***
Утро встречает Тэхёна с ужасной, режущей все внутренности, в особенности низ живота, болью. Она словно полностью пропитала его тело, слилась с кровью и теперь течёт по венам. И кажется ему, что это уже не кровь, а яд заполняет каждую клеточку, каждый сосуд. Тэхён с трудом разлепляет веки и пытается проморгаться. Всё вокруг, будто в какой-то странной дымке, в глазах плывёт и взгляд ни на чём не фокусируется. Хочется закрыть их обратно и больше не открывать, но боль, сносящая на своём пути всё и вся, не даёт, заставляет Кима подняться с постели и понуро, согнуто плестись на кухню. Он не видящим взглядом ищет таблетки по всей кухне, заглядывает во все тумбочки и даже в холодильник, вдруг он опять по ошибке впихнул их туда, но их нигде нет, а боль не угасает, ещё больше разгорается внутри, обещая сжечь до тла. Ким сгибается пополам и оседает на холодный кафель, удерживаясь руками за низ живота. Так больно в физическом плане ещё не было, впервые настолько больно, что хочется умереть, лишь бы отпустило, лишь дало спокойно вздохнуть. Безысходность бьёт по голове, словно молот. Он не в силах дойти до аптеки, тем более, когда у него течка, всё альфы с ума сойдут и, не дай Бог, изнасилуют где-то по дороге. Таблеток в доме нет. Либо он просто не видит их, либо боль застилает ему глаза. Ким хочется подняться, но его будто придавило к полу, приклеило самым лучшим суперклеем и оставило так и сидеть. И как бы Тэхён ни старался отлепиться от кафеля: не выходит, он так и сидит на холодном полу и, кажется, чего-то ждёт, пока в нос не бьёт тот самый разъедающий все внутренности запах абрикоса. Он настолько чёткий, явный и сильный, что омега зажимает нос, ведь узлы внизу живота завязываются в морской узел, изнывают от того, как сильно натянуты. Мозг бьёт тревогу, глаза не верят, а ноги, что уже и так обессиленно лежат на полу, кажется, подгибаются. Перед Тэхёном, в планочном проём, облокотившись на косяк, стоит Чонгук, держа в руках пачку таблеток. Его улыбка ослепляет Кима и тот на секунду жмурится, трёт глаза, думает галлюцинация перед ним, но он подходит ближе, садиться перед омегой на корточки и притягивает к себе. В его объятиях так хорошо и тепло, что Ким уже не сомневается — это и правда Чон Чонгук. Он жадно вдыхает его запах, притягивает к себе, не желая отпускать, и запускает пальцы в тёмную шевелюру. От Чонгука веет теплом, он пахнет спелыми, только сорванными с дерева, абрикосами. И Тэхён так любит этот фрукт, что готов самого альфу съесть. Чонгук нехотя отлепляет омегу от себя и заглядывает прямо в глаза, пытаясь вглядеться, кажись, в саму душу. Тэхён больше не может молчать, не может слушать эту тишину и заговаривает первым. — Что…ты тут делаешь? — выходит слабо, с придыханием, но Чон всё понимает, не просит повторить, лишь кивает и гладит омегу большой ладонью по спине. — Я не мог оставить тебя в таком состоянии, поэтому приехал. Прости, что не послушал тебя. — виноватым тоном, словно ребёнок которого ругают, говорит альфа и берёт омегу под руки, поднимая с холодного пола. — Я купил таблетки, выпей. — он вкладывает ничего не понимающему Тэхёну в руки пластику и поддерживает, чтобы тот не упал. Омега не сводит взгляда, пытается насмотреться на него, насладиться им, будто он видит его в последний раз, хотя не факт, что это так. Тэхён боится, что это лишь образ перед ним, что это его воспалившееся воображение подкинуло такой сюрприз, что это просто иллюзия и если омега отведет взгляд, то альфа испариться, пропадёт. Нет, не хочется. Он не отпустит Чонгука больше, он больше не сможет собраться себя в кучу, не сможет склеить душу, разбившуюся на маленькие осколки, он не зашьёт сердце, разорванное пополам. Тэхён пальчиками впивается в широкие плечи альфы и смотрит ему в глаза так, словно вот-вот умрёт, словно прямо сейчас упадёт на пол и уснёт вечным сном, если он оттолкнёт его. Чонгук успокаивающе гладит омегу по светлой макушке и подводит к раковине, попутно доставая из шкафчика стакан и наливая туда воды. Он аккуратно забирает из слабых рук пластинку и вынимает таблетку. Тэхён молчит, только смотрит и смотрит будто сквозь. Он чувствует, как альфа кладёт ему в рот горькую таблетку, как подносит холодный стакан к губам и заставляет пить. И Тэхён подчиняется, глотает таблетку, вкус которой на языке остаётся, и закрывает глаза, хочет проверить не пропадёт ли Чонгук. Не пропал, стоит и всё так же крепко удерживает в своих руках, не позволяя свалить на землю. А Ким бы упал, лег и взвыл от того, как его душу рвёт. Чонгук рядом, но он так далеко, что хочется кричать, выть, лишь бы дотянуться, лишь бы притронуться к тому, кто так сильно сердце биться заставляет. Ким слабнет в руках альфы и чуть ли не падает, как он, среагировав, прижимает омегу к своей груди и гладит по вздрагивающим плечам. Тэхён всё ещё помнит их последнюю встречу, помнит, как альфа сказал последние пять слов и просто ушёл. «Я тебя больше не люблю» — слова, что как кинжал, оставили глубокий шрам на стенке сердца, он даже не сросся, всё так же кровит. Хочется выть, распластаться по полу и попытаться забыть, но не выйдет, никогда не выходило. — Прости меня, — это всё, что может выдавить из себя Чонгук. — Нет, — в бреду шепчет Ким и хватается за ворот его толстовки, — Поцелуй меня, пожалуйста, — он поднимает глаза, ждёт, верит, надеется, но Чонгук ничего не делает, просто смотрит пустым, тем самым взглядом и молчит, — Пожалуйста, Чонгук, поцелуй меня, — ему хочется разрыдаться, накинуться на альфу, пусть поцелует, пусть докажет, что это он. — Тэхён, — наконец, заговаривает Чонгук, — Ты не понимаешь, чего просишь, пойдём со мной, я помогу тебе. — его голос сейчас, как бархат стелется на кожу Кима, и он поддаётся, идёт за Чонгуком, даже не понимая куда и зачем, но идёт. Альфа приводит его в ванную комнату, отпускает омегу и набирает ванну. Тэхён ничего не понимает, смотрит на сильные руки, что роются в тумбочке над зеркалом, и пытается хоть что-то сообразить. Зачем они здесь, что альфа хочет сделать, он не знает. Правда, Тэхёну всё равно, главное его альфа, его Чонгук пришёл, он рядом, стоит в паре метрах, так, что сделав пару шагов, окажешься в крепких медвежьих объятиях и забудешь, как было больно все эти месяцы и дни. Омега замечает, что-то блестящее в его руках и что он сразу прячет, и шумно глотает, когда Чонгук переводит на него взгляд. Его глаза, как два чёрных омута, застилают взор, ничего кроме них сейчас не существует, только глубина в его взгляде, только она. Альфа молча подходит к застывшему на пороге омеге и берёт за обе руки, тянет за собой, к ванне ведёт. Ноги не слушаются, еле перебирают, ступая за Чонгуком. Всё, что сейчас может омега — следовать за своим любимым, подчиняться ему. Татуированная рука альфы тянется к подолу длинной растянутой футболки омеги, что прикрывает совсем исхудавшие за полгода его борьбы с самим собой ноги. Он аккуратно поднимает её к верху, лишь взглядом просит Тэхёна поднять руки, и, наконец, стягивает футболку, обнажая омегу до гола. Омега в момент краснеет, щеки становятся пунцовыми, а руки пытаются прикрыться, хоть и мозг кричит о том, что альфа и так всё видел, и так исследовал его тело вдоль и поперек. Тэхён не знает, что ему делать, тело ноет, хочет альфу, но голова отказывается верить в происходящее. Это не может быть правдой. В голове мечется миллион мыслей, миллион вариантов, но ни одни не подходит, ни один не является верным. Чувства противоположные друг другу мешаются, создают одно, не понятное, бесформенное и необъяснимое. Почему разум так реагирует? Почему отказывается верить в действительность? Это его Чонгук, это он. Это его руки сажают омегу в горячую ванну, это его ладони гладят нежную кожу щеки, его пальцы перебирают светлые прядки волос. — Что ты делаешь? — наконец, подаёт голос Тэхён и сам пугается насколько треснуто и хрипло он звучит. — Я хочу помочь тебе. — альфа опускается на корточки перед ванной и нежно проводит тыльной стороной руки по мокрой почти белой коже омеги. Тэхён в миг покрывается мурашками, хочет прикоснуться, затащить к себе и, наконец, получить то, чего он так хочет, то чего так сильно хочет его омега внутри. Но не может, что-то его останавливает. Чонгук смотрит на него всё ещё тем пустым взглядом, всё ещё терзает его сердце, пронзает холодными нитями, будто втягивая куда-то в темноту, и совершенно обездвижен. В его взгляде меркнет всё вокруг, покрывается толстым слоем мглы и пепла, что, кажется, поглощает, а зрачки будто сливаются с радужкой, стают одним целым, одним тёмным пятном. — Помоги мне, — беззвучно шепчет омега и тянется худощавым ручками к своему альфе, хочет его к себе, хочет его в свои объятия. Так хочет, что крышу срывает, — помоги мне, Чонгук. — голос предательски ломается, показывает, как Тэхён нуждается в нём, как сильно хочет его. — Осталось ещё чуть-чуть, потерпи немного, — голос альфы действует, как гипноз, слишком медленный, слишком спокойны, слишком тягучий, слишком похож на сладкий мёд, что, испробовав, не сможешь забыть. — Скоро тебе станет легче, тебе больше не будет больно, — Чонгук нежно проводит рукой по коленке Тэхёна, успокаивая, и омега тает, ждёт ещё ласки, хочет больше, но видимо альфа не собирается ничего делать. Горячая вода, испаряясь, поднимается к потолку, обжигает тело Тэхёна, хоть он и не чувствует этого, занят другим, он находится не здесь, а в своем выдуманном и созданном только для себя мире, где есть только он и Чонгук, где есть только запах абрикоса и бергамота, где есть только любовь и где нет боли. Он бы вечно там жил, вечно бы проводил там своё время с Чонгуком, с его образом, вечно бы обнимал и целовал его, вечно бы читал ему книжки и смотрел, как альфа засыпает. Хочется, чтобы это не были просто фантазии, чтобы это была реальность. Но сейчас она бьёт под дых, заставляет омегу скрутится от боли, изнывать от неконтролируемого желания и сгорать изнутри. Он бы на стены лез, выл, но только Чонгук заставляет его сидеть на месте, только его чёрные обсидиановые глаза удерживают на месте сгорающее в агонии тело. Альфа аккуратно берёт руку омеги в свою, поворачивает запястье и указательным пальцем медленно очерчивает просвечивающие сквозь тонкую кожу венки. Делает это почти невесомо, нежно, ласково, успокаивающе, будто просто проявляет свою нежность, но Тэхён замечает, как он тянется другой рукой к карману тёмных джинс и достаёт оттуда блестящий металлический предмет. Сначала омега не понимает, что в его руках, пытается рассмотреть, сквозь дымку в глаза, и, наконец, осознаёт. Тонкий, меньше миллиметра в ширину кусочек метала поблёскивающий в пальцах Чонгука — лезвие. Омега сразу же отдёргивает руку, удивлённо смотрит на альфу и беспрерывно мигает. Неужели Чонгук хочет его убить? Неужели тот, кем он бредил, тот из-за которой жить нормальной не мог решил убить его, избавить таким способом от боли? Это не похоже на него. Нет. Это не Чонгук. — Что ты…? — омега запинается, не может дальше и слова сказать, ведь Чонгук снимает с себя толстовку, обнажаясь, и притягивает за предплечье Тэхёна к себе. Чонгук впивается в его губы, пропускает внутрь язык и мягко касается нёба. Во рту сразу же появляется сладкий, приторный вкус абрикоса, что, кажется, сейчас пьянит все органы, заставляет омегу обмякнуть в воде и немного сползти по бортику вниз. Альфа совсем не осторожничает, целует жадно, сминая губы, кусает, лижет, оттягивает. Слюна мешается со вкусом крови и оставляет после себя странное сладко-солёное послевкусие. Но это совсем не отвлекает омегу, не мешает наслаждаться любимым телом, не мешает гладить смуглую, покрытую татуировками, кожу. Он хочет отдаться, опять прожить с ним те моменты, что глубоко сидят в голове и, наконец, почувствовать его в себе. Безумно хочет. Он тянется к нему, притягивает за шею к себе, желая затащить к себе в ванную, и до боли сжимает грубые плечи, оставляя на них следы от своих же ногтей. Чонгук ещё напористее сминает его губы, удерживает омегу за затылок, не отпуская, и вновь берёт его за тонкое запястье. Вкладывает ему в ладонь кусочек тонкого металла и зажимает руку омеги. Тэхён даже не обращает внимание на режущую боль, он кроме Чонгука ничего не видит и не чувствует, ничего не слышит. Плевать на боль, плевать на холод в его глазах, плевать на всё, лишь бы альфа не отстранился, не остановился, дразня. Стекая с ладони в ванную, кровь окрашивает воду в свой цвет, сначала в бледно-розовый, потом в тёмно-красный. И Тэ до сих пор плевать, плевать на руку, что сжимает Чонгук, плевать на кровь, плевать на боль. Альфа удерживает его в своих руках — большего ему и не нужно. Он хватается за него, как за спасительный круг, как за последний глоток воздуха, не желая отпускать. Чонгук — это то, чем он живёт, это то, чем он бредит, то чего он жаждет, желает и ждёт. Всё, что существует в этом мире, никогда не сравниться с ним, никто не заменит, никто не исправит. Омега болен им, одержим. Одержим до боли в костях, до боли в груди и сердце. В миг Чонгук отстраняется и омега в страхе хватается за его шею, тянет обратно к себе, но альфа аккуратно убирает его руку и взглядом указывает на раскрытую ладонь. Она, словно прошитая миллионами красных нитей, истекает кровью. На бледной коже глубокие тонкие порезы. Тэхён поднимает глаза, смотрит на альфу и беспрерывно мигает, ничего не понимая. Тот лишь молчит, берёт окровавленное лезвие с ладони омеги и подносит к его запястью. Тэхён зажимается, видит, как на лице Чонгука лёгкая улыбка появляется, как он осторожно проводит металлом по тонкой коже, вызывая раздражение и оставляя неглубокий порез, и вновь поднимает на него взгляд. Всё такой же пустой, холодный и тёмный. — Не бойся, я помогу тебе, — уже шепчет Чонгук, видимо пытаясь спокойствие внушить, но омега боится, впервые боится того, кто перед ним сейчас, боится его взгляда, действий, спокойного умиротворяющего голоса. Это не Чонгук, — Всё пройдет, и мы с тобой вновь встретимся, — улыбается альфа мягко, с появляющейся на одной щеке излюбленной Тэхёном ямкой. — Я не понимаю…— Тэхён чувствует, как тело слабеет, как взгляд мутится и уже не видит всё чётко. Силы, что и так уже были на дне, окончательно иссякают, оставляют тело. — Всё будет хорошо, — окровавленной ладонью гладит его по волосам Чонгук и улыбается. — Ты…убил меня? — губы не шевелятся, только связки пытаются работать и издавать звуки. — Ты сам себя убил, — улыбка пропадёт с его лица, а рука резко отдёргивается. Тэхён замечает, как переменился Чонгук, но уже ничего сделать не может, руки не поднимаются, ноги тем более, а веки, будто свинцом залиты, опускаются. Только сквозь дымку он видит, как фигура альфы растворяется в воздухе, как она с каждой секундой становится прозрачнее, а потом вовсе рассеивается, словно туман. В комнате никого нет и никого не было. Он один лежит в кровавой ванне, сжимает в пальцах лезвие и смотрит в пустоту, кажись, видя то, чего там нет. Пахнет все так же — абрикосом, а теперь уже и вперемешку с кровью. Его мозг сыграл с ним в злую шутку, показал то, чего он так хотел и сам в могилу уложил. Омега обмякает и погружается в холодную воду. И только сейчас понимает, что это всё были галлюцинации, что никакого Чонгука здесь не было, что переписки никакой тоже не было. Чонгук умер полгода назад. Это был не он. Это был лишь образ, устоявшийся в голове.Тэхён искал таблетки не от боли. Он искал транквилизаторы, что забыл выпить вчера с утра