Сумеречный лес. Граница раздора

Весь белый дом этим поздним вечером был окрашен желто-оранжевыми красками заката, всё больше и больше в течении времени ухода солнца замешиваясь в более горячие, красные цвета, прежде чем уйти в совершенно чёрную мглу ночи. Город своей оживленностью и утихающими голосами не давал себе теряться в темноте, своими мягкими лапами окружающей каждого жителя города, и убаюкивающей густой как патока тишине. Торговые лавки начнут закрываться только часа через два, но людей на улицах уже было мало. Ну в отличии от дня по крайней мере. Листья в саду отражали слабый лунный свет и были похожи на серебряные монетки, украшающие ветки подстриженных деревьев аккуратным шариком. В глубине сада едва можно было различить шум работающего фонтана. Его выключают в полночь. Хотя ночью Белый Дом выделялся своей, как ни странно, белизной и своим богатством, скука в нем царила просто кошмарная. Когда-то она была вызвана буднями. Они повторяли один и тот же заевший нудный сценарий из-за дня в день, позволяя каждому жителю близлежащих мест помирать в соках своей собственной напыщенности и задыхаться в плодах, казалось бы, бесполезной и надоевшей работы. Скука бывает не только у заваленных делами взрослых, но и у загнивающих в постоянной мороке на голову подростках, что сейчас были вынуждены лицезреть городишко с высоты верхнего этажа самого высокого здания. По балкону раздаются гулкие звуки от небольших копыт. Таббо уже измеряет их длину, их громкость и количество, потому что иначе он совсем умрёт от затянувшегося ожидания. Ходит парень уже далеко не первый час. Явился он сюда сразу же после ужина, вдоволь наевшись не только плотностью приёма пищи, но и обещаниями отца и Алекса явиться к нему на балкон в ближайшее время. Если получится, конечно. А получалось у них нечасто. В последнее время страна пожирала их и их свободное время, как свирепый зверь, заставляя работать до измотанного состояния, чтобы после завалиться в кровать без сил, заглянув для галочки к нему в комнату с "Как дела? Спокойной ночи". А как у них это получалось, ничего больше чем перекура в прямом смысле для отца, и молчания в комфортной задумчивости для Алекса не выходило. Разговоры не задавались, ибо вскоре зевать начинал каждый присутствующий, а какие-то другие прелести семейной жизни ограничивались временем и делами. Хотя, что то что это по сути своей одна и та же отговорка. Ранбу стоит молча, задумчиво глядя то на его копыта, то на горизонт с его остатками заката, и в итоге не выдерживает, тяжко вздыхая. — Сер, прошу, простите меня за грубость, но... - медленно начинает он, прежде чем Таббо прерывает его, даже не прекращая своих круговых хождений. — Я знаю. - тянет фавн, после чего машет на Ранбу рукой. Парень замолкает, и после этого Таббо останавливается, поднимая глаза на слугу. - Я знаю что они не придут, Ранбу. Но потом я смогу бесить Алекса, напоминая ему о том, что он кинул меня одного. Ну... с тобой. Скрывается пренебрежение в голосе крайне плохо. Его улыбка становится шире, прежде чем он вновь опускает взгляд на пол, перешагивая клеточки. Он и так чудно поймёт, когда и что Таббо говорит и имеет в виду. А тут Таббо прямым текстом намекает на обидный и всем известный факт. Ранбу печально наблюдает за продолжившимися хождениями парня вновь, на секунду опустив уши в печали и слегка вильнув хвостом. Они оба помнили какое снисхождение совершил он когда-то, а значит что Ранбу может и потерпеть едкие словечки сына здешнего Президента, продолжая кивать, "выкать" и смотреть себе в ноги, как и заслужил. Захочет - сам выходной возьмёт. Таббо сам себе хозяин, и без него справится. — Выходит, вы делаете это только ради того, чтобы досадить мне? - говорит он, и Таббо резко вскидывает брови, не отрываясь от дельного занятия. Эта его часть натуры, что так часто врывалась ему в голову, даже как-то бесила, но с другой стороны давала возможность покопаться в себе. А самокопания - лучшее развлечение в его жизни, сразу после учёбы. Разговоры с Ранбу стояли где-то на уровне ужинов с Президентом и Вице-Президентом, а это где-то сороковые места. Всегда надоедает то, что происходит чаще всего. — Выходит. Вернее, ты сам отказался уходить, пока не передашь меня в руки моих родителей. Точнее сказать, отца и Алекса, так что это полностью твоя проблема. Чем я тебя так раздражаю, мистер Наглость? - Таббо уже и глаз на него не поднимает, а останавливается у стеклянных открытых дверей, смотря в небо. Солнце уже пол часа как село, а это значило, что время позднее. Июнь прямо таки радовал своей погодой и теплым ветерком, колышущем ушки, несмотря на грозу на прошлой неделе, которая залила весь балкон и террасу грязью. Ранбу, видимо, нечего ответить. Так парень и считает, решая продолжить говорить. Он открывает рот, но не успевает даже начать. — Ничем. Просто это выглядит так. Это моя работа, сер, я не имею права сердиться на ваши выходки. Тем более если они ими, по сути, не являются. Вы просто ждёте своих родителей. Вернее, вашего отца и Алекса. - повторяет Ранбу слова Таббо, заставляя подростка обернуться, замечая толику веселья, что тут же утихает под совершенно невесёлым взглядом "сера". Такое тупое название для него с уст Ранбу. Вернее, отца так звали все, а вот Таббо в таком положении никогда не стоял. Ни боком, ни передом, ни задом. И в его взгляде похоже это читалось четче чего, так как эндермен занервничал, стараясь не встречаться с ним глазами. — Ага. Рад, что ты меня слушаешь. - без интереса говорит Таббо, прежде чем шумно вздохнуть. Надеется, что хотя бы по интонации Ранбу поймёт, что такая манера речи его не устраивает, и стоит ему переключиться на более уважительный тон. И Ранбу, судя по всему, это понимает, опуская таки покорный взгляд в пол. Что-то Таббо сегодня борщит с дерзостью. Даже как-то слишком. Пускай Ранбу и его слуга, и так называемая охрана, он пытается быть с ним дружелюбным. И в душу лезет. Ну или просто хочет помочь, считая что эта его помощь Таббо вообще сдалась. Парень привык делать все самостоятельно и полагаться только на себя с детства. У отца всегда было мало времени на него, Алекс и то чаще с ним бывал. Но одному жить тошно, и отталкивать первое существо, желающее хоть как-то вытащить тебя из собственных мозгокопаний за столько лет, сейчас стоит напротив, виновато поджимая уши и руки к себе. Кажется даже глаза заблестели в преддверии слез. Вот только соплей Таббо тут не хватало. Он смотрит в бок, дёргая ухом, прежде чем шагнуть к дверям, беря Ранбу за рукав, и вытаскивая на балкон. Сам залезает на перила, заставляя слугу струхнуть, но никак не реагирует на это и хватается за балку, и указывает вперёд, на горизонт. — Мэнбург находится у моря. За всю жизнь я был у него лишь раз, да и за домами да заведениями нашего города всю его красоту никогда не разглядеть. - он ведёт импровизированной указкой в воздухе, поражаясь своей способности рассказывать об этом. Ранбу растерянно кивает, кладя руки на перила, и всматриваясь вперёд. Таббо оценивает его интерес, и вздыхает. - Мой отец всё надеется, что я смогу стать достойной ему заменой на президентском посту. Всё говорит со мной об этом, из-за дня в день утверждая, что взрастил во мне все качества истинного лидера. А на деле, если быть честным, море это то, чего я хочу. Как символ свободы. Такое просторное, красивое, непостижимое. Я бы с удовольствием бросил учебу, чтобы просто часами прогуливаться вдоль его берега или бороздить его просторы на корабле. Я никогда там не был и за пределы Менбурга не выезжал никогда. — И ты хочешь быть близким к нему несмотря на то что ты никогда его не видел? - спрашивает эндермен, поднимая на него глаза. Таббо вновь опускает на него взгляд, замечая в холодном серебряном блеске луны на его лице какую-то отдалённую романтику происходящего. Видит, как слабо дёргается хвост слуги, пока он смотрит на горизонт, куда его направил сам Таббо, после чего улыбается, кивая. — Угу. Тебе ведь тоже хотелось побывать на просторах земли, хотя ты их в глаза никогда не видел. Так и я, живу мечтами о том, чего отсюда-то смутно вижу. Но знаешь, я уверен в блеске вод , которые вижу со своего балкона. Жить у моря, но никогда его не видеть. Я ведь к нему куда ближе, чем ты был к нашему миру. - он обхватывает двумя руками эту несчастную балку, прижимаясь к ней щекой. От собственной романтичности тошнит. Он ведёт себя как дурак, но когда дела касаются такой глубины его души он просто не может заставить себя быть жёстче. Оттого счастливая печаль о мечте в лице не сходит, когда он опускает глаза на него вновь. — Я понимаю. То, как тебя не волнует власть. Даже, вроде как, пугает. Отталкиваешь то, что тебе на серебряном блюдечке дают. - говорит Ранбу не задумываясь, и Таббо усмехается, позволяя ему резко заметить это. Он тут же выпрямляется, виновато бегая глазами по местности. - Простите, сер, я забыл. Вам дают, простите. Я... — Да чё ты. - мягко говорит парень, кивая, и сползая в положение сидя. Поворачивается, радуясь тому, что голову задирать ему не надо так сильно, как обычно. - Ты уже не в первый раз заговариваешься, и обращаешься ко мне так. Сейчас можно, не нервничай. — Ох... хорошо, но всё равно прошу прощения. - тараторит он, опуская глаза вниз. Несколько минут молчания проходят нервно лишь для Ранбу, а спокойное лицо Таббо говорит о том, что тот только рад был ему открыться об истине своих мечтаний. Свечение исчезает, оставляя на горизонте бледную полоску света, и как только она скрывается, Таббо поворачивает к нему голову. — Многим таким детским мечтам не суждено сбыться. Так же, как это было с Сумеречным лесом. Я могу мечтать об этом сутками, смотреть на него днями и ночами, но как только я вырасту мне это надоест. Надоест думать о матери, надоест мечтать о таких милых волнах моря. Тогда моя жизнь и кончится, превратившись в день сурка, а эти все хотелки - в мечты ребёнка, давно забытые на запущенных страницах дневника. Сумеречный лес так красив и загадочен для меня, но стану я как отец, и у меня тоже появится жена или ещё какая-нибудь причина обидеться на это место. - с толикой нескрываемой боли говорит парень, прежде чем опустить глаза, высматривая что-то в саду. Ранбу поднимает глаза, а затем кладёт руку ему на спину, заставляя парня вздрогнуть. — Это в тебе сейчас говорит твой отец. Вбили тебе в голову считать взрослую жизнь тяжёлой и неприятной, полной ответственности и постоянной боли на душе. Мой отец говорил мне так же, если вообще позволял себе это. Он искал во мне то, чем можно было бы гордиться. - говорит Ранбу, слегка пугаясь тому, как печально на него взглянул Таббо во время этого. - Но правда в том, что ты сам выбираешь для себя каким будешь. Ты можешь позволить себе помечтать о море, не задумываясь о смысле мечты. Ты можешь сбежать из дома, погулять в своём саду без спроса. Мне кажется, что не во всём в своей жизни стоит искать смысл. Порой стоит просто насладиться эмоциями без какой-то выгоды твоей карьере или отношениям. Без разницы, если тебе от этого хорошо. Ты же уважаешь себя? Сможешь позволить себе выдохнуть с облегчением хоть раз, и помечтать о том, каким будет твой корабль и деревянная нога? Таббо не отводит от него взгляда, и постепенно губы принимают уже какую-то более нейтральную форму. Он рвано выдыхает, улыбаясь, прежде чем перекинуть ноги через ограду внутрь балкона. Глаза начинает обжигать солёной влагой, что заставляет даже какое-то стеснение начать беспощадно пощекотать рёбра изнутри. Если он сейчас расплачется, то страшный стыд будет гложить его ещё долго. Он ведь не тупой, не нюня, а значит плакать просто потому что расчувствовался нельзя. Он слабо улыбается, поднимая на него глаза. — Ты в порядке? - спрашивает Ранбу. В Таббо вновь просыпается какое-то тупое чувство, заставляющего нервные смешки срываться с губ. Ему хочется как в первую их встречу уйти, перейти в остроту действий и слов, но никто ему уже такой возможности не даёт. Это он дал Ранбу полную свободу действий, и он вина тому, что когда его обняли, он обнял в ответ, утыкаясь лицом в плечо и прерывисто вздыхая. Плакать нельзя, а то вдруг ему плечо обожжёт. Сейчас этих безмолвных объятий хватало достаточно, чтобы мирная тишина и спокойствие на балконе не превратились в мерзкий яд. Ранбу осторожно гладит нежными подушечками пальцев его по голове, осторожно задевая торчащие рожки, пока из груди вырывались успокаивающие урчащие звуки эндерменской сущности. И Таббо был благодарен, что он просто молчал. Молчание лучше всяких слов помогает успокоится и привести мысли в порядок. И он знает, что эта ситуация на балконе останется только между ними...