Моя аонида.

Метель. Вокруг все такое величественное: высокие длинные острые горы, нанизывающие пелену снега; настолько густой, что вокруг летают не снежинки, а громадные хлопья размером с пуговицу и тем же мешают рассмотреть путь. Дорога была заснеженной, на горизонте виднелась "дымка", чем ближе подходишь – тем тщательнее рукой прикрываешь глаза от снега. Вокруг него не было ни единой живой души, даже деревьев: конечно, можно было оправдать густым ветром, который летит прямо на тебя, однако, незадача: кажется, что совсем крохотная фигура вокруг дивного пейзажа находится на пике горы. Сама гора выделялась: цвет чернее смолы, а снег противоположно чисто белый; она идёт все вверх и вверх, словно в попытке повторить вавилонскую башню, но тут нет "божьего" сопротивления — она уходит вверх, к атмосфере, что сама верхушка уже закрыта небом, обволакивая ее. Подходя, по наклону, ближе – неизвестно куда —видно, как ветер вдруг прекращается, а сам человек попал внутрь ледяной пещеры. В голубо-синих тонах он появился в округе невиданно чистых кристаллов. Они искрились и светились, через них "пробегали" разноцветные солнечные зайчики – так и хочется словить рукой... Если не заметить самого себя напротив. Он мог использовать их как зеркало: в отражении стоял парень лет двадцати, ростом 6 футов, худощав и коротко стрижен. Как только он там себя увидел, сразу же наклонил голову вниз и зашагал в неизвестном направлении. Попытка найти место, где можно скрыться от собственного отражения была провальной. То ли злоба корней, то ли ненависть к себе заставляет отвернуться, а после – совсем закрыть глаза, ведь кристаллы-зеркала были повсюду. Он сел в уголке, обнял колени и о чем-то жалеет, бубня под себя, что «все хорошо» и «я справлюсь». Он услышал чьи-то укоры. Голос был чересчур знакомым, что парень инстинктивно начал искать выход отсюда, убегая от «гостя». Чёрное слизкое «нечто» встретило парня у самого выхода из пещеры. Будь оно человеком, возможно, можно было бы предвидеть, как хмурит брови. Эта «грязь» оценивающе посмотрела сверху вниз на юношу и, позванивая кристальной побрякушкой на шее, постукивала слизкой тростью. Это все звучало громким эхом вокруг груды зеркал и ... странных наземный записей. Они были в самом низу и потому неотчетливо видны, что только вооруженный глаз их мог заметить. Однако, когда «это» двигалось, все орнаменты записей начинали светиться и даже подавать признаки жизни. Парень отступился, лицом к лицу предстаёт к недопризраку. Тот качает своей головой и уходит-растворяется в одном из зеркал, оставив осколки и другое отражение: теперь там был не сам юноша, а его версия помладше раза в два. Илай видит себя в белом одеянии, с книжкой в руках, которую он ненавидит до сих пор. Съезжает по глыбе, обращая внимание на рост себя помладше. Отражение смотрит мёртво – он не видел в своих глазах того живого блеска, лишь пустота: мелкий, а уже будто бы "повидавший все". За ним появляется силуэт, который давит на плечи младшего. Под их давлением мальчик молниеносно открывает книгу и начинает демонстративно молвить притчу. Но Илай ее не слышит — вспоминать не желает. Готовится разбить зеркало, чем угодно, даже рукой, лишь бы не слышать слово из трёх букв. Но этого не произошло. Юноша говорит: — После всех наших амбиций ты остался тут. Отражения мальчика перерастает в более взрослую версию, даже в каком-то месте старше самого Илая, стуча, вырываясь, отбежав от черной фигуры у себя за спиной. В зеркале кричит настолько, что стало неприятно самому, в ушах гудит от крика: — Образумься! Почему ты так легко сдался? Сделай нас лучше, не стань худшей версией себя! — он все ниже опускается, стуча Илаю. — Ты жалок. Ведь мы же так хотели стать независимыми, не так ли? Илай ужасается от вида "себя" взрослого с темнющими глазами. Он отходит назад, но это не значило, что он принимает поражение или согласен с этим. — Жалок? Жалок лишь ты, который винит меня во всем. Я выбрал то, что было бы лучше для меня. И я не ошибся: я сыт, одет и, не мало важно, в здравом рассудке. — подметил Илай. — А не ты. Ответ последовал незамедлительно. Словно, Илай сам знал, как ответить на свой же упрек. — Расскажи. — рассмеялся в зеркале тип. — Да ты сам себе проблема. Твои действия станут пагубными. И тебя ничто не спасет. — смотрит через стекло убитым, таким же стеклянным взглядом. В один момент, парень осознал: к сожалению, это правда. При понимании отчёта своих действий, которые сделаны с негативным оттенком, до хорошего не доведут. Он впутался в это, словно котенок в клубок ниток, но слишком то ли слаб, то ли глуп, чтобы выпутаться. Илай, в небольшом испуге, разбивает осколки и бежит отсюда, как видит... — Хрена се. — говорит Наиб, плетя за обе щеки завтрак. — А что потом? — А потом, в мираже, мне показался теплый красный свет. — рассказывает Кларк, отпивая кофе. — Я бежал к нему и увидел, что это тоже человек. — И кто это был? — Ты. — прям засиял. — Серьезно? — Ага. Обнял меня и утешал. —отворачивается на 90 градусов, глядя на часы. — Весьма мило было! Ты мне говорил, что поможешь и не отпустишь на произвол самому себе. — Что же, я действительно бы так сказал. — доедает и протирает полотенцем рот. — Было вкусно, спасибо. — Рад, что понравилось. Повар из меня такой себе, если честно. — кладет руки на стол, наклоняя голову с бок на бок, смотрит на друга. — Вообще, мне понравилось, что моим предметом спасения оказался именно ты. Без тебя это был бы кошмар. Наиб лишь улыбается, но так мягко и искренне, прячась под прядями. — Жаль, что тем же не могу похвастаться. —тот изменился в лице. — Постоянно снится фронт, и как я там на волоске от смерти от рук своего собрата. — Кошмары войны? — спрашивает, что-ли, обеспокоенно. — Что-то в этом духе. — Субедар оставил небольшую паузу. — Ничего, в голову забредут скоро гражданские приоритеты и снова вольюсь в мирную жизнь. Но мне нужно время когда это, — акцентирует внимание —спадет. Так что, боюсь, тебе придется меня терпеть ещё дольше, чем кажется. — Наиб, если ты думаешь, что я откажу своему лучшему другу в ночлеге – ты очень обо мне плохо думаешь, и, представь себе, я могу обидеться! — говорит это так игриво, что Наиб даже не верит в контраст Илая вчера и Илая сегодня. — И не разговаривать с тобой от такого заявления! — О нет, какая потеря. — подыгрывает, но, увы, не так артистично как Кларк. — Ты ещё заплачь. — Лишь в твоих мечтах. — наблюдает за Наибом, который начал пить чай и пытаться вычитать верно слоганы из газеты. — Точно, я вчера хотел у тебя спросить, но забыл. — Илай сначала задумался, стоит ли об этом начинать разговор, но встретив вопросительный взгляд, он продолжил, — Ты вообще к родителям зайти не хочешь? Ну знаешь, сын вернулся с войны, то, другое. — Нет. Я зол на них. — Почему? — То, что меня никто не встретил, когда я вернулся с войны ничего тебе не говорит? — опрокинулся на спинку стула. — Я хотел увидеть матушку и сестру, а всем, как оказалось, плевать на меня. — Ахах, обижаешься? — смотрит как-то весело. — Не то что обижаюсь...Просто представь, что ты так стремился к этой эфемерной иллюзии собственной важности, но.. Бах! — ладони раскрывает. — Твоей семье нет до тебя дела. — Ого, от тебя услышать о чем-то эфемерном, — Илай подчеркнул само слово, — так и до интеллигента недалеко, Наиб. — Отстань. Если я плох в грамматике, это не значит, что я сразу же инфузория туфелька. — Глаза закатил в очередной приступ смеха Илая. Но Наиб поменял сразу тему, чтобы не зацикливаться на его плохом уровне образования. — А у самого как отношения с родителями? Хотя можешь не отвечать. Я пойму. Илай сразу же опустился, побледнел, видно был нервный тип: шевелил рукой, особенно стуча пальцами по столу. — Как сказать-то..? — встал со стула и упёрся об стену. — Я не особо жалую разговор с ними. Однако, раз в месяц я к ним прихожу и смотрю, что творится в ирландской церкви. — Ну... — Наиб вспомнил все то, что творил отец Илая до того, как Субедар пошел на войну. — Ищи во всем плюсы: можешь кому угодно съязвить цитатой из библии и все тебя посчитают за человека высшего сорта. — Так и вижу плюс – все свое юношество я занимался тем, что сейчас ненавижу. Вот ты и удумал, конечно. — хмурится. — Пффф, не вешай нос. — Наиб встал и резко обнял его со всей дури. — У тебя же есть я, верно? Значит все к лучшему. — Вот бы ты был рядом, когда он запер меня в доме после этой вести. — Ещё злится, но обнимает. — Знаешь, если бы я знал тогда, что меня ждёт на войне, я бы тебя тоже не пустил. Илай ещё больше разозлился, но не серьезно: — Наиб, я не ребенок и сам решу- — Все-все. Не ной. — вытянул шею и положил на плечо Илая. — А то это надолго. Илай возражать не стал. Лишь обнял покрепче, гладя по спине, но смутно смотря на рассвет: через деревянные длинные окна была видна ещё не оживленная улица и сам театр, в котором он работал; солнце начало пробираться через крыши домов, а Илай выглядывал на ещё темный верх неба, как начинает замечать контрастную белую "аномалию". — Гляди, снег идёт. — Илай сам удивился. — Да? — Наиб отвернулся чтобы увидеть пейзаж в окне. — В газете не обещали похолодания... — встал за Наибом, руки кладет тому на плечи. — Ладно, я пойду найду тебе своё старое пальто, пока посиди. — дотронулся губами до затылка Наиба и в ту же секунду ушел. Стрелки на часах начинают отбивать у числа "ХІІ" — время близиться к началу рабочего дня в театре. Сам-то Илай не сказал бы, что любит свою работу (а кто ее любит?), но никогда не жаловался; излишне лишь когда совсем идей нет. Для самого редактора его работа была чем-то другим, нежели обязанностью обычного гражданина, больше неким условием – ему было предпочтительнее работать над драматургией у себя дома, одному. Хотя нет, теперь с Наибом. Несмотря на то, что, казалось бы, такая высокопочтенная должность, Кларк часто опаздывал и ему ничего за это не было — если дело не доходит до директора, то ответственности за свои деяния не существует. Суматоха за кулисами театра была что ни на есть олицетворением хаоса; чего только стоят скандалы, которые бурлят после в газетах. Сказать в двух словах можно так: на такой работе не соскучишься. — Так, а-а... Сколько тебе вообще платят? — спрашивает Наиб, пока ему поправляют шарф. — Достаточно. Хотелось бы, конечно, побольше, но мне не на что жаловаться. — он открывает зонт и из-под бортика от входной двери проверяет насколько крупный снег сегодня. — Накормить себя и тебя я вполне могу. Со съемом квартиры есть небольшие затруднения, но они решаемы. — Не-не, я потом тебе все верну за расходы на себя. Ты их записывай куда-то. — отрекается. — Правда работу нужно найти.. — Наиб, все хорошо, ничего не нужно взамен. Я только рад помочь тебе в трудную минуту. — говорит, и смотрит как пройти через большую толпу людей. Похоже, придется обходить. — Я не хочу сидеть у тебя на шее, Илай. — хмурится. — То-то ты сидишь! — шутит и сам смеётся. — Я позабочусь о тебе когда и сколько это будет нужно. Я в большом долгу перед тобой. — встал перед ним и взъерошил ему волосы. — Перед каким таким долгом? — А Илай ему что-то должен был? А то он не помнит. — Я.. Просто благодарен, что ты вообще со мной имеешь дело. Я немного странный, не правда ли? — словно читает мысли Наиба. — Немного это мягко сказано. Илай лишь усмехнулся в ответ. — Но этим ты меня, наверно, и привлек тогда. — сказав в длинной паузе, сомневаясь, что Илай такое одобрит. — Вот как. — кивнул, не обращая особо внимания. — Я понял. Илай смотрел как пройти через огромную толпу людей, что собралась у входа в Театр. Выбирай на свой вкус: дамы и джентльмены, бравурные и расфуфыренные; худые, хотя чаще наблюдались пышных форм; также всякий сброд из попрошаек, что впервые видит настолько яркий зал внутри, и продавцы, которые чхать хотели на это все, лишь бы продать свои "сорванные цветы" да подороже. — Сколько тут людей.. — Наиб говорит вслед толпе, держась крепко за руку Илая, который уже собирается идти через черный вход. — Сегодня премьера долгожданной оперетты моей хорошей знакомой. — Илай открывает дверь ключом, просит заходить Наиба первым, а после за собой запирает. — Она довольно известна в кругах ценителей. — Мм.. — ему, если честно, было все равно, кто тут кто, кроме самого Кларка. — А ты сам известен? — Думаю, больше нет, чем да. Я частенько беру на себя роль не только драматурга, но ещё и капельдинера, и редактора, и ещё черт знает, кем я могу быть..даже актером, если понадобится. — Илай снимает пальто, скинув свое и Наиба в руки одной из местных прислуг. — Прошу, Мэри, отнесите одежду в 21-ый кабинет. — обращаясь к женщине, которая в тот же миг кивнула и исчезла. — И швец, и жнец, и на дуде игрец ... — подначивает. — Я думал, тут бравурное заведение и все рабочие места заняты профессионалами. А тут парень, который из силы был только в мужском монастыре ещё чуть-чуть и директор этой шарашкиной конторы. — Тут ты верно подметил, должен признать. Официально я работаю здесь, цитирую из документа, как ответственный за мистерии. — Вздыхает. Руками уже тянется в карман за сигаретой, но ещё не получится как часов восемь. — Часто мне нечем заняться, так как на библейские притчи никому нет дела, потому мне дают на попечение другие проекты. В конце-то концов, жалование мне нужно за что-то выплачивать. Но если такая работа и есть, то я делаю ее под псевдонимом. — Под псевдонимом? Но зачем? — Ты же знаешь моего отца. — натянул улыбку. — Узнает, что я делаю ещё что-то помимо службе Богу - с катушек съедет. — берёт того за руку и поднимается по лестнице, прямо к галёрке. — Я никогда в жизни не соединил бы свою жизнь с театральным искусством. Но, если эта работа мне гарантирует независимость от родителей, то я только за. — Даже так. — Наиб упирается об перила, смотря куда-то вниз, на амфитеатр. — Наверно, я бы на твоём месте также поступил, хоть я и не самый креативный человек. На верхнем ярусе ещё пока никого не было: двери для посетителей ещё закрыты, ведь все начнется через часа три-полтора; актеров разрисовывают лучшие гримёры Лондона, а мастера, ответственные за декорации сцен, ругали бутафоров за оплошности в расчетах. Для человека, который читал о магии сцены только в газетах, выглядит все действительно волшебным: начиная от роскошных бархатных сидений, в которых так и хочется окунуться в историю, заканчивая большой и светлой сценой, которая хоть и далеко от тебя, но ты прекрасно видишь эмоции актёра. — Знаешь, Илай, я хочу с тобой как-нибудь посидеть, где-то там, — указывает пальцем на ложе. — и посмотреть твои работы. — Для таких простолюдинов как мы, к сожалению, туда проход запрещён. — обнял того со спины. — Но если мою пьесу поставят на днях и там соберётся мало народа, то мы с тобой посидим там! Тебе понравится, обещаю. Я для этого постараюсь. Уж было бы сейчас продолжение прелюдий, если не ощущение у Илая, что кто-то за ними следит: — Забыл сказать, Наиб. Если мне нужно будет надолго уйти - не сиди в углу как серая мышка. — положил руки на плечи. — Однако, помни манеры и не разглашай свою национальность, второе имя и особенно про наш союз. — Да я это и так понял, но почему нельзя о последнем? — Дома расскажу. — оставил паузу и, смотря куда-то за шторами, помахал. Илай отодвинул от себя Наиба и пошел на встречу к кому-то. — Подглядывать – дурной тон, мисс Наир. Сразу же изо штор вышла девушка лет тридцати: белокурая, ростом примерно с Субедара и одета в строгое платье подобающе викторианской эпохи; в общем-то и непримечательно бы было, если не ее громадная вуаль. — Ах, что Вы такое думаете, Кларк! — Илай улыбчиво просит у нее руки. Она же подбегает к ним, кланяется взяв в руки подол платья и даёт руку на поцелуй. — Ничуть! Будь я заметив Вас, так сразу оповестила о конфликте накануне! Боже! Вы вскружили голову девушке! Не стыдно ли? — Да, я наслышан. Что же, я юн и известен, негоже встретить на своей карьерной лестнице таких ...порочных дам. — Илаю было скверно, что такое обсуждают при его друге, который ещё не наслышан об интрижках внутри театра. — Извольте, я познакомлю Вас с моим давним приятелем – мистером Субедаром. Герой войны, хочу заметить. — рукой указал на друга, как положено. — Наиб, это мисс Наир. Замечательная девушка, выручает меня изо дня в день! — Э...Рад знакомству, мисс Наир. — он подал руку в честь рукопожатия, но Вера не ответила на него. — Ну что вы, я о Вас наслышана! — Наслышаны? — Я много рассказывал историй про нас с тобой, когда нам ещё и двадцати не было. — Илай вставил пять копеек. — Мои коллеги тебя ещё не видели, но в их глазах ты уже заслуживаешь отдельного уважения. — Даже так... — Наиб опустил голову, понимая, что сегодня ему стоит познакомиться и запомнить немало глупых и лицемерных людей. — Кларк, Вы, я думаю, нужны ему там, в кабинете. — девушка подмигнула, засматриваясь на выход из зала. — Вы же знаете – к Вам, в последнее время, много вопросов. Илай уж хотел взять за руку Наиба, но девушка, веером создав стенку меж ладонями друзей, захихикала. — Мы Вас здесь подождем. — Вера встала напротив Наиба. — Но-но, позвольте, он со мной. — Он хотел бы с вами встретиться лично. — девушка прикрыла лицо веером, намекая, что хорошего конца не будет в кабинете директора. Илай уж хотел вцепится в ладонь, но сдержался: — Тогда последую Вашему совету. — Илай помахал рукой уже в знак прощения, — Наиб, не заскучай. Я вернусь как только смогу. Илай сразу же помчался со всех ног к двери и скрылся за ней в считанные секунды. Наиб, пытаясь разглядеть друга, все же, отвёл взгляд на новую знакомую. — И что от него хотят, стесняюсь спросить? — Наиб подошёл ближе к девушке, что упёрлась об подоконник. — Боюсь, его собираются уволить.