Мёртвая актриса

Глава 41 Усталость не заставила себя ожидать более положенного. Веки объявили свою капитуляцию, и сознание начало собственное торжество видений. В усадьбе, а ежели совсем точнее, в кухонной двери произошел щелк, за ним же и последовал некий голос в доме. Бедняге пришлось с усилием обнаружить в тех звучаниях что-то, что в последующем заставило его сердце трепетать от накатившихся слез. (Безбожница) – Милы-ы-ый? Ми́лый? Где же мой милый мальчик? Словно в сонном параличе, он не смог ничего сделать, ни изъявить звука, ни громыхнуть по полу, ни проскоблить ногтем мизинца. Очи то и дело истошно подначивал некто по имени Джон-извозчик по орбите поселения N. Он готовился выпрыгнуть и удариться о доски старого хозяйского сарая, коего позабыли снести ещё июньским летом, тем самым создав шумового подобия. Пятому казалась, что она пропадет вновь в багровом затемнении, не отыскав ничего родного в том доме, испугается темных силуэтов и рук, костляво тянущихся от картин её «обожаемой семьи». Она провалится сквозь скрипучие половицы и не возвратиться больше в оную усадьбу. Позже пары мимолётных вскриков-обращений, дверь в сад издала хлопок, а стук каблуков прекратил свою чокнутую чеканку, проголосив лишь об одном; «Нежели нет», дева покинула оный дом, а главное, она покинула юношу. Тело на тот момент уже приняло своё обычное состояние, но вставать уже не было смысла. Он только смог приподнять голову, как в радостном испуге приглядел платиновую голову в проеме открытой двери. Эбигейл. Это было она, собственной персоной. Каблуки её были в руке, и платье, у коего он недавно отобрал все его ароматы, на хрупком тельце горел пламенем обожания Пятого. Вино настолько поглотило голову, что неясность не дала разобраться, чему радоваться более: платью, вновь напитанному запахами его любимой, или присутствием самой желанно-прелестной Эбигейл. (Вызволитель) – Моя очаровательная Эбигейл, такая прекрасно-бледная и трепещущая, - единство выявилось наружу. Тогда как девушка сделала больше; она истерично отбросила каблуки в стену, столкнув бокал с цветами со стола, и подала обе руки так женственно, что с другой стороны руки скоропостижно были поданы ей в ответ. На этом Безумная не остановилась. Пока Пятый с усилием поднимался, она подхватила тот момент, когда он оказался чуть ниже её уровня, и вгрызлась в его губы с тактичной мерзостью и похотливой глупостью. Юношеские пальцы окунулись в талию девы и, позволяя себе высоты все слаще, сполна пересчитывали ребра, а позже достигли и груди, холодной, бархатной, и такой эфирной. Он ощупывал деву и желал проникнуть сквозь одежду, ублажить языком её молодость, однако причмокивания губ сбивали его каждый раз при использовании попытки действа. Оттого парень резко спустил руки, к бокам девы и настолько грубо приволок Платиновласку к себе, что отплатил ей за все те проказы, благодаря коим она сотворила с его душой нечто неясное. Сжал в отместку за то, во что превратила его сердце. Пятый простил себе даннство и вы простите его. Это были единственные секунды, когда Безумная сделалась пассивом. Пятому так и не удалось достичь сладостного упоения в её девичьих бедрах. Эбигейл пробралась в его объятья и приказала отвести их в спальню. Она была капризна в тот момент, желала порабощения не только со стороны юношеских рук, но и со стороны его глаз и уст. Губы должны были в обязательстве принадлежать ей, а глаза закрыты в наслаждении времени с нею же. И после каждого его открытия глаз она пыталась слезть с его рук, и вновь очи приходилось сомкнуть и следовать ощупью иных органов чувств в упоении безе. Оставшиеся 15 футов сумели раскрыть очи Пятому и это не скрылось от девицы. В мгновение она сорвалась с его рук, обиженная и осклабленная, нагрянув из спальни прочь. Юноша был пьян, но резок и остервенел. Он с душевным подъемом схватил деву за виноградную её кисть и уволок на кроватные устои до полного девичьего рассеивания в издевательских приемах Морфея.