Светя другим, сгораю сам/Aliis inserviendo consumor

Александр Васильевич слыл ретроградом, однако мнение это полагал ошибочным. Чуть больше ста лет назад он четче многих осознавал необходимость модернизации флота, что и доказывал с жаром искренне верующего в свое дело человека. Впрочем, одного жара оказалось недостаточно. С другой стороны, его угнетало неизбежное изменение самой концепции войны. С этим-то и было связано мнение, будто Колчак пропитывается неискоренимой ненавистью ко всему новому, особенно - к новой технике. В какой-то степени это заблуждение играло ему на руку. Уверенный, что Александр использует ноутбук исключительно в качестве подставки для кофе, Феликс никогда в жизни не заподозрил бы, что технический импотент Колчак давно взломал все его пароли, подделал биометрические данные и получил полный доступ ко всей базе данных. Не то чтобы это действительно было необходимо. Феликс производил впечатление честного и открытого человека. И, несмотря на их неизбежные разногласия, основанные, в основном, на незначительных идеологических различиях, Александр доверял ему. Мысль о том, что коллега может что-то от него утаивать, никогда его не посещала. Однако же интуитивное желание получить доступ к документам имелась, так как у него самого нет-нет да и обнаруживалось отсутствие доступа к какой-то информации, в то время как Феликс, судя по всему, обладал в этот же самый момент всей полнотой данных. Это был удобный бонус, не более того. Кто бы знал, что интуиция в очередной раз сослужит ему неоценимую службу. Дело, впрочем, было не в том, что Феликс от него скрывал (здесь объем данных действительно был не таким уж существенным), а в том, что Королевство скрывало от самого Феликса. - А если так? Колчак сделал внушительный глоток остывшего кофе с перцем и запустил очередной алгоритм, призванный подобрать ключ к очередному закрытому разделу. Здесь биометрические данные Дзержинского, несмотря на то, что на бумаге именно он являлся главой службы безопасности, уже не действовали: доступ все равно был запрещен. Зато прекрасно подошла "подпись" Императора: до первого, впрочем, открывшегося документа. Личное дело Феликса выглядело весьма спорно. Целые абзацы содержали исключительно засекреченные данные, надежно вымаранные по примеру человеческих спецслужб. Впрочем, даже этого было достаточно для того, чтобы кое-что понять. Человеческая жизнь Дзержинского (существенные для Королевства события, включая встречи с Императрицей) подавалась без купюр. Зато имелись довольно внушительные пласты информации "до". У других человеческих сотрудников такого не наблюдалось, да и у нечеловеческих тоже. У того же Манфреда из биографии скрыли буквально пару строк, и Александр никогда не интересовался тем, что именно там было: настолько несущественным это выглядело. У самого Императора по сравнению с Дзержинским дело было максимально подробным и открытым, что наводило на определенные мысли. - Все объекты класса "Кетер" подросли на целый метр, - Александр усмехнулся, отставил опустевшую чашку в сторону и уселся по-турецки. - И какой теперь длины? Данные удалены. Ну, это мы еще посмотрим... Если полного документа нет в цифре, значит, он лежит в архиве или у Императора в столе. С архивом связываться было бесполезно: там сидел Гейдрих, который слыл отчаянным карьеристом и сдал бы его с потрохами. Можно было бы попробовать пробраться в архив под покровом ночи, но... Колчак фыркнул и закусил кончик карандаша, которым он отмечал в блокноте удачные находки. Ждать не хотелось. С чего бы Королевству шифровать личное дело Дзержинского от него самого? Что он такого о себе не знал, что надо было обязательно скрыть? Неужели Феликс до сих пор не пытался в него заглянуть? Может и не пытался: дел навалилось столько, что он едва успевал спать. Кстати о Феликсе. Александр аккуратно опустил босые ноги на пол, встал и подкрался к дверному проему. В ванной до сих пор шумела вода, но это ни о чем не говорило: после его вероломного нападения поляк вполне мог возжелать вернуть ему должок. Впрочем, с его позиции дверь выглядела закрытой, а ненавязчивое сканирование эмоционального фона говорило о том, что Феликс с упоением моется. Уже час как. Что там можно мыть целый час?Вероятно, отзвук тюремных лет: там-то вдоволь под душем не понежишься. Вернувшись за стол, Александр принял прежнюю позу, принялся грызть карандаш и склонил голову набок, размышляя. Полагать, что ему удастся получить доступ к камерам и при этом не быть обнаруженным Императором, было глупо. С другой стороны, иного выхода он не видел. Вряд ли Император согласится предоставить всю интересующую его информацию просто так, а за излишний интерес может и взыскание наложить какое угодно: на что его фантазии хватит. А фантазия у Михаила подчас удивляла даже тех, кто видел ад своими глазами. Александр подцепил мобильник двумя пальцами, словно это было что-то мерзкое, липкое и практически дохлое. Выход из сложившейся ситуации, конечно же был. Но он ему совершенно не нравился. Объяснить самому себе, почему ему настолько неприятен Антоний, Колчак не мог. Сферический Антоний в вакууме не вызывал у него негативных эмоций: ему нравился его голос, нравились песни, импонировала бесконечная верность императорской семье (какую из них ни возьми), но стоило задуматься о каком бы то ни было взаимодействии, как к горлу подкатывала тошнота. - Добрый день, Марк. У вас найдется минутка для меня? - Для вас у меня найдется сколько угодно минут, Александр Васильевич, - голос в трубке звучал расслабленно и привычно занудно, но напряжение чувствовалось даже на значительном расстоянии. - Я столкнулся с небольшой проблемой, и мне требуется ваша экспертная консультация. До меня дошли слухи, что вы были первым архивариусом в Королевстве, это так? - Совершенно верно. В какой-то степени я продолжаю им быть. - Чудесно. Следовательно, вы должны знать, как выглядят документы в своей естественной форме, если вы понимаете, о чем я. - Понимаю, однако вряд ли могу вам помочь. Я не храню документацию в физическом смысле. - Но вы помните каждый документ, который видели, в противном случае вы не рассказывали бы столько великолепных историй, не так ли? - Бесспорно, - Антоний неожиданно рассмеялся, что породило весьма странный коктейль эмоций: с одной стороны, смех Антония Колчаку понравился, с другой стороны, как всегда, заставил кишечник завязаться в узел. - Но вы же не думаете, что я подведу себя под расстрельную статью, сообщив вам содержание пусть даже самого ничтожного документа прямо по телефону? - Конечно, я так не думаю, - Александр постарался добавить в голос теплоты, но не мог быть уверенным в том, что ему это удалось. - Возможно, мы можем встретиться и обсудить этот вопрос в более удобном формате? - Я могу поинтересоваться, что конкретно вас заинтересовало? Если вы интересуетесь собственным прошлым, я бы порекомендовал вам дождаться, пока Забвение уйдет само: форсирование этого процесса может привести к неприятным последствиям. - Я действительно не могу восстановить всю цепочку событий, однако это может подождать. - Вы интересуетесь кем-то другим? - в голосе Антония явственно слышалось любопытство. - Весьма, однако я бы оставил это обсуждение до личной встречи. - Что ж, не могу спорить. В таком случае... Я могу быть в центре приблизительно через три часа. Адрес сброшу. Отложив смартфон в сторону, Александр бегло осмотрел стол и закрыл ноутбук, на котором все равно не хранилось никакой существенной информации. В пепельнице всего две сигареты, в кружке только кофейная гуща, джезва пуста, а ее хватает как раз на две большие чашки. Все выглядит так, будто он наслаждался кофе и серфил в сети. Впрочем, у Феликса весьма острый глаз и цепкий ум, так что он вполне мог выцепить из этого что-то подозрительное лично для себя. Например - тот факт, что он вот уже полтора часа бултыхается в ванне, а Александр до сих пор так и не заглянул узнать, в чем дело. Для этого тоже имелись свои причины. Эмоции Феликса все это время лежали на поверхности, и, конечно же, Александр не мог игнорировать этого. Безусловно, поляк не лгал ни ему, ни, что самое печальное, себе. Все обстояло действительно так, как он и сказал: Феликс не имел ничего против хорошего секса, но вступать в какие бы то ни было отношения он не хотел. Потянув за нить этой эмоции, Александр пришел к весьма неприятному букету ощущений, оставленному предыдущим партнером. Это не была его жена, положившая свою жизнь на алтарь служения как революции, так и собственному мужу. И не была другая женщина, о которой Феликс упоминал недавно на кухне, объясняя аромат сирени в купаже своей души. След этого партнера был почти таким же темным, как его собственный, касаться его было неприятно. Вероятно, в этих отношениях Феликс позволял пользоваться собой, потому что стал жертвой излишней привязанности. Не удивительно, что повторять свои ошибки ему не хотелось. С одной стороны, Александр ощущал себя оскорбленным в связи с тем, что, пусть и подспудно, Феликс сравнивал его с человеком, который имел наглость поступить с ним настолько ужасно. С другой стороны, он признавал его право бороться за свое личное пространство и душевное спокойствие. Поэтому с проявлениями собственных эмоций Александр не спешил: он прекрасно знал, что бывает, если кого-то становится "слишком много". Он попал в весьма сложную ситуацию. С одной стороны, он не хотел показаться слишком холодным, чтобы не ранить Феликса еще больше. С другой стороны, он не мог делать то, что хотел, чтобы не показаться слишком навязчивым и не вызвать противоположные эмоции. Следовало найти золотую середину, а с этим у него всегда были проблемы. Весьма значительные, стоит отметить. В любом случае, Феликс оставался в ванной слишком долго, и игнорировать это было нельзя: обидится. Возможно, это был его способ показать, что он не планирует отказываться от своих слов, данных в порыве страсти. Самое время сказать, что насиловать себя не имеет никакого смысла: от отношений из-под палки ничего хорошего ждать не приходится. Мысленно перекрестившись, Александр приоткрыл дверь и сунул голову в горячее банное лоно. - Не растворился еще? - поинтересовался довольно грубо, не зная, как лучше всего начать разговор. - Горячую воду завтра отключат, - поляк сел в ванне, от которой шел сладковатый пар. - Мне, в отличие от тебя, горячая вода жизненно необходима. - Я тоже, знаешь ли, не в проруби купаюсь, - миролюбиво откликнулся Александр, не решаясь все-таки войти. Феликс хрюкнул и прикрыл лицо ладонью, очевидно, испытывая некоторую долю стыда из-за сложившейся ситуации. В начале любых отношений неловкость между партнерами естественна, однако раньше испытывать ее доводилось только Александру. Софья оказалась весьма опытной женщиной, несмотря на юный возраст и кажущуюся хрупкость, Анна же... Воспоминания о ней заставили его улыбнуться и качнуть головой. Анна была мощной женщиной, способной остановить на скаку не только коня, но и самого Александра даже в состоянии значительного искажения. - Горячая ванна - лучший помощник в борьбе с жарой, - наставительно произнес Феликс. - Лучший помощник в борьбе с жарой - это я, - Александр все же вошел внутрь и плотно закрыл дверь. - Через пару дней... Он замялся, замаскировав замешательство необходимостью избавиться от рубашки, однако обмануть поляка не удалось. - Через пару дней что, Александр? - довольно официально поинтересовался он, восседая в наполненной ванне с изяществом и достоинством, каким вряд ли обладала Клеопатра. - У вас будет достаточно сил для того, чтобы поддерживать в квартире приятную температуру или речь идет не только о квартире? - У тебя, - поправил Александр, не решаясь раздеться полностью и опускаясь на пол рядом с ванной так, чтобы Феликс смотрел на него теперь сверху вниз. - Не знаю насчет не только квартиры, но жарко рядом со мной не будет. Если ты, конечно, не захочешь. Я, собственно, вот, что хотел сказать... Я знаю, что вчера повел себя довольно агрессивно... Не перебивай меня, пожалуйста. Я знаю, что повел себя агрессивно, и вынудил тебя согласиться на то, в чем ты не был заинтересован. С одной стороны, это мне льстит, но с другой стороны - я не хочу ни к чему тебя принуждать. Довольно забавно звучит, учитывая тот факт, что лет сто назад я бы многое отдал за то, чтобы залить расплавленное золото тебе в глотку, но в данный момент меня в большей степени беспокоит доверие, которого нам удалось достичь. Тебе вовсе не нужно... Ну, знаешь, все эти дурацкие штуки... Не надо делать кофе в постель, целовать меня в лобик, желать хорошего дня и все такое. Мне будет вполне достаточно того, что есть сейчас. Единственное, о чем я хотел бы тебя попросить... Я был бы весьма признателен, если бы ты постарался жить так, чтобы другие твои связи, если они возникнут, не были мне известны. Феликс слушал довольно внимательно, но по выражению его лица сложно было что-то сказать с определенностью. Лишь раз он попытался ответить, но, встретив сопротивление, согласился дождаться финала речи. Теперь, когда в ванной повисла тяжелая тишина, он не спешил отвечать, очевидно, подбирая слова. Когда он заговорил, вибрация от его голоса породила в Александре уже знакомое чувство заворачивающихся в узел кишок. - Это все настолько на тебя не похоже, что я не знаю, что ответить. С другой стороны, вряд ли можно судить о том, какой ты человек, по тому, какой ты противник. Хотя в некоторых аспектах мои предположения и сработали. Пожалуй, ты слишком много на себя берешь. - В каком смысле? Феликс помолчал, дразня Александра задумчивым взглядом и традиционным жестом, наполненным подспудным эротизмом. Похлопывая подушечкой указательного пальца по тонким губам, поляк выглядел невероятно соблазнительно. Благие намерения отходили на задний план. Когда он заговорил, Александр готов был кинуться хоть в горячую ванну, хоть в жерло вулкана, лишь бы он перестал так делать. - Решаешь за меня, чего я хочу на самом деле, а чего не хочу. Или ты так завуалированно сообщаешь, что не нравится тебе самому? - Да нет... - Александр положил подбородок на бортик ванны и слегка наклонил голову, чтобы почувствовать не только жар от воды, но и запах какой-то гадости, которую Феликс в нее насыпал или налил. - Я вообще-то... Люблю такие вещи. Просто не знаю, как это принято, ну... - Погоди, - глаза поляка расширились, напомнив горящие азартом охоты кошачьи глаза в темноте дворов. - Ты хочешь сказать, что у тебя это было в первый раз?! Серьезно?! Судя по ощущениям, Феликс действительно был ошарашен этим открытием, и испытывал в связи с этим некоторую долю вины, которая постепенно росла, следуя за лихорадочными мыслями на этот счет. Александр улыбнулся. - Что тебя так удивляет? - Ну, ты выглядел как человек, который прекрасно знает, что ему нужно. То есть, ты не выглядел как человек, но ты понял, что я имею в виду. - Потому что я действительно знал, что мне нужно. Велика наука. - Велика! - теперь Феликс, видимо, злился, хоть Александр и не мог понять, чем конкретно вызвана его злость. - Я не предполагал, что у тебя вообще не было опыта, я думал, что ты привык быть сверху, и в какой-то степени твоя жертвенность в этом вопросе выглядела достойно, но ёб твою мать, Саша! Александр от удивления чуть не свалился в воду. Во всяком случае, локоть с бортика соскользнул, и рука упала в горяченную воду: холодной Феликс, кажется, вообще не пользовался. - Никогда не слышал, чтобы ты матерился, - признался Александр, остервенело тряся обожженной конечностью. - Никогда не встречал таких идиотов! - казалось, еще немного - и Феликс вцепится ему в лицо. - А идиотов, поверь мне, я видел немало! Кто так делает?! - Скажи еще, что тебе не понравилось, - фыркнул Колчак. - Вопрос в том, понравилось ли тебе, учитывая обстоятельства. - Я довольно быстро регенерирую. - Ты... Господи! Я отказываюсь понимать тебя, отказываюсь! Феликс всплеснул руками, разбрызгивая кипяток. Выглядел он при этом настолько забавно, что Александр едва удержался от смеха: этого бы поляк ему точно не простил. - Послушай, ничего ужасного не случилось. Насколько я могу судить, с непривычки всегда больно, мужчина ты или женщина. - Не всегда! Господи... Боже! Какого хрена ты не сказал мне?! - Ты не выглядел как человек, расположенный к диалогу. Мне показалось, нам обоим было не до прелюдий. Феликс хватал ртом воздух, не зная, что ответить. Не то чтобы у него не было слов, напротив, их было слишком много. Некоторые из них Александр слышал: настолько громкими были мысли поляка. В словах, впрочем, смысла не так много: редкий человек способен правильно идентифицировать собственные чувства. Поэтому Александр снова прислушался к эмоциям, которые выглядели более честно и красноречиво. Феликс испытывал некоторую долю страха и стыда. Безусловно, присутствовало раскаяние, гнев на себя самого, стыд, сожаление. Все это складывалось в причудливую картину, расшифровать которую, впрочем, не стоило труда. Очевидно, он злился на себя за то, что позволил эмоциям взять верх над собой. Воспоминания, которые возникали в его сознании, выглядели довольно устрашающе. Александр знал, что людям свойственно искажать их, но даже с учетом этого... Он что, правда плакал? Сам он этого совершенно не помнил. У Феликса же этот незначительный эпизод, приправленный только что всплывшим фактом, превратился чуть ли не в изнасилование. - Успокойся, - Александр коснулся губами дрожащей руки поляка. - Ты преувеличиваешь. Хочешь сказать, тебе самому не было больно впервые? - Во-первых, не переводи стрелки. Во-вторых - нет, не было. Мне было дискомфортно какое-то время, но это совершенно несравнимо с тем, что пришлось испытать тебе, и не смей делать вид, что это нормально! - Ладно-ладно, - Александр успокаивающе потерся щекой о тыльную сторону польской ладони. - Тебе виднее. Говорю же, я в ваших пидорских делах не разбираюсь. Феликс скрутил его молча и абсолютно внезапно. Вот он сидел, явно подбирая слова для очередной вспышки гнева, а вот его рука уже обвивается вокруг шеи, чтобы мощным движением увлечь Александра в горячую воду. И даже более того - удерживать под водой достаточно длительное время. Конечно, ванна была не так уж и глубока, однако утонуть можно и в луже. Александр не успел запасти достаточно воздуха, и недостаток кислорода начал сказываться довольно быстро, но ему было любопытно, насколько далеко Феликс готов зайти. Под водой бешеное биение его сердца звучало особенно гулко и соблазнительно, а влажная бархатистость кожи несколько сглаживала ситуацию, в которой Александр оказался. Хватка ослабла аккурат в тот момент, когда перед глазами начала расплываться знакомая тьма кислородного голодания. Выпрямившись, Александр принялся отфыркиваться и трясти головой, восстанавливая душевное равновесие. Феликс, тем временем, выбрался из воды и принялся остервенело вытираться. - В следующий раз я тебя утоплю, - пообещал он, кажется, абсолютно серьезно. - Честное слово, не представляю, как можно быть таким. Что ты хотел сказать, когда зашел? Александр усмехнулся, в очередной раз отметив цепкость поляка. Безусловно, Феликс успел хорошо его изучить и знал, что, если бы Александр зашел, чтобы понежиться в ванне, то сделал бы это, не отвлекаясь на разговоры. - Что мне надо отъехать на какое-то время. Думаю, вернусь к вечеру. - Ты мог оставить записку, - Феликс нахмурился. - В чем дело? Что-то серьезное? - Нет, просто захотел увидеть тебя перед тем, как уехать. Поляк фыркнул, но Александр чувствовал, что ему приятно это слышать. Протянув руку, чтобы помочь Колчаку встать, Феликс колебался лишь долю секунды. Сомнения отражались в его потемневших глазах: уместно или нет после того, что он только что сделал? Не слишком ли? Желание как-то сгладить свою вину, которая существовала только в его голове, пересилило, поэтому Феликс, едва Александр оказался на ногах, притянул его к себе, не дав прежде установить равновесие. - Смотрю, тебе понравилось доминировать, - фыркнул Александр, осознавая внезапно, что поляк выше него и наслаждается этим. - Либо мне понравилось доминировать, - задумчиво протянул Феликс, проводя кончиками пальцев дорожку от загривка до копчика, - либо тебе понравилось подчиняться. Чего у поляков не отнять - так это умения целоваться. Не то чтобы у Александра было много поляков, но сплетни об их темпераменте доходили и до него. Почему-то вспомнился первый поцелуй с представителем своего пола, случившийся в Японии. Это был какой-то местный храмовый служка, весьма мило выражавший свои чувства на дикой смеси языков и диалектов. Впрочем, Александр и без того считывал все, что имело значение. Что двигало им тогда? Любопытство, вероятно. И... жалость? Сочувствие? Да, скорее второе. Будто почувствовав, что мысли Александра потекли в каком-то совершенно не том направлении, Феликс углубил поцелуй, скользнув ладонями под ткань боксеров. Запах души, и без того сводивший с ума, заполнил все пространство душной ванной. Александр глубоко вздохнул, улучив момент, когда губы Феликса сместились к шее, позволяя аромату заполнить легкие, и начал разбирать его на составляющие. Сейчас, когда безумное желание обладать не туманило разум настолько очевидно, он убедился в том, что его изначальные подозрения оказались верными. В душе Феликса смешались тысячи ароматов: три основных ноты были лишь самыми свежими. Колени подогнулись, но поляк не дал ему упасть: вовремя подхватив, мягко опустился прямо на влажный горячий пол. Он что-то спрашивал, но Александр не слышал его голоса. Шум воды, которой не могло здесь быть, перекрывал все звуки. Шум воды и треск льда. Тревожный, страшный, означающий, что трещина идет не только вперед, но и вниз, вот-вот разойдется прямо под тобой, и ты рухнешь в ледяную воду. Горячий поцелуй настолько контрастировал с этими ощущениями, что почти причинял боль. Сил сопротивляться не было, Александр потерял контроль над своим телом и слабо понимал, что вообще происходит, брошенный собственным разумом настолько далеко по следу чужого аромата, что едва не забыл самого себя. Мягкий перезвон колокольчиков в антрацитовых волосах. Бездонная синь кобальтовых глаз. Нервный румянец на бледных щеках. Тревожная чернота нездешнего неба, алая трещина в самой ткани мироздания. - Я думаю, Бездна живая, - голос молодой женщины заставляет сердце колотиться в бешеном ритме. - Я слышала, как она поет. - Да? - его рука опускается на ее макушку и гладит, заставляя колокольчики звенеть. - Тебе нравятся ее песни? - Очень. Может, там, с той стороны, сидит кто-то... Такой же, как мы? - И поет тебе колыбельные? - он смеется, и молодая женщина надувает губки. - Выдумщица моя. - Неужели тебе ни капельки не интересно? - Мне интересно, как задраить эту трещину. Я бы попросил тебя не приближаться к ней слишком близко, звездочка. Он обнимает ее, прижимает к себе. Она утыкается носиком в грудь, сопит. Она ведь уже большая, за ее плечами множество битв, может и сама решать. Он хочет сказать ей, что для него она навсегда останется маленькой звездочкой, что он никому не отдаст свое право петь ей колыбельные, но... - Саша, твою мать! Феликс выглядел испуганным. Дверь была открыта, и горячий уличный ветер действительно ощущался прохладным на контрасте с адской жарой в ванной. - Извини, я, кажется... У меня голова закружилась. Феликс молча помог ему встать и окинул критическим взглядом. Очевидно, в "просто закружилась голова" он не поверил ни капельки, но допускал такую возможность, раз не мог доказать обратного. Необходимо было уехать как можно быстрее, вырваться из плена запаха, в котором появлялись все новые и новые нотки, уходящие корнями в такую тьму веков, когда люди еще не знали, что они, оказывается, разумные. - Обещай, что поешь. - Поем. Феликс не настаивал на том, чтобы Александр позавтракал сейчас же, следовательно, понимал, что оставаться в квартире он больше не хочет. По каким-то причинам не обижался. Вероятно, Александр все же что-то говорил, пока... пока что? Что это было? Воспоминание? Оставалось надеяться, что Антоний сможет прояснить хотя бы часть туманных вопросов, которые Александр не мог даже сформулировать. Он не помнил, как переоделся, как обулся и вышел. Смутно помнилось, что он все же поцеловал Феликса в щеку, пока тот стоял в коридоре, провожая его, с весьма странным выражением лица. Сбежал по лестнице, проигнорировав лифт, выкатился в духоту дня, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Похлопал себя по карманам в запоздалой панике, оказавшейся ложной: мобильник и карточки он все же не забыл, или Феликс успел рассовать их по карманам. - Дядя... Чья-то рука легла на сгиб локтя, и автопилот сработал совершенно самостоятельно. Мощный тычок локтем в солнечное сплетение, цепкий захват, резкий бросок. Александр наблюдал как бы со стороны, как чье-то тело впечатывается точнехонько в стенку мусорного бака с такой силой, что бак отъезжает на пару метров. Выброс адреналина запустил адекватный мозговой процесс, и сознание вернулось туда, где ему и положено было находиться. - Еб твою мать, долбоклюй малолетний, кто так делает! С его позиции нельзя было разглядеть лица, но запах щенка Александр ощутил, пусть и запоздало: аромат души Феликса все никак не хотел выветриваться. Манфред возился на земле, силясь встать. Подойдя ближе, Колчак ощутил резкий запах крови, что почему-то породило в нем совершенно неуместную панику. Парень сам нарвался: кто подходит со спины?! Если парень сам нарвался, откуда в горле комок, а под коленями мерзкая слабость? Что за день-то сегодня такой?! - Я в порядке, ударился немножко, - Манфред действительно выглядел вполне сносно, ранка оказалась совсем неглубокой, пластыря хватит. - Я предупреждал, что убью тебя, если ты еще раз так меня назовешь, - прошипел Александр, помогая щенку подняться. Манфред хмыкнул, демонстрируя, что странное состояние Колчака от него не укрылось, но задавать вопросов не стал. Помявшись немного, невозмутимо мотнул головой и засунул руки в карманы брюк. - Ты что вообще здесь делал? Александр поймал себя на мысли, что ему хочется схватить щенка за ухо и хорошенько оттаскать, чтоб неповадно было. - Вел наблюдение, - честно признался Манфред. - Агенты сообщили об активности Лабиена, и я посчитал, что не лишним будет побыть где-нибудь поблизости. - О да, ты мощная сила, - издевательски протянул Александр. - Аж коленки трясутся, такой ты страшный. - Смысл не в том, чтобы остановить, а в том, чтобы предупредить, - судя по побледневшим скулам, Манфред изволил обидеться. - Он интересовался тобой. - Этого следовало ожидать. Значит, мне не показалось, и он действительно узнал меня. Интересная история. Однако - я спешу, малыш. Кинь мне текстом свои соображения. - Ну уж нет! - Манфред неожиданно разозлился и чувствительно пихнул Александра кулаком в плечо. - Ты явно не в себе, хрена с два я дам тебе уйти, куда бы ты там ни шел, и уж тем более не позволю обращаться со мной таким образом! Чтоб ты знал, пока ты прохлаждался неизвестно где, я сначала участвовал в войне с богами, которые, да будет тебе известно, куда сильнее Лабиена! А потом участвовал в огромном количестве человеческих войн: тебе и не снилось! Я стоял у истоков искусства войны, я изобретал оружие и технику, и во всем, всегда был лучшим! - Ага, и не доживал до старости. - Октавиан основал Империю, равной которых так и не появилось, и, представь себе, дожил до старости! - Пожалуй, твое единственное достижение. Или, постой-ка, неужто это Агриппа и Антоний попросту перебили всех, кто мог причинить тебе вред? А потом Агриппа расправился с Антонием, как только вы расплевались. Не надо мне заливать, что он сам упал на меч: самоубийцы не реинкарнируют, если их самоубийство было способом уйти от житейских проблем. Ты дожил до старости исключительно потому, что другие решали за тебя твои проблемы, только и всего. - Не смей так со мной разговаривать! - Как - так? - Александра искренне удивляло внезапное бешенство щенка, который, кажется, готов был отстаивать свою честь в драке. - Как с ребенком, который не заслужил права гулять после наступления темноты! Александр рассмеялся. Действительно, Манфред не был ребенком, но его беспечное поведение неизбежно порождало именно такие ассоциации. Феликс, насколько можно было судить, относился к нему так же, разве что вместо необходимой строгости проповедовал полное попустительство. - Ты, конечно, уже взрослый, - Александр достал смартфон и принялся рыться в приложениях в поисках такси. - Однако глупости совершаешь как маленький. Я критикую тебя не по праву старшего, а по праву сильного. Вот смотри: ты приперся сюда, явно никого не предупредив. Лабиена я знаю, хоть и не в таком качестве, как вы... Если б он тебя заметил, а он бы заметил, ты полетел бы куда дальше, чем в мусорный бак, малыш. И предупредить, как собирался, не успел бы: разве что я курил бы на балконе и заметил бы твою летящую задницу. Смею предположить, ты не настолько глуп, чтобы не понимать этого совсем. Однако же - ты здесь. Что это должно значить? Хочешь разобраться с проблемой самостоятельно, чтобы доказать - что и кому? Что ты уже взрослый мальчик, как ты мне заявил только что? Допустим. Кому это важно? Феликсу? Он дует тебе в жопу, ему ничего не надо доказывать, ты для него золотой мальчик. Мне? Ну так мне наплевать. Все, что мне нужно - чтобы ты не делал глупостей и не мешал мне работать. Или ты перед кем-то из своих собратьев выебываешься? Ну так не впутывай меня в ваши петушиные игры, я трачу время, которого у меня нет. Александр отдавал себе отчет в том, что его отповедь звучит довольно грубо и невероятно обидно. Если бы в пору, когда он служил мичманом, старший по званию позволил бы обратиться к нему в таком тоне, ночью он совершенно случайно свалился бы за борт, а достали бы его уже с объеденным лицом, факт. И его правота при этом не играла никакой роли: с Колчаком в принципе нельзя было разговаривать в таком тоне. Манфред, очевидно, собирал все свои силы для того, чтобы не наброситься на Александра, не отходя от мусорки. И останавливало его вовсе не осознание того факта, что он неизбежно снова окажется в ней же. Нет, Манфред держался по какой-то другой причине, хотя недавно не задумываясь втащил ему в солнышко. Что-то изменилось за эти дни. И, вместо того, чтобы вернуть пацана на путь истинный, заставляло его делать глупости в еще больших масштабах, чем раньше. - Я поеду с тобой, куда бы ты ни собирался, - голос Манфреда на сей раз звучал хрипло и глухо, но, несмотря на это, в нем все же угадывался плохо сдерживаемый гнев. - Попробуешь меня остановить - напишу рапорт. В котором расскажу обо всем, и еще немножко приукрашу. Император меня любит, он мне поверит, а тебе придется вернуться досрочно и держать ответ. Может он и увидит, что ты ни в чем не виноват, но душу тебе вывернут наизнанку. - Допустим, - Александр закурил и убрал смартфон: ждать оставалось всего пару минут. - Ты ошибаешься, если думаешь, что можешь меня этим напугать или хотя бы шантажировать, но если тебе так хочется поехать со мной - пожалуйста. Я как раз еду к твоему любимому Антонию, уверен, ты будешь рад с ним встретиться. Манфреда, вопреки ожиданиям, не перекосило. Напротив, он ощутимо расслабился, будто ожидал чего-то другого. Это обстоятельство удивило весьма неприятным образом. Вполне может статься, щенок на полном серьезе ожидал, что Александр поскачет к Лабиену, едва сообразив, что они прежде воевали вместе. Что за глупости бродят в этой башке, даром что светлой... - Вот и хорошо. Больше до приезда авто друг другу не сказали ни слова. Александр не хотел раздувать конфликт дальше, тем более, что Манфред явно этого ожидал. Сам бесячий барончик покуривал сигаретку, умудряясь даже в спортивках выглядеть как представитель золотой молодежи, чудом заброшенный в грязноватый спальный район. Дождавшись такси, Александр открыл дверь и взглядом заставил Манфреда сесть первым. Подойдя к водительскому месту, дождался, пока таксист опустит стекло и поинтересовался как мог вежливо: - Прошу прощения, у вас не найдется аптечки или хотя бы пластыря? Мы спешим, а ребенок шваркнулся. Усмотрев в Александре то ли "брата", то ли "отца" (водитель так и не определился), таксист извлек аптечку и заверил, что там есть все, что нужно. Усевшись на заднее сидение рядом с Манфредом, у которого почему-то лицо пошло красными пятнами, Александр хлопнул водителя по плечу, разрешая тронуться, и принялся копаться в аптечке в поисках нужных ему вещей. Перекись и вата нашлись сразу же, а вот пластырь пришлось поискать: он болтался где-то на дне в количестве одной штуки. Поморщившись, Александр все же рассудил, что лучше так, чем никак. - Не надо, - тихо, но отчаянно взмолился Манфред, когда Александр повернулся к нему с перекисью и ватой, будто в руках у него были орудия изощренных пыток. - Мне не мешает, правда. - Это перекись, а не спирт, больно не будет, - старательно держа себя в руках, ответил Колчак. - Ты серьезно боишься, что дядя полечит тебе вавку? Не позорь меня, подставляй лоб. Подставляй живо! Манфред подчиняться не спешил, поэтому Александру пришлось все же выкрутить ему ухо, одновременно заливая ранку перекисью и тут же зажимая ватой. Барон нелепо взмахнул руками, то ли пытаясь отбиться, то ли стараясь сохранить равновесие, так как авто как раз входило в поворот. В конце концов, пластырь был водружен на положенное место, а аптечка возвращена водителю. Барон выглядел жалко. С одной стороны, пластырь на лбу выглядел забавно. С другой стороны, он отличался "плакатной" внешностью, и такой элемент сам по себе не делал его забавным. Забавным его делали красные пятна и алеющие то ли от возмущения то ли от цепкой хватки пальцев Александра уши. - Ты даже позаботиться не можешь нормально, что ты за человек, - прошипел Манфред будто бы себе под нос. Колчак решил на этот выпад не реагировать. Во-первых, в чем-то парень определенно был прав: тут вышло по принципу "одно лечим - другое калечим", так как одно из ушей определенно краснело больше другого. Во-вторых, ругаться под носом у водителя в принципе не входило в его планы. В кармане завибрировал смартфон. Решив, что Феликс уже успел соскучиться, Александр вытащил его из кармана с задумчивой улыбкой, от которой Манфред тут же закатил глаза. Однако, едва только взгляд упал на экран, улыбки и след простыл. - Это не наша машина, - едва слышно проговорил Александр, наклонившись к Манфреду максимально близко, будто бы поправляя пластырь. - Водитель пишет, что заебался ждать и отменил заказ. - Ты умудрился сесть не в ту машину?! - на грани слышимости голос Манфреда умудрялся звучать возмущенно. - Одна извилина и та между ног, прости, Господи. - Я тебя с ней познакомлю, если начнешь истерить. Успокойся, со мной тебе ничто не угрожает. Вместо ответа Манфред демонстративно уставился в окно и сложил руки на груди. Александр откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза. Водитель вряд ли работал на Суллу или Лабиена: телефоны у них не отобрали, в салоне больше никого не было, да и сам таксист просто выполнял заказ. Следовательно, пока они в машине, им действительно нечего опасаться. Можно, в принципе, попросить остановиться и выйти. Или посмотреть, что будет. Однако Александр решил не делать этого. Кому-то настолько всралось встретиться с ним, что он не поленился сделать это максимально ненавязчиво. Точно не Сулле. - Ты же хотел закончить это дело, не так ли? - Александр аккуратно коснулся плеча Манфреда, который тут же отодвинулся еще дальше. - Будешь слушаться меня - все будет прекрасно. - Ага, вот уже послушался, когда ты дверь открыл. Возразить на это было нечего. Приоткрыв один глаз, Александр отметил, что авто двигалось аккурат к тому месту, где он видел Лабиена в прошлый раз. Интуиция на сей раз молчала. Будущее, вероятно, еще не определилось, или же вероятностей было настолько много, что он не мог выцепить какую-то конкретную. - Я звоню Антонию, - сообщил Манфред. - Да хоть самому Императору, - фыркнул Александр в ответ. - Хочешь, чтобы большие дядьки пришли и спасли тебя или все же додумаешься, что настало время хоть что-то в этой жизни сделать самому? Манфред не ответил, но по тому, как накалился эмоциональный фон, было ясно, что простейший развод вполне удался. Что ж, если история закончится скверно, ему будет хотя бы, чем полюбоваться напоследок.