Одна недописанная страница.

      — Тук-тук, — показательно стучит по мягкой кепочке, которую она натянула на себя, по-дурацки спрятавшись. — Может хватит играть в прятки, дорогая?       — Замолчи, ради всего святого, — выворачивает своё обнаженное тело из его рук, ложась на бок. Сейчас не мерзко, как раньше, но и не хорошо, если бы это было чем-то наполнено, например, приятным чувством влюблённости. Нет. Это не «никак». Это не так похотливо, как месяц назад; не так тошно, как четыре. Странно как-то, спокойно что ли. Не может подобрать слова, чем себя сейчас обозвать. Клеймо любовницы отпало за ненадобностью, с другими сложнее. Покорная? Не всё так просто. Он гладит её оголенное плечо, улыбаясь, так, как она не любит, как её раздражает и выводит из себя. С неприятной искоркой на уголке губ. Наклоняется и целует ещё влажную кожу, пока женщина смотрит в стену, обдумывая всё, что произошло в этой спальне снова.       — Не хочешь поговорить? — в полголоса произносят узкие губы, целуя мочку, где сияет фианит, обрамлённый золотом.       — Я могу принять у тебя душ? — также тихо отвечает. Когда ему нужно поговорить — ей надо подумать.       — Да, конечно. Слева от входа. Полотенца в пенале. Весьма смущённо и без гордой осанки она встаёт на дрожащие ноги, чувствуя как по внутренней стороне бедра стекает вязкая жидкость.       — Мне надо смыть твой отвратительный запах с себя, — Враньё. Его улыбка не меняется. Щелчок выключателя, дверной хлопок, скрежет замка, шум душевой лейки. Горячие струи. Всё, как несколько часов назад.       «Тебя слишком раздражает, что элемент твоего гардероба приватизирован мной. Ты придешь за ним. Скоро. Очень. Не дашь ему пропитаться таким «противным» для тебя сандалом» — подмечает в своих мыслях, пока вода шумит в кране. Заворачиваясь в махровое полотенце, он напрягает мышцы, посматривая на себя сквозь затуманенное паром зеркало. Рывком стирает влагу, расставляя руки по широким бортам раковины.       «Сколько тебя уже не видно? Неделю? Две? Не думал, что ты так спокойно перенесёшь моё появление в твоей кепке» Неужто ей всё равно?! Нет. Как же актрису раздражает видеть фотографию в соцсети, где он стоит в обнимку с друзьями, а на голове её головной убор. Действия этого мужчины твердят о том, что им надо увидеться вновь. Иначе, он бы не подбросил в конце последнего съёмочного дня коробку, в которой красуется её пёстрый шарфик и связка ключей. Настолько пропах им, что даже стирать бесполезно, только выкинуть. «Приходи в любое время!» — записка, найденная на самом дне. Вот уже который день, она посматривает на ключи и выжидает удобного момента, чтобы приехать за вещью и никак не пересечься с ним. Не может видеть его. Хочет просто побыстрее забрать вещицу, которую так «случайно» оставила. Какая самонадеянность в том, что если у Исмаила останется ещё хоть какая-то ещё частичка, они смогут забыть ту странную привязанность, что возникла между ними. Будто, если он будет жить с её головным убором, ей станет легче. Оставляя его, она не думала, что так сильно внутри будет желать вернуться вновь. Как будто пламя ревности кричит в ней, когда она посматривает на экран смартфона, в котором красуется его последняя публикация и ещё две. Там какие-то друзья, подруги, много людей вокруг, а на Исмаиле натянута её предмет гардероба. Теперь эта кепка — небрежно оставленная с месяц назад — её кредо. Её надо забрать и на этом точка. Прилетает уведомление об истории на аккаунте мужчины. Глупо и по-детски, но она меняет свою учетную запись, просматривая страничку с неё. Ей же все равно?! Зачем тогда ему знать, что сама госпожа Ешилчай регулярно заходит и проверяет как он там, просто из интереса к жизни острого козырька. За окном серые смрадные тучи, душно, вот-вот пойдёт июльский ливень, который наступает после жары, обдавая своими каплями засушливую землю. Такая погода стоит уже пару дней и всё никак не собирается разразиться громом с чёрного неба. Стоя у окна, женщина с забавой для себя замечает, что Исмаил без кепки и всё в той же компании. Похоже, что фото сделано сегодня. Такое же мрачное, тучи, парочка новых лиц.       «Его нет дома» — шальная мысль пробегает разрядами по голове темноволосой. Сама не помнит, как достаёт плащ бежевого цвета и накидывает его поверх голубой толстовки. Джинсы, зонтик, кроссовки. Неуверенно смотрит на шарф, желая избавиться от пьянящих воспоминаний близости, от которой даже сейчас тело изнывает по желанию. Звонок водителю. Кажется, даже он понимает, что сегодня его могут ждать часы пустого времяпрепровождения. Они грустно пересекаются глазами, когда женщина садится на заднее сиденье, поднимая взгляд в зеркало заднего вида. Когда она уже едет по одному из бесконечных шоссе Стамбула, тучи окончательно сгущаются. Раздаётся первый выстрел грома. Он далекий и приглушённый, кажется, гроза только наступает им на пятки, но никак не догонит чёрную машину.       — Госпожа Нургюль? — мягкий бас вырывает из мыслей. Водитель замечает, что с приходом громкого звука, женщина не робкого десятка вздрагивает, стараясь прокашляться. Переживает что ли?       — Все в порядке, Токай, едь дальше. Мы ненадолго, — немного рябящим голосом, женщина отдаёт нелепый приказ. Он вызывает у водителя улыбку, которую госпожа уже не замечает. Ненадолго. Актрисе душно. То ли от надвигающейся грозы, то ли от чувств внутри. Готова сама себя придушить, только бы не возвращаться на место, где провела в прошлом месяце несколько сладостных часов. Тогда она чувствовала приятную ломоту в теле, внутри почему-то захотелось танцевать, но потом ощущения стали больше походить на истерический смех, причиняющий боль. Не ту, от которой дрожат ноги, когда идёшь в душ. А что ёкает внутри, убивая каждый день. Неприятная тоска по мужскому телу мешалась с отвратительным чувством уважения к себе, которое никогда не имеет ничего общего с любовью. Как лестно полагать, что жизнь наладится от его отсутствия в ней. Как смешно думать, что подобная выходка пройдёт бесследно. Очередная ошибка? Новая глава? Может просто, тогда, в усмешку сказав про то, что поставит много точек, невольно обозначила многоточие этой истории?       — Мы приехали. В его окнах не видно света. С удовольствием выдыхает, понимая, что не ошиблась. Быстро поднимается по лестнице, немного выжидая, ещё раз убеждаясь в правильности своего решения. Вроде бы тихо. К горлу подступает ком, когда она вставляет длинный ключ в замочную скважину. Неторопливые шаги по ванной комнате означают окончание банных процедур. Ещё раз оглядев темную комнату, мужчина распыляет парфюм на своё мокрое тело, обдавая помещение ароматом с грубыми нотками сандала. Улыбается. Ей бы точно не понравилось то, как он тут «навонял». На пару минут застревает в телефоне, смотря на многочисленные репосты, ответы, отметки — всё связано с новой историей. Горячие струи воды и шум лейки прекращаются. Даже не глядя под ноги, он выворачивает замок межкомнатной двери, чуть толкая её, приоткрывая. Что-то настораживает Исмаила и он ещё на секунду прячется во влажном помещении. Шумно, кто-то чем-то шуршит. Знакомое шипение. Нургюль. Вероятно, обет молчания нарушен или женщина приняла вчерашнюю фотографию за сделанную сегодня. В любом случае её ждет разочарование. Исмаил дома. По полу разносятся шаги тяжёлых кроссовок. Не снимая их, она забегает в знакомую квартиру, немного влажные подошвы оставляют свои следы, нарушая чистоту пола. Дождь начинает просто чеканить за окном, всё ближе подступая своим громом к сокровенному месту мегаполиса. Он стучит по выступам многоэтажного дома, пуская полосы по стёклам панорамных окон.       — Где же она? — быстро осматривает вешалку коридора, торопясь проникнуть в спальню. Мужчина за дверью ванны только прислушивается и давит из себя улыбку. Не найдёт без его помощи. Может быть спрятано не надежно, но явно не первое место, куда она полезет. Нургюль не обращает ни на что особого внимания. Дома тихо и темно, точно там никого нет. Почему-то ей всегда казалось, что Исмаил — неряха, предпочитающий наводить бардак, нежели убираться. Удивительно, вещичка к вещичке сложена в распахнутом ею шкафу.       — Педант! Нарцисс, ей богу! Как с ним вообще могла связаться?! — недовольно шипит, перебирая руками весь гардероб. Как-то смогла же. Один из выдвижных ящиков полностью просвещён аксессуарам. На подушечках разложены многочисленные очки. С улыбкой смотрит на те, которые выбрала ему полгода назад. Смешно. Так улыбались друг другу в тот перерыв, смеялись, шутили. Можно было подумать, что хорошие приятели или влюблённые. Не было той похоти и грязи, что объединила и сковала их со всех сторон. Докасаясь длинными пальчиками до оправы, замечает маленький краешек фотокарточки. На ней она. Улыбающаяся, в вечернем платье. Отмечали последний день съёмок. Небольшая арендованная яхта, только дружный каст, немного выпивки. Как сейчас помнит, что вышла посмотреть на Стамбул, помечтать в одиночестве, оторваться от пары карий глаз и убедить себя, что не стоит творить дел, как бы не хотелось внутри. Бархатная ткань поблескивает в огоньках Айя-Софии, которую видно со всех сторон и в любое время дня и ночи. Мягкие локоны, которые она наконец смогла окрасить, укорочённая стрижка. Захотелось экспериментов, осветлены и затонированы несколько прядей. Удивляется этой фотографии. Совершенно её не помнит, понимает, что сделана исподтяжка. Им. Сглатывает давно стоящий ком, пряча полароид на место. По ушам бьёт хлопок двери и щелчок выключателя. Она не одна. Актриса поджимает губы, резко закрывая ящик.       — Госпожа Нургюль, нехорошо рыться в чужих вещах, — радостный голос эхом отдаётся, перебегая по коридору прямо в ушные раковины и пробирая до дрожи.       — Я пришла за кепкой, дорогой, — разворачивается, захлопнув двери шкафа. В словах усмешка, его прерогатива называть её так, ровно как и заставать врасплох.       — Я заметил, дорогая, только знаешь, наверное, это знак. Нам стоит поговорить кое о чём. — подходит ещё на пару шагов, абсолютно не стесняясь своего вида. Чем ближе он — тем мрачнее её обонянию. — Не думала об этом? — его пальчики зажимают между прядку волос, накручивая и заставляя её закатить глаза и вздрогнуть уже сотый раз за день.       — Давай ты просто отдашь мне её и мы забудем про всё остальное. Предложение прозвучало как нечто иное и имеющее «взрослый подтекст». Странно, что Исмаил уже сейчас не перешёл к действиям, ведь это вполне могло послужить спусковым крючком для его собственнической, в какой-то степени, особы. Мужчина лишь склоняется к уху дамы, шепча туда:       — Конечно, мы сделаем вид, что забыли и никогда не поговорим нормально, потому что боимся от разговора перейти к более откровенным проявлениям наших чувств. Не так ли, дорогая? Выделяет особенно неприятные слова, ещё больше теребя жгутик каштановых волосинок. Кожа покрывается мурашками, а тело Исмаила подгоняет женщину к креслу. Отцепляясь от её локонов, он смотрит на неё со смешанными эмоциями, ровно как и она.       — Присаживайся. Нам есть, что обсудить.       — Я не хочу с тобой ни о чем говорить, Аллах помилуй. — открещивается, как может, но всё также стоит рядом, и не думая вырываться. — Тем более, пока ты не одет. Сама же внутри понимает, что вся эта болтовня для них неизбежна. Придётся. Он явно на ней помешан, жаждет видеть её рядом, касаться, слушать. Ей же не ясно. Страшно и странно.       — Паха, чего стесняться, тем более я не совсем голый. Нургюль, послушай…       — Не буду я ничего слушать, дай мне уйти спокойно, не оставляя в этом доме своих вещей. Я буду искренне рада этому, — язвит, привычно вскидывая руками, уже на знает куда деться от напора карий глаз.       — Нет, послушай. Может глупо, но почему бы нам не попробовать… — вдруг мнётся, будто неудобно ей говорить такое.       — О чём ты?! Мы уже обсуждали, что всё это — мимолетные веянья. Мне совсем не хочется ещё раз повторяться. Отпусти меня и отдай кепку, сейчас гроза начнётся.       — Ты уверена в этом?       — В чём я должна быть уверена? — прикрикивает. — В том, что даже если у нас что-то получится, то ты легко можешь изменить мне с коллегой? Может в том, что когда наши страсти поутихнут, мы станем абсолютно чужими друг для друга? — слух мужчины приятно греет слово «наши». Нургюль лишь смотрит исподлобья, пытаясь хоть немного собраться с мыслями. Слова даются тяжело. — Мы будем просыпаться вместе, вставать, есть, пить, крутиться в одной сфере, приходить домой, ложиться на одну кровать и засыпать. Со временем мы станем посторонними людьми, будем спать спинами друг к другу, разговаривать только по необходимости. Ты найдёшь себе кого помоложе, я кого постарше. Нас будет держать совершенно неясное что-то, может общий ребёнок, может просто быт. Но у нас даже так не получится, Исмаил. — тараторя, она выходит из комнаты, забывая про кепку. Голова в миг опускается, уходя от болезненного взгляда любовника. Он стоит пару секунд в остолбенении, пока Нургюль, воспользовавшись моментом отцепляет ключи от своей связки, кладя на тумбу в прихожей. Уже нет дела до вещей, хочется убежать, не чувствовать неприятный ступор и неловкость. Вину. Яркий раскат грома и молний бьёт в глаза белым светом, выводя обоих из транса. За секунду мужчина оказывается возле неё, не решаясь сказать ни слова.       — Там гроза, пережди здесь, — как-то слишком нарушено нежно берет её руки. Минуту назад она громко и точно выговорила всю правду, ждущую их на каком-то призрачном пути. Актёр сжимает запястья, боясь отпустить их, предчувствуя последнюю встречу. Сейчас дверь закроется и её аромат навсегда покинет дом.       — Что ты от меня хочешь, Демирджи? — с тоской спрашивает, мечась глазами по лицу любовника.       — Тебя. Рядом. Вместе. Каменеет, как бы не хотела испытывать иного. Видит её невозможную заторможенность. Будто знает, что вот-вот и она развернётся и убежит, повыше подняв голову. Застает её врасплох какой-то серьёзностью интонации. Радужки бегают туда сюда, а рот приоткрывается, желая сказать колкость или какие-то прощальные слова. Не даст этого сделать, слишком резко и напористо целует, от чего вынуждена схватиться за его шею, чувствуя, как он давит всем телом, чуть ли не снося с ног. Их губы сплетаются в одно целое. От неё исходит всё тот же приятный сладкий запах. Особенный. Так рад снова приблизиться к нему, пусть так грубо и нечестно. У него своя игра. На устах чувствуется парочка солёных капель, очевидно, спустившихся с её глаз. Нургюль прикрывает веки, ощущая себя так беспомощно, как никогда. Цепкие руки касаются её щёк, утирая из ниоткуда взявшиеся слезинки, прижимая ближе к себе. Они проделают огромный путь к шее, скинут плащ, отбросят его в сторону, поднимут края толстовки, откинут её на вешалку, попутно комкая, потянут за собой в спальню. Там они остановятся, схватившись за пряжку ремня, притягивая женщину к себе телом. Обладатель этих кистей решится заглянуть в глаза Босфора, только когда холодный свет грозы опять опалит комнатку, ставшую свидетельницей ярких красок, ссор, разговоров, мечт. Там такая же неуверенность, что и в его кофейных гущах. Женщина привстает на цыпочки.       — Не получится так, как ты хочешь. Это последний раз, — целует страстно и так уверенно, будто не знает, что это неправда. Как будто это должно стать их концом, а не началом. Пора уже признать, что сдаётся от одного его напора, движения или прикосновения. Не хочет в такие моменты думать, бороться с потаёнными желаниями. Хочет только его тело, получать удовольствие. Ненавидит его за то, как он каждый раз поджигает бочку с порохом внутри неё. Становится увесистой зажигалкой, спиртом, огнивом. Разжигает пожар чувств одним касанием, ярким взглядом или речью.       — Поживём — увидим, — шепчет в губы, забирая длинные руки к себе на шею. Её руки становятся петлей, обвивая так, что кажется скоро его ждёт удушье. Дождь барабанит по стёклам, становясь мелодией для их прелюдии. Небольшое дуновение прохлады из открытого окна даёт вздохнуть полной грудью, вбирая туда воздух. Та духота, что была в машине, отступает с каждой новой искусной лаской. Массивная обувь остаётся в стороне, теперь, без неё, она кажется совсем маленькой, настолько, что хочется согреть её стан в своих объятьях. Скромная подвеска привлекает его внимание, когда поцелуи спускаются ниже. Резко разворачивает к себе спиной, заставляя изменить положение и обвивая её шею до некой боли. Женские кисти копошатся и врываются в короткие волосы, заставляя нагнуться и уткнуться в её копну, которая еще попахивает салонной краской от недавнего подкрашивания корней. Проводя пальчиками по бижутерии, задумывается. Дамы не подкупают сами себе украшения, их дарят, так ведь? Борется с острым желанием потянуть цепочку на себя, сдавливая шею до недостатка воздуха и пунцового следа, накинуться с расспросами, кто мог преподнести такой подарок. Кто, если не он, имеет на это право? Расстёгивает и кидает в сторону, закрываясь во вьющихся от влаги тёмных волосах. Руки очерчивают каждый изгиб загорелого тела. Блуждают и мнут, впиваются так собственнически, будто вся эта нежность ласк и поцелуев минуты назад — просто сон. Он вновь пугающе груб. Не соврать, ей нравится, внутри уже всё просит окончательно поддаться и оставить правильные мысли на время «неправильных» действий. Ремень быстро расстёгивается его умелыми пальцами, вместе с ним спадают и свободные джинсы. Оказываются там же, где и его влажное полотенце. Все смято в одну кучу, которую придётся разбирать, прежде чем хоть как-то привести себя в порядок. Они снова пришли к той точке, с которой начали месяцы назад: полуобнаженные тела в темной комнате, скрывающие истинные чувства за порывами страсти.             Первый раз — случайность; второй — совпадение; третий — закономерность. Народная мудрость, имеющая нелепое продолжение: «четвёртый — закон!»       — Переступи, — блаженно шепчет в ухо, чуть подталкивая к кровати. Обнимая талию, он укладывает беспомощную и крайне расслабленную женщину на живот, нависая над ровной спиной. Нургюль чуть приподнимается на локтях, давая себе больше свободы. Игриво голова задирается, раздаётся нелепый смешок. Безысходность. Сейчас оковы этого чувства бьются внутри, не давая насладиться любовником, который так жаждет принести необходимую разрядку.       — Какая мерзость, я опять прыгаю к тебе в постель, как последняя дура, — першит с ядовитой улыбкой удовольствия на устах, хватаясь за изголовье рукой. Он мастерски очерчивает каждую родинку на её спине, водит губами от позвонка к позвонку. Поглаживает нежно кожу, обращая внимание на лилию на лопатке. Актриса выгибается, оттопыривая ягодицы, давая окончательно оголить своё тело. Вскоре они оба обнажены до предела, не видя больше преград. Тонкий вскрик приглушен попыткой впиться в её губы. Его дыхание обжигает её слух. Сплетает руки, двигаясь так спокойно, будто выбивая из неё просьбу. Женщина, кажется, закрыта от ливневого ветра его телом. Его пресс согревает спину, вдохи обжигают голову. Тепло. Предательское тепло шаром прокатывается по телу от его медленных и чувственных движений внутри. Ей хорошо, не так, как обычно, она не задыхается, не думает, что это скупое желание физического удовлетворения. Это как-то слишком быстро отошло на второй план. Женщина только поддаётся ему навстречу, помогая входить глубже и грубее. Ноги играют своей игрой, ровно как и их вздохи на фоне льющегося стеной дождя. Она тянет его имя, прокусывая губы до крови, когда он в миг ускоряется, не забывая вдыхать чудный аромат, который мешается с запахом осадков. Ливень, кажется, ещё больше усиливается и хлещет в такт их звукам страсти. Холодные капельки изредка попадают на их кожу, заставляя выпустить табун мурашек. Внутри становится невыносимо жарко, вынуждая стоны женщины выходить наружу всё чаще и чаще. Оба чувствуют приятную дрожь в предвкушении конца.       — Я хочу тебя видеть, — поддаётся очередному порыву, уверяя себя, что глупые желания возможны именно сейчас. Он столь податлив, как похотлив.        — Тогда тебе придётся потрудиться, — со смешком выдаёт, падая на подушки, помогая уже изрядно взмокшей женщине принять любимую позу. Мужчина снова врывается в неё, уже прекрасно зная, как заставить любовницу извиваться. С прежней неуверенностью, она заглядывает в его глаза, сразу же уводя их куда-то в даль. Актер опять чувствует ту необходимую в последние месяцы власть над её телом. Но она так неуверенна в своих начинаниях, хотя пытается казаться иной. Видимо, наконец, знает чего хочет. Мести. Поднимается также медленно, как и опускается. Не смотрит на него, мстит за неясный темп их обычно быстрого начала. Он уже так близок к тому, чтобы устало вжаться в кровать, но её движения столь медленны, что заставляют его вновь вернуть собственную резкость. Рывком он притягивает её к себе, впиваясь фалангами в женскую талию. Двигается рвано, слушая её стоны, наклоняя к своему лицу.       — Ты хотела смотреть мне в глаза, видеть меня? Не так ли? — душно выдыхает на её веки, смотря за убийственной улыбкой. Окончание теперь не заставляет себя ждать. Без того испуга, она глядит прямо в его очи, будто пожирая изнутри, вытряхивает душу. Его «лапы» играются с рёбрами, опускаясь к талии и снова сжимая бёдра. Хочется обрести ту власть и ей, наверно впервые, пытается вырваться и опереться, ускоряясь самой. Не получается и Нургюль чувствует, как настигает пика, дрожа коленями, чуть ли не стуча зубами. Внутри всё сводит и возвращает в приятную негу удовольствия, которую стоило получить в последний раз. В момент готова покрыть все его лицо влажными следами губ, на которых ещё красуются остатки тинта. Ещё пару движений и мужчина ловит себя на необычайной легкости от сладости их совместно разделённого стона. Приятной болью отдаются его толчки, принуждая испустить вздох и свалиться на его торс, плотно прижимаясь грудью.       — Видишь, смотреть в глаза не так уж страшно, дорогая, — она уже лежит на его плече, поглядывая в окна, которые являются частью балкона. — У меня кое-что есть для тебя, — убирает руку, чуть отодвигает её тело от себя немного на бок, пока звезда пытается отдышаться. Наощупь находит ящик тумбы, выдвигая его. Кепка оказывается на взъерошенных и мокрых волосах. Нургюль тут же закрывается в ней с козырьком, опять пряча глаза. Сейчас никуда не увиливает, не хочет убежать, отвернуться, просто спокойно ложится на его торс, никак не противясь его рукам или сандалу, которым он буквально облился. Мужчина чуть приподнимает их тела, облокачивая на спинку кровати.       — Ты так хотела её забрать, — целует макушку, скрытую плотной тканью. Немного насмешки, бас, последний разряд грома, который где-то далеко, там же, где и их былое возбуждение и желание.       — Если каждый раз мне надо будет забирать вещи с подобным боем, то я…       — Не сможешь отказаться? Что на сей раз оставишь? Как ещё решишь обхитрить судьбу? Признай уже — кепка была оставлена отнюдь не с целью быть подаренной мне. Берёт с тумбы сигарету, закуривая. Тоненький огонёк папиросы теряется в комнате, утопая в дыму. Приятный холодок её потной спины пропадает под его ладонью, вырисовывающей там следы своего присутствия. Удивительно, в этот раз он обошёлся без ярких засосов и синяков. Молчит. Правда. Никогда в жизни не оставила бы свою частичку гардероба для его пользования. Действительно, как бы не убеждала себя в случайности сей прекрасной связи — врёт. Сегодня она пришла намеренно, в глубине души хотела ещё раз увидеть его и почувствовать всё это изнутри. Пережить тот невозможный подъём и резкое падение вниз.       — Тук-тук, — показательно стучит по мягкой кепочке, которую она натянула на себя, по-дурацки спрятавшись. — Может хватит играть в прятки, дорогая?       — Замолчи, ради всего святого, — выворачивает своё обнаженное тело из его рук, ложась на бок. Довёл, больше нет желания умиротворенно лежать в обнимку. Сейчас не мерзко, как раньше, но и не так хорошо, если бы это было чем-то наполнено, например, приятным чувством влюблённости. Нет. Это не «никак». Это не так похотливо, как месяц назад; не так тошно, как четыре. Странно как-то, спокойно что ли. Просто расслабленные тела в одной постели, чужие, ничем не связанные. Только общей страстью, которая вновь пропадает следствием усталости. Не может подобрать слова, чем себя сейчас обозвать. Клеймо любовницы отпало за ненадобностью, с другими сложнее. Покорная? Зависимая? Роняет слезу на белёсую подушку, ухмыляясь. Уже думала об этом и не раз. Не всё так просто. Он гладит её оголенное плечо, улыбаясь, так, как она не любит, как её раздражает и выводит из себя. С неприятной искоркой на уголке губ. Сигарета давно докурена и оставлена в той пресловутой хрустальной пепельнице. Наклоняется и целует ещё влажную кожу, пока женщина смотрит в стену, обдумывая всё, что произошло в этой спальне снова. Как она чертовски быстро сдалась, отдалась и поняла, что ну чувствует за это стыда.       — Не хочешь поговорить? — в полголоса произносят узкие губы, целуя мочку, где сияет фианит, обрамлённый золотом.       — Я могу принять у тебя душ? — также тихо отвечает. Когда ему нужно поговорить — ей надо подумать.       — Да, конечно. Слева от входа. Полотенца в пенале. Весьма смущённо и без гордой осанки она встаёт на дрожащие ноги, чувствуя как по внутренней стороне бедра стекает вязкая жидкость.       — Мне надо смыть твой отвратительный запах с себя, — Враньё. Его улыбка не меняется. Просто хочет убежать от его навязчивости. Щелчок выключателя, дверной хлопок, скрежет замка, шум душевой лейки. Горячие струи. Выкрученная на всю вода бьет по лицу, женщина щедро наливает на руку первый попавшийся гель, не желая сейчас разбираться в склянках. В стеклянных дверцах душевой кабины отражается тело. Красивое, весьма подтянутое, ещё молодое и привлекательное. В помещении теперь пахнет клубникой или каким-то подобным вкусом мыльной пены. Почти кипяток обжигает нежную кожу, заставляя её краснеть, подобно ожогам на дневном солнце. Только сейчас все кажется слишком темным, потому что перед глазами мелькает один вопрос: «Что дальше?» В какой-то момент ловит себя на мысли, что уже с полчаса стоит на месте, не чувствуя жара воды. Голова опирается на холодный влажный кафель, рука оказывается там же, сложена в кулак. С размаху костяшки бьют по стене, а слезы теряются в брызгах душа. Это стало больно. То, что сначала показалось веселой идеей, потом умело замаскировалось под развлечение, теперь превратилось в какую-то рану, взявшуюся извне. Его следы присутствия на теле становятся заметны не только снаружи, но и внутри. Хочется больше, хочется отвергнуть, но хочется засыпать в крепких объятиях этого мужчины. Он стал обладать исключительным правом на её тело. Получил патент. Как бы не хотела накричать, убежать и больше не знать, вечерами понимает, что соскучилась. Просто по каким-то частичкам его лица, волосам. Да даже по этой чёртовой улыбке и запаху сандала. Но когда видит его глаза, безустанно изучающие женское тело — безумно хочет, загораясь в огнях страсти.       — Дура! — выплёвывает, поднимая голову и закатывая глаза. Хочется закрыться в этом душе на года, выйти, когда Исмаил точно устанет её ждать, когда он заснёт. Тогда можно будет привычно пропасть, убегая. Тушь неприятно щиплет глаза, кожа на пальцах уже сморщилась до нельзя. Внутри чувствуется пустота. Как будто душу туда-сюда тянут на свою сторону разные эмоции. Хочет собрать все вещи и вылететь из этой квартиры, с другой стороны желает лечь в постель и провалиться в сон до лучших времён. Не понимает, как смотреть в его глаза, как начать диалог. Что ему сказать. Час назад твердила, что «ничего не получится», а сейчас моется в его душе после того, как отдалась его рукам без лишних вопросов. Исмаил слышит тихое бормотание, прорывающееся через белый шум, тяжелый вздох, всхлип. Зарождается осознание, какую тяготу он принёс в жизнь этой дамы, укладывая её в свою постель. Становится жаль. Он как зверь набрасывался раз за разом на свою жертву, не замечая преград. Пусть она не оказывала сопротивления, пусть получала удовольствие. Только сейчас понял, как сильно это бьёт по её гордости и самолюбию. Аккуратно собирает разбросанную по квартире одежду. Все женские вещи теперь сложены на кресле. Ждёт. Пятнадцать, двадцать, двадцать пять, полчаса.       — Нургюль, всё в порядке? — решается постучать по двери, пробиваясь через звук воды.       — Да. Брызги сразу прекращаются. В квартире слишком тихо, учитывая присутствие в ней этих двух личностей. В этой тишине кроется их новая свобода. Слышен звук струи, выжитой из волос, движения дверц кабины, бумажных полотенец, которыми быстро убирает расплывшийся макияж. Она ходит по ванной, периодически включает воду в кране. Исмаил устало ждёт, наблюдая, как дождь опять капает на стекла кухни. Двери открываются, женщина выходит, выпуская теплый пар в прохладное помещение. Актер стоит к ней спиной. Чувствуя, как по его торсу проходится раскалённый воздух.       — Исмаил? — неуверенно касается его кожи, не зная, что дальше сказать. — Ты… ты хотел поговорить?       — Да, ты права. Кажется, нормального ничего из «нас» не выйдет. Я тебе слишком противен, — отрезает также, как и она часы назад.       — Хорошо. Я рада, что ты понял, — смахивает слезу, уходя в комнату. На кровати большая футболка. На кресле одежда. Мешкается, почему-то рисуя себя и как потеряется в одежде этого великана. Стоит перед зеркалом, осматривая себя и надевая белье. Дождь опять беспросветно льёт на тонкую улочку Стамбула, на которой всё ещё ожидает машина актрисы.       — Все вещи, которые нашел, на кресле, — показательно стучит, заходя в спальню. Она поправляет лямку лифчика, наблюдая за ним через зеркало. Он достаёт из комода какую-то баночку, разогревая её в руках. Затем выдавливает немного, растирая по кистям. Шершавые ладони проходятся по женскому телу, не смотря на его обладательницу, только отодвигая хвост от тюрбана, собранного из полотенца.       — Кокосовое масло? — не чувствует никакой похоти, от чего только более неловко.       — Ты часто приходила на съёмки только выбежав из душа. Я понимаю, сам такой. Как-то мы столкнулись и от тебя пахло кокосами. Для меня стало очевидно, что это часть твоего аромата, — останавливается на плечах, чуть притягивая на себя. — Мы дураки, Нургюль. Так случилось, вероятно, лучше, если мы всё забудем.       — Думаешь?       — Не знаю, — обреченно выдыхает. — Ты же сама этого хотела.       — Не знаю. В руках оказывается бутылочка с маслом. Дальше сама.       — Оставайся, если хочешь, я лягу в гостиной. Не надо ехать в такой дождь, заболеешь, — впервые за четыре месяца улыбаются друг другу по-доброму, всё не кажется таким ядовитым и стоящим поперёк горла. Каёмка света из коридора закрывается вместе с дверью. Надевает футболку, которая действительно становится как платье. В комнате прохладно, а под одеялом намного теплее.       — Исмаил? — хрипотца голоска слышится в гостиной. Застаёт её уже в постели, прикрывающей глаза.       — Ты решила остаться? — садится на корточки подле.       — Да. Ложись рядом. — просто захотелось. Неуверенно он прижимает её к себе, понимая, что ни один душ, гель, кокос — ничего не перебьёт её собственного аромата.       — Всё ещё думаешь «не получится»?       — Не знаю, — крепко сплетает запястья, когда гром опять накрывает их с головой.       — Хорошо, но похоже, в твоём рассказе добавится несколько страниц?       — Да. Главу назову… «Черт побери, как же хочется спать»… — зевает, давая главе смешное название.       — Там будет место для меня?       — Да, одна страница останется недописанной. Можешь поставить там свою подпись.       — Тут. Был. Демирджи, — целует плечико, слыша размеренное дыхание пассии. Да и сам закрывает глаза также быстро. Странный у них роман выходит. Из окна дует тёплый ветерок и совсем не похоже, что вчера эту комнату наполнял дождь и его темнота. Половина кровати пустая, а подушка влажная от женских локонов. На кресле не видно ни вещички, а в озарённой светом квартире нет следов пребывания актрисы. Умывшись, смотрит на часы. Рано, только семь. Она ушла, как только кончился ливень. Думая, что эта женщина из принципа не взяла ключи, идёт в коридор, дёргая за ручку. Закрыто. На тумбе красуется цепочка, которую он сначала сорвал, а затем аккуратно положил на стопку вещей. А вот ключей нет. Видимо, ему рано расписываться в книге на правах соавтора. Она хочет ещё настрочить главу-другую.

***

      — Мы приехали, — отвлекает женщину от мыслей, когда она пытается разобрать аромат парфюма, который каким-то нелепым желание распылила на запястья.       — Спасибо, Токай.       — Простите. Мы столько лет работаем вместе. Вы остались там на ночь явно не с целью переждать ливень, — видит её стервозный взгляд, но всё же продолжает. — Я хорошо вас знаю, сейчас вы не выглядите влюблённой.       — А какой же я выгляжу? — поправляет кепку, поглядывая уже более мягко.       — Запутавшейся.       — Ты прав, — берёт подаваемую руку и выходит из машины. — Спасибо, что подождал. Я же обещала, что ненадолго…