Светя другим, сгораю сам/Aliis inserviendo consumor

Антоний позвонил в половину десятого. Почему все называли его Антонием? Кто знает. Вероятно, эта человеческая жизнь оказалась самой яркой, хотя с этим можно было поспорить. Чем хуже Иаков из апостолов или Мафусаил? Чем хуже тот же Распутин, в конце-то концов? Вероятно, одни забылись за давностью времен, а за Гришку можно было и отхватить: это Лейб прочувствовал на себе еще до того, как они были официально представлены друг другу. Официально - в смысле настоящими именами, а не "партийными псевдонимами". Лейб получил море удовольствия после того, как Антонию пришлось заглаживать свою вину: за избиение члена королевской семьи полагался расстрел, однако он "великодушно" предложил уладить это дело. Антоний согласился, хоть и видно было по глазам, что он с удовольствием добавил бы, причем желательно до летального исхода. Что ж, это тоже можно было устроить, как только полезность агента станет весить меньше, чем его прегрешения. А об этом Лейб знал все. Не только об Антонии, конечно. Обо всех грехах человечества. И не только. Итак, Антоний сообщил, что объект проявил излишний интерес к засекреченной информации. Наказать его за сам факт подделки подписей и биометрических данных было нельзя: таковы идиотские законы королевства и Империи в целом: можно было только поймать за руку. И приходилось ждать, пока он воспользуется своей обширной базой. Сколько донесений легло на стол Императора прежде, чем объект додумался переступить черту дозволенного? Лейб сбился со счета. Михаил на все закрывал глаза, как в свое время Яхве: любимчики могли творить, что угодно. Но теперь у него были все полномочия на то, чтобы действовать самостоятельно. Существовал пласт документации, которую нельзя было трогать, если у тебя не было на то высочайшего разрешения. А его, конечно же, не было. Действовать следовало быстро и тихо. Так, чтобы даже у агентов, которые вели круглосуточное наблюдение, не возникло сомнений в том, что не происходит ничего странного. Конечно, со временем даже до этих тупиц дойдет, что объект уехал на другой машине. Но время уже будет упущено. Пока разгонится бюрократическая машина донесений, подписей, разрешений... Смартфон завибрировал на столе, привлекая к себе внимание. "Уриэль в такси". Да что ж ты будешь делать! Со злости Лейб швырнул стул через всю комнату так, что тот развоплотился еще в полете. Каждой бочке затычка, золотой мальчик, чтоб его черти в аду драли во все дырки тыщу лет! Впрочем, тысячи лет явно будет маловато: такие науку усваивают не сразу, сломать их довольно трудно. И, увы, Уриэль практически не совершал ошибок. Его не за что было привлечь, не за что было наказать, даже пожурить было не за что. Вот и теперь он действовал строго в рамках дозволенного, хотя само его присутствие превращало всю операцию в абсолютную бессмыслицу. Швырнуть объект обратно в Бездну больше нельзя, потихоньку шлепнуть его в коридоре - тоже. Вытащив чашку с чаем прямо из ткани мироздания, Лейб уселся на стол, сделал внушительный глоток и задумался, склонив голову набок и изучая донесения, разложенные по степени важности. По всему выходило, что единственное, за что он может теперь прищучить объект - использование искажений. Ладно бы это делал Уриэль или сестрица: их детские шалости не могли повлиять на структуру мироздания. От объекта же расходились мощные круги, Лейб даже сказал бы - волны. Сколько хтони повылазило из своих нор - сказать сложно. Сколько народу было сожрано или утащено на изнанку про запас - столько волос у него нет на всем теле. И все эти события распрекрасно совпадали со всплесками активности самого объекта. Фактически имперская служба безопасности считалась единой структурой. Практически же существовала действительная ИСБ и подразделение ОКИ - отдел контроля искажений. Существовал он на базе службы безопасности, однако на деле о его существовании знали только сотрудники и Император. В такой секретности не было бы необходимости, если бы императорской семье не вздумалось вытащить хуйню, которой лучше было бы оставаться там, где она обреталась миллиарды лет до этого. Лейб часто ловил себя на мысли, что сострадание - худший из его собственных грехов. Надо было перебить их всех к чертовой матери, и проблем бы не было. Другая причина, по которой о существовании ОКИ не знали даже сотрудники самой ИСБ - Дзержинский. И эта причина вызывала еще больше возмущения, чем идиотские семейные разборки. Император обещал, что со временем введет его в курс дела, и они снова будут работать вместе. Если, конечно, глава ИСБ сам этого захочет. Однако обещания так и оставались обещаниями. В результате работать с Отцом начал объект, и вот это уже не лезло ни в какие ворота. Все выглядело весьма неприглядным образом. Очевидно, Император собирался его сместить. Лейб не верил в то, что от него просто молча избавятся. Все же когда-то он был первым в очереди на престол, пусть теперь ситуация и изменилась не в его пользу. Император не мог просто выбросить его за ненадобностью, а вот перевести куда подальше - мог распрекрасно. И это его не устраивало. Нельзя сказать, чтоб он любил свою работу, но она хотя бы давала надежду. Вероломные кадровые перестановки надежду исключали. Теперь он шел по весьма тонкому льду. С одной стороны, он оставался в пределах своей компетенции: доказательства всплеска искажений лежали на его столе, игнорировать их не мог даже Император. С другой стороны, объект при поддержке Дзержинского мог отбрехаться тем, что "в поле" имеет право на применение любой силы. Видеонаблюдения в местах, где он сам использовал искажения, не велось, и доказать что-либо было невозможно. Скажет - Забвение спадало, сибирские флешбеки поймал, а то и арктические, а то и вообще дочеловеческие, Император покивает сочувственно, по головке погладит, отпуск выпишет, да еще и отпускных сверху насыпет, и на этом все кончится. Нет, действовать надо было сейчас, пока линия защиты не сформирована. Это Лейб умел. Понемногу размотать даже самого закрытого собеседника, выступая одновременно и в качестве плохого, и в качестве хорошего полицейского, вытащить самые сокровенные тайны - в этом он был не то что профессионалом: первопроходцем. Если бы не он, "братишки" до сих пор скакали бы вокруг Отца и называли бы его папочкой. Возможно, так было бы лучше для всех, и Лейб, вероятно, даже скрыл бы эту информацию, если бы не был лично заинтересован в том, чтобы все узнали правду. Впрочем, ни к чему хорошему это все равно не привело. Единственной, кого он действительно жалел, была Императрица. Возможно, все дело было в том, что именно его она выбрала для настройки подходящего облика, и большую часть жизни они прожили близнецами. Уриэлю попался Самаил, поэтому действительные близнецы выглядели максимально непохожими, что играло Отцу на руку: это помогало скрыть их происхождение и углубить ложь, в которой все они жили. Оглядываясь назад, Лейб полагал, что то время, когда он искренне считал себя ее братом, было лучшим. Малявка старалась подражать ему во всем, практически боготворила (как и все они), буквально ела с рук. На левом бедре у нее красовался такой же шрам, как и у него самого на правом: след от Копья Михаила, которое прошило бы его насквозь, если бы не она. Напоминание о том, что правда у того, за кем сила. Не "сила в правде", как говаривал один наивный персонаж, а именно что правда в силе. Эту науку Лейб усвоил очень хорошо. Воспоминания об Императрице, которые обычно успокаивали его, на сей раз только разозлили. Если бы не она, всего этого вообще не было бы. Секретарь заглянул в кабинет и сообщил, что гости прибыли, когда Лейб раздумывал, дезинтегрировать ли ему стол или пусть пока стоит. По всему выходило, что столу необходимо было покамест оставаться на своем месте. Присутствие объекта ощущалось буквально физически. За тысячелетия, проведенные в Бездне, Лейб буквально пропах ею, впитав не только ее запах, но и ее молекулярную структуру, ее философию, если можно было так выразиться. Он был единственным из "семьи", кто оказался в состоянии сохранить трезвость рассудка, находясь вне времени и пространства, плавая в безжизненной пустоте, и даже более того: найти выход. Однако ощущения, которые он испытывал при приближении к объекту, нельзя было назвать приятными. Каждый атом его тела сопротивлялся этому, каждый гран души буквально кричал от боли и ужаса, потому что Этого не должно было существовать, но Оно существовало. Даже когда Оно не пожирало все вокруг, казалось, будто зубы Этого, миллиарды маленьких острых зубов, крошат твое тело в кровавую массу, страдающую вечно, потому что времени нет, и твоя смерть никогда не наступит, а Оно будет вечно насыщаться тобой. Лейб чувствовал все это, как и другие представители "семьи", но только он мог оставить эти ощущения как бы снаружи сознания, оставаясь дееспособным. Если кто-то и мог предложить окончательное решение вопроса с объектом, это был, безусловно, он. Уриэль, как всегда, выглядел одновременно гоповато и аристократично. Со стороны могло показаться, что он расслаблен и спокоен, но Лейб знал, чего стоила такая уверенность: от его огненного меча поперек спины разместился уродливый шрам, который, впрочем, милостиво не проступал на человеческом теле, оставаясь исключительно душевным недугом. Мальчишка вошел первым, очевидно, сгорая от любопытства: в трусости он не был замечен. Светлые глаза охватили будто бы весь кабинет за один взгляд, и Лейб ощутил неприятное жжение в груди, которое означало, что мальчишка не побрезговал заглянуть и в душу. Удачи, парень, даже Император не может знать, что в ней творится, куда уж тебе-то. Максимум увидишь, что старый еврей переживает, что ему некуда посадить гостей, потому как стульев больше нет. Он уже собирался выдать какой-нибудь едкий комментарий по этому поводу, но в этот момент мальчишка шагнул в сторону, и в кабинет вошел объект. Невысокий, худой, с выделяющимся птичьим носом на породистом лице, он, тем не менее, заполнил пространство своим присутствием. Лейб сделал еще один глоток чая, чтобы перебить вкус Бездны в горле. Выглядел объект значительно лучше, чем в двадцатом, когда упорное нежелание использовать свои возможности довело его до состояния скелета, обтянутого кожей. Чего ради было соблюдать правила, нарушив которые, он мог основать собственную Империю? Лейб понятия не имел. Если б над ним самим не висел дамоклов меч неизбежного наказания, обратившийся в результате предательским ледорубом, он поступил бы именно так. Объект, будто услышав его мысли, взметнул на него обжигающий взгляд почти черных глаз. Поджатые будто в презрении губы искривились в полуусмешке, сделав выражение его лица еще более жутким, хоть это и казалось практически невозможным. - Добро пожаловать в отдел контроля искажений, - довольно официально проговорил Лейб, соскакивая со стола, так как выглядело это весьма несолидно. - Подразделение... - Имперской службы безопасности, я знаю, - перебил объект, подняв в предупреждающем жесте красивую узкую ладонь. - Избавьте нас от прелюдий. В чем причина этого цирка, не побоюсь этого слова? - Доверенные лица сообщили мне, что вы интересуетесь запрещенной литературой, - с улыбкой ответил Лейб, внутренне изнывая от желания разбить об эту самоуверенную башку какой-нибудь бюст. - Думаю, не мне объяснять вам, что есть некие пласты данных... - Это не ваша забота, - отрезал объект. - Этим должен заниматься либо мой коллега, который все еще остается вашим руководителем, в том числе, знает он о вас или нет, или непосредственно Император. Я не вижу здесь ни того, ни другого. - Безусловно, это не единственная причина, по которой вы оказались здесь. Чаю? - Благодарю, откажусь. Напился в похожей обстановке. Начнем с самого начала или перейдем к сути? У меня мало времени. - Спешите на встречу с агентом, который вас же и сдал? - Лейб тонко улыбнулся, однако желаемого эффекта не достиг. - То, что он сообщил вам о нашей встрече, не отменяет ее. Так же, как он сдал меня вам, он распрекрасно может сдать вас мне, вы не думали об этом? - Признаюсь, были такие мысли... Вот только вы не выйдете отсюда, если я не удовлетворюсь вашими ответами на некоторые вопросы. Моя задача заключается в том, чтобы контролировать проявления Бездны в любых срезах. Ваша активность привела к интересным последствиям, извольте ознакомиться. Все эти случаи - круги на воде, а вы - камень, брошенный в воду. - Позвольте напомнить, кто меня туда бросил, - объект улыбнулся неожиданно теплой и мягкой улыбкой, совершенно не сочетавшейся с хищным высверком зубов. - Вы пожинаете то, что сами же и посеяли. Впрочем, как вы верно отметили - это ваша зона ответственности, а не моя, следовательно - работайте, не смею вам мешать. - Вы, вероятно, не понимаете, - Лейб обошел объект по кругу, внимательно изучая малейшие изменения в молекулярной структуре среза. - С точки зрения результативности гораздо проще устранить вас, чем тратить ресурсы на то, чтобы подчищать за вами. - Позвольте напомнить вам, что какое-то время так и было, я, можно сказать, находился под неким подобием ареста, хоть меня и допустили к работе. Неужели вы думаете, что Император не в курсе моего присутствия здесь? Полагаю, вам следует обсудить этот вопрос с ним. - Увы, это займет слишком много времени. Вы же знаете, как это работает: пока документ подпишут все, кому надо, пока он пройдет через все инстанции, пока... - Какая важная у вас работа, Лев Давидович, - объект заложил руки за спину и несколько раз перекатился с пятки на носок, будто в нетерпении. - Все бы вам бумажки перекладывать. Такой важный сотрудник, грудью вставший на защиту загнивающей Империи, и не имеет прямой связи с Императором! Я поражен. - Не время зубоскалить, - Лейб ощутил, как против воли краснеют кончики ушей. - Мне не нужна связь с Императором, чтобы принимать решения. Здесь я имею всю полноту власти. - Он говорит правду, - неожиданно подал голос Уриэль. - Разбирательство, безусловно, будет. Но потом. Он действительно имеет право действовать без санкции Императора. Как и вы с дядей Феликсом, собственно. - Садись, пять, - Лейб извлек стул из ткани мироздания и пнул его по направлению к мальчишке. - Сколько лет тебе, а все "дядя", да "дядя", самому не стыдно? - Не стыдно иметь привязанности, - невозмутимо ответил парень, усаживаясь на стул верхом. - Стыдно как раз иметь их и стесняться этого, будто это что-то плохое. - Обсудим наши привязанности за чашечкой кофе после того, как разберемся с насущными делами. Вернемся к основному вопросу, если вы не возражаете. - Извольте. Я снова мозолю вам глаза? По какой причине на сей раз? Все по той же? В таком случае мне любопытно, почему вас до сих пор не повесили на ближайшем фонарном столбе. - Вы беспечны и распущены. Ваше присутствие на вверенной мне территории порождает хаос. Как руководитель отдела контроля искажений, я имею право вынести постановление о вашем возвращении на исходную позицию, раз убить вас мы все равно не можем. - Какая новость, - объект, судя по всему, веселился. - Ну попробуйте. В прошлый раз вы как-то... скромно остались в стороне, Лев Давидович. Ваша демагогия нисколько не помогла вам в борьбе с силой, которую вы тщились, но так и не смогли ни понять, ни подчинить. У моего коллеги хотя бы достало мужества на то, чтобы организовать мое физическое устранение, полностью сознавая, какую ответственность он берет на себя на самом деле. Вы блуждали по моим следам, надеясь унюхать хотя бы капельку "скверны", не так ли? Но не увидели ничего, кроме искусства войны. Не думайте даже начинать свою шарманку относительно белого террора, так мы ни к чему не придем. Правда заключается в том, что вам не за что выносить мне смертный приговор, и это вас бесит. Почему? Чем я так вам мешаю на самом деле? Тем, что у вашего ведомства вдруг прибавилось работы? Помилуйте, ведь это прекрасная возможность доказать Императору, что вы справляетесь, и достойны своего поста. Чего вы добьетесь, убив меня? Ну хорошо, не убив, вернув на положенное мне место. Очередное изгнание. Впрочем, вам не привыкать, не правда ли? Неужто удовольствие, которое вы получите при этом, значительно перевешивает урон, который вы сами же себе нанесете? Почему? Объект замолчал, и Лейб обнаружил внезапно, что кабинет погрузился во тьму. Тварь не стеснялась распускаться в самом сердце его территории, где за все время существования отдела не было зафиксировано ни одного искажения. Не было видно ни стула, ни даже стола, ни лампы. Тем не менее, птичье лицо объекта было видно прекрасно: оно нависало над ним, несмотря на то, что сам объект был ниже. К горлу подступила тошнота, потому что Лейб понял, что произошло, но сделать что-то в такой ситуации вряд ли было возможно. - Вы слишком долго вглядывались в Бездну. Лейб готов был поклясться, что на сей раз объект даже рта не раскрыл. Впрочем, времени на размышления у него не было: мощный удар в грудь смел бы его, если бы было, куда. Когти драли одновременно и тело, и душу, выворачивая наизнанку, раскрывая ребра, вытаскивая наружу трепещущее, бьющееся, алое от человеческой и черное от архангельской крови. Ощущать собственное сердце в чьей-то руке было необычно и, пожалуй, увлекательно. Император предпочитал заглядывать в душу без театральных эффектов, но результат, очевидно, будет таким же, если не лучше. Лейб попытался закрыться, ударить в ответ, но свет, который он копил в себе тысячелетиями, вытекал из глаз тонкими золотистыми струйками, стекал с губ вместе с хриплым дыханием, не причиняя тьме вокруг никакого вреда. Почти нежное прикосновение прохладных пальцев ко лбу остановило время. И обернуло его вспять. Феликс лежит на столе. Папки, бумаги, какие-то мелкие вещи - уже нет. Красивое польское лицо выглядит удивленным. В расширенных зрачках Лейб видит свое отражение. Свое настоящее отражение. Это мгновение выдернуто из времени, поэтому он не может ни пошевелиться, ни заново пережить его. Зато может ощутить запах. Едва уловимый запах кожи. Хочется ощутить ее тепло, прикоснуться щекой, коснуться губами, почувствовать вкус. Он не может пошевелиться, но может ощутить вес одной человеческой жизни на своих подставленных под лопатки руках. Мгновение сменяется другим. В комнате темно. Единственный источник света - луна за окном. Узкая спина в лунных лучах выглядит белой. Плечи болезненно сжаты, руки заведены за спину, но боль от неудобной позиции - единственная, какую он испытывает. Жар чужого тела сводит с ума. Лейб не может пошевелиться. Все, чего ему хочется сейчас - продолжить вдалбливаться в восхитительно узкую задницу, наслаждаясь бессвязным бормотанием на чужом языке, ловя каждый гортанный стон, чтобы было, о чем вспоминать, снова оказавшись в одиночестве. Он не понимает, сколько времени прошло. Всего мгновение или целая вечность? Теряя голову от испепеляющего желания и не имея возможности даже моргнуть, он медленно сходит с ума. Красивый тонкий нос заострился еще больше. Тень от ресниц надежно скрывает мешки под глазами. Или это заслуга гримеров? Умиротворенное польское лицо выглядит почти счастливым, каким выглядело всегда, когда они ночевали вместе. Лейб любовался краткими мгновениями сна, позволяя себе прикасаться к волосам, гладить костяшками пальцев скулы и губы, отчего Феликс морщился и ругался по-польски. Но даже тогда его нельзя было любить. Сейчас - можно. Сейчас это уже не слабость, это сила, это то, что будет жить в миллионах сердец и позволит жить ему самому. Хочется прикоснуться, но двинуться невозможно. Можно лишь вечно смотреть на это спокойное лицо, скорбя по своему вечному одиночеству и радуясь, что всеобщий Отец вернулся домой. Удастся ли построить дом здесь, внизу? Очевидно, нет. Все закончилось так же внезапно, как и началось. Мальчишка говорил что-то со стула, но Лейб не слышал, пойманный в объективы черных глаз. Бездна продолжала смотреть прямо в него, и то, что она там видела, ей не то чтобы нравилось. - Полагаю, теперь мы можем поговорить откровенно, - эти слова разобрать удалось с первого раза. - Вынужден отказать вам в удовольствии избавиться от моего присутствия. Оно, видите ли, необходимо по служебным соображениям. Однако я убежден, что мы можем быть полезны друг другу. - Полагаете? - Лейб извлек шелковый платок из внутреннего кармана и приложил его к губам, опасаясь, что свет все еще уходит. - Повторюсь: убежден в этом, - объект прошел к столу, изящно обогнув застывшего хозяина кабинета, сгреб донесения, прислонился к массивному предмету мебели бедром и погрузился в чтение. - У вас не выйдет привязать все эти события ко мне, Император вам не поверит. Неужто вы правда собирались идти против меня вот с этим? Глупо даже для вас. Впрочем, теперь я вижу, почему вы были столь недальновидны. Полагаю, вы обладаете некой информацией, которая могла бы быть для меня полезна. Впрочем, как и я обладаю некоторыми особенностями, которые могли бы быть полезными для вас. Я не стану настаивать, Лев Давидович. Подумайте, поразмыслите. У вас весьма острый ум. Если вы отбросите эмоции, вам, безусловно, удастся сделать правильный выбор. Вы ведь всегда руководствовались собственной выгодой, не так ли? Постарайтесь руководствоваться ею и впредь. - Мне как раз выгодно разобраться с вами здесь и сейчас. - Нет, Лев Давидович. Вам это совершенно не выгодно. Краткое удовлетворение от сомнительной победы не вернет вам ваше положение и соответствующее отношение народных масс. Не вернет вам дома, а подарит очередное изгнание, на сей раз - подальше отсюда. И "отца" вы тем более не увидите. Никогда. С другой стороны, если вы поможете мне делать свою работу, я поспособствую скорейшему разрешению данной проблемы. - Вы?! - Что вас удивляет? О, вы ошибочно полагаете, что само ваше существование должно меня угнетать. Вы льстите себе. Безусловно, вы многое для него значили. Но эти мгновения остались в прошлом. Как вы могли убедиться, к ним можно вернуться, но их нельзя пережить заново, сдвинуть с мертвой точки. Возможно, ваша встреча спустя длительный отрезок времени вызывает в нем сильные эмоции. Возможно даже, на какое-то время нам лучше будет не видеться друг с другом. Однако правда в том, Лев Давидович, что вы похоронили его, а он - вас. Вы мертвы друг для друга. - Вы упускаете из виду, что он обустроил ваше устранение своими руками. Следовательно, он и вас похоронил. - Меня нельзя похоронить, ваше высочество. Я, видите ли, бессмертен. Как вы могли убедиться. - Я тоже. - Вовсе нет, - глаза Бездны понемногу светлеют, приобретая вполне человеческий кофейный оттенок. - Вы носите свое последнее человеческое лицо по привычке, однако оно не принадлежит вам на самом деле. Достаточно поддеть его ногтем - и ваша истинная суть выплывет, а ее убить проще простого. Достаточно лишь выдавить весь свет, который, будем честны, не так просто генерировать. И вы, и я - мы оба чудовища, безусловно, но мои зубы острее, поскольку тьма абсолютна. Уриэль встал со стула, обозначив, тем самым, финал беседы. Судя по его бледному лицу и растерянному взгляду, он лишь отчасти понимал, что только что произошло, и не знал, как лучше всего реагировать на это. Вполне вероятно, объект не давал ему никаких указаний по пути сюда, скорее всего лишь попросил не вмешиваться, и с парнем еще можно было что-то сделать, но, заметив взгляд, обращенный к объекту, Лейб понял, что Уриэль потерян для него. Следовало поговорить с ним раньше. Михаил опередил его, и теперь он ни за что не поверит даже в самую искреннюю правду. А правда заключалась в том, что объект не должен был существовать ни в одном срезе, ведь само его присутствие в этом мироздании неизбежно порождало трещины, которые со временем могли привести к столкновению с миром, из которого это дерьмо вытащили. И вытащил - кто бы вы думали - он сам собственными руками, потому что тогда он еще верил в то, что его окружают братья, с которыми можно построить великолепный счастливый мир. - Я согласен, - процедил Лейб, устало опускаясь на стол. - Лучше держать вас на виду. Вы все еще хотите встретиться с Антонием? - Безусловно, - объект остановился на пороге, но не обернулся, обращаясь, кажется, скорее, к себе самому. - Понимаете ли, Лев Давидович, я пока не уверен, что вам можно доверять, ведь вся ложь этого мира пошла от вас, если верить святым отцам. - Вся ложь этого мира, - Лейб оттянул ворот рубашки, чувствуя, что задыхается, - пошла от того, кто собрал нас всех по закоулкам мироздания, чтобы построить ебаный сиротский приют, но забыл сообщить нам, что мы сироты. А мы все равно чувствовали это каждое мгновение своей жизни. - Нет, ваше высочество, - на сей раз Бездна обернулась, удостоив его задумчивым взглядом. - Полагаю, это ощущали только вы. Эхо чеканных адмиральских шагов живет еще долгое время после его ухода, словно время снова растянулось и замерло. Телефоны разрываются: очевидно, Антоний не побрезговал связаться с Императором сразу же после того, как убедился, что Лейб вступил в игру. Оставив все это дерьмо на заместителей и секретарей, Лейб обходит стол и медленно опускается прямо на пол, сползая по восхитительно прохладной стене. Битву он, допустим, проиграл. Но будь он проклят, если проиграет войну.