Зависимость

— А это, господа и дамы, Обито Учиха — будущее нашего светлого общества! Я уверен, именно он продвинет медицину нашего мира. Никто из всех учащихся не столь страстен до знания, не поглощен своими амбициями. Да, он не самый умный среди сверстников, но он способен перевернуть мир. Очень старательный мальчик, — гордо заявлял преподаватель перед учебной комиссией, представляя студента на общеуниверситетском мероприятии. Обито гордо поднимал голову, расправлял плечи да выравнивал многочисленные бумаги в стопке своего учебного проекта. Преподаватели кивали, одобряя краткую презентацию, и устремляли всё внимание к выдающемуся и способному студенту. Рин широко улыбалась и показывала пальцы вверх в поддержке, рядом сидящий Какаши также улыбался, но более скромно — словно скрывая свою любовь и уважение к новому другу. Набираясь уверенности, смелости и воздухом, Обито начал свой доклад. — Да, спасибо большое. — говорит мужчина, приглаживая платиновые волосы к голове. Тяжело выдыхает и направляется к кабине своего коллеги, вальяжно прокручивая ключи, словно не было ничего необычного в заключении одного из лучших исследователей мутации генома. Хидан насмехается, наблюдая за потерянным ученым, смакует каждый сошедший с его лба пот — не в собственном высокомерии или, не дай Бог, оказанной мести да справедливом нахождении Учихи в столь низком положении, скорее в собственном сумасшествии. Оно и верно, не каждый способен будет пересилить в себе какие-то нормы морали и общепринятые ценности ради высокой цели, а по мнению самого же Хидана — всем исследователям, ученым да всему политическому аппарату, что хоть как-то поддерживает происходящее с классовым разделением стоило бы занять место рядом с продрогшим Обито. Не тот сумасшедший, что с ума сошёл в психологической защите от событий, а тот, кто продолжает делать вид, что всё в порядке. Обито сидит не на лавочке, не на выделенном стуле — сидит на корточках, лишь одними губами шепчет о желанном, о том, как хочет вернуться домой и выпросить прощения. О, как он ошибался! Дейдара — свет во мгле земной, не стоило бы ему так бросаться своими словами и предвзятостями, своей необъясненностью и безмолвием несчастья в который раз оставлять его наедине с собой; хоть и с другой стороны сильно рад и даже в предвкушении над предстоящим прощением. Дело Обито просить прощения, пусть даже слёзно, пусть вставая на колени — дело Дейдары простить и снова оказаться рядом. Это не превышение полномочий и отношениями, вовсе нет — уже аксиома. Хидан слабо бьёт мужчину по плечу, расценивая его прокажённое состояние как шутку — какой же медик позволит себе увлечение запретным веществом, зная все последствия? Но то не шутка. Мужчина грубо подхватывает того под плечо и уводит из полицейского пункта, заводя в собственную машину. Небрежно бросает что-то из разряда: «Только посмей мне салон испачкать». А организация и не должна была узнать об этом, не должна была понять о маленьком вандализме Обито, если бы полицейская экспертиза не показала в организме мужчины наркотик — задержание было удвоено в сроках, а мелкое преступление занесено в личное дело. Там-то и стало ясно. Хидан в участок завёз не только крепко стоящий запах своего одеколона, но и официальные бумаги от правительства с настоянием досрочного освобождения в сопровождении официального представителя, а также небольшой, но несгибаемый конверт в уплату компенсации за небольшие исправления в документации и отчётах по задержанию некого медика ЛЦК Учихи Обито. Хидан заводит Обито в неприглядную комнату — только высоко закрепленные душевые шланги и слив для воды в полу, без кабинок или прочего блага современного общества али государственного финансирования. Раздевает силой, прекрасно понимая, что горе-инвалид не сможет самостоятельно хоть что-то сделать. Обливает водой сильного напора из шланга и без общего удовольствия наблюдает, как тот валяется на полу, еле сдерживая рвотные позывы. Хидану не весело, не тошно — скорее обидно за человека столь верного общей идее, за человека, кто разделяет с ними одну кровь; в мыслях невесело заключает, что вскоре это ждёт каждого. Приказ поступал на очищение гадости да пересиление общей ломки. Кому ведь как не Хидану знать всю подноготную мира алкашей и наркоманов — сам в прошлом выходец этой стези, сам работает исключительно с этим контингентом, не скрывая своего активного желания не иметь ничего общего с честным и добропорядочным миром (то ли от собственного нежелания али садистских наклонностей, то ли от неотступающего чувства вины — всё помогает снять доля сумасшествия и сладострастия от пускания крови). Хидан — редкий фанатик, способный умыться в крови, если это очистит его от грехов и главного продолжительного греха продолжения работы в Центре. Каждый справляется с болью по-своему, каждый болен по-своему, каждый зависим от чего-то. — Лежи смирно! — срывается Хидан, стоит ему только поднять мочевой катетер. Сильно бьёт своего коллегу, особо не стесняясь — в любом случае это поможет сбить спесь. Цепляет специальными наручниками к кровати и заводит трубочку в уретру, не пугаясь криков и попыток выбраться, он словно и не обращает внимания на мучения. Отсутствие левой руки вовсе не даёт повода не повязать плечо крепким узлом к изголовью — странная и неудобная поза. — И чтобы, блять, ни звука. Никаких милований да поблажек. По трубке от урологического катетера тугой струйкой подкатывает моча, окрашенная кровью. Позаботиться о специальном мешке или утке Хидан попросту забывает отчего отныне непроизвольное мочеиспускание грозит резким запахом и неприятным разливающимся теплом по икре. Врач громко ругается и цепляет к другому концу трубки мешочек, сразу смывая с рук словно задуманный проступок — гневно посылает Обито куда подальше и грубо растирает его ногу от испускания. Уходит, оставляя Обито лежать в таком положении, оставляя его в мелкой дрожи и попытках хоть немного приподняться. Мужчина широко открывает глаза и всматривается в потолок — что-то не то, разъедающее желание нужды и острой жажды к запретному веществу не оставляют, вовсе нет, скорее дают повод для истеричной паранойи, подразумевая желание ко второму обвалу потолка, лишь бы не сжирающая необходимость в веществе, в алкоголе, в сигарете — да в чем угодно: он сам довёл себя до этого. Обито вспоминает с какой сладостью и с каким обожанием доставал из потаенных карманов небольшие расфасованные пакетики с порошкообразным веществом — одни из первых экспериментальных попыток вывести слюну в доступное вещество. Находясь в камере, пока надзиратель спал или ел, али смотрел гнусную передачу, мужчина закреплял свою зависимость, не наблюдая за собой ни света, ни тьмы. Только желание. Жар, холодный пот, непрекращающаяся дрожь и сильная усталость — каждая минута, как вечность, тянется неоспоримо долго и мучительно. Сон не идёт, а жажда обыкновенного питья начинает застилать здравый рассудок, пуская вместо снов дрянные видения. Условия Хидан преподносит звериные — замкнутое запертое пространство с еле видимым лучом света луны, без еды и воды (всё заменяет капельница, не Обито ли понимать поддержку физического здоровья). Сутки проходят крайне тяжело — Обито тихо стонет, бьётся в собственной агонии, али надеясь на собственную смерть в одном моменте или на хоть какую-то поддержку и исполнение хотя бы биологических нужд. Какой ребёнок не боится спать в темноте? Каждый ведь в страхе просит купить маму ночник, или оставлять включенный свет в какой-нибудь комнате, чтобы быть уверенным, что никакой монстр не скрывается за углом, хотя если и скрывается, то у ребёнка всегда есть оружие весомее всяких клыков и когтей — одеяло. Но ночник раздражает воображение, не оставляет полёта видениям и реальному ужасу, тем более не оставляет наедине с собственным страхом — надевает на него маску безобидности и несуществования. Страх в темноте находится в своей естественной среде, ведь нет под светом уверенности в своих действиях — ему необходимо приспособиться к этому свету, стать светом для завлечения в ловушку. Страх в темноте подлежит объяснению, изучению и даже рефлексии, страх на свету скрывается в многогранной маске, а потому несёт большую опасность, чем всякий монстр в тени, тем и становится непредсказуемым, неуправляемым в собственном скрываемом гневе — невозможно обозначить величину и размеры монстра, когда он спрятан. Именно свет делает нас большим чудовищем, чем темень. Свет — лицедейство. Темень — духобесие. Так что же из этих вариантов более схоже с благим поступком? Учтивая лесть во имя норм морали и привязанности или прямая честная грубость без увиливаний? — До какого каления тебя нужно довести, чтобы ты увидел в других наконец себя?! И вместо «Я» и «Они» ты уже не отделял бы себя на собственном пьедестале?! — маленький юнец неожиданно бьёт ногами кровать, заставляя Обито сильно дёрнуться в испуге. Койка сдвигается к боку. — Какой к черту пьедестал?! — Обито сильно дёргается, пытаясь хоть немного приподняться на кровати. — Твоего триумфа! О, свезло, что Фугаку тебя нашёл, а Данзо-сама под крылышко спрятал. Что было бы, если не удача? Ты бы сгнил в той канаве, где и лежало остывающее тело Рин да Какаши, — малец подходит слишком близко, едва касался своим носом его, говоря тише и грубее, не стыдясь открыто манипулировать чувствами да воспоминаниями. — Не смей! — срывается на крик и приподнимается телом так, что оковы по руке и плечу больно врезаются в кожу, оставляя намозоленные красные следы. — Не смей вспоминать их даже. — Кто-то же должен это делать, — юноша не двигается с места, не пугается и даже широко улыбается — сладостна ему такая реакция, но не те мысли тот побуждает к взрослой версии себя. — Поживи в припадке самозванцем, быть может оно и приведёт тебя к чему-то. Какая польза в Аполлоне Бельведерском? Взвесить его по граммам, измерить каждый сантиметр его тела, разглядеть в пустом каменном взгляде смысл? В самый опасный момент жизни, когда он готов сгубить свою душу во имя греха, такого сладкого и отчего-то манящего, так, быть может Аполлон Бельведерский спасёт его? Никто не узнает, что спасёт его — вдохновение, искусство али прочий человек, ведь именно эти факторы могут спасти подонка, воспитать в нем благо и даже, возможно, богобоязнь, тем и верное служение хромым принципам и имеющимся нормам морали. Искусство — спасение. Дорогой человек — искусство. Обито исчезает в дымке. Мне больно видеть белый свет, я ведь много-много лет мечтаю не об этом. Всё — маска и лицедейство, всё — шутовское одеяние блага. Дейдара тихо плачет, складываясь в комочек на кровати – о, как же велика его боль! Как сильно разъедает его боль брошенного щенка, который был приласкан краткой заботой проходящего мимо незнакомца: итог один – сплошное одиночество и, опять-таки, брошенность. Опустошение поданной надежды, вот оно истинное отчаяние и жестокость в истинном своём проявлении. Тёмная комната, не освещённая лампами — только редкими лучами солнца, что вот-вот затянется грозными тучами, — давит своим настроением, запечатывает в состоянии траура. Воздуха не хватает, истеричные всхлипы громким эхом расползаются по комнате, отражаются от стен и ужасным комом остаются где-то в горле. Куроцучи заходит в его комнату, не стучась – слышит его рыдания с другой комнаты, проходит к его кровати тихо, на носочках. Гладит его по плечу, так аккуратно, так скромно – она совершенно растеряна в собственном незнании, как помочь, но безумном желании спасти его. Его существование — чудо! Не менее. Девушка с ужасом смотрит, как сводный брат страшной хваткой цепляется за её ладонь, – так отчаянно холодной рукой хватается за видимость спасения. Куроцучи улыбается так мягко, заставляя себя не показывать и капли имеющегося страха, ложится рядом и обнимает его со спины, зная, как ему это необходимо. Дейдара поддаётся атаке заботы, но затыкает уши своими ладонями, не желая слушать ни слова от слепого наваждения – непонятно ей, что невозможно его переубедить. Не помогает защита, он всё равно отчаянно слышит ужасные слова, что она сказала ранее, да как она смела произнести это? Опьяненный одиночеством, в аддикции от своей трагедии и неспособности жить далее — видеть лучи солнца и слушать пение птиц. Нужны ли ему объятия Куроцучи? Так ли необходима её поддержка, когда на самом деле душа тоскует по иному человеку? Он был прав — разлука создаёт иллюзию идеального отношения, такого, какого не было ранее. Иллюзию превосходного, не подлежащего сомнению или критике. Куроцучи не права, не является Обито нарциссом и тем более манипулятором. И портрет его не психологический убийца, вовсе нет — портрет то замечательного и благожелательного ученого, что возжелал спасти свою жертву. Дейдара закрывает уши, не желает слышать её доводы и сильно дёргается телом, отрекая от себя её ласки и попытки сделать лучше. Обито необходима любовь, он уверен в этом — ради этого ведь он шёл на жертвы, на уступки и опрометчивое сближение. Дейдара опасен для него, но он всё равно льнёт к нему каждый раз, обжигаясь до глубоких шрамов и страшных последствий. Обито слаб, но верный подход к их л ю б в и приведёт их ко спасению, к единственному исходу этих отношений. Обито нет — в этом и его прелесть, прелесть их отношений, прелесть всего того, что смеет нарисовать ностальгия (воображение). Но проблема в его отсутствии — разум сам дорисовывает осознанное желание его отречься от Дейдары, неизвестность, как пропасть, между ними и невозможностью стать целым, стать единым и неоспоримым. Проблема в недосказанности. Проблема в его уходе. Отрекаясь от метафорических, поэтических, риторических, теоретических и практических смыслов, Дейдара Тсукури уверен — после возвращения Обито все встанет на свои места. Нелюбо ему нахождение Куроцучи рядом, да гори она синим пламенем — кто ж желает слышать грубую правду в лицо? Дейдара знает, он уверен в том, что дорог Обито. — Посмотри на меня, — нежные бледные ладони ложатся на его, аккуратно проводят по щекам, стирая дорожки слёз, — Мы уйдём отсюда, слышишь? Тебе станет лучше… Ооноки будет так рад увидеть тебя, вот увидишь! — Я не уйду, — тихо хрипит юноша, сбрасывая с себя ладони подруги детства. Дейдара вырывается и встаёт с кровати сильно дёргаясь, — Я не брошу его! А если он вернётся? — Дейдара-нии, послушай… — сочувственно просит девушка и внимательно всматривается в отрешенного от мира сего братца, в уголках её глаз скапливаются слёзы, но она не показывает ему слабости. Знает, сейчас сложнее ему. И она спасёт его. — Нет, ты не знаешь ничего! — кричит и отбрасывает от себя ладони Куроцучи, бьёт сильно — та мгновенно прижимает руки к себе, — И не смей ничего о нем говорить. — Я знаю, ты обижен и зол, но, прошу, взгляни на ситуацию трезво, — молит и отходит от него на шаг назад. — Ты ведь знаешь, я всегда на твоей стороне и всегда рядом с тобой. Я не держу на тебя обиды или зла… — Ох, меня это так волновало! — Дейдара вскидывает руки вверх, снова кричит, — Хотя… Знаешь, нисколько. — Я была с тобой раньше, буду и сейчас, — девушка сглатывает тугой ком обиды и внимательно всматривается в лицо брата — пытается убедить себя, что это не он вторит своим оскорблениям, а ужасная зависимость, взявшая вверх над трезвым сознанием. Куроцучи прикрывает веки, смахивает слезы с ресниц и закрепляет для себя главную мысль: Обито — паразит. — Я всегда на твоей стороне.