В заточении...

      Изуку сидел на полу, тихо всхлипывая и обняв обнажённые плечи руками. Хрустальные слёзы звоном отзывались в тесной комнатке, разбиваясь о холодный бетон. Ему даже не удосужились постелить ковёр. Холодные стены, холодный пол, холодное сердце… В этом месте зачерствело всё. Парень печально смотрел на улицу, сквозь толстые прутья решётки. Он мог видеть лишь жалкий клочок голубого неба, так как окошко было высоко. Он в темнице.       Деку дрожал и рыдал, не уставая проливать слёзы. Было страшно. Обидно. Больно. Его тело вновь поколотили, не побрезговав надругаться над ним. Об этом свидетельствовала порванная футболка, растрёпанные волосы, подрагивающее тело и косо поправленная одежда. В такие моменты Изуку мечтал потерять сознание, чтобы не чувствовать этого унижения и боли, от которой его тело до сих пор содрогается в судорогах. Однако парень знал, что Он не любит этого. Он любит видеть страдания, слёзы и истошные вопли. Любит смотреть, как тщедушное тельце судорожно пытается вырваться, размазывает слёзы по щекам и хрипит. Любит смотреть на чужую боль и кровь. Любит обновлять синяки и раны.       Парень в бессилии упал на ледяной пол, пустым взглядом уставившись в потолок. Тёплые слёзы скатывались по влажным щекам, усеянных веснушками. Он не понимал, как можно обращаться настолько жестоко. Как можно прийти после работы, избить и опустить?.. Как можно настолько унижать? Деку не знал и не хотел знать. Он прикусил губу, чувствуя запёкшийся вкус крови, что успела побывать по всему его телу. Кровь была на висках, бывала на руках, стекала тонкими струйками по стройным ножкам… Мидория уже привык к алым каплям. Привык к боли.       Он разрывался на две половины. Одна кричала о том, что он имеет право жить. Имеет право голоса, может сказать «нет», когда его грубо хватают за запястья, опрокидывая на пол. Эта часть дерзко заявляла о том, что он не кукла, которую можно бить и насиловать. Он человек! Вторая часть была уже не Изуку. Её слепил Он. Тот человек, чьё имя он боится произносить. Он даже кличку придумал ему, как игрушке: «Деку». Изуку Мидория знал своё настоящее имя, но практически отвык от него, так как никто не называл его так. Иногда Он брал свою куклу в общество, хвастаясь всем, мол, посмотрите какая у меня вещь. Именно вещь. И ничего больше. Поэтому Деку свыкся с той мыслью, что он обычная вещь. А что, если вещь сломается или надоест?.. Тогда она окажется на помойке.       Изуку мечтал сломаться. Мечтал умереть. Но причуда, переданная этим уродом, не позволяла сделать ему этого. Если бы Он не пользовался этой причудой, то его кукла давно бы сломалась. Как это хрупкое тельце может выдержать нечеловеческие побои? Изуку протянул бы у него недели три максимум, и то, на первой потерял способность передвижения, а на последней был в состоянии овоща, доживая последние деньки. Но издеваться над тем, кто не чувствует боли было скучно. Постепенно тело привыкает, боль становится не такой острой, вопли не такими истошными, а взгляд затухает, теряя отчаяние и слёзы. Но эта куколка превзошла все Его ожидания. Несмотря на то, что Он отыгрывался на своей игрушке сполна, она не привыкла. Хоть эти заплаканные глазёнки и утверждают, что преданны только своему хозяину, Он видит в них блики, ту самую малую часть, которая не покорилась и готова вспыхнуть пламенем в нужный час.       Деку отдали причуду исцеления. Это была мощная регенерация, которую Он заполучил в своих кругах. Был так называемый чёрный рынок причуд, но там не было ничего подходящего. Как знал Мидория, у его хозяина были такие же состоятельные люди, обделённые чувством прекрасного. Те ещё извращенцы. Он ненавидел их всех. Но ещё больше ненавидел то, как Он с лёгкостью отдаёт свою куклу друзьям на растерзания, пуская несчастного по кругу. Его не останавливают не мольбы, не крики и слёзы… Ему всё равно. Он спокойно отдаёт его, как вещь. А Изуку определённо нравился им. Природа не обделила его внешностью, подарив самое красивое и сокровенное: стройную фигуру, фарфоровую кожу, мягкие локоны и большие изумрудные глаза.       Причуда Изуку досталась ему от дружка хозяина. У каждого из них были свои тараканы в голове, как слышал парень, были и те, кому и похуже. И кого-то тоже были «куклы», пару раз он пересекался с ними взглядами, однако ничего не мог там увидеть кроме страха и неподдельного ужаса. Один раз ему удалось перекинуться парой фраз с одним улыбчивым пареньком, а после он узнал, что тот был жестоко убит своим хозяином…       Эта причуда ранее принадлежала одной из игрушек. Её хозяин был безумный псих, помешанный на крови и жестокости. Он отрубал несчастной девушке руки и ноги, пока те восстанавливались за ночь. Причём, боль была реальная. Каждый день она терпела эти муки, истекая в лужи крови… У Деку мороз драл кожу, когда он случайно подслушал их разговор. Тот с таким упоением рассказывал об отрубленных пальцах и о том, как он медленно разделывал несчастную жертву, визжащую на всю комнату, что парня стошнило. По сравнению с этим его хозяин просто чудо…       Но, к сожалению садиста, бедная девушка не выдержала. Она пыталась много раз свести счёты с жизнью, но злополучная причуда не давала сделать ей этого, замкнув бесконечный круг пыток. Тогда, в порыве отчаяния, она схватила нож и прирезала своего хозяина. Больше он не появлялся в гостях хозяина… Конечно, потом её поймали, отобрали причуду и отправили в могилу следом за своим мучителем, разделавшись с трепыхающейся жертвой одним взмахом клинка, перерезав ей глотку. Но Деку старался поменьше думать об этом. — Всё ещё валяешься здесь? — грубый знакомый голос заставил вздрогнуть.       Дверь скрипнула, и тут появился Он. Кацуки Бакуго. Этот человек превратил его жизнь в сущий ад всего за два года. Точнее, за целых два мучительных года и три дня! Изуку всхлипнул, свернувшись комочком, а после поспешно вздёрнул голову. Он жмурился, смотря на яркую полоску янтарного счета, сочившуюся из щели. Парень с тяжёлым вздохом сел, подняв жалобный взгляд на Бакуго. Футболка съезжала с плеча, оголяя его, пока Деку мелко подрагивал. Он трясся, умоляюще смотря на своего мучителя. Тот медленно подошёл к нему, присев на корточки перед заплаканной мордашкой. — Ты как? — сухо спросил он, вздёргивая голову Мидории, а его пальцы легли на чужой подбородок и подняли его вверх, заставляя посмотреть в свои глаза. — Н-н-нормально… — сипло проговорил парень, продолжая скулить. — Что это значит?! Нормально?! — Бакуго вспыхнул, хватая жертву за шиворот.       Изуку заплакал, захлёбываясь в слезах. Тело трясло, словно в лихорадке. Он всё ещё помнил то, что с ним сделали несколько часов назад. Уже через миг худенькое тельце было отброшено в угол, а Деку успел лишь пискнуть. Жалкий. Жалкий и беспомощный, с порванной одеждой, синяками и слезами, скатывающимися по лицу. Кацуки улыбнулся. Это ему нравилось. Вид унижения и беспомощности удовлетворял его сознание, давал вкус власти. — У меня всё хорошо… Всё отлично! — слезливо заголосил Мидория, упав на колени перед Бакуго. — Вот это хороший ответ, — Каччан ухмыльнулся, поглаживая несчастного.       Изуку знал его. Он знал все вопросы и подобающие ответы на них. Его выдрессировали, как какое-то животное. Но он просто не мог сказать, что у него всё в порядке. Сейчас он судорожно вцепился в штанину хозяина, обливаясь слезами и не чувствуя боли. Это было так… Мерзко. Ему было противно от этого человека. Хотелось стереть с кожи все его прикосновения. Иногда Мидория любил оставлять раны с помощью острого камешка на багровых отметинах, причинённые Кацуки в порывах страсти, которые никогда не сходили с его шеи и ключиц, так как парень был частым визитёром. Изуку перекрывал их кровью.       И каждый раз, смотря на себя в зеркало, эти метки напоминали ему о зверствах. На глаза наворачивались слёзы, а он рыдал, сожалея, что кожу нельзя содрать. Даже ночью было опасно спать. Бакуго мог прийти посреди полночи лишь потому, что ему плохо спится. Естественно, к Изуку он приходил вовсе не для того, чтобы пожаловаться на бессонницу… И Деку боялся и ненавидел. Ему было омерзительно, что с его телом вытворяют всё, что хотят. Он ничем не лучше тех, кто торгует своим телом. Вот только они получают за это деньги и довольствие, а к нему прибавляются вечные побои, боль и унижение. Слёзы размывали картинку, он видел в этом человеке лишь изверга. В сознание всплывали ужасные сцены, которые он недавно творил с ним. Деку дрожал и плакал, обняв чужую ногу. Он был подавлен и растоптан. За что?.. За что с ним так обращаются?       Тяжёлая рука Бакуго гладила парня, но тот дрожал от каждого прикосновения, прогибаясь и отчаянно мыча. И не зря. Кацуки злорадно ухмыльнулся, пока его жертва стояла на коленях и ни о чём не подозревала. В следующий миг он схватил несчастного за пряди, сильно потянув их на себя, заставляя Изуку разрывать горло, истошно вопить, а чужие слабые ручонки потянулись вверх, пытаясь удержать волосы у корней, за что поплатились ударом. Слёзы вновь брызнули из глаз с новой силой, пока Деку драл себе глотку. Он захлёбывался в слезах, умолял и кричал. Наконец, Бакуго надоело смотреть на то, как он отчаянно извивается, поэтому он отшвырнул сопротивляющуюся добычу, не забыв на прощание приложить его виском о стену. — Удачного дня, — съязвил тот, прежде чем уйти.       Железная дверь захлопнулась, скрипнув напоследок, мол, это ненадолго. Изуку вздрогнул, свернувшись в клубочек. Он больше не может так жить. Ему не хватает свободы, как кислорода. Парень всхлипнул в последний раз, утерев последние слёзы. Он дрожал. Губы скривились, а глаза блестели, весь его вид говорил о том, что он вот-вот расплачется. Деку придержал футболку, которая вновь сползла, обнажая все метки Бакуго. Он несмело дотронулся до них, а после заплакал, отдёрнув руку. Как он докатился до этой жизни?.. Ему нет и 18, а он уже стремительно угасает…

***

      Изуку Мидория, он же прежний Деку, жил хорошо. Точнее, жил хорошо до определённого момента. У Изуку не было отца. Когда он был маленьким, то мать любила плести ему сказки про отца-космонавта или отца, который уехал в командировку. Но мальчик рос и стал подозревать неладное, а после не постеснялся спросить маму, когда эта командировка закончится. Тогда женщина рассказала ему горькую правду не про смелого космонавта, а про обычного мудака, бросившего её беременной на последнем месяце, так как «он оказался не готов».       Но Мидория не унывал. Ему жилось хорошо и без отца, жизнь с матерью его устраивала. С того момента ничего не поменялось. Конечно, мысль полоснула по сердцу, ударяя самолюбие, но Деку стерпел. Это сейчас он запуганный и беспомощный, а Бакуго уже прочно вбил в его голову мысль о том, что он никому не нужен с рождения и будь бы возможность у матери избавиться от него — она бы обязательно сделала это. Но тогда Мидория ничего не думал, а лишь жил беспечной жизнью. Он был любопытен, общителен, умён и весел. Про похищения и пытки он знал лишь из ужастиков. Сейчас он представляет жалкую тень самого себя, боящийся поднятой руки.       А тогда он был счастлив. Изуку не расстраивался даже тогда, когда узнал о своей причуде. Точнее, как шутили его сверстники — его причуда в том, что её нет. Чтобы умудриться остаться без причуды — это какое нужно иметь «везение»! Но опять же — это сейчас так рассуждает Деку. Это сейчас Кацуки убедил его, что он жалкий, бесполезный и никому ненужный. Такие, как он, заслуживают только такого обращения. А тогда Мидория отшучивался и говорил, что покорит этот мир не силой, а другими качествами, например, умом или добротой. И ему верили, поражались чистоте этого сердца и помогали. Его любили. Любили друзья, любила мама, любили учителя и одноклассники. Деку старался всем всегда помочь — дать списать соседу по парте, помочь матери с уборкой или взять на себя обязанность старосты и выполнить важное задание в сроки. Но сейчас Каччан утверждает ему, что он никому не нужный, он обычная вещь, которую даже никто искать не будет…       Но в какой-то момент белая полоса в жизни мальчишки закончилась. Придя из школы, он по обыкновению с радостью принялся помогать матери с готовкой, как та побледнела, схватившись за сердце и выронив нож из рук. Впервые в тот миг Деку почувствовал, что такое страх. В тот миг его жизнь перевернулась. Дрожащими пальцами он набрал номер скорой, а уже через час ехал в больницу, держа холодную руку матери. Не сказать, что его жизнь сильно поменялась. Изуку остался прежним. Прежним лучезарным мальчишкой, который хочет всем всегда помочь. Когда маму выписали из больницы, ему пришлось зарабатывать на лекарства.       Мидория помнит первую встречу с этим человеком. Он тогда подрабатывал в ближайшем кафе, работая мальчиком на побегушках и официантом по совместительству. Обычно разносить блюда ему не доверяли, но в тот поздний вечер смена официанта закончилась, а от посетителей не было отбоя. В тот миг из кухни вышел Деку. Точнее, не вышел, а плыл изящной походкой. Весь взволнованный, с растрёпанными волосами и запачканным лицом в саже, он был чертовски милым. Тот хмурый блондин показался ему подозрительным. Однако Изуку видел в людях лишь хорошее, поэтому без особых хлопот выполнил заказ клиента. Но незнакомец оказался слишком разговорчив. — Что делает столь очаровательное тельце в таком грязном заведении? — тогда это показалось Мидории комплиментом без малейшего намёка на опасность. — Я?.. Я работаю… Мне нужны деньги… — засмущавшись, растерянно ответил тот. — Деньги? Много денег? Ты хоть знаешь, что в таком месте будешь зарабатывать их до своей старости! А вот твоя красота чахнет… — задумчиво протянул неизвестный, хищным взглядом устремившись на испуганного парня. — Спасибо, но я лучше тут поработаю… — осторожно сказал Деку, а после выпорхнул из зала.       Как потом оказалось, этим незнакомцем являлся очень богатый человек, почти его ровесник, старше всего на 3 года. Отец Бакуго умер, и все деньги, как и состояние, достались сыну. Он не привык, что ему отказывали. Под него прогибались все, все готовы были упасть перед ним на колени. А этот мальчишка вежливо отшил его, когда понял, куда идёт разговор! Это злило и… Заводило. Мысль о покорении непокорного вводила Кацуки в безумие. Бакуго каждый день приходил в дешёвое кафе, хотя он предпочитал дорогие рестораны, но здесь у него была цель. Однако мальчишка больше не появлялся. Иногда, бывало, где-то в коморке прошмыгнёт знакомый силуэт, сверкнут изумрудные глаза во тьме или всколыхнутся зелёные пряди. Но Кацуки надоело ждать…       Он был нетерпеливым человеком, потому любил брать то, что ему хочется силой. И он сделал всё возможное, чтобы кафе обанкротилось. Ему было достаточно потянуть за нужные ниточки и связи. И вот, Изуку уже гуляет по городу, опустив голову и сжимая в тощем кулачке пару купюр. Его выгнали с работы, он попал под сокращение, а потом заведение и вовсе закрылось. Этого хватит лишь на одну баночку лекарства… Но он не унывал. Мидория продолжал оставаться жизнерадостным, продолжал помогать всем, чем может: матери — лекарствами и деньгами, одноклассникам — оценками, друзьям — услугами. Но… Всё рано или поздно заканчивается.       В один из обычных дней Изуку заподозрил неладное, когда в квартире было слишком тихо. Больная мать даже не поздоровалась слабо с ним, как это бывало раньше. Парень подумал, что она спит, поэтому проскользнул в комнатку, чтобы объявить о его бесполезности. Он больше не мог зарабатывать на лекарства… В голове было отчаяние. На каждой подработке он зарабатывал копейки! Оставался лишь один выход — найти того мерзавца и скрепя сердце подписать контракт. Изуку возненавидел себя за свою беспомощность. Но ему не пришлось ничего подписывать. В комнате его встретило посиневшее бездыханное тело матери, чьи замёрзшие уста были приоткрыты. Дальше — как в тумане.       Деку не помнит, как кричал в исступлении, плакал и рвал волосы на себе. Сознание постепенно стёрло всю ту боль, отдав место пустоте. Изуку ничего не помнит… Не помнит, как вызвал скорую, а после вырвался из квартиры. Не помнит, как молил Бога о спасении, знал, что его жизнь окончена и провалена. Знал, что ему одна дорога — в пустоту. И… Он пошёл. Пошёл в пустоту. Несколько дней блуждал по огромному мегаполису, заблудился и изголодал. Его разум затуманился, слёзы закончились. Он знал, что его найдут и отправят в приют. Ему было всего 16…       Мальчик блуждал по бесконечным переулкам. И помнит лишь одно: дождь. Дождь был везде: в душе, в глазах, на улице… Огромные капли с остервенением били по крышам домов, яркие огни города сверкали и переливались, смешиваясь в одно пятно. Изуку помнит, как весь промок до нитки: его одежда была грязной, комьями свисала на нём, обнажив некоторые участки тела, а волосы слиплись. Он помнит, как зашёлся в удушающем кашле, как хрипел и выл. Помнит, как слёзы смешивались с дождём, стекали по лицу и обжигали щёки, выедали глаза. Было больно плакать. Мидория помнит холод, помнит сырость и страх. А ещё помнит чёрную машину, которая подъехала к нему. Из окошка выглянуло смутно знакомое лицо блондина, и тот, ухмыльнувшись, проговорил: — Пойдём. Садись в салон.       И он пошёл. Пошёл в пустоту, в бездну за незнакомым человеком, от которого терпко пахло табаком и злостью. Машина Бакуго летела на всех парах. Изуку, весь мокрый и испуганный, трясся, не понимая, что происходит. А Кацуки вёз его на огромной скорости, словно хотел увезти из страны. И улыбался. А Деку плакал и дрожал.       С того дня прошло уже два года… В тот день Изуку познал вкус боли и крови, перемешанных со слезами. Тогда Каччан швырнул его на пол и вытворял с беззащитным хрупким тельцем всё, что хотел и давно желал, не обращая внимания на хрипы и отчаянные вопли. Деку умер изнутри. В нём потушили того лучезарного мальчишку, который хотел всем помогать. В тот день на Каччана смотрел совсем другой человек. Он сидел на полу и тихо плакал, свернувшись клубочком. Весь жалкий, с порванной одеждой, которая грязным комом валялась на полу, и синяками на белоснежной коже. Заплаканный и униженный. Деку ненавидел себя, не понимал, как тогда легко согласился. Лишь отчаяние управляло им.       Бакуго утверждал ему, что никто не будет искать такую бесполезность. И Мидория смирился. И он не мог знать, что по всему району были развешены листовки с его весёлой мордашкой, он не знал, что его одноклассники и друзья лично выходили на улицы, распространяли информацию в Интернет и искали его. Не знал, что учителя отдавали время уроков на его поиски. Он не знал, что его искали. Для него все пропали. Деку смирился. Смирился быть в заточении. И даже не пытался выбраться. Надежда уже давно потухла в нём и в этом взгляде…

***

      Изуку опять плакал. За дверью слышались шаги. Деку смертельно боялся любого шороха, душа уходила в пятки, а сердце гулко стучало. Бакуго вновь привёл своих друзей, весело болтая с теми в гостиной. Оттуда доносился звонкий смех, шум и удар бокалами друг о друга. Мидория стоял на коленях, взвыв к небу, умоляя белоснежные облака уберечь его от очередной боли и издевательств. Он знал своё «расписание», знал пытки и боль. Кацуки доставляло садистское удовольствие издеваться над ним. И сейчас он находился в тесной грязной коморке, умоляя небеса о спасении. Редкие лучи солнца падали на холодный бетон, проходя сквозь толстые железные прутья, освещая замученное бедное лицо и витающую пыль в воздухе. Он смотрел на голубой небесный купол и мечтал. Мечтал оказаться на улице, вдыхать свежий воздух и улыбаться. Мечтал вырваться отсюда как пташка из клетки. Но он не умел летать… Он был раненной пташкой, которой отрезали крылья и бросили в клетку.       Иногда Каччан брал его с собой, показывая не только дружкам, но и миру. Бледное испуганное личико мелькало в дорогих ресторанах, парках и магазинчиках. Там он был совсем другой: обаятельный, дружелюбный и болтливый. Бакуго любил играть в джентльмена. Изуку вёл себя тихо и не доставлял хлопот. В богатом кафе он мирно сидел, опустив голову и ковыряясь вилкой у себя в тарелке. Иногда по щеке бежала одинокая слеза, так как жертва знала, что её ожидает по возвращении в знакомую грязную коморку. Кацуки не давал окончательно увянуть своему цветку. Прогулка на улице была глотком воздуха, который освежал и давал стимул жить дальше. Жить от прогулки до прогулки… Изуку привык. Редко, но он мог слабо улыбнуться Каччану, когда тот любезно подавал руку или делал вежливый поклон. Им смотрели вслед с чёрной завистью. Завидовали этому конопатому мальчишке, отхватившему «приз».       «И что в нём такого? Веснушки да зелёные пряди, ничего особенного!» — едко восклицали прохожие, пожирая взглядом парочку. И они не знали, что эта показная нежность лишь картонка, что за этим тихим и кротким мальчиком скрывается отчаявшаяся душа. Они не знали, что он ест так мало лишь потому, что не умеет по-другому. Они не знали, что эта жалкая полуулыбка фальшивка. Они не знали, что он не умел смеяться… Они не знали, что он готов побежать за первым встречным, не знали, что ему больно! Они не знали, что он готов вцепиться за любую руку помощи, не знали… Они не знали, что этот взгляд, стеснительно скрытый чёлкой, молит о помощи, в нём плескается отчаяние и страх… Не знали!       Изуку хотел убежать. Бежать, отчаянно и быстро. Бежать босым, вонзая в ступни лезвия и камень, но лишь бы не находиться рядом с этим человеком. Отчаявшийся Деку был готов на всё. На любое желание. Ему не следовало завидовать… Скорее, это он должен завидовать людям, которые могут спокойно гулять и улыбаться, и даже шутить и дерзить, в то время как Мидория может получить звонкую пощёчину лишь из-за того, что его взгляд недостаточно глубок и выразителен, или за кривую улыбку, покрытую слезами. Он умел улыбаться. Правда, только через слёзы…

Однако у него не было выбора. Ведь он в заточении…