к ужину. Ян поражается её безразличному поведению. Словно не она сейчас своими словами разрушила его жизнь, отпугнула любимого человека и выгнала его в ночную тьму из их квартиры. Хотя, частично, так и есть. Это всё Ян Чонвон. Лишь он виноват во всём. Не защитил, не поддержал, не удержал…       Уже близится полночь, а Джей всё ещё не вернулся. И хотя мать всячески препятствовала, Чонвон пытался дозвониться до парня. Прозвонил пару общих знакомых, стараясь обходить тех, кто связан с работой. Но никто не видел Пака. Пришлось набрать друзей парня из ресторана. Потом, по возможности, Ян объяснит почему среди ночи ему потребовался Джей, но даже они понятия не имели где может быть парень. В итоге, начал собираться на поиск пропавшего возлюбленного. Мать начала усердно отговаривать, но в какой-то момент устала и вернулась в зал.       — Это ещё чьи безделушки? — безразлично спросила она у Чонвона, который уже надевал куртку. Парень вернулся в гостиную, чтобы узнать о чём речь. Женщина держала в руках один из подписанных бейсбольных мячей.       — Коллекция Джея. Он любит бейсбол. Один из них, — парень пробежался взглядом по мячикам и взял крайний, — я ему подарил на день рождения, — чонвоновые пухлые губы растянулись в мягкой улыбке. — Ты совсем не знаешь его, мама. Он чудесный, замечательный и очень заботливый. И смешной, чаще всего очень смешной, — вспоминая одну из странных шуточек парня, тепло отзывается Ян.       Входная дверь резко и со скрипом открывается. В квартиру входит, не разуваясь, Джей и стремительно приближается к ним. На его голове шапка, что вызывает целую кучу вопросов у ошарашенного Чонвона, но все они не важны.       — Ты вернулся, — искренне радуется парень и прижимается к Паку. Тот не отталкивает, а вызывающе смотрит на мать Чонвона, которая, кажется, слегка теряет свой авторитетный вид.       — Теперь я его достоин? — ровным тоном с ехидной ухмылкой спрашивает Джей и невозмутимо снимает шапку.       Глаза Чонвона округляются. Вместо любимых белых прядей теперь чёрная копна волос. Ян не верит, прикасается к ним пальцами и ещё больше удивляется. Не кажется. Джей действительно перекрасился в угольный цвет. Чонвону хочется смеяться с этого глупого, максималистичного решения. Но в этом весь Пак Чонсон. Спонтанный, непредсказуемый, удивительный.       — Стало чуть лучше, — хрипло отвечает женщина, удивлённо приподняв брови. Чонвон и забыл, что она ещё тут. — Ну раз он вернулся, я лучше поеду домой. Мне… Мне нужно обдумать последние новости. Но, Джейк…       — Джей, — всё ещё разглядывая парня с новым оттенком волос, поправляет Чонвон.       — Джей, это не значит, что я так легко принимаю вас. Даю шанс, не более, — грозно продолжает мать. — И то только по просьбе сына.       Женщина быстро собирается и под всеобщее молчание уходит из квартиры. Наконец Чонвон остался один-на-один с Чонсоном.       Они замерли друг напротив друга в тесной прихожей. Ян Чонвон залип, откровенно лаская взглядом преобразившегося Джея. А Пак Чонсон в который раз задавался вопросом: почему он? Почему Чонвон? Почему от одного взгляда этого паренька так сильно сжимается сердце и воздух сбивается в лёгких.       Когда дверь квартиры щёлкнула замком после ухода женщины, Ян Чонвон подался вперёд. Прижался к Пак Чонсону, обнял, утыкаясь носом в его плечо и улыбаясь как дурак.       — Умеешь удивить, — подмечает Чонвон, медленно поднимает руку и запускает волосы в чёрные волосы, вызывая мурашки на пояснице Джея.       — Нравится цвет? — взволнованно интересуется Пак. Он утыкается носом в щёку парня, вдыхая свежий мятный запах Чонвона.       — Ты мне нравишься. — Идеальный ответ, лучше услышать нельзя. — Не уходи больше, — просит Ян и оставляет лёгкий поцелуй на губах Джея. — Мне стоило остановить маму. Она столько всего наговорила!       — Чепуха. Нет, одобрение, конечно, нужно. Но я поработаю над этим, — отшучивается Чонсон, скрывая своё смущение с нервозностью.       Кажется, Джей крупно влип. Ему хочется сказать: «Я люблю тебя». Признание бьётся в грудине, разливается в теле, обжигая. Они уже говорили друг другу «Я тебя хочу», но в более сильных чувствах пока ни один не решался признаться.       — Я кажется…       Пак осёкся. Может не стоит? Чёрт. Да гори оно всё огнём.       — Я люблю тебя.       Чонвон посмотрел на Джея искрящимися глазами, улыбнулся краешками губ и тихо ответил прямо в губы:       — Я тебя тоже люблю, Джей.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.