Под керосиновым дождем

      Что чувствует птица в клетке? Канарейка, наверное, даже не осознает, что несвободна. Она поет и щебечет, и клетка для нее — целый мир. Счастливая птица...       Господин Кридс любил канареек, у него их было клеток десять, и в каждой стрекотала своя яркая расписная птичка. Вместе они создавали какофонию не хуже, чем Элис Ван Эк. Они могли бы друг друга поучиться.       К сожалению, на этом список фактов о предпочтениях господина Кридса и заканчивался. Скромный, набожный, спокойный нравом, рассудительный, он любил своих птиц и деньги.       А ещё у него был очень чуткий слух и неприятно развитое чутьё. Он чуть не засек её. Пришлось спешно прыгать из окна его городского дома. Инеж, конечно, не расшиблась, но плечо все же потянула, неловко схватившись за железную балку. И сейчас, пробираясь вслед за Казом по узеньким грязным переулкам, Инеж то и дело потирает противно ноющую руку.       Самое обидное, никакого компромата она не нашла, не нашла и секретов, а на них у неё был особый нюх. Здесь же она наткнулась на чистый лист: ни секретов, ни подозрительных документов, ни тайных любовниц — ничего.       Кридс живет словно нараспашку, словно у него нет и не было никаких секретов, словно он ежеминутно готов к обыску. Он живет так же беззаботно и открыто, как и… Каз.       Инеж вздрагивает и поднимает голову, задумчиво разглядывая своего спутника.       Каз живет с демонстративно открытым окном. Ну и что, что на чердаке и под самой крышей? И помимо неё в Каттердаме можно найти умельцев, которые могли бы туда пробраться.       Но они не найдут бы никакого компромата, кроме тонкой сулийской шали в изголовье. Ей ли не знать. Все сомнительные бумаги, всю личную переписку и записи Каз либо уничтожает, либо хранит так, что ни один человек в здравом уме не додумался бы там искать. По крайней мере, Инеж никогда не могла.       Каз — фокусник по жизни, он живет на публику, радушно демонстрируя свои пустые руки каждому, не давая никому узнать, где же между пальцев таится та самая монетка. Или нож…       В его комнату может завалиться любой, осмотреться, составить впечатление и довольным уйти. Вот только он никогда не сумеет по этому впечатлению определить, что за человек на самом деле живет здесь и что у него на уме. Каз демонстрирует яркие запоминающиеся факты о себе, точно тасует перед зрителем колоду новеньких блестящих карт, а вот где он прячет козыри, кто бы знал...       Если представить, что Кридс и Каз похожи, то что из этого следует?       Что её ждет провал, мрачно заключает про себя Инеж. Одного Каза понять порой совершенно невозможно, а уж если в случае Кридса помножить эту непредсказуемость на многолетний опыт управления городом и торговой компанией, то её во многом слишком прямолинейного мышления не хватит, чтобы разгадать эту загадку. Однако подводить Каза не в её привычках.       — О чём думаешь?       Неожиданный вопрос. От Каза уж точно.       — О Кридсе, — она не видит причин скрывать этот факт. — Тебе интересно, что у него полтора десятка канареек на третьем этаже?       — Пожалуй, — Каз медленно кивает.       — Ты видишь резон держать столько птиц?       — Ты же видишь резон кормить воронов. Они опять слетаются к моему окну. Ищут тебя, видимо…       — Скорее, корм, — она усмехается, скорее нервозно, нежели весело. — Какой у тебя план?       — Хочу поговорить с Хелен без свидетелей. И без её охраны, разумеется. Но после некоторых событий мне в этом месте определенно не рады. В последний раз кто-то продырявил мне шляпу, когда я просто проходил мимо.       Едва ли все было так невинно и без участия Каза, но Инеж оставляет свое мнение при себе.       — Знаешь обходные пути туда? — Каз кивает на виднеющийся вдали Зверинец, поблескивающий золотыми решетками на окнах. — Через окно или черные ходы?       Инеж качает головой.       — Был один, на самой крыше, но он всегда заперт. Я нашла его однажды, но открыть так и не сумела...       — Не думаю, что это станет проблемой, — Каз улыбается краешком губ. — Покажешь его мне?       — Придется лезть на крышу… — Инеж глубоко вдыхает. — Ты…       — Хоть на что-то твоя девчонка-корпориал сгодилась, — Каз коротко кивает. — Я справлюсь.       — Её зовут Малена, — вспыхивает Инеж и совершенно неожиданно признается. — Она спасла меня там… на Золотой Лилии.       Если бы не Малена, то даже если бы Инеж выжила после всего, не факт, что она нашла бы в себе силы жить дальше.       — Знаю, — Каз впервые отводит взгляд, но, возможно, он просто уже отвлечен другими мыслями. — Как лучше оказаться на крыше Зверинца?       — Нужно пересечь улицу и подняться по пожарной лестнице до последнего этажа соседнего здания. Если быть тихими, то нас не заметят. Потом придется по доске пройти на крышу и там уже дверь…       Каз смеривает её испытующим взглядом, и теперь отворачивается уже Инеж. Да, она выучила дорогу наизусть, даже положила ту проклятую доску, но так и не смогла заставить себя перейти по ней. Забавно, её не испугал растянутый между башнями зернохранилищ тонкий канат, а какая-то короткая в три шага доска заставляла испуганно трепетать и терять равновесие. Неужели Каз знал?..       Что за вопрос? Знал, конечно.       — Идём?       — Нет, — Каз резко мотает головой. — Джаспер ещё не подошел. Ждём. Сними куртку пока что!       — Что?..       Но Каз уже стряхивает с себя пальто, прижимая его коленом к стене, расстегивает верх рубашки, открывая бледную шею и острые выпирающие ключицы. Инеж смотрит прямо, пристально, не желая отводить взгляд. Каз не обращает на это внимания, лишь с силой проводит по волосам пальцами, приводя их в изысканный беспорядок.       Редкое зрелище, бесценное, такое воспоминание хочется закупорить в хрустальный графин, как дорогое вино, и наслаждаться им в одиночестве каждый раз, когда накатывает тоска.       — Тебя заставляли распускать волосы?       Инеж пожимает плечами.       — Некоторым нравились и косы.       — Тогда распустишь перед тем, как войдем. Куртка не подойдет — слишком выделяется.       — Я все равно не смогу превратить её в костюм Рыси, — с насмешкой отзывается Инеж и неохотно тянет с плечей свою любимую капитанскую куртку. — Уж извини!       Она зябко поводит плечами: хотя вечер и теплый, от старой стены веет холодом. Каз перекидывает ненужное пальто на локоть и приближается к ней, придирчиво оглядывая. Инеж хмыкает и затаивает дыхание, когда его затянутые в кожу пальцы слегка цепляют воротник изящной темно-синей шелковой рубашки.       — Сойдет. Если что, расстегнешь и спустишь с плеча.       — Для тебя — что угодно! — насмешливо заверяет его Инеж. — Что-нибудь ещё?       Вместо ответа Каз многозначительно переводит взгляд на её ноги.       — Мог бы просто сказать переодеться в подходящий наряд, — ворчит Инеж и наклоняется, чтобы закатать штанины выше колена. Она закрепляет специальные ремешки и выпрямляется.       — Не хочу, — кратко отвечает он и протягивает ей маску. — Тебе ни к чему те наряды. К тому же, даже в цирке сроду не видели, чтобы гимнастки ходили по канату на тех шпильках, что приняты у Хелен.       Инеж смотрит на мордочку блещущей переливами блесток полумаски. Давно не виделись, рысь… Истерзанная, измученная, озверевшая она выцарапала себе путь на волю, чудом вырвавшись из своей золотой клетки, а теперь хочет в неё вернуться. Но уже не та, что раньше…       — Ты уже не та, что раньше, — эхом откликается Каз. — Дыши спокойнее, Инеж!       — Просто размышляю, куда деть куртку. Или ты уже и это продумал?       — То, что я продумал, опаздывает уже на две минуты, — Каз смотрит на часы и цокает языком. — А, вот и оно! Джаспер, тебя где носило?       — Ну, прости, босс! — Джаспер сдвигает маску зверя на самый лоб, открывая лицо, и ослепительно улыбается. — Ого, чем это вы тут без меня занимались? Инеж, ты напала на него, сгорая от страсти? Давно пора!       — Давно пора проколоть тебе язык, вдеть кольцо и пристегивать его к твоему же носу, — мрачно бурчит Инеж.       — Да ты, я смотрю, поднаторела в традициях моей родины, — Джаспер проворно выдергивает из её рук куртку. — Не зря отец всегда был против родни моей матушки!       — Какая хорошая традиция, мне нравится, — недобро произносит Каз. — Можно даже кольцо не вдевать!       — Умолкаю, исчезаю! — Джаспер тут же примирительно поднимает руки, чуть не роняя их вещи. — Каз, мы и птенцы наготове!       — Надеюсь, голые женщины не заставят их застыть в смятении, осеняя себя святыми знаками и молитвами? — язвительно интересуется Каз. — Надеюсь, не все фьерданцы поголовно чокнутые.       — Только не в Каттердаме, босс, — усмехается Джаспер и одним движением опускает маску обратно. — Будем ждать твоего знака!       И он вновь растворяется в многоликой пестрой толпе, где люди отрекаются от своих лиц и имен во имя мимолетного удовольствия и долгого забытья.       — Пойдем? — Каз приглашающе кивает на соседний дом, унылый и скучный на фоне сверкающего великолепия Танте Хелен. Изрядно пообносившегося великолепия, хоть это греет душу. С финансами у Хелен стало до странного негусто после того, как её заведение посетила загадочная болезнь.       Они надевают сверкающие маски и ныряют в толпу. Инеж чувствует, как Каз слегка приобнимает её за плечи и заставляет себя казаться расслабленной, хотя на самом деле внутри нее словно дрожит до предела натянутая пружина.       Они без проблем пробираются на пожарную лестницу и тихо поднимаются по ней, скользя точно бесшумные ночные тени. Инеж ступает мягко, уверенно и то и дело встревоженно оглядывается на Каза, как на нем сказывается это восхождение?       Он невозмутим и абсолютно спокоен так, что ей даже становится завидно. Чем выше они взбираются, тем больше ей начинает казаться, что зря она пошла с ним. Почему она не дала Казу сделать все самостоятельно? Зачем она решила опять испытать себя? Она никогда не могла заставить себя выдержать это испытание.       Она выводит его на узкий карниз, где крыши соседних домов ближе всего примыкают друг к другу. Между ними переброшена прочная доска, невидимая с земли. Широкая и толстая, она кажется Инеж тоньше волоса. И качается под ногами, словно паутинка.       Каз бросает на нее короткий взгляд.       — Я пойду первым, а ты подстрахуешь.       Она кивает с молчаливой благодарностью. Если она будет волноваться за него, ей некогда будет думать о себе.       Каз легко поднимается на самый край карниза и ставит ногу на доску. Инеж, сама не зная почему, затаивает дыхание. Здесь нужно сделать не более пяти шагов по хорошей прочной доске. Даже ребенок справится.       — Выпрями осанку, — негромко подсказывает она. — Помогай себе руками. Наметь себе цель глазами и иди к ней. Держись за неё взглядом!       Каз идет спокойно и медленно, раскинув руки в стороны, осторожно ставит ноги, продумывая каждый шаг. Инеж запоздало вспоминает, что в детстве до падения он спокойно лазил по здешним крышам, и прикусывает язык.       Он успешно преодолевает это препятствие, спрыгивает с другой стороны с негромким шлепком и выжидающе оборачивается к ней. Инеж резко выдыхает, цепляется взглядом за бледный овал его лица и одним махом перелетает доску, оказываясь рядом с ним.       Каз оглядывается по сторонам, и Инеж накрывает неожиданной волной ликования — она смогла! Она это сделала! — напополам с диким, почти животным страхом. Рысь отчаянно не хочет возвращаться в прежнее узилище.       — Я и забыл, что такое высота, — хриплый голос рядом возвращает её в реальность. Ей даже на мгновение кажется, что Каз улыбается. — Раньше любил её, потом перестал.       Каз разворачивается и идет к чердачной двери, которую сложно не заметить даже от края крыши. Инеж ничего не остается, кроме как последовать за ним.       Его ловкие пальцы почти любовно поглаживают старый проржавевший замок. Каз колдует над ним, смазывает что-то, подкручивает, осторожно вводит хоботки отмычек. Инеж ничего в этом не понимает, хотя умеет открывать самые простые замки.       Замок щелкает, и Каз мягко толкает дверь, открывая черный проем. Инеж кажется, что темнота, царящая там, сожрет их в ту же секунду. Когда они заходят, она инстинктивно вцепляется в его руку и, опомнившись, пытается отпустить, но Каз удерживает её рядом.       — Осторожно, здесь лестница, — шепчет он ей на ухо. Влажное тепло мурашками разбегается от уха по всему телу. — Ты же не хочешь скатиться на Танте Хелен кубарем? Хотя идея и впрямь оригинальная!       Инеж издает тихий неуверенный смешок, и страх понемногу отступает. Каз достает из кармана два шарика, светящихся неярким белым светом, и вручает один из них ей.       — Так-то лучше. Теперь веди! Надеюсь, ты запомнила дорогу до кабинета Хелен?       — Не сомневаюсь, ты меня поправишь, — Инеж касается пальцами его плеча и первой начинает спускаться вниз, держа шарик в левой руке. Правая привычно застывает над рукоятью ножа.       Она знает здесь каждую ступеньку. Их ровно двенадцать. Она научилась подниматься по ним абсолютно бесшумно и так же бесшумно плакать, скорчившись у неумолимой, плотно запертой двери — молчаливой и единственной свидетельницы её детских слез и боли.       Не время думать об этом. Инеж до боли закусывает губу и спускается с последней ступеньки на старый вытертый половик. Надо же, и он не изменился за все это время: все те же когда-то белые, а ныне грязно-серые волны и синие рыбки. Она водила по ним пальцем, считая ряды, доходила до конца и начинала сначала. Своеобразная медитация.       Быть может, и дверь по-прежнему не заперта? При ней её никогда не запирали, да, кажется, и не помнили. А Инеж была не настолько глупа, чтобы выдать свое единственное убежище. Дверь поддается на толчок легко, точно того и ждет. Инеж приоткрывает её с бешено бьющимся сердцем. Коридор за ней предсказуемо пуст.       — Пойдем, — шепчет она Казу и сует ему шарик обратно. — Кабинет Хелен этажом ниже, а здесь спальни для особенно эксклюзивных клиентов.       — Постой, — он удерживает её за плечо.       Он быстро стягивает с рук перчатки, сует их в карман и неожиданно отводит от её щеки выбившуюся прядь.       — Паутина прицепилась…       — У тебя тоже, — Инеж прыскает несмотря на всю серьезность ситуации. — Позволишь?       Он кивает, и она невесомым касанием стряхивает с его плеча моток паутины вместе с недовольным хозяином и, не удержавшись, вновь опускает взгляд на его ключицы. Она хотела бы прикоснуться к ним губами… О святые, о чем она думает?..       — Распусти волосы, — его командный, но мягкий тон отчего-то зачаровывает. — И расстегни ворот.       От его слов её бросает в жар раньше, чем она соображает, для чего он об этом просит. И она смущенно тянется к пуговицам, чувствуя себя точно так же, как тогда, на корабле. Его взгляд темнеет, когда она выполняет его просьбу… нет, приказ… нет, все же просьбу.       С расстегнутой на три пуговицы рубашкой и распущенными волосами она чувствует себя как ни странно уверенней. Она все ещё играет по своим правилам, она все ещё капитан Гафа и она делает то, что хочет и с кем хочет.       — Ну, пойдем, — тянет она и лукаво улыбается ему. — Хелен соскучилась…       И не удержавшись, пальцем притягивает его за край воротника и шепчет:       — Тебе придется вести себя раскованней, если не хочешь, чтобы охрана сцапала нас раньше…       — Я умею играть свою роль, — хрипло отвечает он и упирает руки по обе стороны от её головы. — А что насчет тебя?       — Сделаю над собой усилие, — она завороженно смотрит сквозь прорези маски.       Это место как-то влияет на неё. Или присутствие Каза… Если бы он поцеловал её сейчас, она бы ответила со всей страстью и постаралась, чтобы его шея больше не была такой бледной, а волосы были взлохмачены, как после самой бурной ночи.       — Тогда идём! — он резко отстраняется.       Инеж в ужасе трясет головой, силясь вытряхнуть из неё совершенно неуместные и несвойственные ей мысли и нагоняет его уже с серьезным и сосредоточенным лицом. Они на деле в самом ненавистном ей месте, которое навсегда сломало ей жизнь. Какого ж дьявола все, о чем она думает, это его губы, касающиеся её рта?       Ей бы отстраниться, отойти на несколько шагов и слиться с тенями, а им приходится плотно прижаться друг к другу, следуя по коридорам, где из-за дверей несутся стоны и громкие вздохи, а полупьяные клиенты тискают разряженных проституток, пока те возятся с ключами, открывая особенно комфортные номера.       Это и мерзко, и больно, и до странного возбуждающе. Инеж ловит подозрительный взгляд одной из изящных газелей и тут же извлекает из глубин памяти томный завлекающий хохот.       — Малыш, что ты так оробел? Надо быть смелее! — она приобнимает Каза, стараясь идти так, чтобы он прикрывал её странный по местным меркам наряд. — Пойдем-ка, найдем нам с тобой свободный номер!       Каз издает то ли сдавленный смешок, то ли утомленный вздох, но послушно кладет руки ей на талию. Инеж вздыхает уже по-настоящему. Вот что им мешало пробраться под окно Хелен и залезть в него?       Известно что. Совершенно гладкая стена, несколько дюжих охранников по периметру. Ах да, и отсутствие у Хелен окна. Наслышанная о талантах Призрака, она велела его заделать настолько плотной решеткой, что даже свет не мог просочиться сквозь её ячейки.       — Можешь быть поживее? — шипит она ему на ухо, заметив ещё один заинтересованный взгляд. — Я предупреждала! И не смотри по сторонам так, будто хочешь здесь всех убить!       Не сказать, что Каз как-то меняет свои манеры, он по-прежнему держит её словно пятнадцатилетний юнец, обнимающий нелюбимую тетушку, но хотя бы перестает бросать по сторонам убийственные взгляды и следует за ней.       Лестницу они проскакивают крадучись, и, к счастью, им никто не встречается. Пока они идут по этажу, это можно объяснить поисками свободного номера, но зачем клиенту вместе со шлюхой спускаться с элитного этажа на этаж, где номера классом попроще? Это мгновенно вызовет подозрения.       — Дальше по коридору и налево! — шепчет Инеж. — Идем! Каз, что...       Он вдруг резко прижимает её к стене и закидывает её ногу себе на бедро, вдавливаясь своим телом в её так, что Инеж становится нечем дышать.       — Тихо, — цедит он, размеренно дыша. — Засмейся!       Она краем глаза замечает павлиньи перья, скользящие мимо них, и у неё резко пересыхает в горле.       — Какой ты… нетерпеливый! — визгливо и неестественно смеется она. — В коридоре нельзя! Пошли! Пошли в номер!..       — Ну дай хоть поцеловать! Один поцелуй — и пойдем, — в тон ей отвечает Каз. — Давай же, не ломайся! Я тебе сполна заплатил!       Хелен окидывает их мимолетным взглядом и проходит мимо, вполне удовлетворенная услышанным. Она обычно не вмешивается во “взаимодействие”. Главное, чтобы клиент был доволен и платил по установленной таксе.       Инеж снова может дышать. Хелен удаляется, и Инеж уже хочет сказать Казу отпустить её, но он тянется к её щеке и одними губами шепчет “Терпи!”, а затем подхватывает её под бедра на руки, по прежнему прижимая к стене и загораживая волосами её лицо.       Обернувшаяся в последний момент Хелен довольно кивает и наконец заворачивает за угол.       Каз мгновенно отпускает её, и Инеж с трудом удерживается на дрожащих ногах. Пожалуй, до таких экспериментов они еще не доросли. Каз, впрочем, выглядит не лучше: взбудораженный, дрожащий, с шальным испуганным взглядом.       — Пойдем, — беззвучно говорит он и бесшумно направляется за Хелен, Инеж следует за ним, стараясь держаться на должной дистанции, но все же как можно ближе. Вполне возможно, что этот театр придется повторить ещё раз.       — Как ты?       — Терпимо, — коротко отзывается Каз и спешит вперед, чтобы у них больше не осталось времени на разговоры.       Его и мутит, и трясет от перенапряжения, и вместе с тем в груди разливается странное тепло, которого никогда раньше не появлялось. Да Гезен великий, он бы в жизни не приблизился ни к одному человеку на такое расстояние, особенно добровольно. Однако с Инеж все иначе: по-прежнему страшно, но до странного захватывающе. Это как прыгать в море со скалы — никогда не знаешь, вышибет ли вода из тебя дух или ты погрузишься в её прогретые солнцем объятия. Джорди никогда не боялся прыгать спиной вперед и подначивал его, Каза. Он же всегда замирал на самом краю, вглядываясь в сверкающие зеленые ленивые волны, припорошенные белой пеной, и, лишь когда голова начинала кружиться и плыть, прыгал.       Впервые он вспоминает то море из детства. В том море он не боялся утонуть, то море держало его легкое тело и лишь игриво изредка плескало случайной волной в лицо. В том море, схватившись за что-то склизкое, можно было быть уверенным, что это всего лишь красивая пучеглазая рыба или шмат водорослей, вонючих, но совершенно безвредных.       Он сосредотачивается на этом воспоминании, и страх незаметно покидает его, сменяясь привычной сосредоточенностью и предвкушением.       Хелен не запирает дверь и никого не ждет. Им это на руку. Они просачиваются незаметными тенями, и Каз мгновенно скручивает Хелен, зажимая ей рот, а Инеж захлопывает дверь.       Как же давно он мечтал сомкнуть руки на её горле. Она вторая после Пекки Роллинса, кого Каз ненавидит так искренне, так неизбывно. Она первой учуяла его слабость, первой поняла, как давить и чем его унижать. Даже раньше, чем он понял это сам.       Жаль, что от неё тошнит в разы сильнее, жаль, что убивать её — не вариант.       Отпущенная Павлин судорожно хватает ртом воздух, но прежде чем она сообразит закричать, Каз прикладывает палец к губам и с недоброй улыбкой качает головой.       — Лучше не надо, Хелен! Иначе мне придется вырезать твой язык прямо здесь, а нам с тобой ещё найдется, о чем потолковать!       — Ты! — она отшатывается. — Что ты здесь делаешь, Каз Бреккер?       — Зашел поболтать, — Каз кивает на кресло. — Садись. Разговор будет долгим! Поболтаем о том, о сем, о девичьем… кстати, я слышал у тебя новая партия девочек! Не поделишься, кто такой хороший поставщик?       Хелен испуганно стягивает шаль на груди, поводит невзначай оголившимся плечом и смотрит на него точь в точь будто напуганная, беспомощная, слабая женщина.       — О Гезен, Бреккер! Неужели для этого стоило так меня пугать? Достаточно было лишь спросить, и я бы ответила…       — Когда я пришел спросить в прошлый раз, твоя охрана попыталась сделать из меня решето. Я усвоил урок. Садись, Хелен!       На красивых четко очерченных алой помадой губах появляется так хорошо знакомая ему улыбка — смесь превосходства и брезгливости. Хелен не боится. О нет, она слишком хорошо его знает. И уже мысленно подыскала, на чем можно было бы с ним сторговаться.       — Лучше бы тебе и впрямь сесть, Хелен, — ласково шелестит ей на ухо Инеж. — В противном случае мой нож окажется прямиком у тебя под ребрами. Ты ведь давно уже боишься призраков…       Хелен замирает, и эта ненавистная улыбка увядает на глазах.       — Вот как, и ты здесь. Что ж, пожалуй, я и впрямь сяду, — она изящно расправляет юбки и усаживается в кресло, облокотившись одной рукой о подлокотник. Приставляет палец к губам и усмешкой рассматривает отошедшую к Казу Инеж. — Как же ты себя запустила, дорогая… Святые небеса, чтобы привести тебя в приличный вид, нужно работать не покладая рук несколько дней! Что у тебя с кожей? Ты же знаешь, что все мужчины любят нежную бархатную женскую кожу…       Инеж вздрагивает, и Хелен это замечает. Голос её становится ещё слаще, она наслаждается чужой болью и омерзением.       — Не все, — перебивает её обличительную тираду Каз. — Довольно об отвлеченном. Поговорим о деле!       — О да, тебе, наверное, скучно слушать наши женские беседы. Прости! — с усмешкой откликается Хелен и покаянно прикладывает ладонь к груди. — Не волнуйся, дорогая! Мы с тобой ещё продолжим! Ты должна хорошо ухаживать за собой! Мы же не хотим разочаровать господина Бреккера, верно?       У Инеж такой вид, как будто стошнит сейчас уже её, и Каз недовольно морщится. Хелен умеет бить в цель. С самого первого дня она играет в эту игру и не откажется от неё даже на смертном одре.       — С кем ты сейчас ведешь дела, Хелен?       — О, много с кем! — легко отзывается она. — Девочек мне поставляют со всех уголков мира. Ты же знаешь, многие хотят сделать карьеру в престижном заведении!       Каз молча отходит к её письменному столу. Хелен беспокойно оглядывается на него, но встать не решается: перед ней как каменное изваяние стоит Инеж. Каз возвращается и с негромким стуком ставит перед ней чернильницу с перьевой ручкой и кладет листок бумаги.       — Пиши! Всех. До единого.       — А если нет?       — Мало ли какая болезнь опять приключится в твоем заведении и конкретно с тобой. Мы ведь не хотим этого, верно, Хелен? — Каз равнодушно рассматривает какой-то диковинный клинок, висящий на стене, достает из кармана перчатки и начинает медленно палец за пальцем натягивать их на руки. — Ах да, всех девушек, не достигших шестнадцати, ты уволишь. По местным законам, они не имеют права работать по контракту.       — С каких пор ты так чтишь закон, Бреккер? — насмешливо интересуется Хелен и переводит взгляд с него на Инеж и обратно. — О небо! Я думала, что хотя бы ты избежишь этой участи… с твоим-то умом…       — Что ты имеешь в виду? — Каз оборачивается к ней.       “Не спрашивай!” — хочет закричать Инеж, но заставляет себя прикусить язык. Он все равно спросит, а Хелен скажет.       — Думаешь, ты первый талантливый мальчик, который творит глупости, потому что его разум окрутила хорошенькая шлюшка? — с деланным сочувствием спрашивает Хелен. — Ох, Каз, мне так жаль… Я предчувствовала это, но молодым мужчинам так трудно противостоять… Поверь, даже если сейчас она заверяет тебя в своей любви, это не навсегда! Я понимаю, что это тяжело и неприятно слышать, но прошу, услышь меня! Мысли трезво! Это ведь она убедила тебя прийти сюда?       — Не думаю, что тебя касаются мои мысли и мои дела, — ровно отвечает Каз. — Инеж работает на меня, это все, что тебе нужно знать.       — Конечно, мой дорогой, — Хелен сладко улыбается. — Я заметила, как именно она на тебя работает. Надо же, а я ещё мельком подумала, откуда у моей шлюхи такие грубые ботинки…       Инеж чувствует, как к её щекам приливает злая краска. Лицо горит так же, как плавятся внутри нее недавняя уверенность и готовность стать для Каза ближе. Святые, зачем она пошла сюда, зачем переоценила себя? Меткие ядовитые слова проскальзывают под её броню, как юркие неуловимые змеи, и жалят до крови. Она хочет отрезать Хелен её поганый язык, хочет расплакаться и сбежать, хочет кричать, срывая голос, что все это неправда, она не такая.       Она остается на месте и лишь надменно вздергивает бровь.       — Что бы там ни было, музыку играешь сейчас не ты, Хелен, — холодно произносит она. — Сейчас ты в нашей власти.       — Это пока, моя милая, — Хелен прекращает писать и откидывается на спинку кресла. — Кстати, как тебе понравилось в Новом Земе? Ты рассказывала Казу о своих приключениях? Говорят, они были очень… насыщенными.       Каз бросает короткий взгляд на Инеж и видит, как по её телу пробегает невольная дрожь. Он хмурится. Хелен надо заткнуть, срочно… но она все же успевает ужалить.       — Как думаешь, господину Бреккеру стоит знать, какая ты податливая, когда тебя раздевает десяток земенцев, или оставим это нашим маленьким секретом?       Инеж срывается. С совершенно безумным раненым взглядом она бросается на свою мучительницу, на ходу выдергивая из-за пояса кинжал, чье лезвие сплошь покрыто гравировкой из роз. Символично.       Каз успевает перехватить её руку, и кинжал вонзается рядом с головой Хелен. Та заливисто смеётся, наблюдая, как Инеж бессильно обмякает у него на руках, не в силах совладать с сотрясающей её тело крупной дрожью.       — Я знаю всё о том, что было в Новом Земе, Хелен, — холодно произносит Каз. — Я знаю всё до мелочей. Знаю, кто помог пленить Инеж, кто указал земенским бандитам путь к Клепке, кто помог им перепутать двух Призраков, чтобы они убили и Нину, вторую женщину, преданную мне, и с которой меня, к твоей досаде, не связывают никакие отношения!       Он убеждается, что Инеж способна стоять и без его помощи и стремительно шагает к вжавшейся в кресло побледневшей Хелен.       — Как думаешь, — шипит он, наклоняясь над ней, — как сильно я сдерживаю себя, чтобы не придушить тебя здесь же? Я уже не семнадцатилетний мальчик, над которым тебе нравилось издеваться. Сейчас я могущественнее тебя, Хелен!       — И тем не менее, опытные дельцы всегда договорятся, — она находит в себе силы улыбнуться.       — Несомненно, — Каз выпрямляется и кивает на листок. — Пиши!       Инеж закрывает глаза и старается выровнять срывающееся дыхание. Она же почти сумела забыть, вычеркнуть из памяти все, что случилось тогда... Или не случилось, она даже этого не знает. Могла бы спросить у Малены, но до сих пор не решилась. Она не уверена, что сумеет сейчас принять правдивый ответ.       Память услужливо подсовывает размытые образы, которые Инеж успела уловить под дурманом. Сколько их было, тех лиц и рук?.. Она не считала. Прежде она пряталась в воспоминаниях о доме, а в тот раз она думала лишь о нем.       Она смотрит на Каза и рада, что тот не отводит взгляда от пишущей Хелен. В тот момент Инеж держалась лишь за его лицо, уплывала в собственных фантазиях, где рядом с ней был только он. Это он касался её, целовал, прижимался своим жарким телом. Что до боли… она просто не позволила себе её замечать. Каз бы не причинил ей боль, не в её мыслях, не в её сокровенных мечтах, которые наркотик так причудливо перемешал с мерзкой отвратительной реальностью.       Это та самая стыдная тайна, о которой не знает даже Каз. И не должен узнать никогда. Вряд ли он простит её за такое.       — Теперь ты доволен? — Хелен заканчивает писать и дует на листок, перед тем как протянуть его Казу.       — Если ты не слукавила, то вполне, — Каз придирчиво вчитывается в ровные убористые строчки. — Назови свою цену, Хелен!       Он неловко поворачивается, бедром задевая хрупкий столик, и любимая ваза Хелен из шуханского фарфора, расписанная противными пучеглазыми павлинами, с грохотом летит на пол, осыпаясь грудой осколков.       Инеж усмехается: она мечтала сделать это ещё с первого своего появления в этом кабинете, но гнев Хелен всегда был страшнее.       — Прости, без трости я несколько неловок, — без тени сожаления говорит Каз. — Так и что ты хочешь за помощь?       — Как насчет того, чтобы навсегда забыть дорогу сюда? — сухо интересуется Хелен.       — С легкостью, — пожимает плечами Каз. — Хорошая сделка.       — Скрепим? — Хелен протягивает ему тонкую изящную ладонь, и Каз неохотно протягивает ей в ответ свою. — Жаль только…       Она с неожиданной быстротой выхватывает из-под прикрытия юбки миниатюрный револьвер и приставляет его ко лбу Каза.       — Жаль только, я не настолько беззащитна и глупа! Охрана! А ты, Рысь, даже не дергайся! Место! Сделаешь хоть шаг, и его мозги разлетятся по все комнате.       Инеж скрещивает руки на груди и прислоняется плечом к стене.       — Знаешь, Хелен, я годами представляла, что я сделаю с тобой, представляла, как разрезаю тебя на кусочки, как избиваю тебя до крови, как стираю с твоих губ эту усмешку. Но ещё там, в Ледяном дворце, я неожиданно поняла, что ты не такая уж и страшная. Ты не виновата в том, что меня похитили. Бороться надо не с тобой, а со всеми вами!       — Даже не дернешься, чтобы защитить его? Хорошая девочка…       — К тому же, месть по рецепту Каза мне нравится больше, — Инеж равнодушно отворачивается. — Впрочем, твои пальцы тебе вряд ли уже пригодятся...       — Что?.. — недоуменно начинает Хелен.       Её прерывает громкий выстрел, одним махом выбивающий револьвер из её руки. Хелен издает душераздирающий вой и хватается за покалеченную ладонь.       — Подумаешь, всего-то пара вывихнутых пальцев, вправят! — Джаспер сдувает дымок. — Звали, босс?       — Опять опаздываешь, Джаспер, — ворчливо отзывается Каз.       — Пока достал эту штуку, пятерых офицеров споить пришлось! — усмехается Джаспер.       А затем решительно шагает к Хелен и ловко захлопывает на её запястьях тяжелые кандалы.       — Хелен Ван Хауден, вы арестованы по решению Торгового Совета Керчии за потакательство работорговле и измену своей стране!       — Что?.. — она растерянно хлопает ресницами, даже на мгновение отвлекшись от боли.       — Я всегда держу слово, Хелен, — Каз подходит к ней и пальцем поддевает её подбородок. — Я навсегда забуду сюда дорогу, как, впрочем, и все твои клиенты. Спасибо за помощь! Уютной тебе камеры в Хеллгейте!       — Стал ручной шавкой закона? — выплевывает она, отдергивая голову. — Мерзавец! Они тебя первого предадут и пустят на корм! Я проклинаю тебя, Каз Бреккер! Слышишь, проклинаю!       — Уводите её, господин офицер, — Джаспер подталкивает её к двум дюжим стражникам в форме.       — Формулу ареста должен произносить служитель закона, — неодобрительно произносит чем-то смутно знакомый Казу офицер.       — Всегда мечтал её произнести! — Джаспер по-дружески подмигивает ему. — К тому же, я сейчас тоже, так сказать, играю за закон!       — К сожалению, — веско роняет офицер. — Пройдемте, мэм! Не волнуйтесь, пальцы вам вправит штатный лекарь. Вот так, следуйте за нами! — он оглядывается в последний раз, пересекается взглядом с Казом и на лице его неожиданно вспыхивает узнавание. — Господин Мален? Что вы здесь делаете?       — Служу закону, разумеется, — усмехается Каз в ответ. — Доброй ночи, господин офицер! Пойдем, Инеж! Больше нам нечего здесь делать.