Моя аонида.

Звуки стрельбы снова надавливают на уши. Юный гуркх лежал у подкопа, высматривая территорию в поисках врага. Через какое-то время, отходя от солдат, он переполз на другое место, закрываясь засохшей травой, что никак не хотела принимать свое стоячее положение вновь. Парень лишь цыкнул, временами оглядывая местность сзади и спереди себя, при том нацеливаясь на каждый шорох где-то в пятиста метрах от себя. За весь тот месяц, проведенный на территории Аргентины, он начал лихорадить как и многие союзники: в конце концов, на его родине до жути тепло и он просто не знал, что будет воевать в подобного рода холоде. Шмыгая носом, солдат берётся за винтовку и подходит с другого бока на территорию подкопа врага ближе. Осталось ещё немного продержаться, и весь этот кошмар закончится, он снова прибудет в Лондон и подаст в отставку. Конечно, не без кошмаров, недосыпов от каждого шороха, панических атак и прочих прелестей поствоенного синдрома… Не находя ни одного врага ближе, чем за 5 километров (и то, теми уже были заняты союзники), он устремил взгляд в полупрозрачное небо: такое голубое и чистое с пушистыми облаками, которых, как казалось, можно было коснуться пальцами: так низко плыли они над головой. Военный опускает оружие, садясь на колени и поднимает левую руку вверх — ещё немного и он коснется кончиком указательного фаланга до облаков… Если бы не внезапный удар затылком винтовки в спину, что до боли напоминало технику гуркхов, которой обучали Наиба ещё в Катманду. Военный падает на землю, пытается повернуть голову и увидеть своего противника, успевшего забрать кукри из-за пояса, как его тут же обжимают, блокируя движения руками и ногами. Достаточно лишь одного ранения собственного заточенного кинжала - и он мертвяк.  — Мсье, поезд прибыл в Лондон. — девушка, сидящая напротив, разбудила напоминанием парня, мирно задремавшего в конце пути. Шатен вмиг просыпается и, опомнившись, берет свой потрепанный чемодан, попутно вспоминая о правилах приличия перед англичанами. Хоть парень и живёт здесь около шести лет, эти люди все равно будут ему чужаками, как и он для них.  — Прошу простить! Где же мои манеры! Благодарю. — военный кивнул девушке, подбегая, чтобы выйти из поезда. После суток нахождения в купе так и хочется пройтись по тем местам, которые часто вырисовывались в недолгих дремах. Сейчас все позади — и на том спасибо. Наибу Субедару совсем скоро исполнится 24 года, а он так и не нашел себе любимого человека, не завел собственной семьи и не устроился на приличной профессии в жизни. Лишь долг служить родине всегда с ним — это поучение его мёртвого отца и мёртвой матери. И тот служил: как только юному солдату исполнилось семнадцать, он пошел в отделение рекрутов, и через время стал почетным гуркхом, коим так гордился отец. Но, как не тоскливо говорить, мужчина, воюя вместе с сыном, умер на одном из последних заходов, что и послужило причиной ухода Субедара в наёмники, да и платят там больше. Тем не менее, теперь отец никогда не догадается, что его отпрыск несёт честь ни за свой род, ни за свое имя, а за псевдоним, за которым скрывается красивое непальское имя; матерь бы отнеслась с понимаем. Сейчас даже нет понятия, куда идти: как такового «дома» у парня нет, работы теперь тоже, он здесь остался совсем без ничего. И что же он выберет: безработный образ жизни или же попробует стать чьим-то около лакеем? Военный прозрел от своего никчемного положения и от той беззаботицы, с которой он ехал в Лондон и которой, как теперь выяснилось, больше не стало. Толпы людей проходили обычно в кучках: кто-то встречал своего возлюбленного и лез к нему целоваться, наплевательски относясь к перешептываниям общественности; кто-то встречал своего близкого родственника и со слезами на глазах лез обниматься, радуясь воссоединению; кто-то просто встретился по деловой встречи; а кто-то встречал своего хорошего приятеля и, хлопая по плечу, шел с ним, обсуждая текущую бытовуху. Но Наиба никто не ждал. Никому нет дела до иммигранта без имущества и гроша в кармане. Стоя как вкопанный и наблюдая за чужими семьями, Субедар поникся: а ведь...почему он так рвался в Лондон? Он здесь будто бы совсем лишний. Парень начал высматривать выход из платформ и пошел на центральную площадь, хотя бы днём понаблюдать за красотой Темзы или посмотреть, как изменился Лондон в его отсутствие. Наёмник поправил пальто, крепче взялся за чемодан и, расталкивая прохожих, то ли от злости, то ли от обиды, начал искать в промышленной столице крупицу собственного счастья. — ≪ Ну что за вид как у потерянного котёнка…≫ — наблюдает он, туша сигарету об очередной плакат разыскиваемого преступника. Наиб упёрся об железные прутья, которые ограждали его от падения в воду. А ведь раньше здесь и находиться невозможно было из-за вони…Сейчас, конечно, не лучше, но видеть, как все само собой устроено, с таким неким вкусом, заставляет Наиба задержаться ещё ненадолго и засматриваться в отражение реки. Он видел в нем себя: такой никчемный и маленький среди этих больших инновационных построек… Нет, он так не может: парень отстраняется и идет куда-то ближе к КовентГарден-стрит. Там же есть театр, верно? А вдруг получится попасть на какую-нибудь пьесу? Обычно люди ходят в театр и находят там свой смысл или мораль, которая поможет им в жизни. Но на что надеялся больше всего Наиб? Ни на что, он искал, чем себя занять и чем отогнать свои мысли о бесполезности собственной персоны. Срезая по Уайтчепел-стрит, он снова почувствовал этот едкий туман, который вечно оковывал эту улицу со времён убийств Потрошителя. В клубах дыма чувствовались токсичные вещества и остатки угля, что так и раздражали ноздри. За что Лондон ненавидеть, так это за отсутствие экологической безопасности для горожан. Неудивительно, что у них здесь все в 40 умирают. Доходя до театра ≪Золотая Роза≫, он засматривался на красивые вычурные плакаты с главными актерами в ролях. Такие красивые и смазливые: румяные круглые лица, ни единого изъяна, стройное длинное тело и наляпистая, вся сверкающая одежда. Он чувствовал сразу и восхищение, и мерзость:  — Будто бы куклы… — Наиб пробубнил себе под нос, укрываясь сильнее в пальто.  — Не нравится?  — Не живые они, не веселые. — Наиб прищурился, — Я чувствую у той девушки скорбь в глазах. — сказал Субедар, указывая на даму в белом роскошном платье.  — Не думал, что военный будет пытаться разглядеть что-то в незамысловатой вывеске. Парень замолк. А с кем он общается? Настолько был погружен в свои мысли, что не заметил, как начал разговаривать с парнем. Субедар посмотрел на собеседника:  — Илай? — Наиб замер от увиденного старого единственного знакомого.  — Наиб? — издал смешок парень, выговаривая интонацией наёмника. — Хожу за тобой, хожу, а ты даже не замечаешь. Наемник в тот же миг сорвался и обнял того:  — Как же я скучал за тобой! — военный крепче обнял приятеля. Так приятно думать, что он кому-то нужен в этом чертовом Лондоне. — Илай, почему ты меня не встретил?  — Я был на платформе, ты меня просто не заметил. — Илай похлопал по спине друга, не разрывая объятий. — Видок у тебя, конечно, был замученный. Наиб нахмурился и отошёл от Илая, демонстративно кладя руки у груди.  — Ладно, ладно. Извини. — парень рассмеялся и начал шастать по карманам в поиске сигареты. — Колись, тебя там на войне мучали? Похудел с того момента, как я тебя видел год назад. — Илай закурил.  — Нет, только начал лихорадить. — Наиб шмыгнул носом, — А ты… Илай цыкнул.  — Так не пойдет. — он взял Наиба за руку. — Мы поговорим у меня дома. — Шатен вопросительно глянул на знакомого. -Видишь? Тучи собираются. Там все и обсудим: и подвиги, и новости твои…  — А что, о тебе не будем говорить? — приметил солдат.  — А обо мне нечего рассказывать. Это был Илай Кларк. Его давний приятель, с которым они познакомились совершенно случайно — при отборе в английскую армию. Когда Наиб был посоветован своим отцом, и парня с радостью приняли, то у Илая были некие проблемы со здоровьем, из-за которых он остался доживать в трухлявом доме, доставшийся от родителей. Несмотря на всю расхожесть в религии и национальности, парни нашли общий язык. Наиб всегда был не против выслушать Илая, как и Кларк Субедара; они находили что-то похожее и знакомое в своих переживаниях; порой казалось, что они могли понять друг друга с полуслова, и это действительно было так. Илай вообще родился из довольно религиозной семьи: отец был священником, а мать переводила рукописи с древнеирландского. Кларк постоянно молился, просил Божьей помощи и был верующим настолько, что казалось он помешанный на контакте с чем-то небесным, неподвластным простому человеку. Хотя, каким бы фанатиком он ни был, Илай славный: он хорош собой, начитанный, манерный и прекрасный друг, который всегда придет на помощь. Но, кроме этого, Наиб заметил за ним странную, неподобающую человеку как он черту: стеклянный жуткий взгляд, который вечно тебя рассматривает-изучает. Несмотря на это, Субедар был рад иметь такого приятеля, как Кларк. Некоторые свои странные манеры Илай начинал лучше скрывать: как только верующий становился старше, то умело мог подбирать слова, оставляя окружение в догадках. Но Наиб, как человек, который знаком с ним больше 4-ех лет, осознает и понимает, на что именно сейчас нацелен сделать друг. Прямо как и сейчас:  — Оцени. — Илай дёрнул за руку Наиба, устремляя взор куда-то высоко, на одно из окон красивого дома у площади. — Вот в том окне я просыпаюсь и вижу чудесный вид на этот омерзительный Лондон.  — Когда успел? Оно же стоит немерено… — Субедар удивленно пролепетал, дивуясь успехам приятеля.  — Я тебе все расскажу. — хоть Илай ранее сказал, что у него нет никаких новостей, он снова сменился в лице. — Не волнуйся, ты узнаешь все, что тебе потребуется нужным. Наиб уставился на парня рядом.  — А ещё стремнее ты не мог это сказать?  — Могу, если пожелаешь. — тот издал смешок, рассматривая наемника. Кларк на момент уставился в другую точку и дёрнул Субедара, чтобы те возобновили путь до дома. И пусть, Наиб устал от долгой и томительной поездки, в планах у военного было ещё распросить друга о свободном местечке на какой-нибудь работе, в которой нужна была сила, однако, все вопросы потом — сейчас Субедар рассматривает уже привычный ему Лондон и парня, который идет с ним за руку. Илай открывает двери к своему домику-квартирке и идёт к гостиной, быстро пытаясь найти какое-либо угощение. Все-таки, некрасиво как-то: у него гость после шестичасового поезда, а он не может и чаем напоить. Немая сцена. Субедар садится на кресло напротив Кларка и смотрит то на друга, то на полупорванную газету на столе. Илай словил взгляд Наиба, выбросил газету и внезапно выпалил:  — Наиб.  — М?  — Почему ты не актер? — Илай упёрся об подлокотник, рассматривая собеседника. Парень впадает в ступор.  — Чего? — Субедар точно не ослышался?  — Я говорю: почему ты не актер, Наиб? — Илай не находил себе места на кресле и подошёл к Наибу. Он поднял лицо того за подбородок. — У тебя красивые черты. Субедар не знает, что ответить другу. Он себя никогда не представлял на сцене, да и не певчий у него голос, как и фигура не длинная и стройная, но вопрос друга выбил из колеи. Военный озадаченно посмотрел на Кларка и убрал его руку от себя — все-таки, телесный контакт он недолюбливал. На это Кларк смеётся и отходит от него, проговаривая вслед:  — Я работаю в театре. — тот пытался найти травы для чая. — Как человеку, который редактирует сценарий пьес, мне платят не особо, но меня там все знают: в особенности актеры и писатели. «А Илай времени не терял» — подумал Наиб, искренне радуясь за приятеля:  — Мои поздравления, Илай. — Наиб начал высматривать того из-за кухни. — И как ты давно уже?  — Около шести месяцев назад. Знал бы ты, как меня это уже утомило. — Илай что-то нервно двинулся.  — Почему?  — Они все в тонне масок, даже когда они не на сцене. Все такие лицемеры, обвесившиеся золотом и серебром. Противно. — Кларк открылся с новой стороны. Неужели он не так светло и добро думает о своем окружении?  — А что ты хотел? — Наиб усмехнулся. — Эти люди привыкли к славе и богатству, а как актеры слишком вжились в роль. Да и сам посуди: это же англичане. Они все такие. — Субедар сел напротив Кларка, который пытался что-то выискать. Увидев любопытного друга, Илай сразу отодвинул все в самую нижнюю полку и начал заливать молоко в чашки.  — Ты не похож на них. — Кларка поразила открытость наёмника. Он оценивающе посмотрел на Субедара. — Будешь моей аонидой¹.