Принесите мне голову Энн Чейз!

Если в нашей жизни случается счастье, все оставшиеся дни мы живем его мгновениями. Своим размеренным темпом тянулись недели, а Энн, словно беспечная героиня примитивного романа, до сих пор с трепетом вспоминала их волшебный момент близости. Нелепая улыбка никак не покидала ее лицо, а она и не пыталась снять ее. Ощущение полноценности заполняло ее выжженную напалмом грудь, размыкая крепко зажмуренные глаза, чтобы обратить их мутный взор на умытое прошедшим дождем солнце. Мягкие теплые лучи заполняли уши непроницаемым шумом, будто кто-то накрыл их морскими раковинами, и даже сканадлёзные диспуты, набирающие силу в их некогда согласной общине, не могли пробиться сквозь него. Рутина повседневности задушила любую тягу к авантюрам — девушка, как по наказу кого-то божества, добросовестно кружила от Гримшо до Пирсона, набирая поклажи поручений. Вместе с жаром споров на банду напала увесистая тень меланхолии, и некоторые ее члены решили принять духовную терапию: Карен, например, совсем канула на дне винной бутылки, ну, а Дядюшка, кажется, уже и вовсе породнился с плескающейся в ней жидкостью, растекаясь лужей то у костра, то у чьей-либо палатки. Энн не винила их в образовавшемся делегировании задач, а, наоборот, только учтиво качала головой и утешительно хлопала по плечу, тишком умыкая делирийный реактив. И после утомляющих хлопот она, под самую ночь, вваливается в палатку, падает с очередным чтением на пустую кровать, подолгу пытается различить слившиеся в абсолютный винегрет буквы, подсвечивая их тусклым светом масляной лампады, и в терпеливом ожидании засыпает, накрыв лицо книгой. Единственное, что бесспорно омрачало наступившую инерцию, так это томительная разлука — Артур, то по приказанию Датча, то по собственной инициативе часто покидал лагерь и возвращался раз в несколько дней при утренних сумерках. Любой их контакт ограничивался поданным ужином или, может, все-таки завтраком, заботливым поглаживанием по макушке и тихим, ласковым «доброй ночи». Он без задних ног опадал на бережно выглаженную нагретой кружкой постель и засыпал до обеда, после чего, немного посидев в компании у костра, снова уезжал. А она не задавала вопросов, и за это Морган был всей душой благодарен каждому олимпийскому Богу. «Жаловаться на такое сродни упрекать безногого в том, что он — не марафонец, tonterías, tonterías [чушь, глупости]» — раз за разом прогоняла через себя подобную мысль Чейз, вслушиваясь в тихое, еле слышное дыхание и подолгу разглядывая как дрожат его ресницы и как вздымается грудь. Единственный и такой долгожданный раз, когда они вновь уединялись, был на охоте: ранним утром они отправились в лес по кабанов, и она, с горем пополам, пристрелила одного, правда, шкура знатно попортилась. Если женщина говорит мужчине, что он самый умный, значит, она понимает, что второго такого дурака она не найдет. Энн же сверкала искреннейшим ликованием уже за один лишь револьвер, что он подарил ей — даже с него можно было вести охоту хоть на буйвола, хоть на слона — такой универсальный был у него калибр. Ну, и, конечно же, не забывала довершать свои восхищения вербально, так что оба, хоть и с некоторыми неустоями, были счастливы. Феерическим дополнением к их «маленькому островку счастья» было отсутствие болот и Артуру казалось, что Энн никогда не перестанет напоминать ему об этом. Теперь она с монолитной уверенностью чувствовала себя настоящим человеком — можно было каждый день спускаться к речке и смывать с себя въевшуюся в трудовом аврале копоть и грязь. Сегодня, утром по воле случая ей освободили окно для визита пораньше — рассеянный и как всегда хмельный Дядюшка решил окунуть ее в их теперь уже несостоявшийся завтрак. Черт бы побрал эту карму или саму судьбу криворотую, но теперь, когда разбираться с харчами стало некому, за них берутся самые слезные души, и даже такие пространные забулдыги, как Дядюшка. — ¡Qué malas compañías! [Принес же чёрт на хвосте!] — вспыхнула Энн, смахивая с глаз ошметки бобовой каши, однако тут же погасла, только завидев панихидный, чуть ли не плачущий взгляд двух водянистых глаз. — без Пирсона это — просто обитель анархии… А каша, между делом, была совершенно бросовой и пресной. Гадость… — Пардон, мисс Чейз, пардон, — протараторил с вычурным испанским акцентом мужчина и лихорадочно замахал руками, сомкнув в мольбе ладони. Он виновато шипел в закусанную губу и медленно переминался с ноги на ногу, постукивая носками ботинок о землю. — Я, конечно, пока не знаток французского, но различить его от других языков точно могу, — сдалась девушка, опуская понурые плечи, — На испанском это perdón [извините]. — Ну, а я не являюсь знатоком ни первого, ни второго, — удрученно развел руками тот. — Я думаю мы оба знатоки того факта, что теперь мне нужна хорошая ванна, — тяжело вздыхая, буркнула Энн и, развернувшись в противоположную от того, куда она до этого направлялась сторону, спустилась по склону к реке. Кажется, существовал-таки феноменальный плюс сиего царства Полутонового — никому нет до тебя дела, а значит никто и не станет свидетелем подобного чудно́го обстоятельства. «Сплошной содом…» — стаскивая с себя прилипшую к телу рубашку, стенала она. — «Слишком много воды добавили в эту адскую смесь. Отойди, называется, от котла на час другой» В красноватую лужу, образовавшуюся под ногами, Энн небрежно скинула стопку одежды и только портупею со вложенным в кобуру револьвером рачительно отложила в сторону. Холодные воды целовали босые ступни, сокрушая тело волной резвых мурашек. Она, как сойка в июльское пекло, окунулась с головой, пропуская бодрящий, точно электрический, ток сквозь кости заледеневших конечностей. Бр-р-р! Недолго посидев, Энн наконец соскребла с тела остатки прилипшей каши и не без стука зубов в дрожащей челюсти вышла обратно на земляной берег. «Что ж, теперь я чистая на все сто, а то и сто один процент» — иронично хмыкнула та, потирая промерзлую кожу на предплечьях. — Проклятый блудоум! — послышался знакомый надрывистый рык. — Жаль пинкертоны такие кретины, а то, может быть, уже и не мирился бы с этими полудурками… «Пинкертоны?» — тут же дернулась девушка. — «О чем этот cabrón [подонок] говорит?» Энн тут же спохватилась одежду и, закинув ее в ближние кусты, юркнула в них следом. Переломанные ветки больно кололи оголенную кожу, вызывая тихое, совсем змеиное шипение. Кое-как согнувшись пополам, она смахнула с лица мешающиеся волосы и немного оттеснила заграждающую обзор листву. Припав на колени, Мика склонился к ручью и то жадно хлебал из него, то умывал выпачканное красным лицо. Со лба и щек его также шматами сползало месиво из перебитых бобов, что не могло не вызывать сдавленный смех, заставляя прикрывать ладонью рот. — Ну, ничего, ничего… Уже завтра все кончится… Кончится… — озабоченно бормотал в грязные усы Белл, вымакивая замаранные ладони в воде. Со старческим кряхтением он неспеша поднялся на ноги и, покрутив, разминая, лопатками, двинулся в сторону лагеря. Энн еще некоторое время выжидала, вслушиваясь в звуки, и, удостоверившись в уединении, поднялась и, прихватив одежду, вышла на берег. «Черт… Нужно найти Датча. Хотя… Нет, нет. Не поверит. Нужен Артур, вот только неизвестно, когда он вернется» — хмурила брови девушка, прокручивая в голове все сказанное Микой. — «Было бы куда телеграфировать, да некуда» — Нехорошо подслушивать чужие разговоры, мисс Чейз, — она почувствовала облизывание у самого уха и шорох наточенного лезвия где-то у горла. Мелкой дрожью пробило тело, когда чужая мокрая ладонь упала ей на талию и нагло сжала занемевшую кожу. Из рук ее тут же попадали все вещи. — Нехорошо лапать женщин без их разрешения, — хмыкнула Энн с досадой, сжимая кулаки, чтобы унять трясучку в руках. Она, не желая заниматься составлением ходульно-лицемерных и вымученных дифирамбов, схватила его за запястье и, заступив за спину, нырнула ему под локоть. Одним шагом оказавшись позади опешившего Белла, Энн закрутила его руку и, резко дернув, выбила из сжатой ладони нож. Вложив всю силу в удар, девушка толкнула его в колено, заставляя упасть на подкошенных ногах. — Что должно кончиться завтра? — полным презрения голосом выпытывала Чейз, все еще удерживая руку Белла за его спиной. — Всё. Все сдохнут завтра, а ты — сегодня! — конвульсивно забрыкался Мика и, выпутавшись из хватки, кубарем перекатился в сторону и вскочил, потирая выпачканные колени. — Так ты с пинками, да? — плевок прилетел ему прямо под ноги. — Очевидно, не так ли? — мужчина без зазрения совести уставился не то на голую грудь девушки, не то на покоящиеся на ней бусы и с надменным оскалом провел по желтым зубам языком. От омерзения у нее даже скрутило пустой желудок. — Сейчас мы вернемся в лагерь, и ты всё-всё расскажешь Датчу. Энн в момент схватила валявшийся на земле нож и, зажав его в правой руке, встала в оборонительную стойку. Белл же потянулся к кобуре. — Не стоит, — как ни в чем не бывало спокойным тоном оповестила та, пресекая дальнейшие движения. — На выстрелы точно кто-нибудь придет. Она знала наверняка: пока нож в ее руке — ничто и никто не сможет противостоять ей, ну, если, конечно же, не отпустит пулю ей меж глаз сразу и без предупреждений. — Может, стоишь ты и уверенно, но вот предусмотрительности тебе точно не хватает. Мика перекрутил шестизарядник в руке и, взявший за ствол, метнул его в девушку. Черт, накаркала… — ¡Puto enfermo! [Больной ублюдок!] — дико зашипела Энн, уже лежа на земле и потирая ушибленный лоб. Нож сиротливо подмигнул, отливая солнцем, и уплыл вниз по течению. — Поганые гризеры! Не успела она опомниться как в глазах встали разноцветные пятна и ноздри обволокло склизкое тепло. Из носа ручейками закапала алая жидкость, и скулу неприятно защипало, закололо. А потом затылок нащупал твердый, каменистый грунт, и в живот, сминая внутренности, последовали толчки. «Как хорошо, что я не ничего не ела с утра» — отстраненно подумала про себя девушка, отхаркивая кровавые сгустки. — «Где мой револьвер? ¡Mierda! [Твою мать!]» На многострадальную ногу наступил острый каблук и вдавил грубо, беззастенчиво. Изо рта ее издавались только спертые вздохи. «Дать убить себя этому canalla [сволочь]?» — она, словно вытащенная на сушу рыба, стала немо шевелить губами, потеряв дыхание. — «Матушка меня не так воспитывала» Давление спало. И сжались легкие опять. «Нет. Мне еще есть к кому вернуться. Живой и никак не мертвой» Были бы они героями деревенских баек, то Энн определенно стала бы зомби. Иначе никак нельзя было объяснить как она встала на ноги и, пускай крайне неустойчиво, пускай раскачивалась, куда только ветер подует, она встала. Бледное лицо стало холстом под красные масляные краски — сложно было найти места, не покрытого припухлостями, порезами или покраснениями. — Убью, г-х-р-а… гад, — хрипела она отчаянно, выталкивая из себя одновременно и злобу, и очередную кровавую кляксу. — Я же говорю: полоумные! Белл прогулочным шагом миновал разделяющую их дистанцию, невозмутимо поднял с земли свой револьвер, оттряхнул и по-отцовски погладил его по раме. — Знала же-е… Знала, что ты… — Сдохни уже. В челюсть наотмашь ударило что-то твердое, холодное, подчиняя снова склониться к земле. Липкая влага обволакивала обнаженные лопатки, угловатая галька врезалась в самые кости. — Убью, убью, убью… — горячно бормотала Энн, небрежно размазывая капающую с волос воду и кровь по щекам. Еще с большим трудом ей вновь удалось встать на подгибающие конечности. Ей слышался похоронный звон по малейшей надежде на сохранение собственной жизни. — Смотреть жалко. Руки совершенно не слушались, болтались поперек согнутого пополам тела, и слезы застыли в глазах, словно их залили каким-то лаком, словно она превратилась в фарфоровую куклу. Она не могла выдавить из себя крик, рвущий изнутри грудь, бьющийся в ребра. Она могла только сбито дышать через приоткрытый рот и, как забитый в доску гвоздь, стоять, пока чужие руки грубо вращали ее, закутывая в колючую парусиновую ткань. И под ритмичные раскачивания заснуть, не в силах противиться всепоглощающей темной бездне. Мучительно пекло затылок и ныли стянутые мышцы. Все лицо обдавало то жаром то холодом, а забитый нос неприятно щекотала спертая пыль. Веки, словно залитые клеем, открылись поочередно, а в суженные зрачки ударила сокрушительная темень. Только сверху, над головой скромно ласкались желтые струи. «Где я?..» — смаргивая попавший в глаза песок, растерянно шевелила она онемевшими губами. — «Отлично. Значит меня загрызут мыши. А вот летучие или ползучие — вопрос хороший. Черт подери этого Дядюшку и его кашу!» Энн сквозь жгучую боль начала крутиться, пытаясь выпутаться из тканевого «бастиона», но лишь обнаружила крепкую вязь бечевки, вдоль и поперек обвившую ее. «Замуровал, значит. Не забыла бы я портупею в кустах… Короче, нужно что-то острое» — она начала критически кружить взглядом по кромешной черноте, застывшей вместе с сырым воздухом в пещере. — «Нож бы… Нож? Нож!» — заликовала девушка, завидев свисающее с обрыва мерцающее лезвие. — «Господь, не будь ты такой садист, я бы перестала желать тебе второй смерти!» Она, совсем не обращая внимание на тянущую боль, поползла навстречу заветному спасению. Вздымающаяся под ней пыль заставляла кашлять и чихать, но это — и не четвертая часть того, что сейчас волновало ее. «Ну же, ну же!» Наконец протащив себя по всем камням через всю пещеру, Энн добралась до обрыва и, осторожно приблизившись к краю, стала носом пододвигать нож к себе. И тот, опасно покачавшись, чуть не кинулся наутек вниз, но все-таки услужливо подчинился и позволил сжать себя в зубах. «Да! Да!» — она с титаническими усилиями приняла сидячее положение и стала бить острием меж чуть разведенных коленей. Живот скручивало, выгоняя через горло тошнотворные позывы, но девушка, пораженная фантасмагорической идеей спасения, сильнее сдавила челюсть, осаживая мечущуюся в горле желчь. — «Нет! Тупой, черт, он тупой!.. Ну, и в самом деле, откуда здесь был бы идеально заточенный нож?» Через несколько актов неотступности полотно все-таки треснуло, просвечивая покрасневшую от собравшегося внутри «муравейника» пекла кожу. Выдохнув в неимоверном облегчении, девушка прикрыла в глаза, лелея надежды. Послышалось тихое сипение, и громкость его увеличивалась по мере приближения. Энн повернула затекшую шею по направлению шипения и стала досконально прищуриваться на стоявший вокруг мрак. «Что это?» — толстая темная полоска извивалась, обтекая острые камни. — «Змея?..» Как бы не любили недруги сопоставлять Чейз со змеей, будто то гадюкой, будь то мамбой, сама она не питала к ним любви. Ей зачастую приходилось иметь с ними дело: самолично приходилось выбрасывать проворных гремучников за забор, заплутав они в грядках. Энн, конечно, ни сколько не боялась их. Но не тогда, когда по рукам и ногам запеленали аки грудного ребенка. Толстая черная нить, почти жидкая, стремительно показалась из-под тени, подобралась под согнутые ноги и только по какой-то их негласной связи Энн понимала: этот субтильный комок хочет пробраться под ткань. Не то инстинктивно, не то по собственному соображению девушка содрогнулась в сильнейшей панике и, заерзавши на месте, начала бодро терзать ткань, которая, слава святым Заступникам, начала активно поддаваться, и уже вскоре она смогла вытащить из плена отнявшуюся руку и вложить в нее нож. «Где она? Где змея?!» — не обнаружив под ногами никакого хищного зверья, она забегала глазами по пространству вокруг себя. Зрачки уже совсем привыкли к темноте и ей даже стало удаваться различать в ней очертания. Может, она-таки не змея, а кошка? Но вдруг только одними фибрами она почувствовала резкое приближение. Словно первоклассный спортсмен она словила руками подпрыгнувшую змею, но, не удержав в вспотевших ладонях не менее склизкое существо, уронила его прямо себе на грудь. — ¡Diablo! [Дьявол!] Они кубарем скатились прямиком вниз, туда, где до этого Энн смертельно боялась побывать. Что ж, видимо, судьба. И без того измученные мышцы сдавило болью и… — ¡Joder! [Еб твою мать!] — застонала Чейз что есть мочи, сжимая пальцы вокруг бедра. И слезы наконец брызнули из глаз. Судьба, говорят, богиня-покровительница глупых. А разве она не права, помогая именно тем, кто не в состоянии помочь себе самим? В таком случае, Энн — невероятный гений, каких их темный, непросвещенный мир не видывал во весь свой энеолит. По крайней мере, в софистике точно. Энн не могла точно вспомнить с каких пор ее стали преследовать эти, казалось бы, вечные трудности, которые лишь иногда приводили к неудачам. Что ж это за путь у нее такой? Что за предназначение? Тупое лезвие по рукоять вошло в плоть, и лишь эфес приветливо торчал, весело подмигивая уже чуть ли не теряющей сознание Энн. «Ни Мика, ни крысы — никто. Кровотечение убьет быстрее» А змея, видно, даже не почувствовавшая падения, еще агрессивнее закрутилась на месте и за считанные секунды вновь подобралась ближе. Энн рывком вытащила из себя нож, обагренный собственной кровью, и, вложив всю боль в оглушительный крик, тут же разбежавшийся по всем уголкам пещеры гулким эхом, пронзила ненавистную змею, пригвоздив ее теперь уже приплюснутую тушку к каменной поверхности. А когда та снова лихорадочно затрепыхалась без возможности передвижения, девушка размозжила ей голову босой ступней, окуная ее в липкую красноватую «похлебку». — Если я не поселюсь где-нибудь в маленьком домике в глуши, где не будет ничего кроме покоя — я пристрелю себя, ей Богу, пристрелю, — хмыкнула Энн, разглядывая побежденную… Субстанцию. Но когда краем глаза заметила алую лужу, образовавшуюся под собой, и бедро, из которого крупными массами валила густая кровь, тут же вытащила из приколоченной змеи нож и, наскоро обтерев его о ткань, одним движением, без раздумий, но с криками во всю глотку, воткнула лезвие обратно в рану, закупоривая ее. — А-а-р-гх! Черт! — завопила она, заполняя пещеру жуткими стенаниями. — Надо… Перевязать… Она, не вставая, выкрутилась из своего кокона и ослабевшими руками оторвала широкий лоскут ткани, обвязала им бедро выше раны и, положив первую попавшуюся под руки ветку на узел, завязала еще один поверх. «Это остановит кровь… На немного. Все равно, если не найду помощь — сдохну, как подстреленная птица» Энн со стонами перекатилась на колени и, оперевшись на склон, встала на дрожащие ноги. Раненое бедро прошибало нестерпимой болью, словно ножом, опять. «Надо прикрыться» — она подняла с земли ткань и, вяло стряхнув прилипшую пыль, повязала тогу. — «И выбраться отсюда…» Энн задрала раскалывающуюся голову вверх, однако картина сия вызвала у нее только смятенный вздох. «Метра четыре, не меньше» — разглядывая склон, думала девушка и благодарила Всевышних лишь за то, что не свернула шею. — «Была не была!» Схватившись за лозы высохших ветвей, Энн начала карабкаться наверх. Щетинистые плети шипами врезались в ладони, покрывая их новыми слоями кровавых пятен. Хладеющие ноги совсем не чувствовались, и ей казалось, что еще чуть чуть, и она повиснет на одних лишь руках. Но ощущение какой-то сверхъестественной витальности все еще прогоняло по сосудам кровь и в ноздри било острым запахом воли. И когда очередная ветвь обрывалась, Энн хваталась за следующую, впадая в еще больший раж. «И даже не думай, небожитель ты ничтожный, не попрошу я твоей помощи! Сама справлюсь, не сломаюсь!» И свет мерещился все ближе. Она из последних усилий заползла на обрыв и припала к нему, распластавшись скрюченной звездой. «И еще столько же…» — девушка с кручинным удручением разглядывала очередную стену, занавешенную выцветшей хворостиной. — «Надо будет к цыганке сходить. Это точно проклятие какое-то» С волчьим вытьем Энн, не вставая, поползла навстречу к выходу. Вцепившись разодранными пальцами в дряблые ветки, она начала подниматься. «Еще чуть чуть усилий…» Горячий, почти ядерный, свет казался совершенно неестественным, и лес, стоящий вокруг, был похож непонятные зеленые разводы. Птицы, точно изголодавшиеся по кости́ собаки, жутко повизгивали где-то над самым ухом. И бодрый шум воды… — ¡Sí, joder, sí! [Да, черт возьми, да!] — хрипло торжествовала Энн, дико посмеиваясь и вертя поднятыми к небу руками. Недолго полежав под увесистой тенью водопада, девушка вновь поднялась и, потерев стынущую кожу ног, поплелась хромым шагом наугад вперед. Ледяная вода градом ударила по спине, пробуждая новые силы. «Должно быть часов пять-шесть. Нужно найти лошадь и, если я вообще смогу удержаться в седле, добраться до лагеря» — она взглянула на свои истерзанные ладони и, не останавливая шага, оторвала другой лоскут от подола своей «туники» и повязала его поверх точащей кровь кожи. — «Лишь бы успеть…» Из-за стройного потока показалась проезжая дорожка и Энн, как на свет одинокого маяка, ринулась к ней через реку. Неспешной рысью двигалась теннессийская мышастая, а на ней, прикуривая трубку, восседал мужчина в деловитом яхонтовом пиджаке, и темные клубы табачного дыма растворялись в его пышных подкрученных усах. — Стойте! Подождите! — завопила Чейз надломанным голосом, размахивая руками над головой. Мужчина суматошно обернулся на ее голос и, вытаращив вопрошающие глаза, уставился на источник беспорядочного крика. — Мне нужна помощь, пожалуйста! Не задумываясь, тот сразу же пришпорил свою кобылу и она, дико заржав, кинулась в обратную сторону. — Стой! Hijo de puta [Сукин сын], — девушка понуро опустила вытянутую руку и утомленно прикрыла веки, впираясь взглядом в свои босые ступни. — Мисс! Мисс! — послышался где-то со стороны взволнованный женский голос. — О, Господи… На небольшом пригорке у забора стояла снулая женщина в синей мятой рубашке. Волосы ее, растрепанные и засаленные, выбивались из полураспустившегося пучка, и в руках неуверенно потрясывался карабин. — Не стреляйте, я не грабитель. Если вообще можно так подумать… — выставив перед собой руки, Энн осторожно прошагала по склону. — Мне нужны нитки, иголка и спирт. Прошу Вас… — Да ну что же Вы так… Проходите внутрь, пожалуйста! — У меня нету времени, мэм, — смерив ее отчаянным взглядом, обессиленно прошептала та. Боль, по началу пропавшая, сейчас уже рвала в клочья, заставляя зеленеть кожу и закрываться глаза. — Хорошо. Подождите здесь, никуда не уходите, — с этими словами незнакомка кинулась назад к дому и, с грохотом распахнув скрипучую дверь, скрылась за его стенами, но спустя недолгое ожидание вновь появилась подле. Теперь руки ее были занятые не ружьем, а запрошенным «медицинским набором». — Может, Вам все-таки помочь? Присядьте, я осмотрю рану. Энн видела с каким интересом и ужасом смотрели на нее эти глаза, как они бегали вдоль и поперек ее бедра, где на белесой ткани некрасивым пятном расползлась прорезавшаяся кровь. — Спас… Сибо, н-не нужно, — выцедила Чейз сквозь сжатые от боли зубы и нетерпеливо выхватила инструменты у собеседницы из рук. — Я Вам оч-чень благодарна, с-с-спасибо. И ещ-щё… Где я? Сеньорита тупо уставилась с совершенно недоуменным выражением лица и оторопело начала чесать затылок. — Нью-Ганновер, Хребет Роанок, Уиллардc-Рест, — рассеяно заперечисляла женщина и получила учтивый кивок. «А Мика не особо-то и парился» Наспех развернувшись в сторону тропы, девушка активно засеменила вдоль по ней, следя за вдавленными в рыхлую землю отпечатками кованых копыт. «Нужно найти место потише и зашить рану. Идти до Бивер-Холлоу достаточно, а если еще и с кровоточащей хромой ногой — более чем. Хотя, вряд ли-то вообще дойду» Свернув в гущу деревьев, Энн припала к одному и, подперев его спиной, разложила «аптечку» сбоку от себя. В толстой стеклянной бутылке раскачивалась светлая медная жидкость — текила. «Земляк» — утвердила девушка, разглядывая название, выведенное гигантскими блестящими буквами. Без промедлений она открутила крышку и начала жадно смачивать пересохшее горло. — «Да. Америке есть чему поучиться у нас» Энн нехотя оторвалась от бутылки и, почувствовав обволакивающую жгучесть медового облегчения, выдернула из раны нож. — Жаль, конечно, — тоскливо бормотала она, выливая жидкость на ногу. Казалось, она вот вот сгорит. Вымочив в остатках алкоголя иглу и ладони, девушка принялась дрожащими руками продевать нитку в ушко. «Спокойствие… Чего трясешься, как впервые?» — ободряющий монолог помогал ей сконцентрироваться. Сжав порез по бокам, она начала пронизывать его иглой, стежок за стежком. Слезы валом катились по щекам, капали с носа и подбородка прямо на рану, прожигая ее, словно раскаленным клеймом. — Если бы за каждое мое страдание мне платили по доллару… Ох, черт! Умывшись собственной кровью и слезами, она наконец закончила. Изнуренно откашлявшись в красный кулак, Энн размотала повязь над раной. «Уже вся вымокла… А других вариантов-то и нет» — она перевернула лоскут чистой частью и вновь обвязала им бедро, уже поверх шва. С невероятными усилиями тяжелые веки оставались открытыми еще какое-то время, пока окончательно не закрылись, предательски толкая в Морфеевы объятия. Проснулась Энн только через несколько часов, все также в окружении окровавленных ниток и кусками ткани. «Черт… Наши там, наверное, уже вовсю с пинками стреляются, а я сплю тут сижу» — она, как в лихорадке, быстро поднялась на уже более устойчивые ноги и, напоследок облизнув горлышко бутылки, вышла к тропе и зашагала по прежним следам. — «Не знаю, помогла ли мне текила или сон, но теперь можно хотя бы не бояться упасть замертво в любой момент» Широкая дорожка из конских копыт недолго длилась и вот уже через метров сто других свернула в лес. Сквозь густые кроны проглядывал оранжевый свет, и до неба текли тонкие струйки дыма. Энн, не долго думая, заковыляла следом. У небольшой треугольной палатки, опираясь на толстое ветхое бревно, сидел, скрутившись, знакомый пиджак. Долгая дорога сморит любого путника, и он — не исключение. По положению солнца было четко ясно: сейчас стрелка часов где-то между пятью и шестью вечера. «Это ли не карма?» — вымученно усмехнулась про себя девушка и, приземлившись на корточки, стала кружить по импровизированному лагерю. — «Ого, самая что ни на есть гнусная и справедливая!» Внутри глубокого кармана многоценного бушлата уныло блестела горсть монет и пара острогранных серебряных колец. «Есть идея» Самыми филигранными и выверенными движениями она, конечно, не без усилий сняла пиджак с ненавистника и, удостоверившись, что тот все еще спит, мысленно плюнула ему в ноги. «Жаль, штаны не получится с него снять. Хотя, когда этот придурок проснется, я думаю он и без того будет в шоке. Поделом» Все, чем Энн владела в своей жизни с фантастическим совершенством и мастерством — умением воровать. Ну, и, конечно же, полным отсутствием совести на такие дела теневые. Рукава были несколько длинноваты, но это было поправимо. Бедному да вору — всякая одежа впору, как говорится. — Пойдем со мной, красотка, — прошептала еле слышно девушка, хватая за поводья лошадь. Что ж, конокрадством она тоже никогда не брезгала. Придерживая скрипящие механизмы, Энн вывела иноходца из леса и со сдавленными стонами влезла в кожаное седло. — Ну же, нам проехать надо совсем немножечко, — встретившись с неуемным брыканием, Чейз ласково нашептала у прижатых ушей и осторожно похлопала по толстой шее одной рукой, второй держась за стальной рожок, чтобы не выпасть из седла. — Давай, малышка, поехали. Пришпорив, насколько это было возможно нагими ступнями, по бокам, она-таки заставила упрямицу двинуться с места. Пусть она и продолжала неистово лягаться всю дорогу, они мчали во весь опор и уже через час стояли у подъема в лагерь. «Тихо как-то…» — подозрительно подумала девушка и засобиралась слезть с лошади как вдруг ей насильно помогли чужие старания — кобыла, не желавши больше мириться, встала на дыбы, с пронзительным ржанием скинула с себя всадника и умчала прочь. — «Да уж. Совсем неласковая она какая-то. Надеюсь, я спасла ее от забоя, а то хозяин ее, верно, так долго терпеть не стал бы» Со стонами нащупав ступнями почву, Энн поплелась в лагерь. «Ни-че-го. Тишина…» С измученными вздохами она-таки взошла наверх, но, увидев на поляне лишь кучи стреляных гильз, рассыпанной золы и накренившийся караван Артура, сокрушенно упала на колени, сжимая в кулаке ткань в области заболевшего сердца. — Нет… Слезы кубарем хлынули из воспаленных, красных глаз. Она опоздала. — Нет! Энн сгребла свои обломки и осколки, вскочила на ноги и понеслась под завал, некогда называвшийся их с Артуром палаткой. Оборудованные под занавески пласты тканей небрежно осели на земле вместе с насыпью щепок, книги, служившие всему подставкой, разбросаны и где-то под их грудой валялась охотничья винтовка, которую Морган почему-то никогда не давал Энн даже подержать, не говоря уже и о стрельбе. — Что же тут произошло… Неужто пинки постарались? Она с материнской заботой вытащила из-под завала ружье и, сдунув с него тлен и песок, крепко сдавила в руках. — Убью, убью… Всех до единого… Глубокие следы вели прямиком в пещеру. — Берегитесь, суки! И она понеслась туда, по кровавой дорожке. Вниз, на глубину и вверх по лестнице, снова на поверхность. По склону, по тропе, пересекая реку, сквозь лес и на гору. Она бежала так быстро, как только могла, ноги путались в узлы, нестерпимо болело сердце и бок, но она спешила, сбивая дыхание. Спешила на звуки выстрелов. Две конские туши замертво подпирали скалистый грунт, и в одной из них Энн узнала гнедого, уже родного, жеребца. Кровь вскипела в висках, отдавая частым глухим стуком в уши. Всюду смерть… Выстрелы учащались, становились громче. На горе. Энн понеслась еще быстрее, спотыкаясь о каждый камень, до боли сжимая в забинтованных ладонях ружье. «Что это?..» — с высокого обрыва посыпались камни, завиднелась ненавистная красная рубашка и не менее противные белокурые патлы. — «Мика. И… Артур?» Чейз вскинула винтовку и заглянула в прицел. Вцепившись в смертельной схватке, оба активно возносили друг на другом окровавленные кулаки. Черт… Черный прицельный крестик наметился прямо в затылок Белла и неотрывно следовал за каждым его движением. В сжатых руках его показалась чужая шея — он душил Артура. Она не простит. Встав в надежную стойку, Энн вложила палец на курок. Вдох, выдох… И цель пала со сквозной дырой в плече. И Энн тоже. Спина уперлась в стоящий позади валун, защипало бровь. Левый глаз сплошь застелило чем-то красным. Энн легонько коснулась лба, и на пальцах следом отпечаталась кровь. Она попыталась отморгать ее, но та лишь упорно встряла поверх зрачка. А, может, это и не кровь вовсе? Может, она выбила себе глаз? Встряхнув туманной головой, девушка притянула к себе перепачканное красным ружье и, оперевшись на него, поднялась снова. Нужно спешить. Переставляя ватные конечности, Энн почти ползком поднялась на верх. И застала любимое лицо, не представляющее собой ничего более кровавого месива. Неистовый, калёный гнев наполнил грудь, налил и второй глаз темнотой. Она сама не заметила как уже подобралась в спину к Мике, но отчетливо помнила как, вкладывая всю силу и злобу, наотмашь ударила его в поясницу тяжелым прикладом. И как кричала тоже помнила: — Убью, сукин ты сын! Артур, словно тряпичная кукла, осел на землю и отполз в сторону, сплевывая алые сгустки. — Какого черта? Как ты зде.? — захрипел Белл, целуя каменный пол, перекатился на спину и стал усиленно пытаться приподняться на локтях. Энн откинула в сторону ружье и уперлась ладонями в колени, тяжело дыша. Она успела. — Энн! Крысы не дохнут, правда ведь? Они и чуму переживали. Вот и Мика тоже бы пережил — она была уверена. Белл с животным рёвом кинулся вперед и, упав на землю вместе с девушкой, схватил ее за воротник пиджака. Его распухший кулак коснулся ее лица, вдалбливая затылком в камень. «Один. Два. Три… Четыре, пять» Когда ее глаза картинно закатились, черная от грязи и крови рука застыла в воздухе. — Cabrón [Козёл], — насмешливо засипела Энн, откашливаясь и, открыв глаза, подарила ему «Шотландский поцелуй» в и без того разбитую переносицу. В иных широтах он известен под прозаическим названием «удар башкой в башку». Не так по-кельтски изящно, зато гораздо более информативно. — Проклятая сука! — свалился, словно в агонических судорогах, мужчина и схватился за сломанный нос. — Ты — знатная скотина, Белл, — Энн пересела ему на бедра и, пригвоздив за плечи к поверхности, начала наносить удар за ударом. — Один. Два. Три… Четыре, пять. Когда мясной сгусток начал захлебываться собственной кровью, девушка слезла с него и, смерив брезгливым взглядом, подняла лежащий неподалеку револьвер. — Разверстая могила тебя отдаст родной земле. И все шорохи, шипения и кашель закончились после одного точного выстрела. И она заметила такие знакомые красные камни. Девушка со страхом дотронулась собственной груди. Все стало ясно. Она склонилась к нему и, выудив свисающий с кармана розарий, накинула его на себя. На негнущихся ногах Энн медленно проследовала вперед и подсела к Моргану. В руках она все еще сжимала револьвер. — Ты прям как рождественская ветчина выглядишь, Артур, — вдруг зазвенел колокольчик смеха ее сорванного голоса. — Я-то? Сама не лучше, — закашлялся тот и не смог не заметить как она взглянула на него полными боли глазами. Девушка пересела ему на колени и полезла в его сумку, на что он лишь криво ухмыльнулся и, положив ладонь ей на поясницу, ехидно зашептал пониженным басом: — Энн, я думаю сейчас не время для «этого». Она выудила знакомую флягу и глупо заулыбалась, обводя пальцами знакомую надпись «Tennessee». Открутив крышку, Энн с опаской принюхалась к питью и, удостоверившись, что это вода, стала понемногу выливать мужчине на лицо, стирая кровь заранее оторванным от остаток «одеяния» лоскутом. — Я так и знала, что ты скажешь это, — коварно улыбалась та, пока «пациент» под ней активно ерзал, заходясь болезненным шипением. Она вновь полезла к нему в сумку и, чуть покопавшись в ней, достала небольшую бутылочку тоника. — На вот, выпей, — убаюкивающе спокойно прошептала Энн, вливая горькую жидкость в его приоткрытый рот. Остановившись на половине, он покачал головой и, убрав от себя заботливую ладонь, жестом указал закончить ее. Терпкая черная жидкость удушливо сковывала горло, но стоило только проглотить ее, как боль притуплялась и появлялись какие-то силы. Отставив в сторону пустой сосуд, Энн вновь присела рядом, укладывая свою голову ему на плечо. — Слушай, Артур, — тихо позвала она его. — А ты все еще носишь то кольцо? — Это? — со сдавленным постаныванием он потянулся к нагрудному карману своей куртки и вытащил обручальное украшение. — Теперь я готова принять его, — улыбнулась девушка смущенно. Артур, словно усомнился, не послышалось ли ему, уставился на нее туманным взглядом. — Ну же, надевай, если еще не передумал, — хихикнула она, разматывая бинты на левой ладони. — Нет, не передумал и вряд ли когда-нибудь смогу, — встрепыхнулся тот и схватил ее за руку, сжимая нетерпеливо и как всегда намертво крепко. — Значит, теперь называть тебя миссис Морган? — Можно просто Энн, — они захохотали в унисон. Артур накрыл ее своей рукой и плотно прижал к своей груди, сплетая пальцы. Солнце заходило неторопливо, и время словно застыло в июньском пекле. Они, все измазанные кровью, синяками и ссадинами, наслаждались этим трепетным моментом еще какое-то время, а потом он опомнился и, окинув взглядом Энн, с неподдельным интересом спросил: — Расскажешь мне, почему ты так странно одета?