l want to see you again

За последние несколько дней, Чигринец в моей голове стало катастрофически много. Меня необъяснимо тянуло к ней, ещё сильней когда она отталкивала меня, пытаясь показать, что я безразлична ей, обнимаясь с Алехиной. Детский сад.       — Покурим? — я на столько увлеклась созерцанием увядающего горизонта, что не заметила, то как рядом со мной, на скамейку присела Катюша. Вздрагивая от хриплого баритона её голоса. Я улыбаюсь и принимаю протянутую мне сигарету. Я не знаю откуда у неё сигареты, ведь учителя, ещё в начале недели, обчистили, так сказать, все наши нычки с про запасами, догадались даже о самых потайных, но была благодарна ей за неё. Мне давно требовался никотин в легких. Хотя, чего греха таить, я бы сейчас юзнула чего покрепче каких-то там никотиновых сигарет. Я осознавала, что если я сейчас, сама не остановлюсь, то ничем, абсолютно ничем хорошим, для меня это не закончиться. Делаю затяжку, одну, вторую, выпуская дым из губ — наблюдая затем, как тот растворяется атмосфере.       — Тебе лучше? — снова докапывается она до меня, когда понимает, что тишина не прилично затягивается. Сегодняшний ночью я позволила Большаковой застать меня в не лучшем состоянии и помочь, помня о дурацком жизненном цикле не справедливости: получая что-то, будь готов к тому, что рано или поздно — придётся отдать, что-то взамен.       — Угу! — бубню себе под нос, запрокидывая голову назад, прикрывая глаза от обильной усталости за сегодняшний день, втягивая носом воздух. Списывая мой не очень не внятный бубнеж на то, что я открыта для дальнейших бесед, Большакова ещё о чем-то мне говорит, в суть которого я не особо хочу вникать.       … — а потом, — воодушевленно продолжает она, не особо интересующий для меня рассказ. Я не успеваю уловить момент, когда улавливаю, где-то по близости, заражающий смех Чигринец, и то, как полностью отключаясь от реальности, пытаюсь отыскать белый пучок мелькающий на горизонте. Улыбка озаряет до того омраченное моё лицо, а сердце пропускает не сколько сотен удар за раз, и я тут же вступаю с Катей в наш беспочвенный, как мне до этого казалось, диалог. Юля сама того не подозревая стала рычагом постоянного смены моего неустойчивого настроение, которое даже во время ломок не так часто менялось, как это стало сейчас. Я черт возьми, сама не понимала, что со мной происходило? Я на этом проекте, чтобы меняться, но не как чтобы обзаводиться новой проблемой в виде отношений с соперницей. И мне не нравилось, то как она на меня влияла. Хотелось напиться или, ещё лучше обдолбаться в хлам, чтобы на утро ничего и никого не помнить. Но это не выход. Я не хочу закончить так как и мой отец. Я не могу так поступить со своей матерью, которой я ещё хочу доказать, что я могу быть хорошей дочерью и примерной сестрой младшему брату. Я не хотела допустить влюбленности, особенно тут, где каждая была потенциальным соперником; где друг мог оказаться опаснее врага. Да и с Чигринец мы не особо контачили, до того злосчастного момента в туалете, или это началось значительно раньше? Почему именно она? — спрашиваю себя я, резко останавливаясь на полуслове, замирая и уставляясь куда-то в даль. Грустно усмехаюсь, чувствуя мурашки от внезапного нахлынувшего ветра. Медленно перевожу взгляд на свои сжатые, на манжетах школьного бомбера, пальцы. Я не хотела, но допустила. В какой-то миг, вся сложившиеся ситуация и сама я — мне кажется на столько комичной, что я начинаю безудержно — истерично хохотать, вызывая недоумение у рядом сидевшей Большаковой.       — Мазур, всё в порядке? — снова слышу я.       — Да, — кое как выдавливаю я, через пелену напавшего на меня истеричного хохота. — Определённо! — лгу. Не могу же я ей выложить всё как есть. Хотя, если верить советам нашего любимого в кавычках психолога, то нужно уметь доверять людям и открываться, чтобы нам смогли помочь. Да и чем здесь можно помочь? Я не умею доверять людям. Да и не хочу. Особенно здесь, где абсолютно любое твоё слово может стать опасным оружием в руках твоего соперника. К тому же я не очень хорошо понимала намеренье сидящего рядом человека. Ещё вчера она подлизывалась к Роговенко, а с утра настраивала всех против Юли при этом не имея никаких весомых аргументов, а уже сейчас любезничала в моей компании. Ну, ладно в последнем я сама виновата.       — Есть ещё сигареты? — спрашиваю я, чувствую как ломит мышцы лица от недавнего хохота, ещё удивительно, что здесь не собрался весь проект во главе с учителями и психологом. Как бы мне не нравились эти уроки с психологом, её слова все же успокаивали и внушали хоть какую-то толику надежды на то, что наша жизнь может быть лучше, чем она есть. И сейчас бы я не отказалась от личной с ней встречи, только не со всем понимаю, чтобы я ей бы сказала. Резко срываюсь с места, выкидывая и притаптывая не докуренный бычок, школьным ботинком, не обращая внимание не на один оклик Большаковой. Так же резко останавливаюсь не далеко ото входа в здание, которое вот уже больше чем две недели считаю своим домом в своем новом будущем, когда в голове резко что-то происходит и всё произошедшее кажется мне нелепым, временным наваждением, которое пройдёт так же резко, как и началось. И вместо кабинета психолога я иду спать.