Дамиано, возвращайся домой

С того самого дня, проведённого в студии с музой, в атмосфере группы что-то изменилось. Дамиано взял на себя инициативу по написанию всех песен и почти ежедневно приходил с новыми идеями, генерируя их, словно конвейер. Виктория лишь хмурилась, перечитывая тексты, пестрящие изощрёнными речевыми оборотами, которые пришли будто прямиком из шедевров классической литературы. Она поймала себя на мысли о том, что завидует ему и его бесконечному потоку вдохновения, и её это раздражало: зависть к лучшему другу была пренеприятным чувством. Но больше всего Вик беспокоило моральное состояние Дамиано, которое заметно ухудшалось: перемены в его настроении становились всё более резкими и взрывными, он постоянно был бледным, зато каре-зелёные глаза нездорово блестели на лице, словно натёртые шары для бильярда. Это не было похоже на его обычную депрессию, к которой все уже давно привыкли и с которой знали, как справляться, — это было что-то другое. И никто, к сожалению, не знал, что именно. Итан и Томас тоже замечали изменения и не могли их игнорировать, потому что странных моментов было множество. Когда во время записи песни Дамиано вдруг замирал, глядя в одну точку с таким восхищением и восторгом, словно видел там по меньшей мере Бога, и при этом продолжал петь — гораздо чище, чем раньше, — все остальные в студии только и могли, что с волнением переглядываться и тихо вздыхать. Иногда Дами сидел с каким-то потерянным, загадочным взглядом, как будто затерявшись в собственном мире, очень рассеянно отвечал на вопросы, но как только выходил из этого состояния, то тут же выдавал какую-нибудь интересную мысль или идею. Благодаря ему ребята смогли в короткие сроки — несколько месяцев — завершить работу над альбомом, спланировать тур и придумать оригинальные представления для концертов: Дамиано заявил, что простое исполнение песен уже давно никому не интересно. Именно по этой причине он продумывал грандиозные шоу с декорациями и специальным освещением и даже хотел включить в выступления танцоров, но друзья отговорили его, ссылаясь на скромный бюджет. В основном, придумывал всё сам солист, остальные лишь помогали воплотить идеи в жизнь, беспрестанно удивляясь, откуда он их берет: снятся они ему, что ли… Единственной песней, к которой так и не притронулся Дамиано, была песня с той самой ночи, когда Марлена пришла впервые. Ему было сложно снова смотреть на эти строчки, вспоминать ночи и дни мучений, и он просто отодвигал её в сторону, потому что боялся, что здесь не поможет даже муза. С этим он должен был справиться сам. В отличие от друзей, сам Дамиано не имел ничего против своего нынешнего состояния. Он чувствовал себя счастливее, чем когда-либо: Марлена теперь всегда была рядом с ним. Ему больше не приходилось мучаться от сковывающей сердце тоски, когда её не было, когда весь мир казался чёрно-белым и друзья пытались объяснить ему, чем оранжевый цвет отличается от синего. Теперь Дамиано и сам видел краски, причём гораздо ярче, чем они. Марлена не покидала его. Если Дамиано не видел перед собой её тёплую улыбку, загорелое тело или золотистые волосы, то он точно замечал её свечение в предметах вокруг себя. Он ни с чем бы не спутал этот золотой переливающийся блеск на своей гитаре, рабочем столе, в окне, на соседнем сидении автомобиля. Чаще всего Марлена появлялась в такой форме — в виде золотистой пыли, — когда рядом с Дамиано был кто-то ещё: видимо, она делала это, чтобы не смущать парня и не мешать ему концентрироваться на собеседнике. Однако ей нравилось дразнить его, и девушка часто появлялась рядом в своём естественном облике прямо посреди диалога. Она могла смеяться, танцевать, декламировать стихи, курить — в общем, отвлекать Дамиано всеми возможными способами, — и тогда он терялся, а друзья рядом снова хмурились и подозревали что-то неладное. Тем не менее, самого Дамиано эти выходки вполне устраивали. Марлена помогала ему творить — у него получалось лучше, чем когда-либо в жизни. Он бесконечно находился в обострённом состоянии вдохновения, и ему порой казалось, что он попал в свой личный рай. Он не думал, что такое вообще возможно — чтобы энергия писать, петь, играть и попросту жить не иссякала. Дамиано не замечал своих перепадов настроения, сумасшедшего горящего взгляда и странных вопросов от друзей, всё его внимание принадлежало девушке с тихим смехом, мягкой улыбкой и шёлковыми волосами. Он больше не думал о том, что это галлюцинация или болезнь — плохие мысли в принципе не проникали в его голову. Ему нравилось думать, что Марлена — это неземной красоты призрак какого-то человека, который мог бы так же вдохновлять и восхищать его, если бы все ещё был жив, но, так как это условие не соблюдалось, Марлена исполняла его роль. Он не раз замечал, что она кого-то напоминает ему, вызывает колющее чувство ностальгии, которое пробуждало мотивацию писать о прошлом, но никогда не понимал, кто именно скрывается за образом таинственной Марлены. Не все способны видеть призраков. А мне, видимо, повезло, — неоднократно думал Дамиано, замечая подозрительные переглядывания друзей. — поэтому Вик, Томас и Итан тоже не смогут понять, что я чувствую, потому что не видят. Да мне и не нужно их понимание: с ней я не нуждаюсь в ком-то ещё.

***

Ночь медленно опускалась на Рим, окутывая его хлопковой тёмно-синей простыней. Дамиано взял из холодильника ледяную бутылку лимонада и подошёл к подоконнику — полюбоваться на звёзды. Они подмигивали с небосвода, который был чист, без единого облачка, звёзды мерцали, словно лампочки, и освещали город лучше любых фонарей. Лимонная жидкость с пузырьками приятно ощущалась на языке, Дамиано довольно прикрыл глаза и тут же почувствовал сзади себя чьё-то присутствие. Это было лучшим ощущением. Он не слышал её дыхания, не было прикосновений, он просто знал, что Марлена там, образ девушки в голове становился особенно ярким, а в воздухе вокруг появлялись крупицы светящейся пыли. — Давай напишем балладу, — прохладные прикосновения полупрозрачных рук к оголённому торсу Дамиано ощущались как разряды тока. — Мне кажется, настроение сейчас как раз такое. Для хрупкой истории о любви. — Я не помню, что ощущаешь, когда любишь, — вдруг осознал Дамиано, медленно пожимая плечами. Марлена дарила ему все позитивные эмоции, кроме любви. Он её не любил — уважал, восхищался ей, но ни о каких чувствах речи идти не могло. — Вряд ли получится. Только если ты поможешь. — На самом деле, это примерно то же, что ты чувствуешь сейчас, — она понимающе кивнула и потянула его за собой, сажая на стул. Он послушно опустился рядом, делая ещё один глоток лимонада и преданно глядя на девушку. — Вдохновение. Желание отдавать себя целиком другому человеку. Теплоту. Счастье. — Но есть что-то ещё, чего нет сейчас, — парень прищурился, задумываясь. — Это неважно, — Марлена тепло улыбнулась и подошла к мраморной столешнице, чтобы сделать себе кофе. — Настоящая влюблённость затуманила бы твой рассудок. Ты не можешь трезво писать, когда влюблён, потому что переоцениваешь и свои возможности, и человека, которому твои чувства посвящены. — она мудро кивнула, и Дамиано восхищённо кивнул в ответ. Её мысли всегда поражали его своей прямотой, правдивостью и искренностью. Всё, что она говорила, он понимал на подсознательном уровне, но самостоятельно бы никогда не смог прийти к подобному умозаключению — и это было ещё одной вещью, которую он ценил в девушке: бесконечное снабжение новыми мыслями, теориями и знаниями. Она словно была морально старше его, являясь его наставником, и поэтому чувства, которые он к ней испытывал, были идентичны тем, что испытывает ученик к своему учителю. Но ведь и в таких ситуациях бывают сбои в системе, когда чувства побеждают профессионализм? Сделав себе кофе, Марлена подняла парня и повела его за собой в другую комнату. Как и всегда, он был не в силах сопротивляться — словно заворожённый, шагал следом. Девушка остановилась возле синтезатора в его рабочем кабинете, поставила дымящуюся чашку на подставку и села, опуская пальцы на клавиши. Дамиано осторожно присел рядом, подыгрывая партию второй руки, пока девушка придумывала основную мелодию. Когда они сочиняли музыку вместе, они действовали, как одно целое — всегда совпадали друг с другом по нотам и получали красивую, выверенную композицию. Они повторили один фрагмент несколько раз, прежде чем Дам взял тетрадь и карандашом быстро нацарапал ноты. Марлена постукивала в такт ногой, а потом мягко улыбнулась ему и продолжила наигрывать. — С текстом разберёмся потом, но давай хотя бы определим идею, — она ещё раз сыграла мотив, только на этот раз медленнее, и подняла на парня заинтересованный взгляд. — Про любовь, или ты всё-таки хочешь что-то другое? Я даю тебе выбор. — Честно, нет конкретной темы, — парень искренне пожал плечами, — Но у меня в голове уже есть несколько строчек, которые я бы хотел использовать… — его взгляд был слегка отстранённым, потому что мыслительные процессы в голове не прекращались. — Я слушаю, — Марлена учтиво кивнула. Она всегда разрешала ему выразить собственные мысли, и лишь потом выдвигала свои идеи, корректируя. — Хочу поговорить о том, как мало у нас права голоса, — спустя несколько минут молчания Дамиано тяжело сглотнул и заговорил. — Если тебе не так много лет, тебя никто не слушает. Томас, Вик, Итан и я всегда пытаемся донести огромное множество вещей через наши песни, и обидно, когда над нами смеются, не воспринимают всерьёз, потому что мы ещё будто бы подростки… Мне двадцать лет. Так и хочу назвать песню, — он вдруг поднял взгляд горящих глаз на девушку, и та с улыбкой кивнула, послушно хватая с тумбы рядом тетрадь, чтобы сделать записи. — Это важная тема. Ты прав, — в её взгляде читалась гордость. — Хочу сказать о том, как мы постоянно пытаемся доказать, свою правоту. Хотя это все равно, что объяснять цвета людям, которые видят мир чёрно-белым. — идея разжигалась в его голове, и он старался как можно быстрее сказать обо всем. — Мы готовы настаивать на своей правде, даже если нам не платят деньги, мы не продаёмся, а сейчас это — редкость. Важно сражаться. Таким как мы нужно идти вперёд, против силы и крепких кулаков старшего поколения, которое в упор не видит, — потому что не хочет или не может, — и ничего не должно нас сломать. — он тихо выдохнул, поправляя волосы. Слов больше не находилось. Марлена быстро строчила, записывая каждое его слово и приукрашая своими мыслями на этот счёт. Она скоро закончила и посмотрела на него с улыбкой. Дамиано блаженно улыбнулся, чувствуя себя будто бы пьяным под её влиянием. Она вдруг встала и, медленно подойдя ближе, села на его колени. Из груди парня вырвался тихий выдох, и он тут же опустил ладони на её хрупкую талию. Неожиданная близость заставила его потерять голову, он не чувствовал ноги от удовольствия, а голову, словно стеклянный сосуд, переполняли цветные бурлящие эмоции. Она пристально смотрела на него — без подтекста или намёков, просто глядела, восхищалась, наслаждалась, и он делал то же самое в ответ. Золотой блеск её кожи, тихий смех, сверкающие глаза вдруг заставили Дамиано опустить ладонь на её невесомую скулу. Марлена замерла, распахнув глаза, и в её взгляде теперь читалось удивление, но она не предпринимала никаких действий. В отличие от Дамиано — он же, поддаваясь порыву, накрыл её губы своими и опустил веки. Поцелуй был таким же воздушным, как и сама девушка. Она не отвечала, совсем не двигалась, но он чувствовал ускоренное сердцебиение — скорее всего, своё, — и её прерывистое дыхание. Несколько секунд пролетели для него как минуты в раю, прежде чем он вдруг почувствовал, что держит ладонью воздух. Распахнув глаза, Дамиано резко дёрнулся назад, роняя стул и вставая, потому что перед ним никого не было — только последние золотые пылинки рассеивались в ночном воздухе комнаты.