Veritas

      январь.       Счастье не может длиться долго.       На второй неделе нового года в Нью-Йорке холодно и ветрено, и ощущается это еще поганее, когда ты внезапно перелетел с западного на восточное побережье страны.       Весь день команда была в отвратительнейшем настроении, и Рой рад бы скинуть это на погоду, но кислая рожа Ризы говорит о чем-то еще. Они не успели даже выйти из машины, но Рой уже знает, что его ждет взбучка.       В лифте они едут в гнетущем молчании. Риза чопорно держит перед собой портфель, и, если не считать слегка потрепанную челку, она выглядит просто безупречно в костюме в тонкую полоску.       Рой размышляет, в чем провинился на этот раз — слишком фамильярничал с чьей-то женой, неуместно пошутил или ошибся с чьим-то именем, но зачем зря гадать. Как правило, готовя аргументы в свою защиту, Рой обрекает себя на еще большую взбучку, поэтому лучше прикусить язык и согласиться со всем, что скажет Риза.       Она бессловно следует за ним в комнату, ждет, пока он откроет дверь, переходит через порог и дожидается, пока дверь будет заперта. Затем она откладывает свой портфель и поворачивается к Рою лицом.       — Сын сенатора Хоэнхайма, Рой? — спрашивает она, не церемонясь. От неожиданности Рой давится воздухом.       Риза холодно наблюдает за его страданиями, видно, она готова позволить ему вот так просто умереть, так хоть избавит себя от лишних забот.        — Я… — выдавливает Рой и обрывает себя, размышляя, сможет ли вывернуться. Нет, Риза Хоукай знает его подноготную, и, что хуже, Риза Хоукай не разбрасывается обвинениями.        — Как ты узнала? — наконец спрашивает он, безвольно опуская плечи.        — Фотография в телефоне, — говорит она. — Ты забыл его заблокировать. Как ты можешь быть таким беспечным?        — Это частный телефон, — уворачивается Рой. — Ты не в праве в него заглядывать.        — Я не о телефоне, Рой, — говорит Риза и начинает ходить взад-вперед по комнате. Это плохой знак.       — Я знала, что ты с кем-то встречаешься. — говорит она, и, как бы абсурдно это ни звучало, тон ее мало отличается от тона ревнивой жены. — Я могла смириться с этим, пока ты держался ниже травы. Видит Бог, я не могу требовать от тебя полностью отказаться от личной жизни. Но это, Рой? Это? Я понять тебя не могу.       — Вот именно, — говорит Рой. — Ты не понимаешь.        — Открыто бисексуален, — продолжает Риза и машет головой. Несколько прядок выбиваются из строгого пучка и зависают у щек. — Мы думали, что это обеспечит тебе поддержку от либералов и молодого поколения. Мы думали, что это сделает тебя иконой ЛГБТ сообщества. А сейчас? В лучшем случае тебя назовут распутником, в худшем педофилом.        — Ему было двадцать два, когда мы…        — Если тебе нужно приводить этот аргумент, ты уже проиграл, — она останавливается, поднимает руку и сводит большой и указательный палец, — вот как мы были близки к Белому дому.        — Мы все еще близки, — торопится уверить её Рой. — Ты устраиваешь истерику из ничего. Мы с Эдвардом очень осторожны. Ни он, ни я не хотим, чтобы это вырвалось в прессу.        — Поверить не могу, что ты вот так вот решил поставить под риск всю нашу кампанию, — говорит она. — Ради чего — чтобы трахаться направо и налево?        Риза редко матерится. Поэтому Рою еще неприятнее от того, как она принижает их с Эдвардом отношения.        — Пожалуйста, — говорит Рой и поднимает ладонь. — Не называй это так.       — Что, — спрашивает она. — Хочешь сказать мне, что не трахаешь его в перерывах между политическими встречами?        — Все гораздо сложнее.       — Рой, — продолжает Риза. — Наши спонсоры откажутся от нас, если узнают, что ты на их деньги игрался в папика парнишке, который совсем недавно достиг возраста согласия.        — Во-первых, я тратил только свои деньги, а их я могу тратить, на что хочу, – Его нервы и терпение уже на пределе. — Во-вторых, я не папик.       — Но именно так тебя прозовут медиа, как только узнают об этом, — она кладет руки на бедра и пытается пронзить Роя взглядом. — Сколько это уже творится? Ты встретился с ним в Чикаго, если я не ошибаюсь? Что-то связанное с раком простаты?       — Благотворительный вечер для больных с мозговой опухолью, — поправляет ее Рой.        — Мозговой, значит, — хмыкает она. — Ни простат, ни пенисов, только куча тестостерона.        — Риза, — с болью говорит он и закрывает глаза, чтобы не так явно чувствовать ее разочарование. — Ты такого плохого мнения обо мне?       Она на минуту замолкает.       — Рой Мустанг, я хочу, чтобы ты был со мной предельно честен, а иначе я выйду из этой комнаты и больше никогда не вернусь, — говорит Риза самым беспрекословным тоном. — Ты любишь его?       Рой вздрагивает.       — Да, — говорит он. — Поможет мне Бог, но да, я люблю его. И я знаю, ты думаешь, что он слишком молод, но он тоже любит меня, и я ему верю, у меня нет выбора, кроме как ему верить, и я никогда не был так счастлив, как когда я с ним.        Риза замолкает на еще одну долгую минуту.        — Еще кто-то знает? — спрашивает Риза.        — Его брат, — говорит Рой и проводит рукой по лицу. — Ему можно доверять.        — А сенатор?       Рой отрицательно машет головой.        — Они не слишком близки.        — Если все откроется, родители от него откажутся?       — Сомневаюсь.       — Рой, если кто-то из наших противников узнает об этом, на тебя обрушится поток дерьма, и ты можешь попрощаться с будущим в Белом доме, — объясняет она. — Не говоря уже о других последствиях, с которыми может столкнуться он. Он открыто заявляет о своей ориентации?        — Думаю, его друзья знают. Но…        — Но что? — резко спрашивает Риза.        — До меня он ни с кем не был.        — Ты хочешь сказать мне, что не просто трахнул сына сенатора Хоэнхайма, но и лишил его невинности? — переспрашивает она, и ее безукоризненно выщипанные брови прячутся под челкой. — Мне начинает казаться, что республиканцы не так уж были неправы, когда пытались тебя оклеветать.       — Если мы уже покончили с той частью, где ты обругиваешь меня, можем мы сразу перейти к той, где ты говоришь мне, что нужно делать?       — Если бы это было возможно, я бы отправилась назад во времени и кастрировала тебя до того, как ты вообще встретился с этим парнем, — жестко говорит Риза. — Или я бы сказала тебе расстаться с ним, пока не случилось ничего плохого. Но, — добавляет она, останавливая его поднятым пальцем. — Я знаю, что ты этому воспротивишься.        Она тяжело вздыхает, ощущая на себе всю тяжесть всего мира, или, по крайней мере, тяжесть всех причуд Роя Мустанга.       — Поэтому, — добавляет она. — Я советую тебе быть осторожнее, когда ты с ним встречаешься. Обращаться с ним, как полагается, но не баловать без причины, чтобы это нельзя было использовать против тебя. А пока что я подумаю, как нам поменять положение.       — Риза, — говорит Рой. — Ты просто ангел.       — Который, верно, скоро станет Люцифером, — бормочет она себе под нос. — Чтоб ты знал, с тебя прибавка.        — Все что угодно для моей победоносной королевы.               — Эдвард, — говорит Рой позже вечером, неудобно держа телефон, потому что они созваниваются по Фэйстайму, а у Роя затекли руки, — Риза обо всем узнала.        Впервые на памяти Роя, Эдвард белеет от страха.        — Боже, — говорит он. — Как… что… все в порядке?        — Относительно, — говорит Рой. — Она, так сказать, отшлепала меня и подробно рассказала, какой я большой идиот, что ставлю под риск всю нашу кампанию.       Эдвард молчит, плотно сжимает губы, и до Роя доходит, как прозвучали его слова.        — Эй, — нежнее говорит он. — Ты тут ни при чем. Она бы все равно так отреагировала.        — Рой, я знаю, что я не лучший выбор для тайных свиданий, не для кого-то в твоем положении, — говорит Эдвард. — Я знаю, что слишком молод и что я сын своего отца, но не веди себя так, будто, будь я женщиной, это тоже было бы проблемой.       Да, это не было бы проблемой. Было много политиков и даже президентов с гораздо большей разницей в возрасте с их супругами, или состоящих в более сомнительных отношениях.       Но Эдвард парень, очень привлекательный парень из влиятельной семьи, и не знающие его лично назовут Эдварда наивным, а Роя манипулятором.       — На следующей неделе будет твой день рождения, — говорит Рой в попытке сменить тему.       — Знаю, — говорит Эдвард. Он будто пытается усилием воли разгладить хмурые морщины на лице; у него не получается.       — Хочешь что-то определенное? — спрашивает Рой. — Я могу привезти тебе сувенир из Нью-Йорка.       — Член в коробке, — говорит Эд. — И я имею в виду твой член, а коробка — это моя задница.        Рой слабо посмеивается, но ему становится гораздо легче. Каким-то образом Эдварду удается быть и требовательным, и непритязательным одновременно, и это очень веселит Роя.       — Это можно устроить, — говорит он. — Я буду восемнадцатого числа.        — Тогда я вежливо прошу тебя трахать меня до девятнадцатого. Я могу прогулять утренние занятия. А потом вместе позавтракаем или вроде того.        — А праздничный ужин?       Улыбка Эдварда слегка гаснет.        — Линг вбил себе в голову устроить мне вечеринку, — говорит он. — Ну, точнее, просто смотреть кино с пиццей у него дома. Я не совсем понял.        — Ничего, — отвечает Рой. Он пытается убедить себя, что университетская вечеринка все равно не совпадает с его представлениями о веселье, что он не хочет встретиться с друзьями Эдварда. — Ведь все-таки мне выпала честь втрахать тебя в твой двадцать третий день рождения.              февраль.       Рой улетает на дебаты в Техас, и проблема в том, что в Техасе демократы давно уже на плохом счету. Однако, когда Рой снимает пальто и развязывает шарф, со стороны Кейна раздается испуганный вскрик.       Никто не обращает на это внимания, потому что Кейн часто врезается в столы или прикусывает себе язык, но Кейн начинает махать руками и тянет Ризу за рукав.       Риза настороженно оглядывается, куда он указывает, и глаза ее комично распахиваются.       Она возмущенно вздыхает и, не сказав ни слова, толкает Роя в близстоящее кресло, а потом тянет его за воротник.       — Что? — спрашивает Рой, борясь с желанием вытолкать её из своего личного пространства. — Что случи…       — Засос, — рычит Риза. — У тебя засос размером с Канаду, и, если бы так было можно, я бы с радостью отрезала тебе голову. Я же сказала тебе быть осторожнее! Вато! Моя сумочка!       Вато тут же кидает ей сумочку, и Риза достает из сумочки пудру и BB-крем.       Она подносит их к шее Роя, выругивается, вернее, злобно шипит.        — Слишком темный, — говорит она, присматриваясь к цвету кожи Роя. — Кейн! Тут недалеко аптека. Сбегай купи самую светлую основу для макияжа, которая у них есть. Цвета слоновой кости или нюдовую. Проверь на своем запястье. И еще принеси зеленый консилер.       — Что такое основа для макияжа? — панически спрашивает Кейн, но остальные беспомощно посматривают на него, вместо ответа, поэтому Кейн просто бросается к двери.        — Сколько у нас осталось времени? — спрашивает Риза.       — Пять минут, — говорит Хайман, проверяя часы.       — У меня есть пудра в чемодане? — предлагает Рой. Он ненавидит, когда на фотографиях его кожа выглядит жирной.       Но Риза лишь грозно на него смотрит.        — Капелька пудры не спрячет тот факт, что сорок процентов твоей шеи фиолетового цвета, — говорит она.        — Можно сказать, что на тебя напала пума, — предлагает Жан, чтобы облегчить атмосферу.        — Не стоит, лоббисты превратят это в аргумент за пушки, — говорит Хайман, и с Жана сползает улыбка.        — Пума, конечно, блять, — шепчет Риза, но недостаточно тихо, чтобы ее не услышали.        — Оо, — говорит Хайман с ухмылкой. — Младше вас, шеф?       — Не знаю, как это относится к делу, — придушенно отвечает Рой, но это можно скинуть на то, что Риза душит его воротником рубашки.        — Или не женщина, — бросает Жан.       — Или и то, и другое, — добавляет Хайман, и они оба смеются, но быстро перестают, когда видят угрюмые взгляды на лицах Роя и Ризы.        — Черт, — говорит Жан. — Серьезно?        — А у вас есть яйца, шеф, — смеется Хайман, хотя выглядит так, будто ему неуютно. Все в офисе Роя знают, что ежеминутно шагают по минному полю; а Рой будто бы станцевал там чечетку.       — У нас нет на это времени, — торопливо говорит Риза и начинает размазывать толстый слой BB крема по шее Роя. — Вато! Чемодан!       Вато приносит чемодан и кладет в руку Ризы пудру. Та наносит ее, размазывает, застегивает ворот Роя, затягивает галстук, попутно, видимо, надеясь удушить Мустанга.       — Только попробуй мне вспотеть, — говорит ему Риза. Рой кивает. Он скорее уж описается.                     — Прости меня, — той же ночью шепчет Эдвард в телефон.       Рой удерживает на бедре планшет и листает заголовки. Он задумчиво хмыкает, жмет на особенно жутко озаглавленную ссылку и кривится, увидев высококачественную фотографию своей шеи, тут же высвечивающуюся на экране.        — Мне надо было думать головой, — говорит Эдвард. Видимо, он тоже видел новости, но у него нет Ризы, которая бы отругала его за беспечность, поэтому Эд, наверное, сам себе устроил взбучку.        — Я сам хорош, что не остановил тебя, — мягко замечает Рой. Он знает, что у Эдварду нравится кусаться, но обычно синяки были только на бедрах — так они договорились несколько месяцев назад. Но у них был замечательный и опьяняюще приятный вечер, и они переступили границы.        — Хорошая новость в том, — добавляет Рой. — Что тебя никто не подозревает.       Самая распространенная теория заключается в том, что засос Рою оставила Солярис, жена его соперника-демократа Аарона Шрама, потому что некоторые приняли ее волчий взгляд за полный страсти. Более реалистичное, но все равно неверное предположение в том, что Рой с Ризой все это время были вместе.       Одна благорасположенная к ним статья сказала, что из Роя с Ризой бы вышла прекрасная пара. Риза — внучка губернатора Мэрилэнда Чарльза Груммана, воспитанная в военной, но притом светской семье, настолько же умна, насколько прекрасна, а такому мужчине как Рой Мустанг пригодилась бы сильная женщина.       Рой задумывается, а что бы они написали об Эдварде? Написали бы они о том, как он свободно говорит на пяти языках и занимается боевыми искусствами с девяти лет? Написали бы о том, как он любит детей и животных, как ненавидит молоко и боится иголок? Узнали бы они, что Эдварду пришлось слишком рано повзрослеть, но что он, словно ребенок, прыгает по лужам, когда только может?       Дело не в том, как мы выглядим для публики, решает Рой. А в том, насколько сильно любим.       — Я расскажу команде, — говорит он. — Я надеялся, что этого можно избежать, но так даже к лучшему. Кейн будет следить за нашими переписками и убедится в том, что все они запрятаны от хакеров. А Вато приготовится к любым обвинениям, что могут посыпаться в нашу сторону.       — Хаос, что не говори, — замечает Эдвард подавленно. Рой никогда его таким не слышал.       Но Эд прав.       Творится хаос и Рой едва ли может что-то сделать. Политические противники и журналисты и до встречи с Эдвардом подозревали его в тайной интрижке; теперь же у них есть ей доказательство и они не скоро перестанут судачить. За всей жизнью Роя будут пристально и придирчиво приглядывать, Рой наконец-таки понимает, почему столько известных людей решили скрыться от общества.       — Мы пробьемся, — говорит Рой и надеется, что если уж его голос звучит не оптимистично, то хотя бы уверенно.                     март.       С тех пор, как команда обо всем узнала, Жан вызвался подвозить Эдварда из непримечательных местечек до квартиры Роя. Окна его машины затемнены, но Эдвард на всякий случай ложится на задние сидения, чтобы его уж точно не заметили.       Эдвард отсмеивается, говоря, что это пустяк и, по крайней мере, Жан водит гораздо лучше Роя, но Рой не может избавиться от неприятного чувства в желудке.       Жан же поражен причудами Эдварда и его сквернословием, но они сближаются за счет того, что оба деревенщины из Айовы.        — Мне кажется, я понял, — говорит Жан, когда Эдвард уже выскочил в квартиру, скинул ботинки, урвал у Роя поцелуй и исчез в ванной, потому что «Боже, мне нужно срочно поссать». — Он ничего с вас не требует, так же?       Это не совсем так, но Рой не сможет объяснить. Эдвард Элрик требует очень многого, и большинство его требований можно с легкостью выполнить. Но есть и другие, более сложные, например, он требует, чтобы Рой стал лучшей версией себя, чтобы изменил мир к лучшему, как и обещал.       Но те требования, о которых говорит Жан, требования статуса, брака и денежных выплат никогда не поднимались.       Эд хочет есть, когда сам Рой голоден, хочет спать, когда устал, оргазма, когда возбужден. Кто-то, кто не знает его, может назвать их отношения беззаботными, но правда в том, что они просто на одной волне.       Эдвард примет все, что Рой сможет ему дать, не важно, много или мало. И еще он знает, когда Рой ведет себя как маленький засранец и когда делает из мухи слона.        — Дело вот в чем, — говорит Эдвард, и Рой тут же настораживается.        — В чем? — спрашивает он.        — Винри приезжает к нам на весенние каникулы, потому что они с Алом теперь встречаются, так что она, скорее всего, заметит, что я тоже с кем-то встречаюсь.        — И?        — И поскольку Ал мой младший брат, а Винри мне как сестра, я подумал, может мы и ей скажем?       Рой корчит рожу.       — Ризе не понравится, что знает слишком много людей.        — Да брось, — недовольно говорит Эд. — В прошлом месяце ты рассказал, блять, всей своей команде.       — Да, потому что я знаю, что они заслуживают доверия.       Эдвард застывает.        — Рой Мустанг, — говорит он тоном, который бы и тетю Крис заставил постыдиться. — Ты хочешь сказать мне, что твой бандитский сброд из маткружка заслуживает больше доверия, чем девушка, которую я знал всю жизнь и чья бабушка буквально помогла вытащить меня из утробы?       — Откуда ты знаешь, что мы были в маткружке? — пораженно спрашивает Рой.       — Это есть на твоей страничке в Википедии в разделе «интересные факты»!        — Ты мониторишь меня в интернете?       Лицо Эдварда переходит из одного раздраженного выражения в другое, и в конце концов он решает просто набросится на Роя и защекотать его.       Они немного дерутся, не мягко, потому что знают, что оба крепкие, но в итоге Эдвард садится на колени Роя и кладет руки ему на грудь.        — Итак? — спрашивает он. Его косичка растрепалась, и волосы опадают кругом золотой завесой.        — Что итак? — парирует Рой.        — Можно я расскажу ей?        — Да, можно, — вздыхает Рой. — У меня даже есть предложение получше.        — Какое?        — Я лично приду с ней познакомиться.              Альфонс едет встретить Винри из аэропорта, пока Эдвард приносит дорогие пирожные с клубникой, которые купил в ближайшей кондитерской, а Рой помогает ему расставить их на стол.       Квартиру Элриков ни в коем случае нельзя назвать типичной дырой нищего студента, но стол их немного неустойчив, тарелки слегка побиты. Почему-то здесь Рой чувствует себя как дома.       С некоторым волнением Рой понимает, что это первое официальное свидание, которое у них с Эдвардом будет перед другими людьми. Альфонс видел их вдвоем, но обычно он оставляет их наедине, чтобы не вторгаться в редкое совместное время. Жан больше выступает в роли шофера, а не друга, и он видел только, как Рой и Эдвард здороваются, или, что более горько, прощаются.        Сегодня два человека, которые знают Эдварда лучше всего на свете, должны будут принять в свой круг третьего и в какой-то степени это страшнее, чем выходить на трибуну на президентские дебаты.       Тут звенит дверной замок. Рой с Эдвардом задерживают дыхание и быстро обмениваются взглядами. Дверь открывается, и внутрь заходит широкоплечая блондинка, которую Рой до этого видел только на фотографиях. Но ее глаза закрыты рукой Ала, и он проводит ее в комнату, ногой прикрывая за собой дверь.       — Ал, это так глупо, — жалуется она, но не пытается убрать его руку, крепко удерживая свою спортивную сумку.        — Брат, — хныкает Альфонс. — Я еще не рассказал ей.        — Что?! — вскрикивает Эдвард и взмахивает руками. — Почему?!        — Я хотел медленно подвести к этому разговор, чтобы из-за ее реакции мы не попали в аварию.       — Эй! — возмущается Винри и легко толкает его локтем.       — Я попытался психологически ее подготовить, поэтому я сказал ей, что ты встречаешься с азиатским мужчиной старше тебя, которого она могла видеть на телевизоре, — поспешно объясняет Альфонс. — Но теперь она думает, что ты встречаешься с Джоном Чо.        — Когда мне было шестнадцать, я подумывал о том, чтобы стать актером, — признается Рой, нервно расставляя кружки. — Но тетя сказала, что я слишком низкий, поэтому лучше мне стать деспотом.        — Стоп, — медленно говорит Винри и морщит нос под пальцами Ала. — Я знаю этот голос…       И наконец, Альфонс вздыхает, опускает руки, а Рой натягивает на себя самую обворожительную улыбку.       Винри смотрит на него, и с громким стуком выпускает из рук спортивную сумку.        — Боже мой, — говорит она. — Вы Рой Мустанг.        — А вы Винри Рокбелл, — отвечает он. — Как любопытно, что мы уже так много знаем друг о друге!       Но Винри лишь пораженно на него смотрит.        — Можно подумать, что это все шутка, но, наверное, у вас нет для такого времени, — говорит она пустым голосом. — Значит, это правда?        — Да, Вин, — говорит Эдвард. Рой думал, что он скажет это злорадным и смешливым голосом, но Эд просто облокачивается на кухонный стол, — Это правда.       Она тяжело смотрит на него, будто собирается устроить разнос, подобный тому, которой претерпел Рой из рук Ризы, но разнос будет позже, когда они останутся наедине. Она всего на неделю старше Эдварда, вспоминает Рой. Они практически близнецы, и она так похожа на старшую сестру в этой ситуации, что это всё было бы умилительно если б не напряжение.       Они пьют чай и разговаривают. Альфонс спрашивает Винри об учебе и работе, которую ей предлагают. Она учится на инженера в университете Айовы и, видимо, исключительно способна в своем направлении. Как и Эдвард, она выпустится через несколько недель, но сейчас думает о том, что не хочет оставлять свою стареющую бабушку в одиночестве.       Их разговор переходит к теме выпуска Эдварда, который, к счастью, будет спустя неделю после выпуска Винри, Затем они говорят о том, что Рой будет выступать с речью.       — Разве это не странно? — спрашивает Винри, слизывая крем от торта с ложки. — Он настолько старше тебя и, возможно, станет президентом?       — Разве это не странно? — парирует Эдвард, мстительно указывая вилкой с нанизанной на нее клубничкой, — что вы с Алом выросли как брат с сестрой, а теперь сосетесь, когда можете?       — Я жалею о том, что ты родился на свет, Эдвард Элрик, — говорит она ему, но на сегодня эта тема улажена.       Потом Ал и Винри предлагают помыть посуду. Они стоят вместе у раковины, целуются, смеются и будто бы не замечают ничего вокруг. Потом они пойдут на выставку одного из друзей Ала, поужинают где-то, как на приличном свидании, сделают селфи и будут держаться за руки, не боясь, что их словят папарацци.        — Как думаешь, мы выглядим также? — задумывается Рой, сидя на диване рукой обнимая Эдварда за талию. — Так же самозабвенно влюбленно?       — Не знаю, — хмыкает Эд, который, видимо, еще не привык к тому, что его брат и приемная сестра воркуют друг с другом. — Никто не видел нас вместе.       В горле Роя застревает болезненный комок, хотя он знает, что Эдвард не имел в виду ничего злостного своим замечанием. Поэтому Рой просто притягивает его ближе, прячет лицо в густых волосах Эдварда и вдыхает знакомый запах его шампуня.              Они сидят на кровати, и еще очень рано, но утром Рою нужно будет показаться на утреннем телешоу, поэтому нельзя задерживаться.       До первичных выборов четыре недели, и это чувствуется каждой клеточкой тела. Как раз за разом вбивала в голову Риза, Рой не может допустить себе ни единой ошибки. Раз расслабишься, и это может стать твоей погибелью.       Инцидент с засосом — так пресса прозвала инцидент в Далласе — лишил Роя многих голосов, но Рой все еще самый популярный кандидат наряду с Аароном Шрамом. Шрам высокий, привлекательный, красноречивый и дико набожный ортодоксальный еврей. Он на отлично закончил Колумбийский университет, где встретил свою столь же впечатляющую жену Солярис, из которой, несомненно, выйдет замечательная Первая Леди. В особенности их любят в Нью-Йорке.       Согласно опросам, Мустанг и Шрам идут бок о бок, и это вдохновило далеко не одного журналиста использовать темноватые метафоры про лошадиные скачки.       — Что делаешь? — спрашивает Эдвард, словно любопытный кот, просовывая голову под руку Роя и заглядывая в небольшой ноутбук.       — Пишу речь, — говорит Рой, с трудом подавляя зевок и наклоняет экран так, чтобы Эдварду было видно.       Эдвард оборачивается на него.       — Ты сам пишешь свои речи?        — Не все, — признается Роя. — Это был бы перебор. Знаешь, сколько мероприятия я посещаю? Но к самым крупным и важным я стараюсь готовиться сам, если получается.       Столько всего нужно помнить, столько нужно затронуть тем, и так сложно писать краткие и ясные речи.       Бреда обычно просматривает черновики, у него хорошо поставлен слог, он знает, как распутать лабиринты выражений.        — Напиши что-то хорошее, — говорит Эдвард. — Церемония будет идти несколько часов, и по большей части она будет дохуя скучной.        — И что считается «хорошим»? — с ухмылкой спрашивает Рой.        — Хочу услышать минимум одну шутку про хуй, — решает Эдвард. — Можно больше, если захочешь.       Рой смеется. К тому моменту он может стать официальным кандидатом от демократической партии. Фрэнк Арчер, фаворит Республиканцев, который всего на несколько лет старше Роя, скользок и лицемерен как Кимбли, но у него нет очарования и юмора Роя. И все же выпуск из Гарварда будет показан в прямом эфире и записан, а Рою бы не помешала возможность войти в контакт с молодежью, из которой многие будут голосовать впервые.        — Посмотрю, что можно сделать, — обещает он Эдварду и печатает ШУТКА ПРО ХУЙ??? на полях. Может, Бреда и с этим ему поможет.                     апрель.       Я проголосовал за тебя! пишет Эдвард в день первичных выборов и присылает фото самодельной бюллетени, по-детски нарисованной восковыми карандашами.       Я голосую за Мустанка! написано там и, — Голос за Мустанга — это голос за Мустанг! — а рядом нарисован Рой с головой лошади.       Конечно же, Эдвард не додумался обезобразить или сфотографировать настоящую бюллетень. Из-за напряженной подготовки к экзаменам ему пришлось сделать голос заочно несколько дней назад.       Тянутся нервные часы ожидания, и Рой повторяет про себя победную речь и заодно ответы для интервью, чтобы предстать достойно поигравшим.        — Шеф, хотите пива? — спрашивает Хайман и предлагает Рою охлажденный «Будвайзер» , а сам в другой руке держит сэндвич.        — Если сейчас я буду потреблять что-то, помимо воздуха, меня стошнит, — искренне отвечает ему Рой, и Хайман посмеивается.        — Переписываетесь с Золотом? — спрашивает он, понизив голос. Золото — кодовое имя, которое они дали Эдварду, чтобы произносить его вслух, и еще Рой — это Платина, а золото стоит рядом в периодической таблице.        — Да, — говорит Рой, склоняя голову. Он сжимает пальцы вокруг телефона и экран гаснет. — Но мне лучше сосредоточиться на работе.        — Сейчас нечего делать, — пожимает плечами Хайман. — Но там Армстронг снаружи поджидает.       Рой белеет.        — Губернатор?       — Конечно же нет, — Хайман закатывает глаза. — Мелкий Армстронг. Ну, то есть, ты знаешь, о чем я.        С Оливией Мирой Армстронг, губернатором Аляски, стоило посчитаться, и Рой бы с большим удовольствием вырвал ногти из своей ноги, чем сейчас бы болтать с ней тогда, когда нервы на пределе. Ее же младший брат, Александр Луис Армстронг был дорогим другом.       Алекс, менее амбициозный и жестокий чем его сестра, был рьяным потворщиком Роя и его первым большим спонсором. Армстронги были старой семьей, к тому же у них были деньги и влияние.       — Приведи его, — говорит Рой Хайману. С Алексом можно неплохо посмеяться, хотя иногда его шутки заходят слишком далеко.       Рой опять заглядывает в телефон, смотрит на бюллетень, который ему нарисовал Эдвард. Он думает, что бы написать в ответ, что-то столь же остроумное; что-то, от чего Эдвард согнется от смеха в библиотеке, где он сидит в окружении книг. Но тут возвращается Хайман вместе с Армстронгом, и Рою приходится спрятать телефон.        — Алекс, — говорит Рой и протягивает ему руку, хотя тут же чувствует себя карликом в сравнении с этим гигантским мужчиной. — Рад тебя видеть. Не знал, что ты забежишь.        — Я здесь, чтобы лично передать свои пожелания, — говорит Алекс, и, как всегда, неожиданно мягко сжимает руку Роя. — И передать привет от сестры и обещание ее поддержки, несмотря на исход выборов.       — Неужели? — спрашивает Рой, и бровь его невольно дергается, потому что это не похоже на Оливию Армстронг, которая несколько раз угрожала пронзить его одним из ее многих церемониальных мечей.       — Ну, — признает Алекс, — она сказала это чуть короче.        Рой смеется.        — Я так и понял. Как бы то ни было, рад, что ты пришел. Что там говорят?        — Ничего нового, — говорит Алекс. — Шрам слишком радикален для централов, ты слишком нетрадиционен для правых. Они все спрашивают, возьмет ли Риза на себя обязанности Первой Леди, если тебя изберут.       — Да боже мой, — недовольно говорит Рой. — Как будто бы я буду первым неженатым кандидатом — или даже первым неженатым мужчиной в Овальном кабинете.       — Что правда, то правда, — отвечает Алекс. — Но иным людям больше понравится видеть на этом посту человека, который знает, чего хочет в жизни; кого-то, кто не собьется с пути из-за пустых соблазнов.        Я знаю, кого хочу, думает Рой, но прикусывает себе язык.        — Развод хуже, чем холостячество, — вместо этого говорит он. — Пока что я могу сосредоточить все свои силы на выборной кампании, а потом, надеюсь, на работе. Было бы не честно вмешивать в это супруга и заставлять этого человека с самого начала сидеть на подмостках.        — Конечно, Рой, я полностью тебя понимаю, — соглашается Алекс. — Но я знаю тебя с двадцати двух лет и никогда не видел, чтобы ты делал что-то по собственному желанию. Ты не ешь и не пьешь сверх меры. Ты не читаешь книги, которые не несут никакой пользы, и ты танцуешь на вечеринках только для того, чтобы завести хорошие отношения с теми, кому не наступаешь на ноги.        О, Рой пил сверх меры после смерти Маэса, но Риза вытянула его из этой дыры и вернула на путь к Белому Дому.       Память оставляет на языке Роя тяжелый и горький привкус виски.        — Нет покоя грешникам, — говорит он Алексу и все-таки берет себе «Будвайзер».              Когда объявляются результаты, Рой механически выходит на сцену, механически машет толпе, механически улыбается, механически пожимает руку Шрама.       Он встает за трибуну, поправляет микрофон, достает карточки с текстом из пиджака. Перед ним море голубого цвета, громких и кричащих футболок с его именем, флажков, шариков. Из динамиков кричит «American Idiot» Green day, потому что Рой миллениал, и Хайман решил, что было бы забавно сделать эту песню его официальным саундтреком.        Билли Джо Армстронг, кричит:  — Well, maybe I’m the faggot America! I’m not part of a redneck agenda!       И потом музыка затихает, Рой надевает на себя приятную улыбку и ждет, пока стихнет хор оваций.        — Вот мы и здесь, — говорит он. — Спустя недели и месяцы ожидания. Это было длинное путешествие, но оно еще не закончилось. Я человек закона, но еще я человек науки. Недавно мне рассказали о ключевом концепте алхимии.       Раздается несколько нестройных смешков от тех, кто знает, что такое алхимия и что она из себя представляет.        — Алхимия. Вера в то, что с нужными ингредиентами и определенным количеством усердия, ты сможешь превратить все, что захочешь, в золото. Не считая факта, что такая затея быстро приведет к инфляции, я думаю, что в ней есть смысл, по крайней мере, метафорический.       Он делает паузу, чтобы люди прониклись словами. Иногда трудно помнить, что большая часть его аудитории не закончила Гарвард, как он сам.        — Чтобы что-то получить или создать, нужно потерять или уничтожить что-то с той же ценностью, — объясняет. — Это правило равноценного обмена. Я верю, что то, что люди делают для страны, должно быть возвращено им страной. Государством, политиками, мною.       Он кладет руки по обе стороны от трибуны, опирается на них и придвигается к микрофону.       — Вы не просто лучшие! Вы вкладываете налоги, работу и будущее ваших детей в государство и штаты этой страны! Вы заслуживаете того, чтобы вам отплатили тем же!       Хлопки и возгласы согласия. Радостно развеваются флажки. Где-то лопается шарик.        — Голос за Мустанга — это голос за Мустанга! — говорит им Рой, замирает и смеется над своей оговоркой. — Голос за Мустанга, — поправляет себя он. — Это голос за равенство во всем!       Толпа аплодирует и скандирует его имя, и Рой знает, что теперь ему нужно будет доказать слова делом.              Шампанское на вкус отвратительное, когда он целует чьи-то щеки, пахучие духи жгут ему ноздри; улыбки обращаются в оскалы, когда Рой встречается взглядами с их обладателями. Это пираньи, которые ждут, когда он наконец упадет к ним в воду.       Но Рой болтает, улыбается, и еще раз улыбается, и еще раз болтает и притворяется, что ему никогда не было так хорошо.       Аарон Шрам осмеливается приблизиться к нему только к концу вечера.       Рою он всегда казался человеком, мужественно переносящим любые невзгоды, но, если верить слухам, у него случаются припадки ярости. Но сейчас он выглядит довольно спокойным.       — Я хочу поздравить вас с победой, — говорит Шрам, вновь пожимая Рою руку, в этот раз без угнетающего взгляда камер. — И пообещать свою поддержку на остаток кампании.        «Все что угодно, только не Арчер», — такой в последние месяцы был девиз у Демократов, и очевидно, что Шрам с этим согласен.        — Вы неплохо справляетесь с поражением, — замечает Рой, искренне пораженный. Не то чтобы ожидал, что Шрам будет уж сильно обидчивым, но отсутствие у него какой-либо реакции сбивает с толку.       — И правда, — соглашается Шрам. — Просто я понял, что сейчас мне лучше заняться своей семьей.       Он оглядывается на жену, которая говорит с другими членами партии и понижает голос.       — Мы только что узнали, что Солярис беременна. У нее было уже два выкидыша; Я боялся, что стресс от следующих месяцев будет для нее невыносим.       Минус того, что в выборах участвуют только молодые кандидаты в том, что никто из них еще не разобрался с семейными планами. У Фрэнка Арчера две дочери, но им нет и шести.        — В таком случае, желаю вам всего наилучшего, — улыбается Рой. — И кто знает, может, через четыре года мы снова встанем лицом к лицу.       — Возможно, — кивает Шрам. — В конце концов, время летит незаметно.              Время, оцепенело думает Роя, сидя в темноте своего номера. Ему бы не помешало еще немного времени. Времени, чтобы Эдвард стал старше, чтобы их отношения стали крепче, чтобы рассказать об их отношениях общественности.       Не то чтобы он надеялся на проигрыш в первичных выборах, но, возможно, он был бы не так уж и расстроен. Это бы совсем ненадолго его притормозило — года на четыре, максимум на восемь лет, и потом он бы смог попытаться снова. Тогда бы ему было чуть больше сорока, а это хороший возраст, чтобы стать президентом. Хороший возраст, чтобы осесть. И, напоминает он себе, в Белом Доме никогда не было Первого Джентльмена.       Но с итогами сегодняшнего дня все обернется по-другому.       Он, конечно, может тянуть резину и дальше, ждать, пока не узнает, станет ли вообще президентом. Но это было бы несправедливо. Несправедливо будет ожидать, что Эдвард будет сидеть где-то на подмостках, что будет его утешительным призом.       Рой решает, что покончит с этим быстро и тихо.       Не сейчас, потому что у Эдварда экзамены, выпускные экзамены, и ему нельзя отвлекаться. И не на вручении дипломов, потому что иначе он испортит выпускной Эда, и Рой не хочет читать речь, давясь слезами.       Наверное, в июне, когда Эдвард займет свое положение в обществе и поймет, что страдать по человеку, который целится на Америку — всего лишь трата времени.       В июне, обещает себе Рой. Спустя одиннадцать месяцев после их первой встречи. По большому счету год ничего не значит. И Эдвард молод. Спустя десять лет он оглянется на этот период жизни и посмеется надо всем, и, может, напишет мемуары о том, как ему отсасывал президент Мустанг.        Я знал, что ты выиграешь, но я все равно дико тобой горжусь, — на это сообщение Рой так и не ответил. — Когда вернешься, я соответствующе тебя награжу. ;)       Рой натягивает одеяло на голову и заставляет себя заснуть.              май.       Кампус совсем не изменился. Рой довольно часто бывал здесь после выпуска, но трудно избавиться от ностальгии, что пронзает его с каждым шагом.       Море красно-черных мантий в театре Терсентенари выглядит так же, как и в любой другой год, только в этот раз висят плакаты Выпуск 28 года.       — Поздравляю вас с победой на первичных выборах, — говорит Эдвард и пожимает Рою руку, будто они не отпраздновали это дело потрясным сексом, как только Рой вернулся в Бостон. — Сегодня здесь мой отец; если у вас будет время, уверен, он будет рад поздравить вас с этим лично.       Рой знает, что должен был предположить то, что Эдвард, благодаря своему среднему баллу и прочим достижениям, станет отличником и поэтому его тоже посадят на сцену, но все равно Рою требуется куча усилий, чтобы казаться непоколебимым и постоянно на него не оглядываться.       Никто не должен выглядеть так привлекательно в мешковатой мантии, но Эдварду Элрику каким-то образом это удается.       Эдвард, видимо, думает о том же, если судить по тому, как он голодно впивается в Роя взглядом.       — Прекрасно! — говорит Рой с ослепительной улыбкой. Рядом с Эдвардом сидит смуглая женщина, которая представилась как Роуз Томас, она, видимо, учится на социологии. Она встрепенулась, когда Рой — хотя это было необязательно — себя представил, и все еще жадно следит за разговором.        — Буду рад с ним встретиться, — добавляет Рой, возвращая взгляд к Эдварду. — Кажется, я не видел его с благотворительного вечера в Чикаго.       — Да, помню, — хитро говорит Эдвард. — Великолепный был вечер.        — Соглашусь, — говорит Рой и надеется, что мисс Томас не услышит ни яростный стук его сердца, ни скрытый смысл слов Эдварда.       Наконец, церемония официально начинается и торжественно объявляют речь Роя. Раздается гром аплодисментов, он встает, подходит к трибуне и пожимает руку декана. Рой чувствует, как с головы сползает шапка, быстро ее поправляет; затем:        — Veritas, — мрачно начинает он и проходится взглядом по восторженной толпе. Он по своему опыту знает, что их внимание собьется по ходу церемонии, поэтому старается говорить коротко и по факту.        — Когда я поступил в Гарвард, я был разочарован, — признается он. — У других университетов были девизы получше с более увесистыми словам. Per aspera ad astra. Lux et Lex. Pro humanitate. — Они казались такими впечатляющими и глубокими, более подходящими для того, чтобы набить сломя голову татуировку. Не говоря уже о том, что ты звучишь умно, раскидываясь фразой на латыни.       Он делает паузу, ждет, пока утихнут вежливые смешки.       — А у нас только это, — продолжает он. — Veritas. Правда. Но что есть правда, если не величайшее из всех орудий? Она может стать оружием, острая и беспощадная. Она может быть ручкой, что напишет законы, и любовные письма, и напоминания нам о том, как стать лучше. Мы воспитываем детей, говоря им не врать, а потом наказываем их за истину.       Ему с этим повезло. Тетя Крис не обращала внимания на его привирания, уважала его личные границы, а он в ответ не таил от нее жутких секретов и свел подростковое бунтарство до минимума. Я доверяю тебе, если ты умеешь мне доверять, всегда говорила она, и она была права.        — Не поймите меня неправильно, я не говорю, что белая ложь — источник всех несчастий, — говорит он. — Иногда мы врем, когда говорим, что нам нравится чье-то платье. Врем, когда говорим, что бабушка приготовила замечательную еду, может, даже врем о размере обуви в том приложении для свиданий, которое используем.        Вот она, настолько откровенная шутка про член, насколько можно было позволить. Он надеется, что Эдварду она понравилась.        — Но правда кроется в действиях, в словах, в обещаниях и в поступках, — мудро объясняет Рой. — Мы должны стремиться к правде во всех сферах нашей жизни. В науке, образовании и исследованиях. В политике и бизнесе. В искусстве и средствах массовой информации. Во всех наших отношениях.       Он прикусывает внутреннюю сторону щеки и задумывается о том, смеется ли Эдвард про себя о том, насколько иронично все это звучит.        — Но если есть человек, с которым мы всегда должны быть честны, и это мы сами, — говорит он. — Потому что ложь, которой мы сами себя кормим, пускает корни и от нее труднее всего сбежать.       Рой говорит это и чувствует себя лжецом.              Рой никогда не думал, что когда-нибудь ему придется выбирать между карьерой и личной жизнью. Но сегодня столь контрастные сферы его жизни наконец-то столкнулись.       К нему подходят за автографами, селфи, просят пожать руку и обсыпают его именами, надеясь завязать связи, но лица расплываются у Роя перед глазами.       Здесь сенатор Хоэнхайм и названная бабушка Эдварда, доктор Пинако Рокбел. Альфонс и Винри вежливо здороваются с Роем, будто не видели, как он крал у Эдварда поцелуи, пока они мыли посуду всего несколько недель назад.       После поздравлений с победой на выборах, Рой мягко уводит разговор в другом направлении, давая понять, что не хочет говорить о работе. Вместо этого они говорят о пустяках, обсуждают, что изменилось в кампусе, профессоров, которые хорошо состарились и вдохновляющую речь самого Эдварда.       Другие друзья Эдварда тоже здесь, и Рой делает вид, будто не узнает ирландский акцент Рассела или веселый тон Линга. Он просто желает им удачи в будущем и хвалит за успехи в учебе.        — Я жарюсь в этой штуке, — наконец жалуется Эдвард, оттягивая ворот мантии. Как и у Роя, у него под ним костюм, а погода невыносимо знойная. — Когда я смогу ее снять?        — Не сейчас! — восклицает Винри, размахивая компактной камерой. — Сначала сделаем фото!       Эд показушно вздыхает. Он встает вместе с друзьями и семьей, а потом Винри подмигивает ему и говорит:       — Эй, Эд, не хочешь сфотографироваться с будущим президентом?       Эдвард смеется и закатывает глаза, но Рой знает, что на самом деле ему приятно, что он ждал причины это сделать, что Винри так показывает свою поддержку, насколько вообще возможно. Как жаль, что это все бесполезно.       — Я польщен, — с легкостью говорит Рой, хотя ему горько. Возможно, он эгоистичнее, чем думал.        — Ну хорошо, — говорит Эдвард. Его шапка слегка склонилась, и он делает насмешливый реверанс в мантии.       Рой кладет руку Эдварду на плечо, встает на достаточной дистанции, чтобы не казаться подозрительным, а потом они улыбаются, улыбаются и еще раз улыбаются, пока Винри быстро делает кучу фото.        — Триша бы так им гордилась, — слышит Рой, как Хоэнхайм говорит с грустной улыбкой доктору Рокбелл.       Если бы он только знал, расплывчато думает Рой. Если бы он только знал, что все это время я трахал его сына.       — А ты сегодня тихий, — замечает Эдвард, когда их небольшая фотосессия заканчивается и вокруг них становится тише — все говорят в своих маленьких компашках.        — Я уже сказал свою речь, теперь у меня закончились слова, — говорит Рой. — Не говоря уже о том, что это твой день. Не хочу затмевать тебя.       — Пфф, — выдыхает Эдвард и вместе с этим выбившаяся прядь вспархивает в воздух. Какое-то время он молчит.       А потом…        — Ты кое-что мне обещал, помнишь?       Рой хмурится, не понимая, в чем дело.       — Я… боюсь, что нет.       Но Эдвард просто ухмыляется ему.       — Ты сказал, что поцелуешь меня за кулисами, — говорит он, всколахивая горько-сладкое напоминание былых времен.        — Здесь не так уж и много кулис, как мне кажется, — говорит Рой, оглядываясь. Работники уже начали собирать белые складные стулья и прибирать Театр Терсентенари. — И как-то не уединенно.        — Я знаю одно местечко, — говорит Эдвард, подзывая его идти за собой кивком головы и не обращая внимания на окружающих. И Рой знает, что ему не стоит этого делать, но с помощью мантий они практически неотличимы от остальных студентов. Уж хотя бы это Рой обязан сделать для Эдварда.       Поэтому он идет за ним, по одному из многих путей мимо Президентского дома и к Куинси-стрит . Там есть рощица, совсем небольшая, едва подходящая для того, чтобы спрятаться за стволами, тенью и кронами деревьев.        — Я так рад, что ты здесь, — говорит Эдвард. Его пальцы проходятся по мантии Роя, поигрывая с ними в игриво-застенчивой манере.        — Меня пригласил попечительский совет, — уклончиво отвечает Рой, и Эдвард корчит рожу.       — Знаю, — говорит он. — И какое же удачное совпадение, что почетный гость оказался моим невероятно известным парнем.        — Так и знал, — трагично вздыхает Рой. — Я тебе нужен только из-за моей славы.        — Да нет, — ухмыляется Эд. — Твой член тоже неплох.        — Это успокаивает. А моя шутка про член тебе понравилась?        — Она была приличной, — решает Эдвард. — Я бы предпочел и неприличную, но нельзя же получить все сразу.        — Нет, — шепчет Рой. — Нельзя.       У них мало времени. Им надо вернуться прежде, чем кто-то заметит их отсутствие.       Рой тяжело сглатывает.       — У меня для тебя кое-что есть, — говорит он.        — Правда? — спрашивает Эдвард, и у него загораются глаза, потому что он любит получать подарки — не важно, какие.        — Ничего особенного, — говорит Рой. — Просто кое-что, что бы напоминало обо мне.        Он роется в мантии и достает из кармана кольцо. Оно почти такое же, как у Роя, кроме года на стороне кольца, прямо над тремя раскрытыми книгами, в которых написано Veritas — и подписи внутри.       Он заказал его еще недели назад, до того, как решил отпустить Эдварда. Но слова все так же правдивы.        — Боюсь, что я не смогу его вернуть, — говорит Рой, чувствуя себя непривычно застенчиво. — Поэтому надеюсь, что ты уже не купил себе такое.       Эдвард машет головой, не смея промолвить ни слова. Его рука сама собой вытягивается перед Роем.       Медленно, боясь спугнуть момент, Рой надевает перстень на левый безымянный палец Эдварда. Кольцо подходит идеально, как Рой и думал.       Сквозь листву на них падают пятна света, отчего метал блестит на их руках, и Рой желает, чтобы все это повторилось заново, он желает чуда, ответа на все вопросы, которые с каждым днем все глубже вгрызаются в душу.       В прекрасный майский день они стоят в тени и целуются.              июнь.       Июнь. Июнь, июнь, июнь, и Рой откладывает неизбежное и путается в днях.        — Ты кажешься грустным, — говорит ему Эдвард по телефону. — Ты не говоришь со мной и кажешься грустным.       — Я просто устал, — отвечает Рой. — От смены часовых поясов сильно выматываешься.       Может, если Рой станет скучным и утомительным, если у Роя не будет больше свободного времени, Эдварду будет легче с ним распрощаться.       — Тебе нужно отдохнуть, — говорит Эдвард. — Выпить чая… и никакого алкоголя! Когда ты вернешься, я сделаю тебе массаж, и буду целовать тебя, пока у тебя не собьется дыхание, и я…        — Мне нужно идти, — обрывает его Рой, как можно резче и неожиданнее, чтобы это не казалось наигранным. — Долг зовет.        — О! — говорит Эдвард. — О, конечно. Напиши, когда вернешься.        — Конечно, — говорит Рой и вешает трубку. Он не пишет и не звонит. Он ставит телефон в режим полета и свое сердце тоже.       — Все в порядке, шеф? — спрашивает Жан, разжевывая незажжённую сигарету — Выглядите так, будто прошли через мясорубку.        — Как умудриться так, чтобы заставить кого-то тебя бросить, Жан? — спрашивает Рой, и сигарета выпадает изо рта Жана.        — Эй, это грубо, — говорит Жан, хмурясь. — Ей предложили работу в ЦЕРНе , ясно? У меня не было шансов.       — Забудь, — Рой машет головой. — Наверное, нам всем стоит сосредоточиться на работе.       — Легко вам говорить, — ворчит Жан. — Не у всех нас есть партнер, чтобы хоть иногда ходить на свиданки.       Рой его не поправляет.                     Первые недели июня тянутся медленно как патока, каждый день протекает болезненно долго, и вдруг течение времени ускоряется и все происходит чуть ли не сразу.       Утром они должны вернуться в Бостон. Рой снова и снова берет в руки телефон, пока наконец не заставляет себя написать сообщение.        Эдвард, пишет он. Ты завтра свободен?       Конечно! Тут же отвечает Эдвард.       Рой переводит дыхание. Встретимся завтра у тебя где-то днем?       Не получится, тут свалка, отвечает Эдвард. Я собираю вещи, тут даже присесть негде.       Точно. Рой почти и забыл, что Эдвард собирается вернуться в Чикаго и летом работать на некоммерческую организацию. Эд извинялся по этому поводу, потому что так им было бы тяжелее встречаться, но Рой знал, что к тому времени все это уже не будет проблемой.        Тогда у меня, пишет он и прикусывает большой палец. Это не лучшая обстановка, но уединение стоит прежде всего. Хавок заберет тебя.       Договорились :) С выпуска все было дико скучно, я по тебе скучал.       Я тоже по тебе скучал, признается Рой, закрывает глаза и раздумывает над своими следующими словами.       И в эту секунду раздается резкий стук в дверь его номера. Рой подскакивает от неожиданности, но встает и открывает дверь. Он с удивлением отмечает непривычно измученное лицо Бреды.       — Шеф, — говорит Бреда, и взгляд его падает на телефон в руке Роя, будто он знает, кому Рой сейчас писал. — Риза хочет вас видеть.                     — Скорее всего, вас кто-то увидел, воспользовался возможностью, достал телефон, а потом долго искал того, кто купит фото как можно выгоднее. Можно было бы и пошантажировать, но так, видимо, легче.       Шаги Ризы по-армейски точные и ровные, она мерит ими пространство перед Роем. Ее каблуки пронзают ковер.        — Это, — говорит она. — Может стать главным скандалом года.       Фотографии красивые, даже искусные и совсем не смазанные. Они правильно передают атмосферу и захватывают лица фотографируемых.       На фотографии слева Рой надевает выпускной перстень на палец Эда. На другой они стоят с закрытыми глазами и целуются.       Рой с трудом дышит и смотрит на сопровождающий заголовок.

Пойман с поличным — незаконная интрижка Мустанга

      В самой статье ничего особенного. Она раскрывает, что Эдвард сын сенатора Хоэнхайма, указывает на очевидное: что эти фотографии были сделаны в день выпуска и что Рой говорил речь, и еще они утверждают, что знаменитый Далласский засос Роя тоже был работой Эдварда, что подразумевает, что эти отношения начались как минимум в феврале.       Дело в том, что в статье и не должно быть правды. Журналисты бы могли наплести с три короба, и люди бы все равно поверили просто потому, что эти две фотографии запечатлели очень важный личный момент.        — Мы… мы были так осторожны, — слабо говорит Рой. У него трясутся руки, и он не может положить обратно планшет. Риза строго смотрит на него.        — Очевидно, что недостаточно осторожны, — говорит она. — Рой, я тебя предупреждала, я говорила, что слишком рискованно это продолжать…        — Я собирался со всем покончить, — слышит Рой свой голос. Сквозь пелену он замечает, что Риза резко останавливается и пронзает его взглядом. — Я собирался покончить с этим завтра. А теперь…       Он умолкает, не зная, что сказать. Он не знает, что теперь будет.       Риза глубоко вздыхает.        — Разве в январе ты не говорил мне, — напоминает она. — что любишь его?        — Люблю, — кивает Рой. — Конечно же. И именно поэтому… было бы несправедливо затягивать его в это. Я хочу для него лучшего. И это лучшее — не я.       — Дай мне прояснить, — говорит Риза. — Ты наслаждался крайне рискованными отношениями почти год и заявлял, что вы оба влюблены, но теперь решил со всем порвать, чтобы защитить Эдварда, и к нам в двери стучится стая репортеров, потому что ты не смог придержать при себе руки во время публичного события? Ты, блять, смеешься надо мной, Рой Мустанг?       Его прозвали «красноречивым» после особенно сложных дебатов, потому что Рой всегда знает, что сказать, не важно, что сделают его противники, и всегда он говорит обворожительно, остроумно, не забывая при этом прекрасно выглядеть.        Сейчас у него нет слов, и, видимо, Риза это понимает.       — Мне нужно будет поговорить с ним, — говорит она Рою. — Давно уже пора. Я никогда не слышала его сторону в этой истории.       — Да, — выдавливает Рой. Он чувствует себя опустошенно и в то же время неописуемо тяжело. Фотографии смотрят на него чуть ли не издевательски, настолько они красивые и настолько счастливым выглядит Эдвард. Рою интересно, прислал ли ему уже Альфонс эту статью. Интересно, придется ли это делать самому Рою.       Это иронично, на самом деле. Когда Рою пришлось выбирать между любовью и своим призванием, он думал, что это самая жесткая вещь на свете. Но сейчас, когда выясняется, что он не получит ни того, ни другого, он понимает свою неправоту.                     Несмотря на деловой стиль и строго сжатую челюсть Эдвард выглядит как студент, которого вызвали в кабинет директора из-за какой-то глупой шутки.       Когда Эд заходит в комнату, они не целуются. Атмосфера к этому не склоняет, а Эд, может, больше и не склонится к Рою.        — Что ж, если опустить детали нашей встречи, приятно наконец познакомиться, — вежливо говорит Риза, но Эдвард её обрывает.        — Давайте мы просто перейдем к той части, где вы изжевываете меня за то, что я безответственный пустоголов, который соблазнил того, кого не следует соблазнять? — спрашивает он, скрестив руки на груди.        Риза улыбается.        — Вчера я уже выговорила это Рою. А сегодня мы займемся стратегией.       Эдвард подозрительно хмурится:        — Ладно?       — Нам нужно придумать, что делать с прессой. И со всем этим делом, на самом-то деле.       Деле, будто бы и не было этого года в их жизни. Будто это дело при других обстоятельствах не могло бы стать их будущим.       — Кроме того, что вы выкинете меня на обочину и скажете мне больше никогда к нему не приближаться? — ворчит Эдвард. Он быстро бросает взгляд на Роя. Они оба знают, что сейчас речь идет не только о них.       Но Риза удивляет их обоих.        — Сейчас это определенно был бы худший подход, — говорит она и складывает перед собой руки на столе совещаний. — Когда тебя обвиняют в убийстве, ты не утихомиришь слухи, если публично избавишься от орудия убийства. Ты должен убедить всех, что никогда не совершал преступления.        — Эм, что? — спрашивает Эд.       — Мы не будем отрицать, что вы с Роем состояли в отношениях, — объясняет она. — Вместо этого, мы подыграем этому.        — Да? — спрашивает Эдвард. Очевидно, он совсем не этого ожидал, когда приходил сюда.        — Да, — кивает Риза. — Насколько ты предан, Эдвард?        — Предан? Я не…        — Рою.       — Риза, — перебивает Рой, потому что у него появляется ужасное предчувствие по поводу того, к чему это все идет. — Мы с тобой не это обсуждали.        — Но это лучший вариант сейчас, когда выборы так близко, — говорит она. — Арчер получает все больше поддержки, а ты не оправишься от скандала достаточно быстро, чтобы и дальше лидировать.        — И как долго нам придется это разыгрывать? — спрашивает он. Он чувствует себя очень дерганным, очень уставшим. — Допустим, я выигрываю выборы. И мне просто таскать его с собой от четырех до восьми лет? Я не могу этого сделать.       Почти десять лет жизни Эдварда, потраченные впустую на Роя Мустанга и его ужасные решения. Рой и так выпросил у него слишком много. Он не может так продолжать.        — А не много ли ты о себе мнишь, раз думаешь, что тебя переизберут после первого срока?       Даже больше сам тон, чем слова заставляют Роя повернуться. Эдвард сжимает губы и пристально на него смотрит.       — Прошу прощения? — переспрашивает Рой, потому что далеко не этой реакции он ожидал.       — Если хочешь со мной расстаться, так, блять, и скажи, — фыркает Эдвард. — Не надо разыгрывать из себя страдальца и чувствовать себя виноватым.       Прошло всего двенадцать часов с выпуска статьи, но появилось еще больше доказательств.       Селфи женщины среднего возраста в парке, где на заднем плане двое мужчин держатся за руки. Рой в маске, но его можно опознать по присутствию Эдварда. Кто-то ходил в кино и говорит, что видел их, выходя из зала. Шумный сосед, который, как утверждает, обо всем этом знал. Даже фотография Роя за ораторской трибуной, когда он говорит речь выпускникам, и Эдвард рядом ухмыляется, внезапно несет в себе обвинительный посыл.       И это только начало. Это лишь часть мясорубки в их жизнях, если Эдвард станет постояльцем в жизни Роя.        Так что да, Рой готов стать мучеником. Да, он готов бросить себя на растерзание прессы. Но он не позволит Эдварду повалиться под тяжестью грехов Роя.       Однако Эд умеет читать Роя и не собирается мириться с его дерьмом.        — Что написано внутри моего перстня? — спрашивает он. Плечи Роя напрягаются. Он много чего ждал от Эдварда — слез, оскорблений, пустых угроз — но только не этого.        — Я не понимаю, как это св…        — Что выгравировано на моем выпускном кольце, ублюдок?! — зло спрашивает Эдвард, не дожидаясь уверток Роя.       Рой пораженно склоняет голову.        — Люблю навсегда, — говорит он. — Р.М.        — Именно, — шипит Эдвард. — Значит, это была ложь?        — Нет, — говорит Рой и сжимает руки. Он слышит собственный всхлип и сжимается со стыда, — Эдвард, поверь мне, ничего из этого не было ложью.       Прошлое Рождество, когда он подарил Эдварду карманные часы, чтобы считать их совместные часы. Выпускной, когда Рой подарил ему кольцо с обещанием вечности.        — Ну вот и все, — говорит Эдвард и резко встает. Он забирает со стола телефон и сует в карман пиджака.        — Я в деле, — говорит он Ризе, будто бы уже сказал все, что было нужно. — А ты, — добавляет он, оборачиваясь и указывая пальцем на Роя. — Уж постарайся и вытащи голову из жопы!       А потом он выходит за дверь, не оборачиваясь.        — Хм, — говорит Риза слегка удивленно. — Думаю, мне он нравится.               июль.       И так начинается операция «Сплав металлов».       Вато придумал название — игра слов, что строится на прозвищах Роя и Эдварда — Платина и Золота. Смесь двух дорогих металлов. Их союз.       Тут и там они оставляют намеки, назначают встречи, по-обычному ведут дела. По телефону Роя выговаривает тетя Крис, и сочувствующе сожалеет Грасия, а Эд возвращается в Чикаго.       Они переписываются, созваниваются, но немногословно и напряженно. Эдвард все еще злится, а Рой все еще в нерешительности. Внешний мир въелся в ядро их отношений и теперь разрушает их изнутри.       Наконец, они выпускают статью. Она красиво, хитро и непритязательно написана — отчего выглядит гораздо лучше. Внезапно украденные личные моменты встают как влитые, как и маленькие нежности, которые Рой с Эдом хранили между собой последние месяцы.       Клин клином вышибают, сказала Риза с поистине жуткой улыбкой и пошла сравнивать все с землей.       Там есть фотография, которую на выпускном сделала Уинри — Рой и Эдвард рядом друг с другом выглядят прилично и состоятельно в мантиях Гарварда. Еще одна фотография с тех времен, когда Винри приезжала на весенних каникулах — очень домашняя, на которой Эдвард, Альфонс и Рой смеются на кухне и готовят ужин. Потом есть селфи, которую никто не должен быть видеть, с тех дорогих дней в Сан-Диего, где Рой целует солено-сладкий висок Эдварда.       Поверят ли люди в правдивость этих фотографий или назовут их отчаянной попыткой демократов спасти свои задницы? Изменит ли это вообще хоть что-то или уже слишком поздно?       Вопросы, вопросы, и, опять же, у Роя нет ни единого ответа.

Мустанг подтверждает отношения

      Мустанг, которого журнал «People» назвал самым завидным холостяком 2027 года, был замечен в интимный момент с Элриком после того, как произнес торжественную речь на выпускной церемонии Гарварда. Фотографии вызвали споры о природе его отношений с двадцатитрехлетним юношей. Изначально Мустанг отказывался комментировать эту тему, но теперь сделал официальное заявление. «Чтобы погасить дичайшие слухи, наш штаб хочет объявить, что Рой Мустанг действительно состоит в романтических отношениях с Эдвардом Элриком», — сказал руководитель избирательного штаба Элизабет Хоукай, впоследствии объяснившая, что эти двое встретились на благотворительном вечере в поддержку больных раком прошлым летом, и там между ними завязался разговор.       Много протестов раздается с оппозиции Мустанга, в особенности со стороны республиканского кандидата Фрэнка Арчера, который предположил, что эти отношения служат доказательством того, что Мустанг склонен «отвлекаться на блестящие вещицы и недостаточно крепок для этой работы».       «Я не понимаю, как это относится к делу», — отметил Аарон Шрам, который проиграл Мустангу в первичных выборах. — «Мустанг все еще может рассчитывать на мою полную поддержку. Во время кампании многие часто ставили ему в вину, что у него нет постоянного партнера — сейчас оказалось, что он у него есть, но, видимо, и этим не угодишь. Всегда найдутся недовольные. Если он станет нашим президентом, Рой заслуживает того, чтобы рядом с ним был кто-то достойный.»       И Эдвард Элрик кажется вполне достойным. Недавно он с отличием окончил Гарвард; сын сенатора Иллинойса Ван Хоэнхайма и покойной медсестры Триши Элрик, он был знатным студентом Гарвардского юрфака, активным членом студенческого совета и организаций гуманитарной помощи. «Один из моих лучших студентов», — хвалит его Изуми Кертис, профессор Элрика с дополнительных курсов по биоинженерии, на которые он пошел от «просто так».        «Да, я знал о нем и Мустанге», — говорит Рассел Трингам, сокурсник и близкий друг Элрика. — «Он никогда не хранил это в секрете».       Обвинения в том, что Мустанг соблазнил Элрика, чтобы воспользоваться положением его отца, оказались не более чем попыткой разрушить его образ в глазах публики, а сам сенатор Хоэнхайм не выражает беспокойства по поводу личной жизни его старшего сына. «Рой хороший человек. Я доверяю ему нашу страну, и я доверяю ему своего сына. Не говоря уже о том, что мать Эдварда была еще младше, когда мы с ней встретились — я был на пятнадцать лет старше ее.»       Ни Мустанг, ни Элрик еще не высказались на эту тему, хотя ожидается, что вскоре они выскажутся с дальнейшим продвижением демократической кампании. Мустанг, который открыто заявил о своей ориентации, и раньше получил одобрение ЛГБТ-сообщества, теперь получает огромную поддержку по всему миру в виде тэга #Голосуйзалюбовь на Твиттере.              — Надеюсь, это действительно того стоит, — стонет Эдвард по телефону. Он говорит так, будто только что вернулся домой после тяжелого дня и сейчас скидывает с себя ботинки. Рой улыбается знакомой картинке в голове.       — Ты хоть представляешь, как мне пришлось задобрить Рассела, чтобы он согласился нам подыграть? — спрашивает Эд, потому что, конечно, это самое ужасное во всей ситуации. — Я ему чуть ли не своим первенцем обязан.       — Ничего, мы всегда можем взять ребенка из приюта, — не может удержаться Рой и тут же задерживает дыхание, дожидаясь реакции Эдварда. Это, возможно, первая небрежная фраза, которую он сделал в отношении их возможного совместного будущего.        — Не знаю, хочу ли детей, — тянет Эдвард осторожно. — Кажется, это требует много работы.        — Действительно, — признает Рой. — Не хочу быть тем родителем, который оставляет ребенка на попечение орды нянь и никогда не бывает дома.       — Именно! — соглашается Эдвард. — Хотя готов поклясться, что в Белом доме много крутых местечек, где можно спрятаться.        — Я сыграю с тобой в прятки, — обещает Рой. — Когда мы переедем туда в следующем году.       Молчание. Рой начинает жалеть, что вообще что-то сказал.       — Эдвард, — заговаривает он, но его тут же перебивают.       — А ты не зазнался ли? — говорит Эдвард. — Думаешь, что победишь Арчера?       — В кулачном бое? Нет, — признает Рой. — В этом? Вполне возможно.       — Он выше тебя, — говорит Эдвард.        — Само собой.        — И привлекательнее.        — Это субъективно, — парирует Рой.        — Богаче.       — Благодаря наследству.        — В браке, — говорит Эдвард, и у Роя сбивается дыхание.        — Эдвард, — повторяет он. — В последнее время много чего произошло, и я знаю, что ты, возможно, чувствуешь себя обязанным…        — Заткнись, — ворчит Эдвард. — Собираешься заставить меня самого это сказать?        — Я…       — Ты выйдешь за меня, ублюдок, — говорит Эдвард без вопроса, просто выкладывает Рою свое сердце на тарелочке в обычный июльский понедельник.       Нет, это не обычный день. Ровно год назад они встретились на балконе в душную летнюю ночь и навсегда изменили жизни друг друга.       — Это не слишком романтично, — говорит Рой. — По телефону же.       Он пытается пошутить, но получается так себе, потому что голос звучит слишком уж сдавленно.        — Хочешь, чтобы я опустился на одно колено? — спрашивает Эдварда. — Потому что я могу.       Раздается шум от того, что Эдвард опускается на пол. Рой посмеивается в пустую ладонь.       — Готово, — говорит Эдвард. — Стою на коленях, как Ваше Величество и желает. Ну так что?        — Спроси еще раз, — говорит ему Рой, закрывает глаза и пытается представить Эдварда во всей его красе и дерзости.       Эдвард вымученно вздыхает и сдается.       — Рой Мустанг, — говорит он. — Ты выйдешь за меня?       — Да, — говорит Рой, потому что в его жизни ничего нельзя предсказать наверняка — ни погоду, ни исход выборов. Но в этом он не сомневается, — Да.               — Итак, — щебечет Альфонс. — Как шурин президента я должен следовать каким-то правилам?        — Желательно не говорить ничего расистского там, где кто-то может услышать, — задумчиво говорит Рой, — Но не переживай, с твоими карьерными планами люди тебя полюбят.       На это Альфонс гордо улыбается. Ему еще год учиться, но он уже заявил, что хочет присоединиться к Врачам Без Границ и работать там, где он больше всего нужен.       Как и остальные члены семьи Эдварда, Альфонс с легкостью воспринял новости об их помолвке. Возможно, он с самого начала это предвидел.        — Мой брат не любит кого ни попадя, — мудро сказал он однажды. — Но если все-таки любит, то всем сердцем.       И так они оказались здесь, избитые летним жаром, готовые вот-вот совершить первое совместное появление на публике.        — Ох, наконец-то, — вздыхает Эдвард, выходя из комнаты, где над ним порхали стилисты, выщипывая его брови и увлажняя кожу.        — Они накрасили меня косметикой, — жалуется Эдвард. Его длинные волосы собрали в толстую косу, из которой красиво выбиваются прядки.        — Это для камер, — знающе сообщает Рой. Он склоняется к Эду и едва не давится удушающим запахом спрея для волос, но обходит его вниманием и целует Эдварда.        — Не надо, — бормочет Эдвард, но отвечает на поцелуй. — Ты испортишь… пудру… и прочую хрень.        — Они все еще раз поправят перед нашим выходом, — убеждает его Рой. — Так что не переживай.        Эдвард все еще ворчит, но продолжает играться с пуговицами на жилете Роя.        — Выглядишь симпатично и все такое, — говорит он.        — Как красноречиво, — вздыхает Рой. — Мне удалось отхватить себе классического выпускника Гарварда.        — Мило, — говорит Эдвард. — Что ты думаешь, будто это ты что-то себе отхватил.       — Оу? — поднимает бровь Рой. Еще хватает журналистов, которые настаивают на том, что их отношения непорядочные и между Роем с Эдом ужасная разница в положении и Эдвард либо жертва, либо сирена, заворожившая Роя заклятьем.       Рой думает, как только публика увидит Эдварда Элрика воочию — его острый ум и беспардонность, она быстро поменяет свое мнение.        — Отлично, — говорит им Риза, получив короткое одобрение от режиссера за кулисами. Она поправляет воротник Роя и запонки Эдварда, раздает им последние указания. — Никаких неприличных шуток, никаких отсылок на вашу половую жизнь. В выпускной вы договорились о помолвке и собирались после этого раскрыть все публике. Вы огорчены тем, что этот выбор у вас так варварски забрали, но что поделаешь.        — Мы знаем, — напоминает Эдвард слегка раздраженно. Они с Ризой достигли взаимопонимания за счет взаимного уважения друг к другу и раздражения к периодическим детским замашкам Роя, и Рой рассеянно задумывается о том, как это может отразиться на его будущем.       Риза вздыхает, вскидывая плечи. Потом она строго на них смотрит.       — Идите и обворожите их ко всем хуям, — говорит она и Эдвард улыбается во все зубы, будто только и ждал разрешения.       Рой улыбается самому себе.        — Пойдем? — спрашивает он и предлагает локоть.        — Конечно, — говорит Эд. Либо он надел туфли с платформой, либо кажется выше из-за горделивой осанки. И возможно, он просто так вырос за последний год.       Под яростный шум аплодисментов они выходят на сцену.                     Эпилог.       В ноябре 2028 года Рой Филипп Мустанг становится сорок восьмым президентом Соединенных Штатов Америки, побеждая республиканского кандидата Франка Арчера с большим отрывом. В своей победной речи он благодарит свою преданную команду во главе с его поверенной Ризой Хоукай, приемную мать Кристину Мустанг, почившего друга Маэса Хьза — и жениха Эдварда Вилльема Элрика.        — Боюсь, что мы станем проклятьем многих журналистов, — шутит он. — Вам придется тратить на нас много чернил, потому что мы решили взять двойную фамилию.        Свадьба состоится на Рождество, что совершено с расчетом на то, что на мероприятии будут только женихи, близкие друзья и семья. Фотография их поцелуя будет соревноваться за Пулитцеровскую премию. Медовый месяц продлится всего три дня, а потом они поедут в первую совместную командировку.       Когда они переезжают в Белый дом, Эдварду только-только исполнилось двадцать четыре, он все еще скандально молод, по мнению многих людей. Но он отлично справляется и просто говорит о том, что к отставке Роя, им будет всего тридцать два и сорок четыре. Хороший возраст, чтобы заняться всяким дерьмом.        — Как думаешь, сколько человек здесь трахалось? — спрашивает Эдвард, оглядывая Овальный офис.        — Спроси меня через полчаса, — говорит ему Рой.        — Как думаешь, сколько человек здесь трахалось? — спрашивает Эдвард через полчаса, обнаженный, лежа на причудливом диванчике.        — Минимум двое, — говорит Рой и почти не реагирует, когда Эд шутливо пинает его в лодыжку.        — Пообещай мне, что не начнешь войну, — позже говорит ему Эдвард с большей серьезностью, чем когда они произносили клятву на алтаре.        — Обещаю, — говорит Рой с такой же искренностью.        В этом году Эдварда приглашают дать торжественную речь в Гарварде на выпускном его брата. Он делает три штуки про члены, одну из них в отношении своего мужа.       Вместе они принесут благо в эту страну. Уже вскоре газеты шутят, что, когда закончится восьмилетний срок Роя, они передохнут, а потом Эдвард пойдет на выборы 2040 года.        — Президент Эдвард Элрик-Мустанг, — задумывается Эдвард. — Мне нравится, как это звучит.        — Тогда я буду вторым Первым Джентльменом, — замечает Рой и Эдвард ухмыляется.        — Нет, — поправляет он. — Ты будешь моим статусным мужем.        — Я добавлю это в свое резюме, — говорит Рой и улыбается.       Он начнет седеть через три года своего первого срока и морщины на лбу углубятся, но так же углубятся и смешливые морщинки вокруг его глаз.       Это не совсем то, что он представлял, когда думал о том, как будет Главой страны, но, возможно, ему просто не хватало воображения.       Но опять же, кому нужны мечты, когда реальность в разы лучше?