***
Ты задуваешь свечи и отводишь глаза. Когда ты переезжала от родителей, ты не хотела забирать это с собой: все его фотографии в рамочках, все искусственные цветы, его бюст, созданный из подручных средств, но до невозможности похожий на него настоящего. Тебе казалось, что он смотрел на тебя, и тогда этого было вполне достаточно. Но это оказалось сильнее тебя - оно всегда было сильнее - и, впихнув в машину самое дорогое, что у тебя было в родительском доме, — свой алтарь, ты с остервенением захлопнула дверь машины и, поймав на себе удивленный взгляд Брейни, обдала его водой из лужи и унеслась прочь. Тебе казалось, что ты пыталась сбежать от себя, но от себя не сбежишь: ты так же каждый вечер сидишь у своего собственного бюста Арнольда Шотмена и рассказываешь ему, как прошел твой день. Что случилось нового. Что ты чувствовала и что видела. Только с этим идолом ты можешь быть честной. Ты никого не водишь к себе домой, ни с кем не общаешься, никого не хочешь видеть. Потому что у тебя уже есть компания. Твой идол. Твой алтарь. И твоя любовь, под ноги которой ты бросаешь свою жизнь.***
Арнольд не требовал этих жертв. Но так уж повелось, что ты никого, кроме него, не видишь. Не видела никогда. — Хельга Джеральдин Патаки! — просыпается селектор, и голос секретарши разрезает накаленный твоими мыслями воздух. Недовольство наполняет тебя до краев. — Возврат. Ты чертыхаешься, потому что день так хорошо начинался. Хоть отец и расширил бизнес от пейджеров до компьютеров и прочей современной техники, но недовольных было мало: до тебя люди попросту не доходили. Они побаивались, предпочитая потерять деньги, чем разбираться лично с заместителем директора сети магазинов. Вернуть товар иначе было невозможно: Ольга юридически подбила все документы так, что к их системе не подкопаешься. — Пусть проходит, — почти лениво позволяешь ты, заранее зная, чем закончится эта встреча. Спустя несколько секунд незадачливый покупатель выйдет ни с чем и больше никогда не вернется. Ты пыталась стать добрее. Черт, ты почти брала уроки доброты у Фиби. И каждый раз, каждый раз, когда начинается очередной будний день, от которого тебя тошнит, по пути на работу ты думаешь о том, что сегодня ты станешь другой, что ты изменишься. Станешь сочувственнее, мягче, искренне. Ты перестанешь орать на сотрудников и подчиненных, перестанешь выставлять клиентов виноватыми в поломках не самой качественной техники. Ты знаешь, что должна измениться. Чтобы, когда Арнольд бросит свою ненаглядную Рут, он наконец-то выбрал тебя. За пять лет, прошедших с окончания школы, ты не изменилась ни на йоту. Панцирь, который раньше был защитным, как-то незаметно сросся с тобой. Вы стали одним целым, и ты больше не можешь от него избавиться. Ну ничего: еще есть время. Сейчас можно вальяжно развалиться в кресле и принять самую безразличную позу. Чтобы вошедшему с порога стало не по себе. Секундная стрелка тикает ровно тридцать раз, прежде чем раздается робкий стук в дверь. Странно, обычно клиенты доходят быстрее. Этот что, вел задушевные разговоры с твоей глупой секретаршей? — Войдите! Тебе кажется, что твой голос немного охрип то ли долгого молчания, то ли от ночных рыданий в подушку, когда ты представляла то, как сладко засыпает в его объятиях Рут. Мир не разрушается, только ты давишься воздухом, а кончики твоих пальцев начинают неприятно зудеть, когда он, тот, который скальпелем вырезан в твоем сердце, робко приоткрывает дверь и заглядывает прежде, чем войти. — Хельга? Привет. Не ожидал тебя здесь увидеть. — Так это же фирма моего отца, репоголовый! — слова льются из тебя прежде, чем ты им это позволяешь. Впрочем, какая разница: ничего путного все равно в голову сейчас не приходит. Какого черта он здесь? Без предупреждения, без объявления войны. Ты даже не успела сочинить речь, не успела подготовиться. Он издевается над тобой? Зачем он пришел? Чтобы снова тебя разрушить? — Я думал, что ты не хочешь с ним работать. Голос Арнольда из радостного становится убитым. Он будто снова ощущает себя тем самым мальчиком, который не мог понять, что он делает не так и откуда эта агрессия в его сторону. Тебе даже становится немного смешно: из высокого и статного юноши он на твоих глазах молодеет, и от того красавца, что только что стоял на пороге твоего кабинета, не остается и следа. Средь его желтых волос ты снова видишь ту дурацкую маленькую кепку. Твои губы кривятся в улыбке, психика сходит с ума. Выходит ухмылка и, кажется, достаточно злая. — Я не хотела, — делаешь акцент ты на прошедшем времени, — но все мы люди, и все мы хотим денег. Звучит еще грубее, чем нужно, но смысл Арнольд улавливает: он никогда не был дураком. Наверное, он считает, что это вполне в твоем стиле: полжизни распинаться о том, что бизнес и отец — ужасны, а бизнес отца ужасен вдвойне, а потом выбрать то, что проще. Только вот Арнольд не знает самого главного: ты всегда выбирала семью, как бы она к тебе не относилась. И сейчас ты злишься не на него, о нет, а на себя, потому что не подготовилась к вашей встрече даже морально. Потому что не ожидала его увидеть. Потому что не успела стать другой. — Понятно, — равнодушно говорит он и проходит в кабинет без приглашения. Усаживается на стул. Если для тебя твоя реакция на его приход удивительна, потому что ты не хотела вновь злиться, то он расценил твою агрессию, как норму, и поступил в точности, как всегда: проигнорировал ее, сделав выводы. Арнольд почувствовал себя в своей тарелке, точно вы все еще сидите в одном классе. — Я купил у вас три дня назад миксер, и он не работает. Арнольд протягивает тебе коробку, аккуратно разрезанную сверху и так же аккуратно запечатанную, а также документы: чек, гарантию и руководство пользователя. Ты тупо смотришь на протянутую тебе руку, на которой так гадко блестит обручальное кольцо. Жаль. Ты до последнего верила, что Фиби лгала о его женитьбе. — А что, Рут не в состоянии починить? Она же такая идеа-а-альная, — кривишься ты. Арнольд осекается, не понимая, с чего ты вообще заговорила про Рут. — Она…э-э-э… не занимается ничем таким, — выдавливает из себя Арнольд, и тебе хочется ему врезать. Он ее еще и защищает. Как же омерзительно. Что бы сказал тот Арнольд, который стоит в твоей спальне? Он хоть и создан из веток, старых мячей и прочего хлама, но он бы произнес: — Хельга… — обязательно с придыханием, — мне не нужна никакая Рут. Я женился на ней, чтобы ты ревновала. Я сломал этот миксер, чтобы прийти к тебе. Я люблю тебя, Хельга. И вы бы слились в страстном поцелуе, и твое сердце наконец стало бы целым. А так… Этот кто-то, будто бы незнакомый, женат на другой, и все, что ему от тебя надо: вернуть потраченные двадцать долларов. Снова начинает тошнить. — Гарантия оформлена неверно, — бросаешь ты, даже не беря в руки предложенные бумажки. — Как это так? — возмущается Арнольд. — Оформляли ваши продавцы. — Там нет подписи директора магазина, — уж к этому-то ты подготовилась. Хотя бы профессиональные вопросы не ставят тебя в тупик. Схема отработанная годами. — А я не знал, что он должен подписывать, — голос Арнольда стал ниже, и его возмущение могло бы звучать привлекательно. Ты выпрямляешься в кресле и разводишь руками: — А никто не виноват в твоей тупости, — изрекаешь ты, как само собой разумеющееся, — я же говорю: ре-по-го-ло-вый. Арнольд конфузится, он хочет уйти — ты видишь это. Но он остается все тем же Арнольдом, который искренне пытается видеть в людях только хорошее, вот и в тебе сейчас пытается это найти: — Почему, Хельга? — спрашивает он совсем не о гарантийном талоне. — Мы же давно выросли, почему ты… — Все еще терпеть тебя не могу? — подсказываешь ты. — Ну вот такая я вот, как видишь. Тебе снова хочется развести руками и показать ему во всей красе, какая ты. Показать синяки под глазами. Показать свои руки со следами от лезвий. Показать обжигающее пламя в своей груди. Показать ему, как ты наклоняешься под кран и позволяешь воде литься в глаза, чтобы вытравить его из себя. Показать ему все. Объяснить, почему ты такая. А потом спросить: зачем он пришел так рано, ведь ты ничего не успела в себе поменять? Он прав. Все выросли. Только ты пока не успела. Арнольд сухо кивает, в его глазах ты видишь густое разочарование. В пальцах снова покалывает желание ему вмазать. Как он смеет в тебе разочаровываться? Как он смеет? — Проваливай! — выкрикиваешь ты, нащупывая в кармане джинс его фотографию. Ту самую, в рамке в форме сердца. — Катись к жене и не появляйся тут, пока не поумнеешь! Тебе не приходится повторять дважды. Он смотрит на тебя недолго, но достаточно, чтобы ты успела запечатлеть его лицо в своей памяти: нахмуренные брови, сжатые кулаки. Он снова думает, почему с ним обошлись так. Ничего страшного. Объятия жены его утешат. Ты выплевываешь из себя пропахший им воздух и сильнее сжимаешь его фотографию. Тебе даже не надо вытаскивать ее: ты знаешь каждую черту изображенного там мальчика, и он так похож на того, кого ты в очередной раз выгнала, что от досады сводит зубы. Тебе кажется, что сильнее ненавидеть себя уже невозможно, но ты ненавидишь.***
— А тут она мне говорит, представляешь? — болтаешь ты, сидя по-турецки и наблюдая за тем, как свеча отбрасывает тень прямо на его кепку, смастеренную из детской кастрюли. — Что я морально давлю на клиентов. Ха-ха! Алтарь Арнольда не отвечает, но тебе достаточно, чтобы тебя просто слушали. — А еще приходил ты, — уже тише шмыгаешь носом, и тень от свечи уже не кажется тебе такой красивой: ты смело смотришь ему в глаза, — купил миксер и пытался мне его вернуть. И я тебе снова не понравилась. Становится так грустно, и тебе приходится прикрыть глаза, чтобы четко увидеть, как идол оживает и говорит низким привлекательным голосом: — Я ни в чем не виню тебя, Хельга. Я никогда ни в чем не винил тебя. Это видится достаточно четко, чтобы ты смогла продолжить диалог: — Что же со мной не так? Неужели я мало работаю над собой? Неужели?.. Ты снова закрываешь глаза и готовишься услышать его маняще-обволакивающий голос внутри своей головы. И слышишь: — Ты мне нравишься такой, какая ты есть. Ты немного расслабляешься, но он продолжает: — Но если это тебя так волнует, то ты можешь стать лучше. Попробуй стать терпимее. Попробуй краситься водостойкой тушью и смени цвет волос на рыжий, а еще, — и тебе абсолютно все равно, что настоящий Арнольд знать не знает, что такое водостойкая тушь и надо ли тебе снова сжигать волосы химией. Это идол говорит в твоей голове и, кажется, этого достаточно, чтобы прислушаться к нему: — выдвинь свою кандидатуру на ближайших выборах. Наша страна нуждается в таком пробивном президенте, как ты. И ты слушаешь. И ты больше не чувствуешь себя одинокой и сладко спишь по ночам, потому что твой идол прочно поселяется в твоей голове и толкает тебя вперед. А президентские выборы ты, разумеется, выиграешь, и, когда настоящий живой Арнольд придет к тебе на прием, ты будешь к этому готова. Ты изменишься. Ты сможешь ему понравиться. Только вот… будет ли тебе это нужно?