«Ночь темна, надежды нет, Но крепись: Рассвет придет…»
Тысяча голосов в единой песне, полной надежды. Тысяча устремленных ввысь взглядов и отчаяние — почти в каждом. Мелодия, пронизывающая десятилетия, и лишь несколько фигур помнили первое ее звучание — те, что находились посреди бури.«Пусть ночь длинна, пусть нет тропы, Но неба высь напомнит нам: Рассвет придет…»
Между предводителями армий несколько метров резонирующего сожаления. В руках каждого — то, что способно уничтожить и спасти мироздание, оружие отчаяния и призрачная уверенность: оно не понадобится. — Должен признать, я не рассчитывал, — если истинное чувство древнего эльфа прорвется сквозь стену гордости — победа упущена, — что ты сможешь зайти так далеко. — Я шла за тобой, — противостоящая магу женщина почти не сдерживала разросшуюся с годами ярость. — Как и обещала, я остановлю тебя во что бы то ни стало. — Ты ведома местью, ma vhenan, и твой народ ею ослеплен. Присоединяйся, — протянул руку в надежде на остатки ее благоразумия. — Если тебе все еще не безразлична судьба тех, кто верит. Если их песня все еще отзывается в сердце. Эльфийка гневливо прожигала взглядом некогда любимого, крепче сжимая в единственной руке увесистый посох. Ее армия замерла в ожидании, и песнь превратилась в молитвенный шепот. Все знали и все понимали: Эллана не отступит, пока не добьется своего. Утекло много воды с тех пор, как символ Инквизиции потеряла метку. За все те годы, потраченные на поиски Ужасного Волка, Лавеллан изменилась до неузнаваемости, как и мир, который она так отчаянно пыталась сохранить. Благими намерениями она, сама того не замечая, проложила дорогу в ад, и преисподняя эта начиналась с ее души. Ветра нещадно били по щекам, сама природа призывала очнуться; клубы пыли поднимались вихрем и обрушивались на собравшихся, тленным запахом сковывали дыхание. Некто позади магессы стиснул в кулаке кулон и кашлянул, привлекая внимание стоящих рядом соратников. Переглянувшись, те достали оружие и, взмолившись в мыслях, приготовились к последнему в их жизни бою. — Я ведома справедливостью, Фен’Харел, — звучный голос женщины сродни раскатам грома. — И готова добиваться ее любыми методами. Моя сила пришла с кровью, и, если придется пролить целые реки во имя спасения мира, можешь не сомневаться, — жестом подозвала ближайшего помощника. — Я это сделаю. — Она все больше напоминает мне Мередит, — шепнул гном, поглаживая «плечо» Бьянки. Солас наконец опустил руку и кивнул. Слова больше не имели никакого значения.Поле битвы, как и обещала Лавеллан, залилось алыми потоками. Не было в бою ни милости, ни жалости, лишь отданные за чьи-то взгляды жизни. Люди, эльфы, гномы и кунари вопили, стонали и кричали на разных языках, но об одном; они падали и поднимались, кромсали и сгорали, раскалывались на ледяные осколки и таяли, а последнее, что представало их взору — бесконечный мрак, полный алой безнадеги. Воины гибли в муках, и чем больше было жертв, тем сильнее становилась Эллана; ближайшее окружение слишком поздно заметило, а тот, кто знал — слишком поздно понял: безумие родилось не в звоне скрещённых мечей — оно к этому привело. Все закончилось ярко-зеленой вспышкой. Застыли в моменте всполохи пламени, пожирающие плоть, как замер сам крик — он так и не достиг листоухой магессы. Время остановилось, и лишь трое в эпицентре катаклизма продолжали рвать ткань мироздания. Двое из них сгладили последствия как могли в выделенную фортуной долю секунды.
Затем не было ничего, кроме длинной ночи и потерянной надежды.
И неизвестно, наступит ли когда-нибудь долгожданный рассвет.