Чужаки

      Хмурые свинцово-серые тучи стучались в окна крупными, тяжелыми каплями. Сквозь приоткрытую форточку доносились стенания природы: ветра стонали жалобнее прежнего, словно взывали к чему-то в порыве отчаяния. Мерзлый, скверный воздух свистящими порывами проникал в комнату вместе с шумом непогоды и тьмой, что так низко нависала над городом.       Торшер у кровати изредка мигал тусклым зеленоватым светом. Электронные часы на тумбе с противоположной стороны в такт источнику света подмигивали «12:02».       Все это казалось противоестественным.       Худое женское тело, погребенное под кучей одеял, тряпичной куклой лежало в постели, и стеклянными глазами наблюдало за буйством темных красок. Словно такой же предмет интерьера, как лампа или ковер, девушка сливалась с картиной, за авторством которой — смерть… И все же что-то выдавало в ней живого человека.       «Постоянно хренов дождь», — лениво звучало голосом Каллена в памяти.       «Дождь, действительно, хренов», — ответила тогда Эллана, и эти слова с недавних пор возымели смысл.       Тонкие ниточки медленно, но верно сплетались воедино, и вроде бы Лавеллан могла сделать для себя выводы… Упорное нежелание принять видения за чистую монету резали плетущееся полотно. Она все чаще вспоминала (или воображала?) тепло солнца и сияющие лучи, проливающиеся с небосвода, но здесь золото утекло сквозь пальцы скрипучим песком и будто никогда не блистало. В месте, где она, казалось, провела всю свою жизнь, облака всегда лили пресные слезы, и эти реки стелились грязью под ногами. Были ли они естественны? Мог ли цикл жизни застыть между рождением и смертью, и как давно длится эта трагичная осень?       Эллана была уверена, что знала свой мир, но то, что ей постепенно открывалось, сводило с ума.       Стук в дверь остался незамеченным, как и последующее ему появление в комнате старого друга. Тот, с фирменной улыбкой и подносом наперевес, скользнул к тумбе. — Так, — расставил тарелки и чашки так, чтобы ничего случайно не упало. — Время обедать, подруга. Знаю, аппетита у тебя нет, но это лучшая стряпня от Дориана, и только посмей ее проигнорировать!       Павус, узнав от Каллена все обстоятельства происшествия, сам вызвался пожить какое-то время в его квартире и проследить за девушкой, пока детектив занят работой. Сказал, состояние дорогого человека важнее плесневелых книжонок в библиотеке, и не соврал: каждый день он тщетно пытался накормить Лавеллан, разговорить, или хотя бы составить компанию в обоюдной тишине. Попытки помочь редко увенчивались успехом, и им с Резерфордом было трудно это принять, однако не сделало бы их бездействие и того хуже?       Эллана не игнорировала, она попросту не слышала ничего, кроме шепчущих мыслей, и не услышала бы, если бы Дориан не потормошил слегка ее плечо. — К столу подано, миледи, — все с той же улыбкой, но уже тише повторил мужчина. — Постарайся оставить тарелки пустыми.       Каким образом ему удавалось разбавлять шум непогоды забавными историями и вместе с тем наблюдать за неловкостью подруги глазами, полными сожаления, оставалось загадкой. Тем не менее, Павус щебетал обо всем и даже слишком, иногда жестикулировал в порыве эмоций и надеялся, что Эл вовлечется в диалог хотя бы на минутку. Понимал, что затея провальная, но все равно тараторил. Знал: в таких ситуациях самое разрушительное — переживать их в одиночку. Многое из того, что так красочно описывал друг, девушка ненароком пропускала мимо ушей. — …на выставку, а я на них сто лет не был. Кстати! О выставках. Тут тебе письмо пришло, — выудил из широкого кармана потрепанный конверт, повертел в руке. — Кто вообще отправляет письма? Телефоны для чего придумали?       Лавеллан замерла с чашкой в руках и медленно подняла на Павуса заинтересованный взгляд. Тот не сразу заметил и даже опешил, не понимая, как реагировать на это чудо дивное. — От кого? — после долгого молчания ее тихий голос похрипывал. — Не знаю, — протянул конверт, едва сдерживая радость. — Тайный поклонник.       Бумага зашуршала под тонкими пальцами.       Все те дни, что художница провела в безмолвии, протекали в надежде на весточку от эльфа. Хотелось сбежать в его мастерскую к изобилию картин и фресок, загадочному и очень действенному чаю, к умиротворению и ответам… К ответам, которые, как Эл была уверена, есть у Соласа. Она слышала его язык в своих снах, видела его картины в видениях, чувствовала — он мог бы пролить свет на всю эту чертовщину! Даже если бы ей удалось позвонить, это облегчило бы ежедневные муки, но нет. Не было сил подняться с постели, словно вся энергия ушла с тем непонятным всплеском силы. Не было возможности ступить дальше черты, проведенной Калленом «ради ее же безопасности». Не было уверенности в адекватности своих суждений, и предложение детектива посетить психотерапевта все больше превалировало над желанием встретиться с художником.       Сейчас, читая письмо, Эллана чувствовала, как огонек в ее груди вновь разрастается. — Ну, — вкрадчиво спросил Дориан, выдержав внушительную паузу. — Что там? — Выставка, — ее лицо постепенно расплывалось в вымученной улыбке. — С моими работами, — перевела внимание на друга, прижав письмо к груди. — Состоится через три недели. Он ждет меня, нужно обговорить детали. — Кто? — насторожился, пододвигаясь ближе к девушке. — Солас, — имя его сладостью прокаталось на языке. — Нужно с ним увидеться.       Художница даже предприняла попытку встать, но удержало ее внезапное головокружение и крепкая — слишком крепкая — хватка Павуса, которого новость совсем не обрадовала. Прежде, чем с женских губ сорвался логичный вопрос, мужчина заговорил: — Во-первых, ты еще слишком слаба, — и нотки жизнерадостности куда-то улетучились. — Во-вторых, в такую погоду тебя снесет ветром скорее, чем откроется дверь машины. В-третьих, моя дорогая, твой Кудряшечка подпалит мне усы, если узнает. — Если, — парировала было Лавеллан, но друг пресек это тоном, не терпящим возражений. — Наконец, это не тот человек, которому стоит доверять. Каллен, — знал, куда надавить. — cделал для тебя так много, почему ты не рвешься к нему? М? — потрепал заботливо светлую макушку. — Почему не поговоришь со мной, самым лучшим другом на свете? Почему он?       Потому что «чувствовала»? Потому что вновь вернулась к жизни, встретив его? Повелась на необъяснимую притягательность и забыла об остальном? Потому, что Он стал глотком свежего воздуха, одиноким лучом среди плотных туч?       Эллана молча смотрела в глаза правде: Солас не пришел и даже не позвонил после того нападения. Друзья оборвали телефонный провод, передали с детективом различные пожелания, навестили, один даже вызвался нянчиться денно и нощно, но он… Одно, теперь уже жалкое письмо с просьбой прийти. Ни сожалений, ни слов поддержки, лишь сухое «С уважением, Солас» внизу витиевато, явно из-под руки Жозефины. Эта правда разбивала вдребезги напускную таинственность и притягательность вокруг фигуры художника. Осколки иллюзий щипали глаза; Лавеллан затряслась мелкой дрожью, все прижимая к себе кусок бумаги, и, обессилев в конец, легла на колени товарища.       Она, наконец прозрев, поняла, как крупно облажалась. Проигнорировала старания самых близких людей, в эгоистичном порыве заставила их страдать, а те ни на минуту не бросали. Зарылась глубоко в себя, закрывая глаза на протянутые руки помощи, и побежала за глупым кроликом в бесконечно глубокую мрачную нору. Наконец, Каллен. Ее милый Каллен.       Вина застряла в горле колким комом, оттого дышать стало труднее. Соленые слезы застилали ясные глаза, и тирада о том, как ей жаль, оставалась невысказанной. Дориан гладил подругу по волосам, неловко, и тем не менее нежно успокаивая. — Не бойся поделиться со мной, Эл. Не держи в себе.       Прежде чем проглотить ненавистную молчаливость, девушка простонала, не в силах больше носить переживания в одиночку. Она рассказала обо всем от начала и до сих пор. Местами едва не срывалась на крик, иногда подавляла всхлипы, а самое сокровенное почти шептала, мало сознавая реальность некоторых вещей. Друг внимал речам, не смея перебить, порой лишь сильнее поглаживая девушку или кивая. Слушая обстоятельства встречи с маньяком и то, насколько страшно тогда было Эл, как сильно ее замучили видения, и насколько ей жаль, Павус удивительно спокойно реагировал. Душа девушки проливалась грязным пятном ему на колени, а он всего-то и делал, что подставлял ладони. Никаких «да тебе к врачу пора, дорогуша», лишь необходимое понимание.       Когда Лавеллан закончила, товарищ, выдержав паузу, поднял ее и, смотря в красные от слез глаза, сказал: — Ты не сделала ничего непоправимого, — вернул на свое лицо улыбку, но теперь в ней читалось что-то горькое. — Мы, твои друзья, не отвернемся, что бы ты ни решила. Уверен, твой детектив и вовсе не держит никакого зла, понятно? — притянул за плечи в теплые, уютные объятия. — Ты важна для всех нас, Эл, и не смей больше ничего скрывать. А с проблемами… разберемся. Я знаю парочку людей, они могут помочь, — хлопнул по спине, возвращая голосу смешливые нотки. — И один из них — я, подруга.       Эллана почувствовала, как на этом моменте закончилась одна, и началась совершенно другая, новая глава ее жизни. Она, талантливая художница, с кучей верных товарищей, любящим человеком рядом, способна на великие дела, стоит только положиться на кого-то кроме себя. Она полноценна, и не стоит копаться глубоко в прошлом, чтобы это понять. Не стоит гнаться за призрачными образами, нужно осмотреться вокруг и крепко стоять на ногах. Принять эти мысли окончательно выйдет не сразу, но с поддержкой дорогих людей это обязательно получится. И наступит счастье. Придет гармония.       Хотелось в это верить.       К вечеру непогода стихла, сменившись мерной моросью. Дориан сумел добиться от Эл съеденного до последней крошки обеда, пусть не сразу, и предложил попробовать побродить по квартире. Когда он убедился, что с работой мышц у девушки все в порядке, и ее голова больше не кружится от любого движения, включил в гостиной их любимую песню и высказал идею с преображением. С его слов, новый имидж всегда помогал при метаморфозах духа, а Лавеллан ничуть не возражала, доверяя свой внешний вид эксперту.       Она засияла, наблюдая за опадающими с плеч локонами. Счастлива была избавиться от тянущей ноши и не жалела, прося остричь ее по самые мочки ушей. Когда Павус достал из сумки краску, прибереженную для себя, со словами «добавим тебе немного стервозности», девушка звонко рассмеялась, и этот момент стоил для мужчины всех дней, проведенных у постели.       Выжигая в ванной шелковые волосы черным, Дориан тактично промолчал об остроте ушей подруги. Та как раз прикрыла глаза и не смотрела в зеркало, тихо подпевая песне. Замечала ли она когда-нибудь эту свою особенность?       Молчал Павус и о россыпи бледных шрамов на спине, когда смывал краску с волос Эл. Только коснулся слегка самого темного рубца на шее, пока оборачивал девичью голову в полотенце, и каких же усилий ему стоила игривость, когда пришла пора показывать в отражении результат работы. — Вау! — девушка довольно разглядывала новый образ. — Да ты мастер, Посверкунчик, — заправила пряди за уши, вертясь перед зеркалом.       Дориан довольно кивнул, подмечая, что Лавеллан все-таки игнорировала свои уши.

***

      Когда на город опустилась неоновая промозглая ночь, замок квартиры скрипнул — вернулся детектив. Устало скинув обувь и оставив на вешалке вымокший пиджак, Каллен не сразу понял, что за звуки доносятся до его ушей. Прихожая и коридор наполнялись темнотой, сочащейся из каждого угла, но сквозь приоткрытую дверь гостиной лился теплый свет и обрывки фраз, напоминающие не то карканье, не то подвывания. Следуя за звуком по скрипучим половицам, мужчина все отчетливее различал мелодию песни и не мог понять, товарищ это его слетел с катушек, или кого-то режут заживо. — Выжги мой образ на мне, и не мне больно, я будто вне! — Нет ни любви, ни красоты, это я и это ты!       Резерфорд ожидал чего угодно. — Ту сопл… О, — Эллана неловко улыбнулась. — Вот и ты, — пихнула Дориана, чтобы тот слез со спинки дивана.       Детектив непонимающе наблюдал, как друг, разодетый в пестрое нечто, нисходит на пол, щелкает кнопку магнитофона и подходит к нему с задорной улыбочкой, пожимает руку. Эл, вовсе не похожая на себя, переминалась с ноги на ногу, и… На ней кожаный костюм? Откуда? Она и правда только что плясала, как последний раз в жизни?       Отмахнувшись от роя вопросов, свалившихся на без того усталую голову, Каллен, похлопав прежде товарища по плечу, подошел к девушке и крепко обнял. Сгреб всю ее хрупкость широкими ладонями и прижал к себе в порыве радости. — Привет, — все, что он смог выдавить из себя. — Привет, — ответила она, обхватывая крепкий стан.       Пара обнималась неприлично долго. Стояли неподвижно, улавливая дыхание друг друга, и оставляли невысказанным обоюдное понимание ценности и важности, но слова здесь были излишни. Каллену хватало того, что Эл снова на ногах, а ей было достаточно этих самых объятий. В миллиметре между ними зарождалась надежда на будущее, такое же светлое, что и ощущаемая в этот момент эмоция.       Стояли они так, пока Павус не напомнил о своем присутствии тихим покашливанием. — У вас еще будет время понежиться, — подмигнул детективу, вогнав того в краску. — А сейчас давайте-ка на кухню.       За совместным ужином компания обсудила в общих чертах произошедшее сегодня, и Резерфорд не переставал радоваться изменениям. Он высказался о том, как рад улучшению состояния подруги, и вместе они решили съездить на днях к знакомому психотерапевту Павуса. Поставили под вопрос участие девушки в городской выставке, но к однозначному ответу так и не пришли. Обсудили и более тривиальные вещи, такие как мешающая работе погода или вкуснейшая выпечка в «Вестнице», купленная в обеденный перерыв. Усилиями Дориана компания болтала обо всем и ни о чем, и среди всей этой болтовни не было места главным новостям: подозрительного человека заметили неподалеку от их дома, и никакой новой ниточки, ведущей к маньяку, пока не было. Кто-то продолжал путать карты следствию, специально или ненароком подчищая потенциально важную информацию, тем временем люди продолжали гибнуть мучительной смертью. Всеобщее бессилие перед безумной фигурой вот-вот должно было вылиться в нечто не менее пугающее.       Тучи сгущались, и Эллана должна была видеть только широкий зонт над своей головой. Никак не ураган, буйствующий за пределами выстроенной защиты.