She, The Defiant

[268 год от ЗЭ] 1 Она всегда находила утешение в воздухе; холодные шотландские ветряные потоки, треплющие одежду, волосы, развевающиеся на ветру, пьянящее чувство безграничной свободы, что всегда встречала ее наверху. Профессора всегда поощряли эту любовь, вспоминая таланты ее отца, видя в этом, как и во всем, что она совершала, продолжение существования ее родителей. Смотрели на неё печальными, но гордыми глазами, когда она ловила снитч, и грустная улыбка расползалась по их лицам, когда они встречали ее сидящей в библиотеке, спрятавшейся за горой книг, с собранными в небрежный пучок непослушными чёрными волосами отца и сверкающими глазами ее матери. [Ее мать училась ради того, чтобы получить образование, она же — для того, чтобы выжить.] Они видели в ней ее родителей, и она жила в их тени, напоминая их каждым сделанным ей шагом, внешностью, своим умом и даже поведением. Ее отец славился тем, что попадал в различного рода неприятности; она была известна ими все шесть лет, пробытых в Хогвартсе. И даже смерть у них была похожа — от мимолетной вспышки, зелёной дымкой выходящей из волшебной палочки одного и того же волшебника. Ее родители выбрали смерть потере дочери; она выбрала смерть потере своих друзей и множества невинных. — Передай своей сестре пирог с яблочным вареньем, дорогой. Голос королевы был полон усталости. Фарфоровое лицо чуть более бледным, чем обычно. Солнечный луч проник в беседку, задерживаясь на нем, и едва заметные морщины появились на лбу, когда она нахмурилась в легком раздражении. — Благодарю, — пробормотала она, когда кусок пирога опустился на блюдце. Блюдце такое же серебряное, как волосы королевы и ее сына. Как и ее волосы. Маленький мальчик мягко улыбнулся и перевёл взгляд обратно на свою тарелку. Иногда она представляла, что сказали бы ее родители, если бы увидели ее теперь, в теле маленькой девочки. Девочки, называемой принцессой Семи Королевств. Иногда она вставала перед зеркалом — или долго глядела в отражающие поверхности дорогой испещрённой узорами посуды, прямо как сейчас, отмечая различия между этой девочкой и собой. Серебрянные волосы вместо смоляных, в фиалковых глазах лишь проблеск знакомой материнской зелени... Она знала, что нижняя губа у девочки была пухлее, а острые скулы на лице выделялись не так сильно, скрываясь за детскими щеками, о наличии которых ранее она и не подозревала — принцессу не морили голодом, как это делали ее дядя с тетей, и не наказывали за случайно проявленную магию. Она взяла вилку своей маленькой пухлой рукой, намереваясь ближайшие полчаса ковыряться в горячем тесте. На самом деле, она даже не была уверена, что у принцессы, смотрящей на неё из серебряного столового прибора, магия вообще была. И это подавляло ещё больше. Понимание, что у неё даже нет возможности сбежать. Пирог с яблочным вареньем не имел ничего общего с пирогом с патокой. У неё было много времени на раздумья — бывало, она проводила в мыслях недели, пугая кормилиц и королеву, — в течение года, когда она была способна ни на что, кроме как ходить в туалет и плакать. Это было унизительно, и все это время она дистанцировалась, пыталась понять, в какой момент все пошло не так. Одно за другим она соединяла произошедшие события красными нитями, однако все сводилось к ее чертовой смерти. Ей все ещё снилась сумрачная поляна в самой чаще тернистого леса, темные фигуры в чёрных капюшонах, отчаянный крик Хагрида, холодный высокий смех и короткая вспышка зелёного цвета. Она почувствовала на себе обеспокоенный взгляд королевы, и перестала возить вилкой по тарелке. По серебряной поверхности были раскиданы хлебные кусочки, а в центре лежала нетронутой горкой яблочная начинка. Дерьмо. Жить в теле трехлетнего ребёнка, как ни странно, было совершенно скучным делом. Да, диким — но совершенно скучным. В этом не было ничего похожего на полеты на драконах или борьбу с психопатами, занимающими тела профессоров, что испепеляются от одного твоего прикосновения; условно мертвыми и в семь раз старше неё. Ни смертельной опасности, следующей по пятам, ни голода, от которого сводит живот, ни адреналина, охватывающего все существо во время битвы. Это был акт притворства, длящийся годами, с целыми залами зрителей, разбросанных по золотым анфиладам и по дворцовому двору. Показавшаяся из-за каменных колонн беседки голова с жидкими волосами и лысиной привлекла внимание юного принца. — Прошу меня простить, — преувеличенно торжественно объявил тот детским голосом. — Великий мейстер обещал показать мне часть библиотеки, посвящённую медицине. Матушка, Медейнис, — он склонил голову. — Хорошо проведи этот день, Рейгар. Медейнис пробормотала что-то в ответ, — благо от трехлетнего ребёнка не ожидали выполнения формальностей, — рассеянно отмечая, как за ним высокой тенью следует сир Ливен Мартелл. Ее внимание было приковано к длиннобородому и коренастому человеку в зелёных халатах, поклонившемуся ей и ее матери с тихим подобострастным «Ваша Светлость». Мейстер Пицель не был стар, однако в нем было мало привлекательного. Уходя, лысый козел вновь бросил на неё один из тех взглядов, что оставляли за собой мурашки на коже. Медейнис решила просто проигнорировать это, вновь возвращаясь к своей нетронутой тарелке. Мейстер Пицель обосновался в замке два поколения назад, ещё при Эйгоне Пятом, являющимся дедом нынешнего правителя Эйриса Второго, и раздражал ее очевидным заискиванием перед королевской семьей. Он был из тех людей, чьи мысли навсегда запечатаны за маской пустого подобострастия. Она не знала многого о здешней медицине, но по сравнению с мадам Помфри он был всего лишь придорожным пьяницей. Болезненность ухода здесь облегчали стаканом макового молока, а вместо лекарств с указанным составом были содержащие море неизвестных ингредиентов снадобья. Быть может, что у него и были таланты в этом деле, однако нельзя было исключать возможности, что столь длительное прибывание на этой должности он заработал лишь благодаря этой своей черте. — Замечательно, что твой брат интересуется медициной, — сказала королева, боковым зрением следя за мучениями принцессы. Медейнис подхватила вилкой развалившееся тесто — оно провалилось между тупыми зубцами несколько раз, прежде чем ей наконец удалось поднести его ко рту. — Ты так считаешь? Она слышала шёпот. Слышала, что говорили люди. Мейстер Пицель сделал неверное заключение и едва не лишился головы. Принцессу Медейнис чудом не закопали в землю, когда решили, что она была мертва, однако королева Рейла отказалась отдавать ребёнка, и только благодаря ее упрямству маленькая принцесса сейчас жива. Она уже слышала похожие слова — не о королеве, о своей настоящей матери, Лили Поттер. Твоя мать была невероятно упряма, говорили они. Упрямее, пожалуй, даже, чем твой отец. Их отношения, Гарри, были похожи на драку двух баранов, настолько они были плохи. И выжила она тоже лишь благодаря матери, однако эти звучавшие в стенах мраморных залов слова— — Разумеется, милая, — пролёгшая между бровей складка не соответствовала словам. Королева опустила глаза. — Это достаточно увлекательно. Любое обучение для будущего монарха не проходит даром. И когда-нибудь, Дейни, твой брат взойдёт на трон. Медейнис повертела вилку в руке, старалась не смотреть в глаза женщине, которая произвела ее на свет. — А если Рейгар не захочет сесть на трон? Она никогда не желала ничего, кроме свободы, возглавляя сопротивление, и никогда не думала о том, что будет после. И если бы она могла признаться, она сказала бы, что никогда даже и не задумывалась, будет ли у неё это «после» — и что произойдёт позже она тоже никогда не узнает, ведь, если повезло, она давно уже лежит в земле с товарищами. Под обращённым к ней взглядом королевы она заерзала, поняв, что отвлеклась на мысли, и бросила короткий взгляд на стоящих в стороне Белых плащей. — Я говорю сейчас о том, что... что не каждый жаждет власти. Кому-то достаточно того, чтоб просто... — принцесса замолкла, подыскивая верное слово, — просто быть. Она знала, что Рейла красива, влюбляя каждого в королевстве в свои манеры, серебристые волосы и нежные фиалковые глаза; знала, что Рейла была молчалива и не склонна к словесным конфронтациям. Что она была мягкой, как шёлк, и тихой, как вода, послушной женой и в высшей степени покорной дочерью. Ее мать, в свою очередь, имела волосы оттенка темной меди; ласковые глаза ее смотрели на мир с твёрдым вызовом. Рейла долго молчала, изучая маленькую, бледную, склонившуюся над деревянным столом фигуру. Отчего-то показалось, что королева когда-то также задавалась этим вопросом. Медейнис не помнила колыбельных своей матери, однако она всегда будет помнить ее крики. «Только не Гарри, пожалуйста, не надо!» «Пожалуйста, только не Гарри… Убейте лучше меня, меня…» «Пожалуйста, только не Гарри, пощадите… Только не Гарри! Только не Гарри! Пожалуйста, я сделаю всё, что угодно…» — Ты рассуждаешь здраво, мой юный дракон. — Королева улыбнулась мягкой улыбкой, положив свою ладонь на сжатый девичий кулак. — Однако не стоит задаваться такими вопросами. Твой брат интересуется многими науками; политикой в том числе. Я уверена, что в свое время Рейгар станет прекрасным королем. А если Рейгар не захочет... Лили была громкой, дерзкой и щедрой на проклятья. Она была полной противоположностью королеве Рейле. ...Рейгара ведь не спросят, не так ли? — Да, — Медейнис мягко высвободила конечность из-под тонких женских рук. — Да, я думаю, так и есть. Глупые, неосторожные мысли вслух. — она подняла взгляд. — Забудем? Глупые законы о наследовании. Она старалась не смотреть в глаза королеве, зная, что увидит сирень вместо знакомых изумрудов. А когда они встречались взглядами, и она видела проскальзывающую в них боль, Медейнис ненавидела себя. — Уже не помню. Однако она привыкла себя ненавидеть. Белоснежные кудри, завившиеся от стоящей на улице жары, отразились в глубине наполненного бесцветной жидкостью позолоченного кубка. Серебряная вилка скользнула по блюдцу, рождая неприятный скрипящий звук. Любовь к Лили Поттер была гораздо сильнее. — Хорошо. 2 — Эй, Гарри! Она замерла на полушаге, услышав знакомый голос. Нога в кроваво-красных туфельках зависла в воздухе. — Гарри? Светлая макушка дёрнулась в сторону звука. Она удостоверилась, что одна в пустынном коридоре, и сорвалась на бег. Она бежала через многочисленные залы, отливающие золотом, бежала через массивные железные двери, бежала, прячась за колоннами, когда слышала голоса слуг. На улице слабо светило солнце. Поднимался рассвет, отражаясь в Чёрных водах Королевской Гавани, проникая в широкие окна, отражаясь в разноцветных витражах. Чем глубже она заходила в замок, тем больше она встречала слуг; она бежала, не разбирая дороги. — Гарри? Она врезалась в служанку; не останавливаясь, пробормотала извинения на ходу. Ей хотелось выругаться из-за длинны ног, маленькой фигуры, из-за невысокого, детского роста, из-за того, что— — Гарри! Она сделала последний рывок, свернула за угол — и ввалилась в зал. В каменных стенах, украшенных драконьими черепами, все ещё звенел женский голос. Она повертела головой, пытаясь найти источник звука в пустоте. Из темноты раздался ужасный, леденящий душу крик. — Я— Гермиона? Гарри помнила этот крик так, будто слышала его вчера. — Гермиона? Гермиона? Я— Как мне тебе помочь? Тишина— И злобный, сумасшедший визг, полный удовлетворения, сопровождающий рыдания. Колени подогнулись. Гарри упала на холодный мрамор. Холодные стены темницы. Несколько безымянных окровавленных тел. Крюкохват больше не сможет ходить, глубокие раны не обработаны, глаза Олливандера ослеплены, серое лицо Луны, кости выпирают от долгого голода— «Мы не сможем спасти ее.» «Мы должны.» — П-прости. Прости м-меня. М-мне так жаль— Разодранное в клочья тело. Шрам, обезображивающий девичью плоть. Карие глаза, остеклевшие, смотрящие в никуда, полный боли вопль Рона— Чьи-то руки подхватывают ее, осторожно приподнимая вверх. — Дейни. — Ее потеребили мягко, но настойчиво. — Дейни, — вновь повторил голос. Она несколько раз моргнула, со злостью смахивая рукавом льющиеся из уголков глаз слёзы. Вода тёмными пятнами расползлась по шелковой ткани, превращаясь в ещё более мрачный оттенок красного. Совсем как кровь, засохшая на ее теле, темно-алая, запёкшаяся и почерневшая, и тело так бездвижно, неживо— — Дейни, вставай! Ну же! Она перевела растерянный взгляд на серебряноволосого мальчика. За его плечом плечом виднелась грозная тень сира Ливена. Солнце ярким пятном нависло над городом, спрятанное за туманными облаками. — Рейгар. — Медейнис встала на нетвердых ногах, позволяя ему опустить руки, все ещё удерживающие ее маленькое тело. Растерянно огляделась вокруг, отмечая свет, уже свободны заливающий каменные стены. — Я... Давно ты здесь? Мягкое, как у матери, лицо Рейгара заострилось, стоило ему увидеть высохшие слёзы на раскрасневшихся щеках. — Только что пришёл, — ответил он. — Мне снилось небо и полеты на впечатляющих своими размерами драконах, поэтому с утра я первым делом пришёл сюда. Это частое явление. Что с тобой случилось? — Он беспокойно оглядел ее с ног до головы и задержался взглядом на ночной сорочке. — И как давно здесь ты? — Не знаю точно... я думаю, я здесь с тех пор, как восходило солнце. — Она замолкла, а затем добавила, — Тебе повезло со снами, Рейгар... В моих не было драконов. Меня привели сюда кошмары. Тихие слова разлетались по пустынному залу, пробираясь в каждую щель, звенели в углах. Рейгар слабо кивнул, все ещё беспокойный, но слегка облегчённый ответом. — Выходит, уже несколько часов. Брови стоявшего в отдалении сира Ливена по мере продолжения их диалога взлетали все выше. Трехлетняя Медейнис едва ли это замечала. — Значит, ты часто сюда приходишь. — Большой зал — единственное место, в котором можно посмотреть на то немногое, что осталось в истории от драконов. Однако живые драконы не имели ничего общего с этой ужасающей картиной, хотелось сказать ей. Огромные клыки, что разрывали плоть с одного укуса. Внушительная челюсть, что была готова раздробить любую кость. Пустота в местах, где были глазницы— К горлу подкатила желчь. «Гарри...» «Она там, наверху, нам надо просто—» «Мы должны возвращаться, Гарри, мы не можем—» — Это же то же самое, что выставить человеческие скелеты... Разве Таргариены, летающие на драконах, не считали их друзьями? «Мы, черт побери, обязаны вернуться и забрать ее—» — Разве... разве не было их обязанностью их похоронить? «Ее там уже нет, Гарри. Ее— ее нет. Мне очень жаль.» — Разве не так поступают с друзьями? Рейгар небрежно пожал плечами, не уловив странного тона в голосе сестры. — Не думаю, что они были друзьями, Дейни. Они ведь даже не понимали друг друга. Созависимость — разумеется. Привязанность — возможно. Но дружба? — Мальчик повернулся к ней, и в свете солнца в его фиалковых глазах проскользнула печаль. — Вряд ли. — Может быть именно поэтому они и вымерли, — тихо заметила она. — Потому что дружба, проходящая сквозь годы крепчает, однако оружие... Оружие лишь затупляется и ржавеет.