Одна недописанная страница.

…Устало натянув бюстгальтер, она встала с кровати, оставляя довольного Исмаила лежать в одиночестве. Женщина села в проём балконной двери, беря с подоконника пачку сигарет и тяжелую хрустальную пепельницу. Панорамные окна его дома открывали вид на Стамбул, который был так обеспокоен в этот четверг. Закуривая одну, она отбросила остальные в его сторону, приглашая наполнить комнату дымом.       — И что теперь будет? — отвела взгляд от его мускулистого торса, всматриваясь в город.       — Похоже, что мы снова вместе, — ответил так спокойно, будто до этого они не сторонились друг друга, бегая взглядом по площадке.       — Прости, но ты хочешь сказать, что мы когда-то были «вместе»? Что-то я не припомню, чтобы ты уходил от своей благоверной, одаривал меня подарками и вниманием, — она потушила папиросу, сделав одну-две затяжки и звук стеклянной пепельницы, катящейся по полу, прошёлся по их ушам. — Нужно ли мне это?       — Три месяца назад я уже спросил. Что-то изменилось? — показательно изогнул бровь, будто действительно не понимая, когда все успело пойти не по той дороге. — Хочешь сказать, что мы опять случайно переспали и это все было ошибкой? Сама веришь в это? — его обнажённое тело поднялось и без капли стеснения прошлось по тусклой комнате, якобы призывая на себя посмотреть.       — Господи, какой же ты… — вяло произнесла, поднимаясь с пола.       — Ну? Договаривай! Какой же я? Мы опять вернёмся к тому, с чего начинали? Смотри, час назад это закончилось более чем приятно. Надо быть осторожнее, госпожа Нургюль.       — Хватит! Я устала от этого! — остановила поток его несносных шуток, от которых, кажется, захотелось приложиться к унитазу ещё больше.       — Повторяешься, дорогая. Посмотрел на часы, висящие в спальне. Чуть больше двух часов назад она пришла в эту квартиру, наполненная неприятным предчувствием.       «Ты кое-что у меня забыла» — нелепая смс-ка, подбивающая краску к её лицу. Конечно, важны обстоятельства, при которых был оставлен пёстрый шарфик. Неуверенный стук в дверь, скрип замков. Его высокий образ прикрыт тенями от ленточной подсветки коридора. Кажется, вообще не волнует, что она стоит, как провинившийся ребёнок, перед ним, испытывая своё терпение.       — Ну проходи, раз пришла, — ухмыляется, опираясь на стенку и складывая руки на груди. — Проходи, мы одни. Теперь я один. Залетает в квартиру, желая только забрать тряпку, которую он бесцеремонно сорвал с её шеи пару месяцев назад.       — Самому-то не противно от себя? — шипит себе под нос, замечая платок в приоткрытой спальне. Уверенно проскальзывает туда, когда слышит дверной хлопок. Мужчина, кажется, лениво бредёт за ней, не замечая её горячую хватку. Кажется.       — Мог бы не закрывать двери. Я не собираюсь здесь задерживаться. Предстал в дверном проёме комнаты, в той же позе. Руки вновь на груди, торс просвечивается сквозь полупрозрачную баскетбольную майку. Она наматывает шифон на шею, ярко ощущает его парфюм. Хочется стянуть и запихать всё в сумку, но уж точно не хочется показывать перед ним слабость, напоминающую об ошибке. Их ошибке. Поэтому выправляет каштановые пряди, не окрашенные, в связи с естественным старением героини в кадре. Они немного более тусклые, чем раньше, меланина уже не хватает, чтобы придавать натуральный оттенок. Непроизвольно морщится, когда её сладковатый восточный парфюм смешивается с его грубыми нотками сандала. Никогда не любила подобное на мужчинах, а уж тем более на себе.       — Где ты его нашёл, Демирджи? — поворачивается к нему, смотря только в зеркало рядом. Красива, может даже притягательна. Кидает на него игривый взгляд, гордо вскидывая голову. Сама думает, где мог валяться этот кусок ткани, раз так пропах этим мужланом.       — Главное, что нашёл, дорогая, — противная улыбка не сходит с его бороды.       — Какой же ты… — хочет вылететь из помещения в эту же секунду, направляясь к выходу, как встречает ограничение в виде тёплой ладони на зоне декольте.       — Какой? — чуть подталкивает вглубь, захлопывая за собой и вторую дверь. Максимально нелепый порыв, от которого кружится голова. Мерзость и низость. Внутри женщины всё дрожит.       — Бесчестный! — выкрикивает, заносчиво заглядывая в его карие глаза.       — Нургюль, я уже говорил тебе, что всё было в твоих руках. Я бы ещё тогда ушел от неё, мы бы… — подходит ближе, пытаясь взять её руки. Она корчит лицо в гримасе отвращения и отдёргивает раскрытые ладони, складывая их в кулаки.       — Что? Ты-мы-я, что за пустые звуки?! Мы бы… что? Играли в семью? Возлюбленных? Сам хоть веришь в это? Вау! Уже представляю заголовки СМИ: «Исмаил Демирджи бросил свою невесту ради партнерши по сериалу». Прекрасные перспективы, — разгорается огнём, где все эти месяцы тлели угольки. То ли ревности, то ли обиды, но никак не равнодушия. — Послушай меня ещё раз, Исмаил. Ни твоей женщиной, ни твоей любовницей — я быть не собираюсь. Две последние недели и мы разойдёмся, как в море корабли. Та нелепость, что произошла какое-то время назад, ничего не меняет. Мы были хороши в постели и достаточно пьяны. Давай это забудем уже. Оставь.       — Да, ну, брось. Полупустая бутылка вина на двоих. Признай же, что мы просто хорошенько приглянулись друг другу, — от этого ещё хуже. Очень бы хотелось верить, что она неосознанно поддалась его чарам и рукам, становясь любовницей. От одного этого слова воротит. У него тогда — прекрасная личная жизнь с ровесницей, совершенно другого типажа и характера. Он любит домоседок, которые готовы таять под ним, как мартовский лёд. Чтобы его уважали и ценили, его слово дома главное, и тому подобное. Что до Нургюль — свободолюбивая птичка, которую не так просто окольцевать. Привыкла учиться на своих ошибках, быть сильной и работящей. Никак не может чувствовать себя спокойно, когда ложится какое-то клеймо на её карьеру или личность. Всегда есть своя правда происходящего, только всегда ли она окажется реальностью для наблюдающих со стороны? Вопрос. Для неё это был случай ужасной низости. Тем более его объяснений после этого. Чудесный рассказ о том, что в паре давно размолвки, что они давно живут своей жизнью, хоть все ещё состоят в отношениях. Каждый раз сталкиваясь глазами с ним на площадке, думала только о его совести. Как он ещё спокойно спит по ночам. Как ложиться в одну постель с женщиной, которой смог так спокойно изменить. Даже мысли не возникает, что когда-то она сможет сойтись с этим человеком, не думает о каких-то чувствах или не хочет думать. Забыть. Единственное желание. Не мучать себя истошной тоской по его рукам на ягодицах, не помнить его горящих глаз в ту ночь. Тогда он властвовал над её телом в невероятном порыве страсти, явно позволяя себе больше, чем мог позволить с тогдашней избранницей. Дьявол, решивший бубном плясать на её хрупких крыльях, которым будет тяжело вернуться в небеса. Хотя, в тот момент её ангельский лик сменился искоркой в глазах, позволяя обрывать пёрышко за пёрышком по собственному желанию, клеймя себя любовницей.       — Хочешь ты того или нет, но я не собираюсь опять мусолить. Мы взрослые люди, давно всё позабыли, всё обсудили. Простая похоть и грязь ничего не меняет. Я не вижу любви в твоих глазах, да и ты не увидишь её в моих. Так что пропусти меня, у меня ещё есть дела. А ты и дальше можешь спокойно спать себе. Хоть бы умылся! — последние слова буквально кидает в него, как поношенную кофту. Выплёвывает всю желчь, решительно подступая к захлопнувшейся двери, минуя мужчину.       — М-да, госпожа, много случайностей в этой жизни случается, — улыбается тавтологии. — Только вот, вы не правы. Раз пришли сюда, то, вероятно, всё-таки помните о том «позоре», как его сами нарекли, — она останавливается, успевая только дёрнуть за ручку двери. — Нургюль, не будь так упряма. Оставь свою спесь и гордость, ни к чему это. Он проглатывает все её едкие слова, подходя сзади. Водит руками по воздуху вдоль её изгибов. Как ему приятна смесь этих ароматов. Запах её тела будоражит, сливаясь с его ярким парфюмом, заставляет сменить напускную безразличность на некую мягкость. Пока она считает его злостным изменщиком, он принимает всё за знак. Первый месяц метался по подушке, усиленно отрицая тот факт, что она выжгла огнём поле, которое он растил годами. Усиленно выбивал из памяти её цепкие руки на плечах, их разводы на груди. Жар её тела, беспомощные стоны, крики, движения. Образ. Второй — понимал, что не желает другую. Невеста ему надоела, не хотел её ни в постели, ни в жизни. Всё больше восхищался вольным характером Нургюль, предпочитая засматриваться на неё, пока та в кадре так статна и величественна. Третий — сжигал все мосты, чувствуя её невозможный холод. Кажется, действительно, забыла тот выплеск страсти, никак не обращая Исмаила внимания. Не бегала, не приближалась. Просто игнорировала факт его существования, безупречно исполняя роль. До момента, когда пришлось касаться его тела. Потом — как подменили. Вечно поникшая, мрачная, задумчивая, похоже копается в себе, как и он.       — После тебя многое изменилось. Я одинок, пуст внутри, гол как сокол, — чуть потягивает на себя ткань её драгоценного шарфа, который держал при себе последнее время. Случайно нашёл за прикроватной тумбой, после чего долго терзал себя в мыслях. Осознавал, что за несколько мгновений того вечера впитал в себя её аромат и стал зависим от него. Сначала из вида пропал шлейф её духов, тогда новой дозой стал кусок ткани. А когда и его веянья стали столь незаметны, то уже не знал куда деться от нестерпимого желания прижать к себе эту голубоглазую особу.       — Пха, одинок, — решительно возлагает свои фаланги на ручку двери, ухмыляясь также, как он десяток минут назад. — Мне то что? Я не одинока, я свободна. Не испытываю потребности в деньгах или в крепких мужских объятьях. Я не хочу больше подобной ерунды в своей жизни. Отпусти. Мою. Шею, — слабая хватка его пальцев не чувствуется, когда она открывает дверь из этой проклятой темени, которая душит, давя на сознание, да так, что едва стоит на ногах.       — Чертовка! — остервенело хватается за её талию, одной рукой плотно обвивая и притягивая к себе. — Не могу я тебя отпустить, всё, что угодно сделай, но не захочу отпускать. Даже не оборачиваясь чувствует пламя глаз, что поработило его сейчас. С силой актёр соприкасает их тела, придавливая к себе. Лучик света из коридора улетучивается, когда его широкая ладонь толкает кусок дерева, покрытого белой плёнкой. Резкий хлопок и она будто не чувствует земли под ногами. С невозможным желанием втягивает её запах к носу, желая вкусить его, обвить, запереть в себе. Кричит своими действиями: «Поддайся!» Актриса замирает в неясном смущении, краске от его горячего шёпота над ухом. Что-то бормочет, совершенно не ясно для неё. Где-то витает, не осознавая, что его действия граничат с насилием. Она буквально минуту назад просила отпустить. Она не хочет. Чувствует себя грязной и опущенной, хотя внутри всё ясно дает понять, как желает этого мужчину. Кажется, он пригвоздил её к этой проклятой двери, заставляя просто вжаться в разделитель между реальностью и сладкой пыткой.       — Ради всего святого, отцепись от меня, — шепчет, ощущая его маньячные и жадные поцелуи на своей шее. Её накрывает той же волной, что охватила его. — Исмаил… — ясно чувствует его пах, от чего сжимает ноги, пытаясь гасить проявляющееся слишком яркое возбуждение.       — Разве изменщик и нечестивец может быть святым? — пальцы свободно блуждают, даже шастают, по её телу, никак не поднимаясь к самым пикантным его точкам и не опускаясь к самым вожделенным. — Не думаю. Также, как не может быть святой женщина, которая врёт себе изо дня в день, что ничего страшного не произошло, в этой спальне, несколько месяцев назад. Дорогая, любовницы в рай не попадают. Нургюль поворачивается в его объятьях, желая с силой толкнуть. Да так, чтобы он упал, не поднялся, сломался. Хочет накричать, разораться на всю небольшую квартиру, чтобы стены дрожали. Хочет устроить скандал. Высказать всё, вылить всю ненависть, дабы уже, наконец-то, смыть эту грязь с себя.       — Чтоб ты сдох, Демирджи, чёртов наглец, — впивается иудовым поцелуем в его уста, буквально притягивая к себе ещё больше, чем оказывается в ловушке его рук. Пёстрая ткань рывком спадает с её лебединой шейки, блеснув в огнях от проезжающей под окном машины. Тянет невысокую особу на себя, отгоняя от двери, в которую так усердно пытался её вжать. Весьма резво она отвечает на его действия, закидывая руки за макушку. Не хочет смотреть на него. Страшно, что слова об одиночестве — неправда. Будто даёт себе второй шанс на какое-то странное личное счастье. Жадно целует его сухие губы, ядовито увлекая в ужасный танец горделивой страсти. Майка, рубашка, юбка, шорты, каблуки, нелепая кепка — всё остаётся где-то далеко. Не знают, кто кого раздел. А зачем? И без этого можно прекрасно наслаждаться друг другом. Руки не беспристрастно изучают тела, перебирая складки кожи в безумстве чувств. Губы сливаются в беспорядочных поцелуях, испытывая на прочность настолько, что чувствуется металлический привкус. Их единственная броня — одежда — остаётся где-то в стороне, запечатлев на них только тонкую пленку белья.       — Смотри на меня. Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, — укладывает на расправленную, после недолгого дневного сна, кровать. Она умышленно уводит глаза в даль, только сильнее прижимаясь к его телу. Не хочет знать, что опять оступается, падая в его объятья. Горячие цепкие пальцы проскальзывают под её спину, с силой оттягивая кружевное бра, пока уста изучают впадину ключиц. Легко освобождает полную грудь, виновато опускаясь по ней поцелуями. Она вжимается в перину, что-то несвязно бормоча. Когда он с небывалой нежностью оставляет мокрые пятна на местах, которые мгновения назад сминал, желая причинить непонятную боль. От яркого контраста внутри всё приятно ноет.       — Ну, не стоит сдерживаться, я не буду кусаться, — шепчет в губы, которые, кажется, не желают проронить и звука. Шершавые фаланги проскакивают вниз по её холёной коже, находя очередную преграду сплетений чёрных нитей. А шёпот более ясно ощущается возле уха. Она томно выдыхает, погружая руки в его короткие спутанные волосы.       — Почти, — сцепляет зубы на мочке, а рукой чётко чувствует влагу, пытаясь себя оправдать и доказать, что всё это взаимно. Так ведь? Комнату наполняет яркий стон, она тонет в море ощущений, от которых нет спасения. Хищно вцепляется в плечи, ёрзая под тяжестью его рук. Её стоны отличает особая хрипота, которая так понравилась ему месяцы назад. Ещё этот её очаровательный запах от начала до самых кончиков…       — Ты… — не договаривает очередную язву в его сторону, сковываясь писком от его движений. Актер в миг возвращает прежнюю грубость. От желания быстрее оказаться внутри, ему хочется взвыть, но выжидает и проверяет себя на реальность, а её на покорность. Осыпает укусами, краснеющую от простого почеса, кожу. В зеркале она обнаружит сотню выступающих капилляров, что фиолетовым оттенком разольются по цвету парного молока. Он хочет, чтобы эта женщина помнила, что сама не ушла, взревела, вскипела и припала к губам. Не важно, что никто не собирался отпускать просто так. Знал, что оставшиеся две недели съёмок они или проведут в нестерпимом желании, или в невероятных страстях широкой постели. Лишённо скромности, стонет от его пальцев внутри, разрывая себя на части. Когда Исмаил, похоже, совсем эгоистично отстраняется. Оставляет её беспомощно лежать на простынях, усмиряя свои движения. Мужчина пропадает в кромешной тьме вечернего Стамбула, который виден из окон. С пола поднимает тряпочку, за которой она прилетела сюда по первому зову. Не лишённый прежнего вожделения, возвращается к ней полностью обнажённым. Нургюль же приходит в сознание, ища рукой бюстгальтер и собираясь подняться, ощущая неприятное послевкусие от его действий. Тело потрясывает в предчувствии удовлетворения, которое она не получила, слепо подчиняясь вспышке эмоций и противоречивых желаний.       — Ну же, как так? Неужели думаешь, что у меня есть желание так быстро закончить? — возвращается на место, притягивая на себя женскую фигуру. Ухмыляется. Чёртова выводящая из себя ухмылка. Голубоглазка, которая смотрела секунду назад с непониманием, сейчас разглядывает его с очередной злобой. В миг чувствует под собой его тело. Это слишком горячо для их воображения. Мирится с желанием уйти, притягивая руки ему на плечи и, наконец, заглядывает в чёрные глаза. Кисти плотно сжимаются и перевязываются лоскутом. Надо, чтобы он опять хорошенько пропитался её ароматом. Мужчина хочет дышать ей, чтобы она сидела в его лёгких. Чтобы каждая выкуренная им сигарета мешалась с её парфюмом, придавая особого шарма ноткам никотина в горле. Она же всегда выделяет свои духи на запястьях. Покорно отдаётся, закидывая руки за его шею. Пусть создаст себе иллюзию абсолютной власти, пусть придумает, что она так легко подчиняется его чарам, когда он вторгается в её тело, заставляя начать пошлые движения. Плохие новости — она сама хочет оказаться в этом подчинении. Ей хочется чувствовать его резкость, фамильярность, вранье о равнодушии или непристойные речи. Но только сейчас. Исмаил погружается лицом в волнующе вздымающиеся груди, проводя языком по коже, сплошь покрытой клеймами, как будто он выжигал их раскалённым металлом. Находит едва выступающие родинки, а затем бескорыстно заглядывается на неё. Нургюль лишь в очередной раз увиливает от его огненных карий, закусывая губу и ускоряя свои движения. Разносятся пошлые хлопки, сбитое дыхание, в попытках прийти к идеальному темпу, желанные стоны. Он откидывает голову на дальнюю спинку кровати, куда она ранее сбила одеяла, стараясь достичь пика от его ласк. Безвольно тянется за ним, понимая, что без его помощи не освободит свои руки. Женщина оказывается в положении подконтрольном ему. Выгибая спину, рвано двигается, чувствуя, как животная потребность скоро покинет её тело. Длинные пальцы вжимаются в мясистые, чуть подкаченные ягодицы, теребя их и манипулируя её движениями. С силой врывается в неё, ожесточённо удовлетворяя похоть от этой игры.       — Хороша, чертовка, — произносит в полголоса, прежде чем промашисто поцеловать её губы. Пару резких скачков и актриса уносится в тряске, не получая никакой опоры под руками. Ею бы могла служить его грудь, подушка или изголовье. Но звезда связана, так что не находит ничего лучше, чем впиться в его затылок тонкими ногтями, согнув руки. Довольно стонет, сразу же нашёптывая какие-то слова блаженства. Ещё немного и её буквально сведёт судорогой от ожидаемой разрядки.       — Исмаил, я устала… — вырывается откуда-то изнутри, когда стоны становятся болезненными, а он полностью теряет контроль, забывая о её удовольствии, которое женщина уже получила. — мне… мне боль…тяжело. Он замедляется, доводя себя до оргазма сладким умиротворением, а не острыми толчками. Помогает её запястьям вновь оказаться на свободе, скидывая шарф на тумбу. Миниатюрная женщина лениво падает на его грудь, спуская пару слезинок, которые тот примет за пот. Чувствует, как голова идёт кругом, а глаза мутнеют, как по нутру растекается его тепло, наполняя до краёв. Исмаил целует её в макушку, будто непорочно говоря, что эта женщина принадлежит ему. Будто это так.       «Никогда не буду твоей» — хрипит в своей голове, встряхивая её после этого неприятного действия.       «Ошибаешься, дорогая, ты уже моя»— думает про себя, опять отвратительно поднимая уголки губ. Повторяет тоже самое, собирая каплю пота, норовящую упасть с каштанового локона на нос.       — Обними меня, пожалуйста, — после этой просьбы ощущает ужасную жалость к себе. А когда его руки только крепче поджимают тело к сильному торсу, понимает, что все эти минуты, которые они переводят дыхание, он и не убирал их.       — Тебе же не нужны «крепкие мужские объятия», или как ты там говорила? — коверкает её слова, проводя рукой по мокрой спине, сначала поправляя элемент гардероба, который упрямо сдвинул в бок час назад. Там все по прежнему жарко и мокро, впрочем, так было и месяцы ранее.       — Да, — сурово отвечает, выпутываясь из них. Просто ложится рядом, отворачиваясь от любовника. Нургюль сворачивается калачиком, желая заснуть подальше от происходящего вокруг неё. Прикрывает глаза на секунду. Но открыв их, чувствует, что зажата его руками, заперта в его большом теле. Его нос водит по волосам, забирая необходимое.       — Ты уснула, дорогая, — слышит её менее ровное дыхание, понимая, что она открыла глаза.       — Не называй меня так, — убирает его кисть от себя, снова чувствует мерзостный аромат сандала. Устало натянув бюстгальтер, она встала с кровати, оставляя довольного Исмаила лежать в одиночестве. Женщина села в проём балконной двери, беря с подоконника пачку сигарет и тяжелую хрустальную пепельницу. Панорамные окна его дома открывали вид на Стамбул, который был так обеспокоен в этот четверг. Закуривая одну, она отбросила остальные в его сторону, приглашая наполнить комнату дымом.       — И что теперь будет? — отвела взгляд от его мускулистого торса, всматриваясь в город.       — Похоже, что мы снова вместе.       — Прости, но ты хочешь сказать, что мы когда-то были «вместе»? Что-то я не припомню, чтобы ты уходил от своей благоверной, одаривал меня подарками и вниманием. — она потушила папиросу, сделав одну-две затяжки и звук стеклянной пепельницы, катящейся по полу, прошёлся по их ушам. — Нужно ли мне это?       — Три месяца назад я уже спросил. Что-то изменилось? — показательно изогнул бровь. — Хочешь сказать, что мы опять случайно переспали и это все было ошибкой? Сама веришь в это? — его обнажённое тело поднялось и без капли стеснения прошлось по тусклой комнате, якобы призывая на себя посмотреть. Внутри стало всё неприятно жечь, выворачивая наружу. Непонятная горечь подступила к горлу, заставляя прикрыть глаза. Похоже, что первая выкуренная за эту неделю сигарета, была не лучшим решением, тем более на голодный желудок.       — Господи, какой же ты… — вяло произнесла, поднимаясь с пола.       — Ну? Договаривай, какой же я? Мы опять вернёмся к тому, с чего начинали? Смотри, час назад это закончилось более чем приятно. Надо быть осторожнее, госпожа Нургюль.       — Хватит! Я устала от этого! — остановила поток едких словечек.       — Повторяешься, дорогая. Посмотрел на часы, висящие в спальне, в эту же минуту оказался перед ней.       — Я уже сказала! Не называй меня так! — встряхивает руки над головой, гневно смотря на него.       — Хорошо-хорошо, как прикажите. Что с тобой? Ты уж сама определись, что это было, — подходит всё к тому же подоконнику, опирая на него руки. Наблюдает за злой дамой. Её стан покрывается одеждой ещё быстрее, чем оставался без неё.       — Прикройся! — летят куски ткани в его важную персону. Усердно поправляет блузку, заправляя её в лакированную кожаную юбку. Высокий каблук добавляет ей роста. Обворожительно красива, ужасно притягательна.       — Три месяца назад я что-то сказала тебе? Мне кажется, что я не посчитала нужным ответить на это. — берёт салфетки и пудреницу из сумки, убирая с лица явные показатели их жаркого времяпровождения. Теперь на ней выбито ещё одно клеймо — легкодоступная. Что будет дальше? Зависимая? Как далеко её приведёт их следующая встреча? Плотно застегивает пуговицы, скрывая следы очередного «позора».       — Я так понимаю, что все остаётся как раньше? Все эти: «это было случайно», «страсть», «я была пьяна»? Ах, Нургюль, думается, к этому может ещё что-то прибавиться? Назовёшь это гордо — «Изнасилование». Или помягче — «Домогательство». Так ведь? — подходит сзади, успев натянуть шорты. Прижимает точно также, как часы назад, выбивая стон. Только теперь хватает и за горло, обжигая пальцами свежие следы засосов.       — Только помни, я бы никогда не стал тебя удерживать, если бы ты не желала этого, поэтому отпускаю сейчас. — целует пробор, ослабляя хватку. — До встречи. Нургюль морщится, выпутываясь из этих объятий, гордо вскидывая голову.       — Я назову это «Моё развлечение», если тебе так будет проще. Думаю, что это будет вторая и последняя глава моего рассказа. Уместится в одну страницу, а напишу я это за час или сколько там нам потребовалось?! — захватывает сумку, ускользая в коридор.       — Хорошо, пиши. Только точку не ставь, мало ли что. Нургюль разворачивается, оглаживает его плечи. Они неприятно липкие, держат на себе слой их пота. Касается его бороды, игриво поглаживая грубые и непослушные волоски. Хаотично гуляет глазами по его лицу. Не выдерживает и притягивает к себе, оставляя легкий поцелуй.       — Я поставлю точку, Исмаил. Много точек. Темноволосая красавица пропадает из виду, резво выкручивая замок и хлопая дверью.       — А шарф? — машет уже в закрытую дверь влажноватым куском ткани. Их дороги расходятся. Она мчит домой, не убирая дурацкой улыбки. Внутри почему-то так хорошо. Странные мысли мешаются в затуманенной головушке. Сейчас не чувствует себя так предательски тяжело, как в первый раз. Не разрушила чьё-то счастье, не заняла чьё-то место. Наоборот, будто вернулась на своё. Тихо хихикнув на заднем сидении автомобиля, она меняет эмоцию на грусть. Ни за что не признаёт, что сдалась и поддалась глупым чувствам и вспышкам так называемой любви. У неё своя правда. Она хотела отомстить. Внутри сидела гордая обида за то, что он тогда сделал её любовницей, пусть даже на одну ночь. Он повесил на неё яркий ярлык. У нее были другие планы на этот вечер, но почему-то он превратился в бой без правил. Хотела в очередной раз показать безразличие, но почему-то заставила себя охотно откликаться на его мерзкие животные позывы.       — Госпожа Нургюль, мы приехали, — водитель открывает дверь чёрной машины, подавая руку.       — Да, сейчас, — утирает слезу, взявшуюся из неоткуда, и проходит в дом… …Он выходит из душа, смыв с себя её аромат. На полу валяется её кепка кремового цвета. Включая свет торшера, он садится в кресло, держа в руке оба аксессуара, которые она так удачно «забыла». Теперь у него есть, чем утолить тоску по её аромату. Пока эта женщина уверенно выбивает на себе марки, виня в этом его. Исмаил ощущает, что она неосознанно навесила на него тяжкий ярлык зависимости. Он зависим от этого парфюма, действительно желая собирать его с кожи, засыпать с ним и просыпаться. И дело не в приятных нотках духов. Дело в их обладательнице, которая так странно поставила точку. Только вот кепочка в рубчик не даст этого сделать. Ей придётся написать ещё одну главу. Когда голод по её телу и благоуханию станет невозможным, мужчина опять пришлёт ей: «Ты кое-что у меня забыла». Она снова поймёт, что нехотя оставила частичку своего гардероба в его квартире и прибежит, совершенно не желая видеть его лица, а уж тем более повторять сегодняшний экстаз...