Не совсем для себя.
***
Жилин взлетал по лестнице, бешено тарабанил в дверь, даже несмотря на наличие ключей в кармане, воодушевлённо звал по имени давно ждущего Игоря. Тот недовольно бурчал, завёрнутый в одеяло: не дождался и уснул. Время было уже за полночь, завтра на работу с самого утра, но Жилин слишком доволен собой, чтобы поддаваться быту. — Ставь чайник, голубчик! Ладно, сам поставлю, только руки помою. А ты на кухню иди. Я тебе сейчас такое расскажу, Игорь, такие вещи, что ты у меня протрезвеешь раз и навсегда! — Серёг, меня твои байки про бандитов уже доебали. Поздно же. — Игорёк, ну какие же это, прости господи, байки, ну ты же послушай сначала... Всё, всё, иди! — Жилин убегал в ванну с улыбкой до самых ушей, тут же возвращаясь к сонному Игорю на кухонной табуретке. Включал свет, заставляя его жмуриться, воодушевлённо гремел чайником и спичками, шуршал заваркой, тянулся за коньяком на верхнюю полочку. — Серёг, ну ладно я, ну тебе-то куда. Че там такое радостное у тебя? — Буду, так сказать, краток, — Жилин разлил коньяк прямо по кружкам, принялся быстро кромсать лимон из холодильника, хитро улыбался себе в усы и зачем-то тянулся к подсвечникам, наводил атмосферу наспех сделанного, но такого искреннего праздника для двоих среди ночи. Поджигал свечи, выключал свет и не закрывал рта: — Ну, мой хороший, ты про наше тесное общение с Григорием Константиновичем, конечно же, знаешь. Так вот, мы с ним приняли решение. Точнее, решение было принято всецело мной, а Гришей одобрено... Короче, Игорь, давай. За нашего нового президента! — Полковник весело поднял коньячную чашку в воздух и чокнулся с непонимающим Катамарановым напротив. Выпили, закусили, немного поморщились, посмотрели друг на друга: Жилин в один момент зарумянился, заулыбался ещё сильнее, а глаза у него стали чёрные от широких зрачков, и хитрые, как у паука. Игорь же просто пытался заставить себя понимать человеческую речь да держать веки открытыми. — Ещё раз. — Игорёк, не спи, замёрзнешь! Гриша наш, то есть Григорий Константинович, президентом новым будет, ну чего тебе не понятно? Игорь принял сложное выражение лица. Когда что-то было непонятно, он чувствовал себя дураком, а сейчас непонятно было всё. — А, — подал он голос спустя минуту молчания по своей утренней бодрости, — Ну, тогда за Гришу? — За Гришу! Выпили, снова закусили. Игорь начинал понемногу просыпаться, Жилин начинал понемногу пьянеть. — Стой, Серёг. Не понял. В смысле "президентом будет"? Его же еще должны, ну... Процесс выбирания. — Игорюш, я тебя умоляю. Изберут его, изберут как миленького. А почему нет? Ты его видел? Морда-то у него злая, а внутри мягкий совсем. Как пряничек. Но сначала весь такой бандит, на машинке дорогой ездит... Для избирателей то, что надо. Любят, понимаешь ли, плохих мальчиков и девочек. Натку же, царство ей небесное, как-то избрали? — Так все под гипнозом были. — А Марика? Ну, королеву нашу снежную? — Ему же Стрельников гарантии и давал. А потом и ты ему. За денюжку. — Да, неплохо в тот год было в Ялте... Игорь окончательно проснулся, повертел головой и стукнул кружкой по столу в раздражении: — Серёг, если это всё, то я... Тоже всё. Пошли спать. Жилин откинулся на спинку стула и выглядел одновременно и крайне оскорблённым, и воодушевлённым. — Игорёчек, — он прикрикнул, пытаясь звучать менее агрессивно, — если бы дело было только в Грише, я бы за него порадовался и утром. Ты меня поздравить не хочешь? — Ща поздравлю. А с чем? Полковник как будто ждал этого вопроса, а дождавшись сразу же ободрился сверх меры: встал, выпрямился, прямо как пантера, поднял кружку и говорил медленно-медленно, чтобы доходило лучше: — Как это с чем, хороший мой? — глаза дико сверкали в полутьме, предавая Жилину полубезумный вид, — А с новой должностью? Должностью, понимаешь ли, министра внутренних дел нашей замечательной страны. Остатки раздражения моментально прошли, как будто и не было. Игорь улыбался, как дурак. Министр? Его муж — министр? Его дурной, ленивый и ласковый Серёжа, который воркует с хулиганами? Этот человек теперь будет самым-самым главным ментом? Немыслимо. — С-Серёж... Серьезно? Вместо ответа Жилин только прикрыл глаза и беззвучно, одними губами согласился, не переставая хитро-хитро улыбаться. — За тебя! Ура! Выпили третий раз. Жилин зажевал долькой лимона, Игорь зажевал Жилиным. Ребяческая радость переполняла, Катамаранов смеялся лающим, но таким довольным смехом, как будто давился, прыгал на Серёгу, обнимал так крепко, что казалось, сейчас рёбра все переломаются. — Серёга, ну ты и кр-крокодил, блин. Сразу сказать не мог? Поляну он накрыл, про Гришу своего дурацкого рассказал... — Это я тебе ещё главную новость не рассказал, голубчик, — Жилин по-хозяйски гладил Игоря по лицу и выглядел так, что дух захватывало: дурной, диковатый взгляд, кривая улыбка, которой он, очевидно, у Игоря научился. "Да что с ним сегодня не так?" — металась мысль где-то на периферии сознания. — Удивляй, милиция. — А должность-то не только у меня, — Жилин был слишком близко, настолько, что можно было уловить непривычный запах. Как будто кто-то сжег кабачки на сковородке, или стог сена горел в поле. Кокетливо нажал пальцем Игорю на самый кончик носа, он прошептал на ухо, как самую большую тайну в мире: — С повышением, родной. Игорь засмеялся снова, засмеялся искренне. Ну а почему нет? Хорошая же шутка. Но в тёмных глазах напротив не было ни намёка на шутку, наоборот, полковник смотрел серьезно, но от этого не менее томно. Игорю этот взгляд напоминал тот, который обычно был адресован дурным подчинённым, когда они не понимали суть простого задания, или когда пытались фамильярничать с непосредственным начальником. (Или не понимали, что их действительно уволили.) — Чего смеёшься, Игорёк? Или, если быть точным, Игорь Натальевич, министр строительства? — Жилин держал новоиспечённого министра в своих руках крепко, как держит удав загипнотизированного кролика перед тем, как проглотить целиком. В таких случаях кролики не в состоянии бежать не только из-за плотно обвивающих их колец, но и из-за давления черных, властных глаз, похожих на глаза Жилина. Когда он так смотрит, Игорь готов на всё, готов пойти за ним всюду, куда он скажет: на погром, на баррикады, на воровство, на убийство, лишь бы еще секундочку так посмотрел. На плите свистит чайник, и змеиные чары быстро отпускают обоих. — И скипидарных дел, кстати! Не знал, что такое министерство существует. Может, вообще не существует, но ради тебя организуем, Игорюш, запросто. Хочешь, мой хороший? — полковник возился с чаем и снова весело щебетал, как будто секунду назад не прожигал бедного Натальича взглядом. Игорь, в свою очередь тоже понявший, что снова испытал всю мощь ментовской диктатуры на себе, быстро тряхнул головой, чтобы прийти в себя, похлопал глазами и вернул себе критическое мышление. — Серёг, я не понял. Какой еще министр, какие скипидарные дела? Ты меня видел? Это ж надо будет сидеть, кабинетствовать... В костюмах больших. Не, мне это не подходит. Туда нужен какой-нибудь... Ну, важный дядька, из другого кабинета. А я? Да я всю жизнь на стройке отпахал, куда... — Отпахал, Горь. Хорошо отпахал, сколько зданий построил, м? А сколько снёс? Вот потому что отпахал, голубчик, поэтому тебе и сидеть в кабинете. Ты же лучше всех знаешь, что к чему, что да как, — в кружки с коньяком полился чай, посыпался сахар, упали кругляшки лимона, и сам Жилин вальяжно уселся напротив, — Кабинет, кстати, прямо рядышком с моим будет. Будем друг к другу в гости бегать на перерывчиках, или просто так, если соскучились. Перспектива быть рядом с Серёгой значительно большее количество времени сглаживала углы и добавляла энтузиазма, но не спасала от новых проблем: — Ну ты сказал, как ртом. Серёж, там же документации сколько, я в этом не умею совсем... — Научим. Хочешь, даже я научу? А не хочешь, так у тебя целое министерство тараканчиков будет, у них спросишь. Или попросишь переделать. Не переживай, Игорёш. Ни секундочки не переживай, а то чего ты. Сидишь тут, как, понимаешь, редиска кислая. Ну что, пойдёшь со мной работать? Пойдёшь? — и снова взгляд полупьяных глаз, в самую душу, до каждой её струны. Нет, Наталич не устоит. Да никто не устоит. Такие обещания, такие нежные слова, от которых гарантиями так и прёт. А что страшного может случится? А почему бы и нет? Перспективы и планы зрели в голове, мозги плавились от одной только мысли о том, сколько всего можно сделать. Сколько добра. Блага. И всё это добро под строгим надзором этих глаз. Точно, как за каменной стеной. — Пойду, куда ж я денусь. Если всё так, как ты расписал. — Вот это другой разговор. За тебя, дорогой мой. Чай допит и коньяк уничтожен, время перед рассветом — время самого сладкого сна. Вот только Игорю не спалось. Слишком много вопросов мучили в один момент. — Серёж... — гладил почти уснувшего Жилина по щеке, проверяя сон. В ответ — осмысленное мычание, — Серёж, ну вот скажи: если ты такой умный, че сам в президенты не пошёл? Всё Гриша да Гриша, еще и уговаривал... — Игорь, не тупи. Кто за меня голосовать пойдёт? Ментов никто не любит. Это раз. Два это то, что... На виду быть лишний раз, как мы поняли, мне не стоит. А то всё, еще одно решето. А в-третьих, Гриша очень мягкий. Как пластилин, лепи — не хочу. Всегда умного человека будет слушать. То есть меня. Ну, если надо будет. А мне это на руку. У меня там такие планы, такие планы, такие хорошие все, увидишь и обомлеешь. Давай спать. Игорю всё стало понятно в момент. Он настолько привык видеть Серёжу нежным, ласковым, домашним, что всё чаще стал забывать, с кем он живёт. С Сергеем Орестовичем, полковником милиции, получившим звание в двадцать восемь лет. Понятное дело, что не одной честной службой. С человеком, убившим своего брата, убившим в своё время мэра этого города. С человеком, который получал деньги от бандитской прослойки общества, а потом находивший лазейки для того, чтобы они все сидели. С человеком, который посадил одного президента, который участвовал в бунтах против другого. С человеком, который по молодости превращал чужие органы в кашу на допросах. А теперь еще с министром, который готов дёргать новенького президента за ниточки, лишь бы захапать себе больше власти. Вопрос остался только один: Ради чего? "Во что же ты опять играешь, полковник", — почти шёпотом, самому себе перед сном. Но пока была еще пара часов. Пара часов для того, чтобы крепче обнять лежащего рядом серого кардинала, вдохнуть его запах и забыться. Солнце вставало на востоке и приносило цветные сновидения. В них не будет места официозам.***
День икс, игрек и зет в одном флаконе наступил. Выборы прошли успешно, столица страны со всеми сильными мира сего вновь перенесена в (не)Катамарановск, здание правительства — готово принимать работников. Жилин сидел на кухне их новой квартиры, большой и просторной, завтракал кофе с сигаретой, читая утреннюю прессу. На первой полосе всё та же новость, что и несколько недель перед этим: "Расследование дела о загадочной пропаже бывшего министра внутренних дел не принесло успехов". Чуть ниже красовалась новая надпись: "Новым министром назначен полковник Жилин С.О." Игорь уже не спал, но вставать в холодное утро ему не хотелось. Что-то колотило изнутри, не давая расслабиться. Так много обязанностей, так много новых дел, новых... людей. Что им говорить? Как управлять? Может, стоит их припугнуть? Нет, слишком грубо. Такими темпами страну не поднимешь. А может, сразу дать всем выходные, чтобы не мешали работать? А если сядут на шею? Может, оно и к лучшему. Может, лучше самому никуда не идти, чтобы не мешать? Грудь раздирало сомнениями. А если бы был скипидар, то ответ нашёлся бы сам по себе. Если не скипидар, то хотя бы водка. Да, она не даст ответов, но добавит уверенности. Вот только проблема: Игорь две недели ничего не пил. Посвежел, похорошел, сердце билось ровнее, даже курить почти не хотелось. Это могло бы прозвучать как что-то хорошее, но только если бы Игорь был обычным человеком. Только он необычный. Без скипидара он слеп, глух и нем. Без скипидара нет ни уверенности в своих действиях, ни смелости для принятия решений. Игорь создаёт хаос, который позволяет всему остальному миру жить в порядке, а скипидар помогает этот хаос видеть. Со стороны действия напоминают противоправные, антиобщественные, дебош сумасшедшего алкоголика, вот только у каждого решения есть своя цель. Игорь две недели не видел и не чувствовал хаоса вокруг, от чего нервы начинали сдавать. Но таковы условия новой работы: ни грамма в рот,Они сами были законом.
***
Одевать Игоря в костюм было проблематично. Отсутствие дыры на колене его порядком бесило, застёгнутая рубашка сковывала движения, а галстук душил. Жилин, ворковавший рядом, то и дело нахваливавший обновлённый внешний вид новенького министра, облегчал положение, но не спасал его. Всё приглаживал серенький в полоску пиджачок, который подчёркивал фигуру намного лучше вечно грязного ватника, водил руками по плечам и спине, заставляя Катамаранова не сутулиться, хотя бы секундочку. Секундочку Игорь не сутулился. Потом снова сжимался под напором ответственности и собственной трезвости. То, что ему сейчас нужно было, так это ощущение безопасности. — Ну каску можно оставить? — Оставляй, уже господи, уже всё. Из окна звучал сигнал президентского Мерседеса, и пора было идти. Жилин спускался по лестничным пролётам и практически вылетал из двери подъезда бодро, довольно переставляя ноги в чистеньких туфлях, улыбался совсем как ошалевший, в то время как Игорь угрожающей фигурой плёлся чуть позади, больше напоминая не министра, но телохранителя. Из-за опущенного стекла смотрело слегла улыбающееся президентское лицо в очках: — Ну здарова, отцы. — Здрасьте-здрасьте, Григорий Константинович, — вместо рукопожатий Жилин привычно лез целоваться по три раза. Открывал Игорю дверь, садился с ним рядом, заводя разговор по поводу сегодняшнего дня с президентом. Игорь был мрачнее тучи: во-первых, его напрягал Стрельников. Катамаранов не был эталоном порядочного гражданина, но хотя бы не бандитником. Успокаивал лишь тот факт, что железные рукава еще не так давно возили умирающего Сережу в этой же машине до самой ночи. С бежевой обивки кровь так и не отмыли до конца, кое-где остались едва заметные коричневые ободки от громадных луж, наводившие легчайшую жуть. Во-вторых, Игорь Натальевич, хоть и был по сути своей человеком любопытным и перепробовавшим на своем веку профессий лишь слегка меньше, чем Куприн в лучшие годы, однако не имел ни малейшего понятия о том, как надо министерствовать. Работать руками легче. Пьян, трезв, полумёртвый или полуживой — гайки и болты сами слушаются, правильные рычаги дёргаются, а здания складываются как карточные домики под ударами стальной гири. Вдох-выдох. Игорю не страшно, нет. Он вообще ничего не боится. Никогда. Вдох-выдох. Воздуха всё меньше. Игорю не нужен воздух. Тогда почему его недостаток ощущается так сильно? Ему на бедро приземлилась рука с длинными пальцами и концентрировала всё внимание на себе, возвращая в реальность, медленно гладила, скользя по модной ткани вверх-вниз. — Волнуешься, Игорь Натальевич? — Терпимо нахуй, — получалось немного грубее, чем хотелось бы. Жилин эту грубость не комментировал, только понимающе улыбался. Перед носом вырастало здание правительства, недавно построенное, нарядное по сравнению с панельками да двориками, которые маячили перед глазами на постоянной основе. А тут здание большое, важное, с кованными перилами и в чёрном мраморе. Красота да гордость. — Вот это бандура. А вы её снесли... Помните, Игорь Натальевич? — рассмеялся Гриша с переднего сидения. — Помню. А помните, как я эту бандуру отстраивал? Гриша стих моментально. А ведь и правда: все запоминали, как Игорь чудил без баяна, но когда разговор касался дел хороших, благородных — начинали мяться. — Мальчики, ну вы чего? Подружитесь еще, хорошие мои, обязательно подружитесь! Во время рабочего, так сказать, процесса, — Жилин беззаботно ухал себе в усы, что явно расслабляло президента и вызывало недоумение у министра строительства. Жилин шёл впереди и первый открывал двери их нового творческого дома.***
Творческий дом был красивый, просторный и очень важный. Сама атмосфера в нём деловая, располагающая к работе, но одновременно и давящая на мозги. Здание слишком надменно возвышалось над простенькими крышами местного ДК и НИИ. Слишком сюрреалистичны эти коридоры, которые оставались тёмными, несмотря даже на обилие света и большие окна. В этих тёмных коридорах на каждом этаже видны двери, самая красивая и большая — для министра, все остальные — для министерских подразделений. Кабинет Игоря был действительно напротив кабинета Серёжи. В другом крыле, но напротив. Пройти меньше ста метров, завернуть за угол, и вот красивая большая дверь с важной табличкой. Но не в зоне видимости. Первая половина дня была занята делами сугубо хозяйственного плана. Хоть рабочие места и были полностью готовы к активной гражданской позиции, но если президент захотел к себе в кабинет газеты, чтобы застилать ими стол, а министр внутренних дел не мог выбрать, в каком же шкафу хранить косметичку, а в какой — свои коллекционные коньяки, то заставить их работать возможным не представлялось. Игорь же сидел верхом на своем новом столе и смотрел в свою новую стену. Вещей у него как таковых не наблюдалось, потребностей в них — тем более. Бутылочки со скипидаром были заранее сложены в сейф, пепельница украшала подоконник. Канцелярия всегда была на краю стола, печати стояли под замком в ящике, папки — на полках в шкафах. Ни пылинки, ни соринки, и тополя за окном. Зелёные. "Серёже такое точно понравится", — думал Игорь про себя, невольно улыбаясь. Можно было сейчас заглянуть к нему, посмотреть, как он создавал уют вокруг себя. Возможно, помочь ему таскать мебель из угла в угол, хотя для этого у них теперь куча помощничков-тараканчиков, однако Игорь всё равно любит таскать мебель так же сильно, как Жилин любит им в такие моменты командовать. Катамаранов улыбался ещё шире, смотрел на деревья за окном. Дело уже к осени, кое-где видно золото среди зелени. Хорошо, наверное, на природе сейчас, не жарко, и комары уже едят меньше, а еще... Зелень. Меньше сотни метров и поворот налево, войти без стука и почувствовать, насколько комната успела пропитаться Сергеем Орестовичем: всё уже было прокурено до невозможности, работники в комбинезонах вертели треклятый шкаф для папок то ближе, то дальше, временами делая перерыв на выпить да покурить с полковником, который шутил шутки, смешные исключительно тем, что абсолютно непонятны. Увидев Игоря, он сразу подходил ближе, радостно смеялся по-совиному. Глаза человека в форме уже не совсем трезвые, однако не из-за волнения, но из-за азарта. А говорил без запинки — годы тренировок в виде интервью на девятом канале и разговоров с начальством после пары рюмок давали о себе знать: — Игорь! Пришёл, хороший мой. Разложился уже? Нравится новое место? — Сойдёт. Только это, просьба одна... Не очень важно, конечно, для работы, но для меня... — Говори. Говори, чего хочется. Всё говори, а Григорий Константинович организует, так сказать, все условия. Вот, зверюшку нашли, тебе не нужна? Нет? — перебивал Жилин и показывал на лежащее в углу чучело горностая, снятого со стены. — Нахрена мне зверюшка такая? — Ну, мало ли. Может, для интерьера. — Не. Мне бы цветов каких, в горшочках, чтобы как в лесу было... — Игорь говорил почти шёпотом, сам не зная, почему. — Цветов хочешь, хороший мой? Сделаем. Сделаем, запросто, не переживай. Каких хочешь? Хочешь пальму? Финиковую. Как сядем выпить, а закуска прямо рядышком растет... За госбюджет, кстати, не переживай. Если надо, то Гриша пусть из своего кармана платит. Сейчас я ему всё расскажу... — полковник засуетился, выбежал из кабинета, начал кого-то звать и что-то требовать, оставив Игоря вместе с помощничками по хозяйственной части. Рефлексы действовали и не подводили ни секунды: "Мужики, вам помочь?"***
Собрать всё правительство в одном здании в странном маленьком городе было идеей странной, однако единогласной. Гришу, по крайней мере, всё устраивало: вот тут он и его ребята, в бывшем — ОПГ, в настоящем — занимавшие высокие должности, а по бокам, внизу и вверху — министерства. Всё рядом и все довольны, очень похоже на большой детский сад без воспитателей. Воспитателем должен был быть президент, однако Стрельников выступал тут скорее в роли главного ребёнка. Нельзя было сказать, что управленец из него плохой — напротив, весьма талантливый, вот прямо сейчас в срочном порядке совещался с Советом министров чтобы выяснить, что вообще происходит в стране и что с этим надо делать. По своей сути правительство — тоже ОПГ, только немного больше. У каждого есть своё дело, а дело Стрельникова — ими руководить. Выдавать денюжку, забирать денюжку, уделять внимание... "Слышишь, Жилин, я как будто второй раз женился!" И Жилин загадочно улыбался в усы, сидя по левое плечо. Григорий Константинович справлялся хорошо, но время от времени ему надо подсказывать — тут ничего удивительного, раз человек первый раз у руля. Полковник шептал и шептал на ухо, как змей, окидывая присутствующих коллег томным взглядом, закуривал в помещении, поглаживал свободной рукой по колену то Игоря, сидевшего с одной стороны — ласково, успокаивающе, когда чувствовал чужую дрожь или видел непонимающий трезвый взгляд, то Григория Константиновича — с нажимом, с пассивной агрессией, когда он делал что-то, что не вписывалось в существовавший замысел. — ...ведь, как говорят американцы, кто страну нормальную построил... — Гриша, — цепкие пальцы смыкались на вновь здоровой ноге, а взгляд слегка подведённых глаз показывал, что сейчас они отнюдь не на вечере поговорок. Стрельников понимал взгляд моментально, чуть сбавлял тон и поправлял себя: — А знаете, пусть американцы свою страну строят. А мы будем строить свою. Правильно говорю? — риторически спрашивал Стрельников, но всё равно слышал согласие со стороны правительства. На самом де деле вопрос мало того что не являлся риторическим, был направлен одному единственному человеку рядом. И человек рядом одобрительно, едва заметно кивал. После первого часа совещания становилось понятно, что жена Григория Константиновича натворила делов: бюджет потрачен на производство каблуков и силовые структуры, в министерских креслах сидят люди, хоть и исполнительные, но всё же преданные традициям нателловского режима. Работы еще много. — Я считаю, нам нужно сделать перерыв. Погулять, поесть селёдки... — Гриша удалялся в сопровождении своих ребят прочь, оставляя новеньких министров знакомиться с коллегами чуть теснее. — Как ты, мой хороший? Держишься пока? — Жилин гладил Игоря по ноге и улыбался, довольный своей работой. — Нормально. Че за мужик? Смотрит на тебя целый час. Рожа-то у него злая, — Игорь кивал головой в сторону человека в форме, почти как у Сергея Орестовича: и веточки на лацканах золотые, погоны, ордена и медали во всю грудь, среди которых затесался особый знак отличия: Красные туфельки. На каблуке. — Это, дорогой мой, самый главный по Нателкиным псам. Председатель комитета госбезопасности, — Жилин провожал встававшего подкаблучника скользящим взглядом и добавлял чуть тише: — Приходилось с ним пару раз пересечься по делам рабочим. Гнида она и есть гнида. Не забивай голову. Пойдём лучше перекурим? На балкончике для курящих собрался практически весь кабинет министров. Они держались в основном стайками, тихо переговаривались между собой о чем-то, то и дело оборачиваясь, когда рядом проходили "новенькие", кто-то безразлично, кто-то с опаской, а в чьих-то очень конкретных и пустых глазах читалась то ли насмешка, то ли отвращение, и Жилин, черт возьми, хотел ошибаться, когда думал о причине такого взгляда. Полковник на своём веку видел такие взгляды и не раз, и уже слишком устал что-либо доказывать людям вокруг. Спустя время он научился их игнорировать, а потом и вовсе, получать какое-то странное удовольствие. В конце концов, чем больше у него появлялось власти, тем спокойнее было за свою любовь. И всё же, манеры — лицо мужчины, и поздороваться с новыми коллегами было галочкой. Рукопожатия, просьба подкурить, небольшое количество каламбуров ни о чем — перед тем, как начать бесить людей, полковник предпочитал их к себе расположить. Игорь привык работать скорее с машинами или животными, и такое скопление важных людей в костюмах его смущало. Может, он и хотел бы перестать реагировать так на всех, кто не являлся его друзьями, но в глубине души он привык. Не нуждался в компании большей, чем Серёжа, их животные и домовые сущности. Мог молчать по несколько месяцев, и только со своим мужем расслаблялся и не закрывал хлеборезку даже трезвый. Муж. Какое приятное слово. Всегда расслабляло их обоих. "Познакомьтесь, этой мой муж", "вчера гуляли, с мужем", "кольцо красивое? Спасибо, обручальное, муж подарил". Игорь задумался где-то между крепкими рукопожатиями о том, что ему невероятно нравится это слово. Забыл о тлеющей сигарете меж пальцев и загадочно заулыбался. Улыбка покинула лицо так же быстро, как и мужчина с красным каблуком на мундире приблизился к Серёже. Между председателем и министром тут же повисло немое напряжение. Если бы в Игоре на тот момент была хоть капля скипидара, он бы увидел, как во все стороны полетели недобрые искры. Но из-за трезвости удалось увидеть только человеческое, посюстороннее: крупные черты лица, вытянутую голову, глубокие, хоть и редкие морщины на грубой коже. И страшные глаза. Почти бесцветные, сероватые. Как туман над спящим городом. Как лёд на реке. Игорь не любил, когда реки покрывались льдом, ведь зимнее купание становилось проблематичным, да и из тумана предпочитал только тот, который исполнялся Сектором Газа. Главный пёс минувшего режима попытался улыбнуться, медленно закурил, выпустил вверх первую порцию дыма и только после этого вкрадчиво начал: — Здравия желаю, товарищ полковник. Точнее, господин министр. Повысили, Жилин? — А вы очень догадливы. Для вашей-то должности, — Жилин менялся на глазах. За напускной уверенностью скрывалась та самая бешеность, о которой так любил упоминать Инженер при каждом удобном случае. — А вы очень... Молоды. Для вашей-то должности. Наталкивает на определённые мысли, не так ли? — Ну так озвучьте же их, дорогой мой. К чему эти недомолвки? Мы же, так сказать, теперь на одной стороне, — руки сжимались в кулаках и челюсти злобно напрягались. Игорь сразу понял, что что-то не так с этим мужиком, но чтобы до такой степени? — Серёж... — Не лезь, — грубо обрубал его Жилин. Увидев это, мужчина в форме хмыкнул презрительно. — Наталкивает на мысли о вашей... Связи со Стрельниковым. Преступной связи, — он растягивал слова, явно выделяя часть про преступность. Жилин коротко и возмущённо ухнул, его плечи странно дернулись, как перед нападением. Искры вокруг него переставали быть метафизическими. — Не совсем понимаю, о чем вы. Какие такие связи, голубчик? Не те ли, благодаря которым вы были назначены Нателлой Наумовной? — В этом не было преступления, Жилин. Нателла Наумовна, всё-таки, была женщиной. Надеюсь, я выразился не слишком... Абстрактно? — Чем больше между нами абстрацкции, Павел Семёнович, тем дороже вам это обойдётся. Они разошлись в разные стороны, полковник злостно выпустил дым через нос, и одному Господу Богу было понятно, от сигареты ли он, или, может Жилин просто кипит от ярости. Несколько этажей, пара поворотов и он стоял у себя в кабинете. Игорь непонимающе заваливался следом, вопросительно смотрел в сгорбленную над столом спину в кителе. — Сука, — Жилин лупил по столу кулаком так, что вся канцелярия на нём подскакивала — Сука! — С-Серёг, я вообще щас ничё не понял. — Да не трахался я со Стрельниковым! — полковник обернулся и уже не сдерживал откровенной злобы, — Ты же знаешь, я бы не стал. Не смог бы, — и выдохнул почти с облегчением. — Да знаю я. Чё у вас там за тёрки-то? — беспокоился Игорь но не знал, как поступать в такой ситуации. Настолько злым Серёжа бывал настолько редко и настолько давно, что все приёмы по укрощению строптивого были забыты. — Игорёк, ну не дури. Сам же знаешь, что некоторым в органах тяжелее, чем другим, — Жилин немного успокоился, сел в кресло и устало потёр виски. Продолжил: — Когда режим Натки был, внимание госбезопасности уделялось... Особое. И глава у них новая появилась, припаянная, и патрули эти дикие с Захаром, ну, ты помнишь. И полномочия этих, так сказать, защитников режима тоже подросли, вот мы под ними и ходили. Ну, и помимо прочего дерьма, у них есть еще одна функция. Идеологическая, — Сергей показал кавычки пальцами в воздухе, — А там, сам понимаешь, такие нравы: картины не рисуй, музыку не играй, скипидар не пей, глаза не крась, мужчин не люби... Ну, мы и цапались, еще тогда. Шрам у него видел? Над бровью. — Не. — Зашили падлу хорошо. Короче говоря, у него конкретные, так сказать, проблемы, так сказать, с головой. Ходил всю жизнь до полтинника в лейтенантах, а как начал прислуживаться — оп, всё, сидим высоко, глядим далеко. А я себя, Игорюш, тоже не на помойке нашёл, знаешь ли. Тоже подскочил, вот он и бесится теперь, небылицы разные сочиняет, — Жилин окончательно размяк в своём кресле, вместо злобы начала вылезать скорее детская обида, — Ладно. Всё. И с таким полковником Игорь уже разбирался на раз-два: подходил ближе, укладывал его голову себе на грудь, снимал фуражку и принимался аккуратно портить укладку, перебирая прядки волос. — Серёж, ты ж у нас умный. Че тебе этот Павлуша ёбаный сделает теперь? Вы теперь на равных. Значит, хорошо всё будет. Ничего не сделает. — Ага. И тебе. Нам, — Жилин совсем расслаблялся в обнимку с Игорем. И голос стал мягче, и глаза не такие бешеные, — Но я всё равно на всякий случай, в целях, так сказать, нашей с тобой безопасности, принял решение: взять и испортить ему жизнь. Турнуть отсюда, чтобы летел, как фанера над Парижем. — Каким образом? — С Гришей поговорю. Мы с ним что-то придумаем. Ну, я придумаю. — Придумаешь. Жилин поднялся с места, поправил около зеркала причёску, форму, потрепал себя по щекам, чтобы получить румянец. Результат не впечатлял. — Так, где там моя косметичка... — полковник полез в новенький шкафчик, чтобы выудить оттуда начатую бутылку коньяка, плеснул себе в стакан. — Тебе налить, Игорёш? Или держишься? — Держусь.***
Совещание, на которое двое из ларца и так безбожно опоздали, было вскоре окончено и начинался первый трудовой день в обновлённом составе правительства. Жилин с детским восторгом просил приносить ему всяческие бумажки и отчёты за последние несколько месяцев или же за определённые отрезки времени. Некоторые были вдумчиво прочитаны и даже проанализированы, из чего получалось даже делать выводы: например о том, что во время недавней диктатуры и режима патрулей на улицах количество преступлений только возросло. В основном это были мелкие кражи и хулиганство, но ситуация с увеличением количества ОПГ даже не территории одного двора настораживала. Ситуация же с названиями этих ОПГ приводила в ужас не меньший. А из некоторых были сделаны самолётики, выпущенные из окна. Но внутри всё-равно что-то да щекотало. Интерес? Нет, не интерес. Самая настоящая потребность. Одержимость. Жилин пытался не думать об этом. Нельзя смешивать личное и профессиональное, нельзя. А личное ли? Может быть, просто справедливое? Правильное? Какой же он, чёрт возьми, страж порядка, если не пытается сделать жизнь людей лучше? Запрашивал архив по определённым статьям в разные периоды и ждал, и ожидание это убивало. Запирал кабинет на ключ, когда наконец-то держал в руках толстенные папки. На самом деле, интересовала его только одна статья. Конкретная. Открывал и принимался читать, и буквы плыли. Вычленял самую важную, интересовавшую его информацию, и интуитивно очевидная картинка начинала складываться: Когда молодого капитана Жилина в один миг повышают до полковника и переводят из Москвы обратно в родной город, число осуждённых по статье номер 121 в (не)Катамарановске резко сокращается до нуля. За недолгое время Нателловской диктатуры, когда фактическое управление милицией переходит в руки идеологов из госбезопасности, во время, когда Жилин принципиально отказывался ходить на работу и руководить беспределом, это число снова растёт. На малой родине, и во всей стране. И это только если верить отчётности, милицейской отчётности, ведь отчётов псов режима Жилину не достать. Сколько же их на самом деле? Девушек и молодых людей, которых подвергали издевательствам, пыткам, заключениям? Где они теперь? Гниют за решетками или в земле местных лесов? Пытки. Грёбаные пытки. Жилин как никто другой знал, как умели мучить спецслужбы. Что уж говорить, он и сам во времена бурной молодости неоднократно прибегал к таким методам ведения допросов, и был в почёте в узких кругах. Выучил все методы, усовершенствовал их и владел ими безупречно. Но мысли о том, что кто-то может сотворить такое с человеком по факту его природы, наводили ужас. Руки тряслись, в глазах начинало щипать перед тем, как на документы упали первые слёзы. Слёзы беспомощности, немой злобы, ярости, ненависти к существующему порядку, к строю, к власти. Полковник поднялся с места, открыл окно и закурил. Дрожь пробивала тело, желваки гуляли как бешеные, из глаз лилась солёная вода и утаскивала за собой часть косметики, в груди разгорался огонь, казалось бы, давно потухший, и сносил ураганом всё на своём пути, вырывался наружу чёрным смогом и заполонял собой комнату. Боль, обида, ярость от несправедливости пожирали своими острыми зубами, впивались в кожу как бритвы, как ножи, как пули в сердце, перед тем, как... Глубокий вдох. Медленный выдох. Под закрытыми веками вспыхнули и тут же потухли искры. Сергей Орестович открыл глаза и осознание било в лоб.Теперь он здесь власть.
***
У Игоря день проходил несколько иначе. Строительство — сфера создания нового, прекрасного, полезного и нужного. Но и неприятные моменты тоже случаются. Перед ним лежала бумага. "Приказ о сносе здания". Игорь вчитывался и натыкался на знакомое строение, спроектированное его матерью, еще давно. Хорошее здание, красивое, правда, не особо используемое, что странно. Кому не интересно посетить натуралистический музей родной области? Там на стендах и тварины есть, и подболотники, и радиоактивные мхи, и еще множество различных уникальных и сугубо специфических форм флоры и фауны, характерных только для этого города. Нельзя сносить, надо реставрировать. Популяризировать, привлекать молодёжь... Но этим занимались уже другие люди, с которыми надо было переговорить по поводу таких дел. Переговорить. С людьми. Игорю. По поводу — только вдуматься — личной инициативы. "Умереть не сдохнуть!" — бегало красной строчкой в голове. И тут уже стоял выбор: сидеть в своей скорлупе и дать погибнуть научно-культурному наследству его семьи, или же перебороть страх и сделать что-то полезное. Катамаранов чётко решил, что если иметь власть, то нужно делать дела, непременно, хорошие и полезные. Дела плохие и вредные ему порядком поднадоели. С этими мыслями выходил в приёмную на слабых ногах, тихонечко приоткрыв дверь, обращался к секретарю: — Г-галочка... М-можешь министров позвать ко мне? Ну, по музейному поводу. Спасибо. Игорь забежал обратно, хлопнув за собой дверью. Уже было потянулся к скипидарному ящичку, но тут же одёрнул себя: Серёже обещал. Да и сам не дурной. Взрослый же человек, может себя преодолеть, может принимать решения и делать благие дела. Ради маленького города, ради большой страны, ради своей мамы, ради любимого человека. И ради себя. Совещание было назначено на шесть часов вечера, и оставшееся время Игорь Натальевич решил потратить на подготовку документов, которые он не имел понятия, как подготовить, из-за чего пришлось еще несколько раз выныривать из кабинета и просить своих замов помочь с оформлением. На удивление, просьбы от нового министра воодушевляли покрытых плесенью сотрудников: они улыбались, не отлынивали от просьб и временами советовали "не волноваться так сильно". В невостребованном до этого момента министерстве появился свет и свежий воздух, начала просыпаться жизнь. Когда же к Игорю в кабинет начали томно заползать министры, он начал нервничать. На всякий случай попросил сделать для всех чай и ради безопасности не выпил ни капли в присутствии чужих людей. Как обращаться с фарфоровым сервизом и какой палец отставлять он знал прекрасно, а вот как не проливать половину чашки на себя, увы. Министры культуры и науки были дядьки важные: с пузиками, в костюмах и очках, чем и смущали Игоря, сидевшего в каске и уже успевшего потерять галстук. Приплывшие министры сначала хмыкали, потом хмыкали более заинтересованно, а потом и вовсе начали улыбаться и советовать Игорю "не переживать", да и еще назвали его "ответственным руководителем". Уже в скором времени было принято решение о реконструкции здания городского музея, а дальнейшей его судьбой они займутся сами. И позже. Все политики пожали друг другу руки, улыбнулись и разошлись по своим делам. Сначала Игорь держался, но после того, как ночь начала опускаться на город и дверь в кабинете последний раз закрылась, он понял, что кроет не по-детски. Сердце колотилось как бешеное, било дрожью всё тело, воздуха критически не хватало, хотя Игорю и дышать-то толком нет необходимости. Приятное ощущение сделанного дела облегчало состояние, но подсознание всё равно твердило: Пора. Выключал свет и как мог бежал, бежал на ватных ногах. Вот поворот, вот еще пара шагов, совсем немного, и перед носом блестела новенькая табличка:Министр внутренних дел СССР, полковник Жилин Сергей Орестович
И на сердце теплело.***
У Жилина конец первого дня пошёл строго по плану, жаль что не по тому, который был намечен. Утренняя стычка с главой госбезопасности и дневная истерика из-за факта существования гомофобии совсем выбивали его из колеи и приводили к тому, что в конце дня, поздним вечером, он собрал всех подчинённых у себя в кабинете для того, чтобы поорать. Полковник ленивый до неприличия, и поэтому чтил в работе порядок с режимом. Всё должно лежать на своих местах, все должны выполнять свои обязанности чётко и правильно, чтобы не дай бог не тратить своё личное время на объяснения и исправления. Да, сначала это никому не нравилось, но что в Москве, что в местном отделении номер девять после крикотерапии все обычно приходило в порядок, а профессионализм сотрудников рос на глазах. Новые коллеги, привыкшие к старому ритму работы, больше напоминавшему копошение в болоте, были напуганы. Жилин, быть может, и не стал бы кричать и отчитывать каждого лично, если бы не череда испытаний его душевного равновесия. — Аркаша, ну что ты своими глазками на меня смотришь? Чего хлопаешь? Непонятно, что ли? Не понял? Ну, вот поймёшь. Тебя кто так учил документы заполнять? Где дата, какой месяц, где число? И почерк у тебя дурацкий. А вы чего смеётесь, Евгения Алексеевна? Смешно вам? Смешно, а должны плакать! Никакого порядка, а еще и министерство! Ну, ничего, поработаем, поработаем ещё, я никуда уходить не собираюсь... — Сергей Орестович заводился, как паровая турбина: чтобы разогнать, нужно приложить колоссальное усилие, но если уж разогнался, хрен ты его остановишь. Усилие было приложено с утра, так что любая мелочь вызывала микротрещины барабанных перепонок у его подчинённых. — Вы нахрена мне отчитываетесь о ситуации с кражами поросят?! Я это просил? Не просил. Ладно. Почитал я о ситуации в регионе, циферки посчитал. Только вот не совпадают, циферки-то. План, говорите, выполнили?! — Так точно, товарищ полковник. В Подболотске план по раскрываемости дел касательно хрюшек был выполнен еще... — Когда?! Когда выполнен?! В Подболотске, радость моя, свиней как таковых не существует уже пятьдесят четыре года, а они всё планы выполняют да перевыполняют! Проверку надо устраивать, и срочно! — Завтра? — Вчера, Аркаша! Я их всех воспитаю. Честности научу. Я им... — Жилин прекратил ругаться ровно в тот момент, когда в дверь слабо постучали. Уже готовый начать отчитывать побеспокоившего человека, он успел заткнуться на моменте появления из-за двери вполне конкретной рыжей каски. — С-Серёга... — Игорь увидел сидящих напротив перепуганных подчинённых и решил, что, хоть про их давнюю дружбу знают уже абсолютно все, её афишировать не надо, — Серёга Орестович, м-мужики, я не помешаю?.. Жилин поменялся на глазах. Куда-то ушла и обида, и злоба, и напускное недовольство. Глаза просияли, но взгляд тут же насторожился: вдруг что-то случилось? Игорь он же такой, грубоватый, но волнительный. — О, Игорёк! Конечно, не помешаешь, хороший мой. Проходи-проходи. Как первый день? А чего грустный? Случилось чего-то? Иди ко мне, — и протягивал руки к неловко идущему Катамаранову, чтобы обнять, — А вы все, — он перевёл взгляд на всё еще сидящих рядом подчиненных, — пошли вон отсюда! Чтобы проверка была, статистика чтобы была посчитана нормально, и чтобы глаза мои вас не видели! Свободны! — рявкнул он напоследок. Но стоило Игорю приземлиться к нему на колени, тон смягчился почти до неузнаваемости: — Всё хорошо, Игорюш? — Теперь — да. Игорь снял каску, прижался лбом к милицейскому лбу и прикрыл глаза. Дышал глубоко и спокойно, подстраиваясь под чужое дыхание, пока его крепко держали вокруг поясницы. Достаточно крепко, чтобы возвращать на землю, но при этом не перекрывать кислород. Всё вокруг тихо и спокойно. Наконец-то никакой возни, шороха, дел, принятия решений, конфликтов. Поздние сверчки стрекотали, из открытого окна дула первая осенняя прохлада, на стене тикали часики, на коленях Жилина сопел Игорь. Пришёл в себя, открыл глаза и выдал: — Не могу. Наливай, ментура. Понятное дело, что никто никуда и ничего не собирался наливать. Игорь хлестал коньяк из бутылки жадно, как воду, жмурился и продолжал пить. — Серёг, ты ж понимаешь, я тут каждый день... Присутствовать не буду. У меня и лес, и болота, и самолёты, всё вот это вот... Правда. Без обид. — Понимаю, — Жилин несколько разочарованно выдохнул. Понимал, с самого начала понимал, что не выйдет. Не получится жить спокойную жизнь и работать на нормальной работе, не Игорю. Игорь свободен душой, не усидит в клетке, насколько бы она не была хорошо позолочена. — Если я кому-то нужен, пусть звонят на... Куда дозвонятся. Дозвонятся, если надо будет. — Передам Грише. Передам, прямо сейчас, как раз к нему шёл... — Пойдём домой? — перебивал Игорь, в очередной раз прикладываясь к бутылке. У Жилина, конечно же, еще были незавершённые дела и планы на поздний вечер, но ради Игоря он их отложит. Ненадолго. — Пойдём. Собирайся пока, а я с Гришей сейчас... Попрощаюсь.***
Жилин входил к президенту без стука, и члены бывшей ОПГ молча уходили прочь. Григорий Константинович довольно улыбался, жестом приглашал полковника сесть рядом. Жест игнорировался. — Гриша, форс-мажор. Давай мы с тобой как-нибудь нашу встречу перенесём? — Что-то случилось, отец? — Домой пойду, с Игорем. Перенервничал он сегодня. — Я понял. А сам-то как? — Гриша заговорщически улыбнулся, шарил рукой в перчатке по нижнему ящику своего стола, — Нервы не расслабишь, как планировал? На стол полетел спичечный коробок, тут же подхваченный Жилиным. Открыл коробочку, сунул нос, поморщил брови, начал интересоваться: — Украинская? — Киргизская. Давай отец, в честь удачного дела. — Не сегодня, Гриш, — закрытый коробок полетел обратно на стол, — Давай завтра? У нас под это дело, хороший мой, будет очень много вопросов для обсуждения. — Опять твои какие-то предложения? — Предложения, голубчик, они самые. Хорошие предложения, умные. Но это завтра. А сегодня всё, доброй ночи. Доброй ночи, Григорий Константинович. Курение анаши могло подождать до утра. А если Катамаранов идёт домой, а не в тёмный лес, то этим событием надо пользоваться, особенно сейчас, когда бешеный график не будет оставлять слишком много времени. Игоря не было в кабинете Жилина, он не стоял на выходе, не ждал и в холе. Зато в его кабинете горел свет. Вошедши, полковник не сразу понял, что изменилось, но когда понял, бесповоротно вдохновился прекрасным зрелищем: Растения в напольных горшках, мандариновые и лимонные деревья стояли по всему кабинету, наполняя его свежим воздухом. И пальмы. Пальмы такие, пальмы сякие, и одна лучше другой, все в потолок, и стен почти не видно из-за листвы. А Игорь стоял посреди этого леса и посмеивался, закрывая ладонями рот. — Всё-таки натащил пальм, мент? — Ага, натащил. Сам, пятнадцать дней таскал по небоскрёбам... Сколько бы разных событий не произошло за день, сколько бы испытаний не пришлось выдержать, они начали его вместе и закончат тоже вместе. Наедине, в одной постели. Будут друг для друга первым, что видят, когда просыпаются. Последним, что видят перед сном. И только пройдя через душевные испытания открывается понятная истинна. Открывается тихонечко, как спичечный коробок, а внутри что-то такое дорогое, что за деньги не купишь: Время, проведенное вместе.