Полчаса надежды

      Тонкс виртуозным жестом разлила по бокалам коктейли и пустила один по столу, прямо в руки Гермионе. Объединенными усилиями Гарри, Сириуса и Малфоя упрямую Грейнджер все-таки удалось выгнать из дома на дружеские посиделки.       В своем отчаянии Гермиона все глубже погружалась в депрессию, не видя выхода. Ее можно было понять: невозможная идеалистка и перфекционистка, Гермиона просто не могла осознать, что может проиграть. Еще и чему-то банальному, чему-то вроде истощенного магического резерва. В конце концов, на протяжении множества войн многие волшебники страдали от подобного недуга, но со временем излечивались.       Чем больше времени Грейнджер проводила в расчетах, тем более серыми красками рисовался мир вокруг. Чистокровные не зря столь рьяно боролись за свою идеологию, и Министерство тоже имело предпосылки для Законов о Браке или обязательных программ, направленных на ликвидацию демографического кризиса. Волшебный мир вымирал.       Магглорожденные, по ошибке попавшие в мир волшебства, были слишком истощены войнами, старые травмы и потрясения то и дело давали о себе знать. Чистокровные просто чахли на глазах: сказывались кровосмешения и темные проклятья.       Нужно было возрождать древние ритуалы и заниматься общим образованием представителей обоих миров.       Гермиона устала бороться. Единственное, чего ей хотелось, это хотя бы на один день перестать переживать за Северуса, избавиться от собственной бессонницы и стать достойной матерью для своей дочери.       — Грэйси делает успехи, — пригубив коктейль, поделилась Гермиона. Тонкс запрыгнула на кухонную стойку и фыркнула:       — Неудивительно. При таких талантливых родителях она вполне сможет сдать свои ЖАБА года через три.       Гермиона слабо улыбнулась. Тонкс не сдавалась.       — Грейнджер, прекращай хандрить, это совсем на тебя не похоже. Зачем ты хоронишь Профессора, когда он вполне себе жив?       Гермиона расплескала коктейль.       — А я не понимаю, как ты так можешь: просто забыть обо всем и идти вперед. Как? Вы с Сириусом играете в семью, в то время как всего несколько лет назад мы хоронили Ремуса.       Нимфадора задумчиво почесала кончик носа. Ее волосы сменили цвет с синего на фиолетовый, символизировавший железную уверенность в собственной правоте.       — Ты знаешь, вряд ли бы Ремусу понравилось, если бы мы легли в могилу вместе с ним. К тому же, должна признать: я глубоко в нем ошиблась.       Гермиона, собственными глазами наблюдавшая драму любовных отношений между оборотнем и метаморфом, потрясенно ахнула. Тонкс снисходительно покачала головой.       — Сама посуди: я ринулась в эту невозможную любовь как в омут. А Ремус, ведь, меня предупреждал, что чувство долга в нем куда сильнее здравого смысла. Его снедала собственная вина перед Гарри, перед Сириусом, перед Поттерами и перед всем магмиром. Пытаясь оправдаться в собственных глазах за былые неудачи, он не учел, что теперь несет ответственность не только за собственные комплексы, но и за свою семью.       — Но ты пошла за ним.       — Так же, как и ты пошла за Профессором Снейпом в ловушку Пожирателей, а ведь он тебя предупреждал, что твоя магия слишком нестабильна, чтобы ты могла всецело полагаться на собственные силы.       Гермиона задумчиво обхватила ладонями бокал. Ей не нравилась отповедь Тонкс, но метаморф была права.       — Я не ходила за Северусом ни в какие ловушки. Меня похитили прямо с крыльца Министерства, а за неделю до этого нас шантажировали, заставляя отказаться от нумерологических расчетов и всяких целительских зелий, которыми мы на пару занимались.       — И что же сделал Северус, когда тебя похитили?       Гермиона вперилась взглядом в теплый летний вечер, совсем не такой, как тот, который едва не стоил ей жизни.       — Он поднял по тревоге весь Аврорат, а сам бросился мне на помощь. Меня держали в каком-то подвале на краю Лондона, там были магические решетки, а на моих запястьях — браслеты, вроде тех, что надевают узникам в Азкабане. Пожиратели хотели меня убить, я просто в этом уверена, или покалечить достаточно, чтобы я больше физически не смогла работать с Министерством. Они хотели возвращения своих сошедших с ума братьев и сестер, потому наши зелья и расчеты очень бы им помогли.       Тонкс стукнула кулаком по столу, в сердцах воскликнув:       — Кингсли — чокнутый слюнтяй, который дальше своего носа без посторонней помощи не видит! Я тысячу раз говорила ему прекратить расшаркиваться перед Пожирателями и принять меры, но нет! Он продолжает петь всем песни о чудесной силе раскаяния и всепрощения.       Гермиона изогнула бровь в фирменном жесте Снейпа и продолжила:       — Вряд ли его панегирики тогда имели для меня хоть какое-то значение. Я металась по тому подвалу, выдумывая, как бы стянуть с руки хоть один браслет и послать вам Патронуса. Я паниковала, и в довершение всему, у меня начались схватки. Я не знаю, как Северусу удалось меня найти.       — Кровная защита, которая стояла на тебе и Грэйс, ему подсказала. А еще, родительская магия. Ты говорила, что он всю твою беременность делился с тобой силой, чтобы помочь малышке появиться на свет, — как ни в чем ни бывало, пояснила Тонкс.       Гермиона так сжала в пальцах бокал, что тот чуть не хрустнул:       — Эти проклятые порядки нашего мира, и абсолютное непонимание того, как работают законы магии, довели Северуса до больничной койки и чуть не угробили меня с дочкой!       Нимфадора сморщила нос и понятливо кивнула:       — Ты права. Чистокровных учат всем этим заморочкам с самого детства, мы воспринимаем магию как должное, потому, уверяю тебя, Северус все понимал. Как и Ремус. Он сознательно бежал в бой, наплевав и на меня, и на Тедди, а я бежала за ним.       Гермиона молчала, пытаясь унять кипящее в душе раздражение. Оказалось, что правда — это больно. А перед глазами вставали картинки тех страшных часов. Северус сражался с шестью Пожирателями, а его Патронус поддерживал защитный купол над Гермионой. Она силилась стянуть с себя браслет, но дикая боль не давала ей даже глубоко вздохнуть. Серебристая лань то отгоняла каких-то тварей, похожих на дементоров, то ловила в воздухе летящие в разные стороны сглазы и порчу, порой опасную, порой не очень. Грустные влажные глаза, казалось, все-все понимали. А Гермиона смотрела на трепетного зверя и понимала, насколько же она ненавидит прошлое мужа. У него не было веры в себя. Его даже лишили права на собственного Патронуса, подсунув взамен это издевательство над собственными чувствами, но он продолжал бороться, пытаясь доказать миру, что тот зря его недооценивал.       Они оба только и делали, что боролись. Гермиона боролась за собственное право быть ведьмой, подругой, женой, матерью и дочерью. Она сражалась с целым светом, убеждая его в том, что Магглорожденные — это не ошибка генетики, и миру лучше бы к ним прислушаться. Северус боролся за право быть обычным человеком: не бывшим Пожирателем, не ненавидимым всеми директором Хогвартса, не Ужасом Подземелий и не Слизеринским змеем. Это было иронично и больно.       Когда Гермионе удалось, наконец, стащить с запястий браслеты, она, практически, утратила связь с реальностью. Глаза застилала красная пелена боли, в воздухе гудели рикошетившие проклятья, слышались чьи-то крики и стоны. Она тяжело хватала ртом воздух, пытаясь разглядеть хоть что-то в окружавшем ее мраке. Патронус Северуса, обессилев, рассеялся. Сам он лежал неподалеку. Все Пожиратели были либо мертвы, либо серьезно ранены. Гермиона подползла к мужу:       — Держись, любимый, пожалуйста, держись. Мы будем бороться, только не сдавайся.       А потом примчались Авроры во главе с Гарри, и история приняла совсем другой оборот.