Diversi Da Loro

Never thought I'd let a rumor ruin my moonlight

— Ты идиот, Дамиано! — скандинавская синева по-особому искрила из лисьих глаз, пылая пламенем негодования. — Я? — впалые щёки и скулы, красующиеся поверх них — самые острые лезвия, об которые когда-то резались подушечки её пальцев, придают лицу сверхъестественную характеристику, агат заблестел в испачканных подводкой глазах: по позвоночнику обычного чужака данная картина послала бы насчитанное количество мурашек, но только не по её, она знала этот взгляд слишком хорошо, она знала его слишком хорошо. Он похабно ухмыльнулся, отведя свирепый взгляд в сторону, уже был не в состоянии смотреть, как она в очередной раз выедает его своим холодным взором, обиженным, раненным. — Возможно, я и идиот, но неуравновешенная истеричка тут только одна, — запустил пятерню в недавно обстриженные волосы, путаясь кольцами в особо вьющихся локонах. По мнению Вик, вместе с ними остриг и прежнего себя, того самого Дама, который бесконечно был рядом, щекотал лёгкой щетиной по нежной коже, посылал мурашки от пламенного дыхания на шее, параллельно шепча всякие глупости, обхватывал на сцене, пев прямо ей в душу, ради неё вносил поправки в программу тура и исполнял песни Гарри Стайлса, только потому что это был каприз Вик. Лёгкий прищур, а затем этот её взгляд: отвращение, обида, гнев, растерянность от сказанных им слов — удары грома в знойную погоду, одно за другим вспыхивались на фарфоровом лице. Для кого-то эти эмоции абсолютно схожи в проявлении, но только не для неё, уж слишком эмоциональная «принцесса». Парень мог прочесть её мысли только по еле заметной смене оттенка глаз, или по тому, как уголки пухлых губ тянулись вверх в улыбке: искренняя радость или же заученная вежливость. Для него, она — открытая и перечитанная уже сотню раз книга, страницы с счастливыми моментами которой уже постепенно начали вырываться. — Ты в край уже заебал со своими балладами, мы не христианский хор, — злобно процедила и, проглотив его колкость, решила окончательно не выводить конфликт в личный, а продолжать прикрываться предлогом творческого несогласия. С записью второго альбома она стала придираться практически ко всем его идеям и текстам — буквально ко всему. Сама понимала, что перебарщивает, но не могла так же хохотать с ним во время перерывов, кривляться на камеру или совместно писать песни о душевных терзаниях, сейчас всё уже совершенно иначе, далеко и холодно. Краем глаза заметила, как Томас, изнеможённо валяющийся на диване, устремил скучающий взгляд в потолок, а то и дело слышимые недовольные вздохи Итана играли на фоне их очередной перепалки, как надоевшая симфония. Ребята уже привыкли к такой напряжённой обстановке в студии, вмешиваться и вставать на чью-то сторону было уже пройденной ошибкой, «королева и король Монескина», как раньше любили друг друга называть, обладали небесной упертостью горных животных. — Я хочу душевный альбом, не только крики, шум басса и треки про развратный образ жизни, мы не ёбаныe Kiss, — никак не отступал Давид, гневно посвещая свой взгляд плитке в чёрно-белую крапинку, всячески пытаясь избежать осуждающий взгляд светловолосой. Она прекрасно понимала причину его лирической смены и от неё злость закипала в жилах ещё сильнее, желание зарыдать усиливалось. Виктория всегда плакала, когда была зверски зла, уж такова её природа. Не от слабости или беспомощности, вовсе нет, она уверена в своей стойкой натуре, просто до такого состояния в последнее время доводил её только он. А она привыкла реагировать на него слезами, ибо этот ублюдок стоил ей слишком много нервов и переживаний, как оказалось, напрасно. — Когда стал святым, поп-мальчик? — зависть — гнусное чувство, постыдное, но оно поглотило прежнюю, светлую Вик, полностью и до конца, ослепило её и извратило. От безысходности Томас издаёт нервный смешок в ответ на низкое высказывание Де Анджелис и получает кровавый взгляд от ущемлённого Дамиано. Как на Иуду покосился на Раджи и громко фыркнул в сторону Виктории, — Да пошла ты, — горячая кровь забурлила в выпирающих на руках венах, он с особой экспрессией схватил пиджак со своего стула и молниеносно устремился к выходу из душной студии, бормоча трёхэтажный мат себе под нос и пожирая тяжёлым взглядом каждого из команды, кто пытался остановить его. Вот и затмился его лунный свет, его родная душа отравилась избытком тянущих их на дно обид и невыговоренных претензий. За что она так с ним? За то, что сама же оттолкнула, вырвав сердце с клочьями? За то, что сама отвергала его и убирала руки с талии? За то, что сама положила конец тайным встречам и обещающим гляделкам в надежде на моменты наедине? Он мысленно поворотился. Да пошла она. Шумно выдохнув, достал из заднего кармана узких джинс заветный источник никотина, втянул успокаивающую его в подобные моменты, смертельную серебристую материю.