Под сенью цветущих деревьев

«В день, когда ты станешь даймё…»       Цветущие ветки молодой вишни, вечные символы весны, коим посвящён ни один трактат. Мудрецы находят вас прекрасными, о вас слагают песни, вами украшают шелка и дарят юным девам в знак признания в любви. Но у меня свое виденье о красоте и молодости. О весне моей жизни. Черный локон на белоснежной ткани, насупленные брови и неровное дыхание во сне. Даже смертельно уставший, провалившийся во мрак сновидений не раздевшись, не отряхнувши пыли с дорожного хаори, мой свет до неприличия хорош собой. Годы почти не меняют его, хотя он уже не тот ветреный мальчишка, что плакал от каждого неосторожно брошенного слова. Он вытянулся, возмужал, его гибкое тело стало крепче, а взгляд серьезнее. Но он все так же божественно красив. И я любуюсь им в предрассветной заре, стараясь не обращать внимания на два тугих свитка, которые он принес с собой вернувшись из столицы.       В одном свитке поручение сёгуна. Император Воды избрал наследника, и тихой ночью сакура хадзимэтэ саку , отошел в мир иной. Наследует престол Воды его внук. Сын принцессы и нашего будущего императора. В стране Воды хаос, но слово сына Неба закон. Однако Тенро Иссин справедливо замечает в своих указаниях, что усиление границ необходимо. И в то же время, великий сёгун почему-то уверен, что соседи не пойдут на нас войной. В другом свитке приглашение, составленное днем позже. Сын Солнца, император Огня принял решение о передаче власти своему сыну. Даймё Юга, наш отец Учиха Таджима приглашен на церемонию, и мы с Изу тоже. Вот только отец никак не отреагировал на приглашение.       Пять лет минуло со смерти Учиха Нацуо, пять лет ее муж, убитый горем, глядит в пустоту, не обращая внимания на кипящую вокруг жизнь. Равнодушно кивает, когда его подросший внук отдает поклон, не принимает никакого участия в жизни младшего сына. Присутствия Изу и вовсе не выдерживает, позволяя делать короткие доклады, после чего немедля указывает ему на выход. Мне он формально передал власть. Все указы скрепляются его печатью и объявляются от его имени, но на деле отец давно не управляет провинцией. Во мне это порождает чувство горечи, а вот младшего… младшего даже радует.       Вчера мы с Изу знатно поругались. Началось все с его приезда и рапорта нашему даймё, хотя ритуал этот уже давно стал исключительно формальностью. Видя, что Таджима и глазом не моргнул на его подробный доклад, братишка поклонился, и взяв свитки потащил меня в покои. Его переполняли чувства, и он с удовольствием ими делился. Все им сказанное имело смысл, глубокий, я бы даже сказал философский. Весна приносит обновление, новые правители стран, новые правила и законы. Впереди прекрасное как цветущая вишня будущее. Но во всей его тираде, вызывающей долю восхищения, ухо резанула одна единственная фраза. — В день, когда ты станешь даймё, братишка, — сиял Изуна, — разом кончатся все наши беды. Раз уж старый император сложил полномочия, то и великий даймё вскоре сложит. Ты и так всем заправляешь, но ты представь, что ты сможешь, если тебе вовсе не потребуется его позволение?       Не знаю, что на меня нашло в этот момент, но по какой-то причине я оскорбился. Мне вдруг показалось, что младший решил похоронить отца раньше времени, ведь и дураку ясно, такой традиционалист как Таджима будет соблюдать правила до конца. Он полномочия не сложит пока сёгун, принявший его подданство много лет назад, не прикажет ему этого. Я на него рявкнул, Изуна в долгу не остался. Отчитал меня за грубость, возомнил себе что ему тут не рады, раз после месяца отсутствия на него тут кричат. Демонстративно отвернулся и не сказав ни слова, упал на мой футон. Мне осталось только глаза закатить. Что-то в этой жизни все-таки не изменено. Однако даже любимому брату я не позволю взращивать врага даймё (в его же собственном лице!), в нашем доме, что для меня священней храма. Здесь придется поумерить свои амбиции, братишка.       Покачав головой и решив не будить этого негодника, измаравшего мне всю постель, я поднимаюсь на ноги. Пусть досыпает. Волосы щекочут ему лицо, он фыркает, но не просыпается. Легкий ветер, ворвавшись в комнату поднимает раскиданные по полу документы. Свиток, уже не скреплённый печатью, раскрывается, покатившись по циновке. Когда Изуна проснется и по выработанной за годы тренировок привычке подскочит на ноги, то непременно на него наступит. Решив спасти документ от гнева младшего, я поднимаю его с пола. В глаза бросаются строчки, написанные лично сёгуном: «…вода обладает великой силой. Она рушит скалы, смывает с земли целые города. Но ей не под силу погасить наше пламя. Власть Огня здесь вечна».