Под керосиновым дождем

      Инеж едва сдерживала нетерпение. Она не показывала этого, но Каз замечал всё. Он видел, как не терпится ей сорваться в путь, и сам не мог понять, почему это рождает у него такую злость и почти невыносимую обиду.       Это был её последний вечер перед очередным отплытием.       Помнится, Нина пригласила её провести этот вечер исключительно в женской компании, но когда все шло так, как задумала Нина? Она даже похоронить себя в вечной тоске по своему фьерданцу не смогла. Тяга к жизни, хотя бы и новой, была слишком сильна в них обоих, что в ней, что в покойном Хельваре.       Сейчас Каз позволял себе признать, что молчаливый фьерданец ему действительно нравился, и он искренне сожалел о нем. Он был бы хорошим вороном.       Каз был намерен провести весь вечер за бумагами в собственном кабинете. Торопить события он не хотел. Однако ждал. Ждал, что Инеж, наконец распрощавшись с Ниной, заглянет к нему, как всегда залезет в окно, не издав ни единого шороха.       Каз раздраженно отмахнулся от заглянувшего Уайлена, буквально выставил из своего кабинета рвущуюся отчитаться Анику, злобно одернул заигравшегося в подкидного дурака Джаспера. И спустя всего лишь неполный час вся Бочка перешептывалась, что босс серьезно не в духе.       Шли часы, а Инеж все не появлялась.       Кабинет казался опостылевшим и тесным, воздух — спертым и пропитанным туманной керосиновой сыростью Каттердама с его новомодными дурацкими фонарями.       За окном царила молочная белизна, и Каз не мог различить даже соседней крыши, от этого ему казалось, словно пространство вокруг него сжимается, стискивая в костлявых объятиях подступающей к горлу паники.       Он плохо себя чувствовал и злился от этого ещё сильнее, недоумевал, почему Инеж так и не поняла, как он ждет её, как нуждается в ней. О том, что он сам отослал её, сказал ей уходить и не отвлекаться на него, Каз не вспоминал.       Он ненавидел такую погоду, когда казалось, что его душит и ломает сам воздух. Так же было в тот день, когда он впервые сломал ногу. И сегодня чувствовал себя почти так же, как тогда. Беспомощно и жалко. В боли тебя никто не пожалеет, это Каз выучил твердо. Быть может, вытянут, спасут, если ты нужен. И то, только если ты сам готов цепляться за эту жизнь. Боль дисциплинирует, не дает забыться, а ждать жалости — путь к верной гибели.       Поэтому Каз вдвойне ненавидел себя за то, что все ещё подспудно ждет, и Инеж — за то, ждет именно её.       Вполне возможно, что завтра они распрощаются навсегда. Что если однажды Инеж не вернется? Он был ей хорошим хозяином, возможно, она даже считала его другом, но нужен ли он был ей такой?       Несовершенный, разломанный на части, неспособный дать ей даже утешительного прикосновения. Вряд ли.       В дверь забарабанили так безбашенно, словно сами искали повод нарваться. И Каз не собирался этот повод упускать. Он злобным рывком распахнул дверь и озадаченно уставился на покачивающихся и хихикающих Джаспера и Уайлена.       — Что с вами?       — Пойдем! — воодушевленно возвестил Джаспер и попытался Каза приобнять. Тот раздраженно стряхнул его руку. — Навестим, ик, Нину и Инеж! Они там, нав-в-верно, скучают! Этот ром из шуханских погребов так-к-кой… такой… а Нина взяла всего одну бутылку! — Джаспер покачнулся и чуть не выронил из кобуры револьвер.       Из этого Каз сделал неутешительный вывод, что ром был слишком ядреным.       — Уж лучше б ты играл, — мрачно процедил он. Фахи хотелось врезать, но здесь, неподалеку от лестницы это грозило кончиться не лучшим образом. А в услугах Джаспера Каз все еще нуждался. — Пошли вон отсюда, оба!       — Я трезв, Каз, честно! — Уайлена качало как под сильным ветром, но говорил он на удивление членораздельно. — Мы просто хотели навестить… ой! — Каз ткнул его тростью под колени, и Уайлен сел прямо на пол, перестав наконец изображать бизань мачту в шторм.       — Я вижу, — Каз покачал головой, уже почти не удивляясь. — Этот вечер не мог стать ещё хуже, верно? К черту вас обоих! — он снял с вешалки пальто и решительно накинул на плечи. Ему до смерти надоел этот кабинет.       — Ой, Каз! — Уайлен смотрел на него расфокусированным взглядом. — А почему ты весь голубой?       — Потому что зеленый, — мрачно отозвался Каз и захлопнул за собой дверь. — Глаза бы мои вас не видели! — он брезгливо переступил через Уайлена и направился к выходу.       Идея в одиночку уходить в ночь в Бочке просто не могла закончиться хорошо, но Казу было плевать. Он просто хотел освободиться от этого чувства постоянно подступающей к горлу тошноты, чтобы воздух перестал его душить.       Он долго бродил по улицам, вдыхая ночную вонь Каттердама. Легче не становилось, но он хотя бы двигался. Постукивая тростью, он медленно шел от одного фонаря к другому, сворачивал в проулки, пробирался в хорошо изученные дыры в давно знакомых тупиках и шел куда-то, сам не понимая куда. Потеряться Каз не боялся, не боялся и ночных улиц, даже смутно чувствовал желание нарваться на конфликт, чтобы иметь повод выпустить накопившуюся злость наружу.       Но он так никого и не встретил.       Ноги сами вынесли его на относительно приличную улицу. Впрочем, к чему ему было себя обманывать, он шел именно сюда, сам не зная, что надеется найти. В трех фонарях от того перекрестка, на который он вышел, находился дом Нины. А если было перейти улицу, перемахнуть через какой-то неубедительный заборчик, обогнуть яму и подняться на заброшенное прогнившее крыльцо, то оттуда открывался превосходный вид на окна её кухни.       Бутылка того славного рома, слава всем сулийским святым, стояла не откупоренная на шкафу. Нина что-то перебирала на столе, закиданном какими-то тряпками. А Инеж… Инеж качала на руках маленького Маттиаса, ходя кругами по комнате, и что-то то ли бормотала, то ли тихонько напевала себе под нос. Каз отшатнулся от этого зрелища, потрясенный до глубины души.       Он никогда не видел на её лице такой смеси умиротворения и робкой, боязливой, запредельной нежности.       Она резко повзрослела за последние пару лет, - от той испуганной девочки из борделя, боящейся взмахнуть ножом, давно ничего не осталось - но только теперь Каз осознал, насколько она изменилась. И чего может захотеть…       Паника захлестнула его столь мощной волной, что Каз схватился за стену, чтобы не упасть, и судорожно втянул воздух. Запах облитой керосином мертвечины обступил его со всех сторон, Джорди издевательски усмехнулся, с раздутого лица его капала вода.       Он никогда не справится с этой броней, не докажет Инеж, что достоин быть с ней, что может преодолеть себя. Это конец. Она уйдет. В море или к тому, кто способен дать ей все... это. Она не останется с ним, таким растоптанным, не способным взять себя в руки.       — А ты слабак, братец, — голос Джорди доносился словно сквозь вату. — Это мне стоило остаться в живых. Не тебе.       Каз зажмурился и сполз по стене, тяжело дыша.       — Может ты и прав, — тихо выдохнул он в пространство. — Может, ты и прав…

* * *

      Инеж крепко обняла Нину, на мгновение прижалась лбом к ее плечу, словно в поисках утешения, а затем быстро отстранилась.       — Спасибо тебе за вечер!       — Не за что, — Нина улыбнулась. После рождения Маттиаса она снова начала улыбаться, но уже совсем иначе: горько и просветленно, с каким-то особенным теплом, словно теперь знала какую-то очень важную тайну.       Инеж нравилось приходить к ней. Рядом с Ниной было так спокойно и легко, что порой одолевающая тоска уходила, растворялась в душе без следа.       — Теперь я уплыву с легким сердцем, — сказала она.       — Главное, вернуться не забудь! — Нина смотрела на нее пристально, будто видела что-то, невидимое всем остальным. — Мы будем ждать тебя! Всегда. Я буду ждать, и Матти, и Джаспер, и… Каз.       — Вороны не забывают своей стаи, — серьезно кивнула Инеж. — Я вернусь, Нина. Но я должна отправиться в путь.       И должна наконец поверить, что она не просто ценная инвестиция, — этого Инеж не сказала, как не говорила никому до этого. Однако отчасти именно из-за этих мыслей она так отчаянно рвалась в путь, так хотела покинуть Каттердам.       Чтобы ещё раз напомнить себе, что она свободна. Чтобы ещё раз убедиться, что он её ждёт.       Солёный морской ветер и холодные брызги отрезвляли, напоминали о реальности этого мира, о том, что Инеж отныне сама по себе и вольна делать выбор. Она не могла отказаться от этого. Не сейчас. Не тогда, когда от её решений зависели жизни стольких людей.       Прежде чем вернуться в Каттердам, она искупит все жизни, которые отняла. Быть может, в этом замысел богов? Может, потому они послали к ней Каза в тот день, заставили его разглядеть в ней что-то особенное...       Дверь за её спиной закрылась, Инеж подняла голову, вдохнула тяжелый пропитанный городскими ароматами воздух и огляделась по сторонам, прикидывая, каким путем ей возвращаться в Клепку.       А стоило ли возвращаться?.. Каз сегодня был необычайно холоден и раздражен и отмахнулся от неё, словно они вновь вернулись к началу отношений. Бизнесмена и его ценной инвестиции.       Инеж помотала головой. Она все равно заглянет к нему. Кто знает, когда они увидятся в следующий раз. Даже если Каз уже спит, она просто посмотрит на него еще раз и попрощается. Во сне он нравился ей особенно. Словно позволяя себе засыпать в её присутствии, он показывал ей, насколько доверяет ей.       Инеж легкими шагами пересекла улицу и свернула в неприметный тупик. Там был удивительно удобный уступ, позволяющий без усилий, как по лесенке, забраться на крышу. И вдруг замерла, почувствовав чье-то присутствие и внимательный недобрый взгляд. Слишком по-знакомому недобрый...       Инеж с легкостью могла бы уйти по крышам, но отчего-то медлила и ждала, сама не веря своим ощущениям, и оглядывалась, скользя взглядом по скоплениям теней, ища того, кого здесь точно не стоило ожидать. Двигаясь словно во сне, она шагнула к дверному проему, где, казалось бы, совершенно точно никого не было.       — Я думал, ты будешь искать дольше, — Каз шагнул из тени навстречу и смотрел на неё совершенно непроницаемо. — Ты делаешь успехи.       — Ты же любишь прятать вещи на виду.       Её сковало замешательство. Что Каз здесь делал? Он никогда не делал ничего без причины. Он хочет провернуть какое-то дело напоследок, где нужна её ловкость?       — Что… что-то случилось? — неловко ляпнула Инеж и сама себя обругала. Можно подумать, Каз ей расскажет, даже если и так.       — Решил, что увидеть тебя перед отъездом — не такая уж плохая мысль, — Каз был невозмутим. — Пройдемся?       И он протянул ей руку. Без перчатки.       — Ты… — Инеж смотрела на него, не решаясь протянуть руку в ответ. — Ты уверен, Каз? — он выглядел откровенно плохо, бледный, весь в испарине, с плотно сомкнутыми губами.       Каз молча кивнул, а затем просто шагнул к ней и положил её руку на сгиб своего локтя.       — С твоего позволения предложу маршрут по земле, — произнес он, словно ничего не произошло. — Пойдем? Тут недолго, если знать путь.       Инеж изумленно округлила глаза, но послушно позволила увлечь себя в ближайший проулок. Идти с Казом под руку ей было в новинку. И Инеж должна была признать, что это не самый удобный способ перемещаться. Ей долго не удавалось приспособиться под его походку так, чтобы не мешать ему и не запинаться самой. И куда девалась ее хваленая ловкость? Наверное, для этого нужно было родиться светской леди, как Элис Ван Эк.       Инеж представила, как поет, не затыкаясь ни на секунду, над ухом у Каза, и едва сдержала смешок. Каз, однако, услышал и, обернувшись, смерил её хмурым неодобрительным взглядом. На лице его промелькнула тень обиды, но пропала так быстро, что Инеж не успела понять, не почудилось ли ей это.       Каз шел достаточно медленно, чтобы ей было удобно, но тем не менее весьма энергично.       — Когда тебе надо быть на корабле? — хрипло спросил он.       — К полудню, — легко откликнулась Инеж.       Она наконец приспособилась к его шагам, и ей даже начало это нравиться: ощущение его теплого тела рядом, твердая рука, за которую она держалась, как за единственную опору в этом тумане. Она даже рискнула представить, как она могла бы наклонить голову и положить на его плечо, но не стала. Вряд ли бы Казу это понравилось.       — Тогда, надеюсь, я не слишком утомлю отважного капитана этой небольшой прогулкой, — голос Каза заметно потеплел.       — А это прогулка? — с интересом спросила она.       — Совмещенная с деловым разговором. Здесь нас подслушать сложнее, — пояснил Каз. — Я хочу, чтобы ты была осторожнее. Я слышал, ты почти полностью сменила команду?       — Да… — Инеж помрачнела. Старая команда устраивала еë во всех отношениях. Шпекту она доверяла, хоть он поначалу и считал её сумасбродной девчонкой, но он был предан Казу и уберег её от множества ошибок.       Однако после последнего ранения Шпект так и не оправился. И Инеж отпустила его и часть его команды, взамен набрав новую из освобожденных ею рабов.       — Помни, ты всегда можешь прикрыться моим именем! — Каз обернулся к ней, его темные, почти невидимые глаза горели отчаянным огнем. — Слышишь, Инеж? Я наладил связи почти во всех крупных портах Истинноморя! Если ты будешь нуждаться в помощи или защите, ты всегда можешь использовать моё имя! Я даю тебе власть распоряжаться чем угодно от моего лица. И что бы ни случилось, я возьму ответственность за это на себя, пойду на любые переговоры! — он протянул ей небольшое кольцо-печатку.       Она блестела в свете уличного фонаря. Ворон горделиво раскинул крылья по металлу.       Инеж бережно приняла его, и прежде чем убрать, в каком-то порыве поднесла его к губам. Холод обжег кожу, и Инеж вздрогнула.       Что-то теплое коснулось ее щеки, Инеж подняла взгляд. Каз смотрел на нее и, протянув дрожащую руку, скользил ладонью по линии её подбородка. Его прикосновения, слабые, неуверенные, будили в ней целую бурю чувств. первым из которых была лишь недавно уснувшая острая тоска и нежелание когда-либо покидать Каттердам. И его…       Каз сейчас сделал ее фактически равной себе. Своей королевой. Бездумно отдал ей ключ к его власти, точно так же как когда-то впервые дал ей нож и повернулся спиной.       — Я не подведу тебя! — пообещала она со всей страстью, скопившейся в душе.       — Ты нужна мне, Инеж, — с тоской прошептал он. — Правда… Я пытаюсь! Пытаюсь избавиться от этой брони!       Его рука дрожала все сильнее, и Инеж бережно подхватила ее и убрала от своего лица.       — Я знаю, Каз.       — Что толку с того, что ты знаешь? — с внезапной злобой выдохнул он. — Если ты все равно уходишь…       Бледный, с горящим лихорадочным взглядом, полным невысказанной муки, он стоял перед ней, судорожно сжимая кулаки, впиваясь ногтями в кожу. Инеж видела, что его трясет озноб, и не понимала, как ему помочь.       — Я хочу, чтобы ты знала, что я не отступлюсь! Я преодолею это! Я смогу! — он словно уговаривал сам себя.       — Я знаю это, Каз, — Инеж протянула к нему руку, но коснуться не решилась, хотя от желания сделать это сводило кончики пальцев. — Я никогда не сомневалась в тебе…       Он шагнул к ней резко, решительно. И прежде чем Инеж сумела осознать, что он хочет сделать, притянул ее к себе, приподнял подбородок и поцеловал. По-настоящему.       Первой реакцией её было отшатнуться с омерзением: от ощущения чужого дыхания на губах, от неловкого грубоватого прикосновения. Инеж открыла глаза и, видя перед собой его лицо, так близко, что она могла разглядеть морщинки у глаз, старые давно зажившие белые нити царапин, отдельные не сбритые волоски на щеках, усилием воли вырвалась из удушающих объятий Танте Хелен. Каз был другим, он не был одним из тех мужчин, что когда-то пользовались её телом. Это был он, тот, кто спас её; тот, кто верил в неё, убивал за неё и хотел быть с ней, несмотря ни на что. И она не могла ему отказать. И не хотела.       Ощущение чужих губ на своих было настолько ошеломляющим, что Каз даже не понял, как это у него получилось. А затем его накрыло ликованием: он смог! Он может прижимать к себе Инеж, может целовать её, может быть в восторге от неё!       Каз Ритвельд плыл, захлебываясь бьющими в лицо волнами, но он уже видел вдалеке берег. Он почти поверил, что спасение близко, как вдруг одна особенно сильная волна швырнула его, как котенка, чуть не вырвав из его рук Джорди. Он крепче вцепился в него, стараясь не вспоминать, за что держится, стараясь даже не смотреть. Он пережил этот шквал, переживет и следующий.       А затем удар следующей волны по затылку ткнул его носом вниз в гладкую раздувшуюся кожу трупа, расползающуюся на части от его прикосновения. Каз судорожно втянул воздух, пропахший смертью, напополам с водой и отчаянно закашлялся, захлебываясь.       Каз Бреккер резко распахнул глаза и отшатнулся от испуганной Инеж, судорожно пытаясь сделать вдох. Джорди тянулся к нему своим страшным неузнаваемым лицом, вода заливала горящие легкие, а запах разложения заполнил собой все.       Каз упал на колени, пытаясь откашлять несуществующую воду, пока сильнейший приступ тошноты не заставил извергнуть его все содержимое желудка на ближайшую стену.       — Н-не подходи ко мне! — с трудом выговорил он между спазмами, когда Инеж попыталась помочь ему подняться. — Уходи!       — Каз, тебе плохо! Я доведу тебя до Клепки.       — Я с-сам дойду! Уходи, Инеж! Прошу...       Ему было невыносимо ее присутствие сейчас. Он был сломлен, раздавлен, растоптан окончательно и навсегда. Стоило закрыть глаза, Джорди победно ухмылялся бесформенным ртом, и к горлу подкатывал новый спазм.       Инеж сделала шаг назад, другой, третий, и исчезла во тьме. Каз покорно сгорбился, подчиняясь приступу.       Лишь спустя огромное количество времени он нашел в себе силы подняться на ноги, подобрать с земли трость, и, спотыкаясь, побрести к Клепке. Благо до нее оставался лишь короткий проулок.       Инеж не ушла окончательно, он чувствовал это. Она пряталась где-то в темноте, незаметно следуя за ним, все еще оберегая его спину. Каз ненавидел ее сейчас за это, хоть и понимал, что сам поступил бы так же.       Он с трудом поднялся по ступеням крыльца, даже не представляя, что будет, если он встретит кого-нибудь еще в таком состоянии. Но ему удалось дохромать до лестницы, ни с кем не столкнувшись. Горло горело, все тело ломило, а ступеньки расплывались перед глазами, но Каз упрямо взбирался вверх, желая лишь захлопнуть за собой дверь спальни и отгородиться от всего мира хотя бы на эту ночь. И запереть окно.       — Каз? — Джаспер спускался ему навстречу с совершенно трезвым взглядом. — Эй? Что случилось?       Если его сейчас коснется ещё и Джаспер, Каз просто умрет. Он попятился, стараясь избежать возможного соприкосновения. Мгновение, и трость соскользнула с края ступеньки, больная нога подломилась, и Каз закачался над пропастью, смутно желая просто малодушно соскользнуть в неё.       От стены отделилась призрачная тень, и тонкие руки поймали его и поддержали, помогая восстановить равновесие. Измученный Каз в последний раз взглянул в широко раскрытые глаза своего личного Призрака, стараясь запомнить их навсегда, и провалился в зовущую его, шепчущую темноту. Наверное, это был их конец.       Инеж отплыла с первыми лучами рассвета.

* * *

      Чьи-то голоса и резкий запах чего-то беспредельно вонючего выдергивают его из беспамятства. В груди растекается сильная тянущая боль.       Он должен очнуться ради чего-то или ради кого-то...Каз не может вспомнить, но тянется к единственному голосу, который что-то для него значит. Что-то очень важное, что-то, без чего он не сможет жить...       Он открывает глаза.