Wintervision

На поезде редко случались прецеденты с подменой пропусков, но если они и случались, то об этом знал весь поезд. Все люди разные, и каждый реагировал на это по-своему. Одни шептались за углом, другие — прилюдно высмеивали. Предугадать реакцию невозможно было даже в среде своего собственного класса. В каждом классе были те, кому хотели поклоняться, и те, кого никогда не дожидались на общих собраниях или ужинах. Часто козлами отпущения становились те, кто попросту был не богат и не выделялся из толпы. В прошлой жизни мы могли бы сказать, что это люди, занимающие нишу чуть ниже среднего класса. Сейчас же и среди пятого — самого низшего — класса можно было найти успешных в прошлом людей, которые и становились «великими судьями», решающими над кем смеяться сегодня. Несмотря на сложные отношения в хвосте поезда, ближе к голове они постепенно смягчались. Первоклассники, хоть и были немного высокомерными и гордыми, не считали чужие богатства или совершённые преступления. Все в первом классе были равны, и все они это понимали. — Что здесь за шум? — из своей спальни вышла озадаченная Стефания, держа в руке небольшой леденец в форме сердца. — Ловим преступников, Мисс, — усмехнулся Алессандро, держа Викторию за локоть и смотря в сторону гречанки. — Преступников? — удивилась Либеракакис, осматривая болгарку. — Они обменялись карточками, и эта четвероклассница пыталась пройти в библиотеку по пропуску своей коллеги из второго класса, — пояснил Рюттен, покосившись в сторону одной из виновниц. — И это считается преступлением? — спросила гречанка, облизывая конфету. — Да, причем довольно серьезным, — ухмыльнулся киприот. В вагон вошли Уку и напуганная Самира, которую эстонец вёл за локоть рядом с собой. Стефания, обернувшись в их сторону, удивилась еще больше, не ожидая такого поведения охраны. — Отпусти её, неприятно же, — хмыкнула Либеракакис, испепеляющим взглядом глядя на Сувисте. — Не могу, вдруг сбежит, — ответил ей Уку, подходя ближе. — Давай я тогда тебя за член возьму, чтобы ты тоже никуда не убежал, — усмехнулась Стефания, закатив глаза. — Не надо, Мисс, пожалуйста… — тихо попросил эстонец, отпуская Самиру. — Смотри, у нее даже след остался от твоих мерзких рук, — фыркнула гречанка, смотря на руку Эфенди, — а ты чего стоишь? — она обратилась к Рюттену, и тот сразу же отпустил Викторию. — Мисс, могу я удалиться с Самирой для выяснения обстоятельств? — негромко спросил Алессандро, склонив голову перед Стефанией. — Ну, иди, и дружка своего прихвати с собой, — Либеракакис недовольно посмотрела на киприота, а тот поспешил уйти в свой вагон. За ним также устремились Самира и Уку, который подталкивал Эфенди сзади, чтобы та не отставала. — Спасибо, Мисс, — еле слышно сказала Виктория, с улыбкой посмотрев на спасительницу. — Не за что, — Стефания улыбнулась и немного посмеялась, — и никогда не называй меня «Мисс», прошу тебя. Меня ужасно это бесит. — Хорошо, договорились, а как мне тогда к тебе обращаться? — неловко поинтересовалась Георгиева, сомкнув свои ладони от стеснения. — Просто Стеф или Стефания, — подмигнула девушка, взмахнув волосами, — зайдешь ко мне? — Не знаю, могу ли я… — замялась болгарка, опустив смущенный взгляд. — Конечно, идем! — засмеялась гречанка, хватая ее за руку и уводя в свою комнату. Девушки вошли в спальню Стефании, после чего хозяйка заперла дверь, чтобы никакие охранники не смогли сюда вломиться. Виктория замерла у входа и осматривала окружающую ее роскошь. Всё вокруг было таким уютным, дорогим, изысканным и просто потрясающим. Находясь в четвертом классе, Георгиева могла только мечтать о такой красоте в собственной спальне, которой у нее никогда и не было на поезде. Болгарка боялась сделать даже шаг вперед, переживая замарать что-либо или сломать… — Здесь всё такое… классное… и розовое, — улыбнулась от восхищения Виктория, разглядывая невероятной красоты мебель. — Чувствуй себя, как дома, не стесняйся! — хихикнула Стефания, прыгнув в свою кровать. — Я чувствую себя, как в сказке… — продолжала удивляться Георгиева. — Иди сюда, я дам тебе кое-что, — заманчиво произнесла гречанка, пододвигаясь к спинке кровати. Виктория медленно подошла к кровати Стефании и осторожно присела на край ее мягкого и пушистого розового пледа. Либеракакис наклонилась к одной из своих прикроватных тумбочек и, выдвинув один из ящиков, вытащила оттуда шоколадное сердце на палочке с золотистой посыпкой. Она дружелюбно протянула его болгарке, которая, увидев подарок, начала еще больше смущаться и стесняться. — Это мне?.. — неуверенно спросила Георгиева, смотря на сладость. — Да, бери! — улыбнулась Стефания, до сих пор продолжая облизывать свой леденец. — Большое спасибо… — усмехнулась Виктория, круча палочку с конфетой в руке, — я шоколад уже два года не видела… — Какой ужас, вас совсем там не кормят? — Да, нет, почему… Просто сладкого не дают, а так… — задумалась болгарка. — Так, я поняла, — отмахнулась гречанка, откладывая свою конфету в сторону, — сейчас мне нужно решить некоторые вопросики, поэтому увидимся завтра, договорились? — Либеракакис подошла к двери и открыла её. — Но мне же нельзя сюда заходить, — грустно сказала Георгиева, вставая с кровати. — Мы решим эту проблему, а пока тебе лучше убрать эту шоколадку подальше, а то еще отберут, хорошо? — улыбнулась Стефания, — Но если отберут, то скажи мне обязательно! — Хорошо, скажу, — засмеялась Виктория, выходя из спальни. Гречанка вышла из комнаты вслед за ней и удалилась в дальние вагоны первого класса, на что болгарка неторопливо выдвинулась в противоположную ей сторону, желая лишь спокойно вернуться в четвертый класс. В поезде наступило время обеда. Все рабочие пятого класса собирались на него в своих вагонах, чтобы, так сказать, укрепить связи. Как упоминалось ранее, весь пятый класс был полон ярко выраженного неравноправия. Девиз «Хочешь жить — умей вертеться» отлично бы сюда подошел. Пятиклассники не были людьми любезными, а за два года проживания на поезде стали лишь откровенными грубиянами, у которых не заржавеет сказать какую-нибудь фразочку вслед обидчику. Однако такими они были лишь в своем коллективе, при других классах им показушно приходилось натягивать улыбки и доброжелание ко всему живому на этой ледяной планете. Жестокость их характера проявлялась буквально во всем, а страдали от нее те несчастные единицы, которые сумели сохранить в себе теплоту и доброту по отношению к другим. — Сегодня всего десять порций, придется как-то делиться, — произнесла Катерина, выставляя на стол тарелки с едой. — Кто не успел, тот опоздал! — выкрикнул Итан, готовящийся схватить первую попавшуюся тарелку. — Один удар — и не успеешь ты, — ухмыльнулась Ксения, сидевшая перед ним. — Лучше сразу выкинуть его с поезда! — крикнула Дестини, засмеявшись. — Поломойка, ты вообще не возникай лучше, — пригрозил ей Торкио. — Кто бы говорил, ходячий кусок мяса для комаров, — закатила глаза мальтийка. — Это всё, — сказала Дуска, когда Томас принес последние тарелки в вагон, — всем приятного аппетита! Официанты быстренько вышли из вагона, в котором тут же началась война. Люди пихались, толкались, таскали друг друга за волосы и всё ради того, чтобы просто поесть. Жизнь в пятом классе постепенно превращалась в борьбу за выживание — сегодня тебе не хватает еды, а завтра тебя выпнут с кровати. Проводницы и охрана не следили за поведением пятого класса, потому что, что с них взять, они же — пятый класс. Если бы только охранники узнали, что здесь творится — половина вагона уже давно сидела бы в тюрьме за нарушение общественного порядка. Однако никому из них это было не интересно, а пожаловаться добропорядочные пятиклассники просто не могли — вдруг еще прилетит по голове от того же Итана. После недолгой битвы все тарелки оказались расхвачены, и самые жестокие рабочие уже вовсю уплетали долгожданный обед, пока другие, оказавшись у разбитого корыта, лишь глотали слюни. Атена, Бенджамин и Виктория сидели в углу вагона и грустно осматривали пол. Как и всегда, они остались ни с чем, а рассчитывать на еду могли лишь в других вагонах, где их часто угощали люди из более высоких классов. Армянка, несмотря на место своей работы, не могла питаться собственной продукцией, потому что каждый кусок сыра и грамм творога был на счету, а в случае малейшей недостачи Манукян отвечала бы лично, но там бы уже и вскрылись все подробности, которые должны были оставаться тайной. Датчанин же работал в саду, где также не мог сорвать одной лишней ягоды, ведь там тоже всё было на счету. А итальянка и вовсе бегала по разным вагонам, подтирая пол и вытирая пыль, однако, ей сильно повезло, ведь делала она это на территории первого и второго классов, где добродушные верхушки заказывали для Де Анжелис любые блюда на ее выбор. После обеда необходимо было возвращаться к работе, но у некоторых категорий работников это проходило в более плавной обстановке. — М-м-м, это самая лучшая паста в моей жизни, Леонора, ты просто талант! — с улыбкой восхищалась Наталья, держа в руках тарелку со своим обедом. — О-о-о, это ты еще мой борщец не пробовала, — усмехнулась Екатерина, махнув в ее сторону вилкой. — Приготовишь нам завтра? — спросила украинку Йепсен. — Без проблем, только приготовьте мне все необходимые продукты, — согласилась Павленко, смотря в сторону шеф-повара. — Наташа, у тебя появился постоянный клиент, — произнес с ухмылкой Миколас, влетая на кухню. — Что? Кто? — удивилась Гордиенко, отвлекаясь от еды. — Тот самый мужик из музыкального вагона, — сказал Йозеф, взяв со стола свою тарелку, — я думал, что он кинет мне свой обед в лицо, настолько он был недоволен твоим отсутствием. — Ты про Филиппа? Странно, раньше всё было нормально… — задумалась молдаванка. — Понравилась, наверное, — засмеялась Екатерина, закидывая грязную посуду в посудомойку. — Ха-ха-ха, — саркастично посмеялась Наталья, покосившись на нее, — тебе легко говорить, тебя кроме нас никто не видит и не знает. — В этом и прелесть моей работы, — хмыкнула украинка, скрестив руки на груди. — Вот его заказ, — Миколас протянул коллеге небольшой листочек, вырванный из блокнота, — удачи! Гордиенко взяла листок и повесила его на пробковую доску, чтобы Леонора попозже приготовила заказ Филиппа. Наталья была очень удивлена поступком музыканта, но не могла ему отказать, да и не зачем было. «Просто человеку не очень понравилось обслуживание Миколаса, вот и всё» — успокаивала себя молдаванка. Тем временем Стефания была в процессе решения некоторых проблем. По пути в вагон проводниц она встретила до ужаса напуганную Самиру, которая, как тень, шла по вагону, желая быть незамеченной никем. Эфенди обменялась взглядом с гречанкой. Девушка увидела в глазах азербайджанки настоящий животный страх и ужас, отчего Либеракакис напугалась и сама. Войдя в нужный вагон, Стефания осмотрелась по сторонам. Здесь было достаточно уютно и тихо, что и ожидала увидеть гречанка в вагоне чуть ли не главных женщин поезда. Она увидела несколько дверей, но на них не было каких-либо условных обозначений, поэтому Либеракакис постучала в первую попавшуюся. За дверью было тихо, кажется, никто не собирался открывать, но потом девушка услышала щелчок дверного замка, и на пороге появилась Барбара, которая с шумным вздохом вышла из комнаты и сразу же захлопнула за собой двери. — Какие-то проблемы? — безынтересно спросила проводница, смотря на Стефанию. — Да… — стискивая зубы, произнесла гречанка, — Проведите беседу с охранниками, пожалуйста. — А что они? — усмехнулась Прави, держась за дверную ручку. — Не умеют вести себя с девушками, хватают их своими лапами, как куски с мясом, — уверенно сказала Либеракакис, отводя взгляд и скрещивая руки на груди. — Хах, ладно, я с ними поговорю, — улыбнулась Барбара, — это всё? — Пока что, да, — задумчиво ответила Стефания, засунув руки в карманы своих спортивных штанов и усмехнувшись. Француженка иронично выдохнула и закатила глаза, вновь скрываясь в своей комнате. Не секрет, что отношения у гречанки не складывались именно с ней. С самого начала Барбара относилась к Стефании предвзято, чего не могла не заметить Либеракакис. Она действительно пыталась наладить с ней отношения, но Прави уперто стояла на своем, что напрягало Стефанию еще больше. В итоге, за два года проживания под одной крышей их взаимоотношения охладились до крайности. Всему виной было одно небольшое обстоятельство, которое напрягало обоих девушек, но им приходилось с ним мириться, потому что другого выбора просто не было. Поскольку Стефания была представительницей первого класса, то любые ее просьбы должны были исполняться в незамедлительном порядке. Барбара, если быть честной, и сама недолюбливала охрану поезда; они всегда казались ей какими-то развязными мальчиками, думающими лишь о сексе и алкоголе. В комнату француженки постучали. Она недовольно повернулась в сторону двери, ожидая увидеть там Стефанию, но, на удивление, заметила любопытную Ивану. — Чего тебе? — спросила Прави, поправляя прическу перед зеркалом. — Кто к тебе заходил? — с глупой улыбкой поинтересовалась Николич, прикрывая за собой дверь. — Стефания, жаловалась на охрану, — ответила Барбара, подкрашивая глаза. — На охрану? А что ее не устраивает? — смутилась сербка, в недоумении надув губы. — Их отношение к девушкам, — усмехнулась француженка, убирая тушь в косметичку. — А какое у них отношение к девушкам? Можно подумать, у Дункана оно лучше, — хмыкнула Ивана, закатив глаза. — Ты за Уку своим следи, — грозно сказала Прави, высокомерно посмотрев на коллегу и вытолкнув ее из своей комнаты. Сербка моментально замолчала и убежала в свою комнату, ведь говорить что-либо поперек Барбаре — себе дороже. Дункан давно назначил ее старшей проводницей, а значит француженка имела больше власти, чем Ивана и Саманта. Барбара неторопливо вышла из комнаты и закрыла дверь, предвкушая как она будет отчитывать тех, кто никогда ей не нравился. Прави гордо двинулась в сторону вагона охраны, выпрямив спину и подняв нос. Двери вагона открылись перед ней, и девушка с ухмылкой вошла внутрь. Вагон охраны был довольно обычным, в нем находилось четыре отдельные комнаты, а всё остальное пространство практически пустовало. На окнах даже не было штор, что говорить о уюте в целом. Француженка постучала во все двери, но из комнат вышли только двое охранников, что крайне не устроило проводницу. — Всем членам охраны подойти в третий вагон, — произнесла Барбара в рацию, что моментально раздалось в радио установках, — повторяю, всем членам охраны немедленно подойти в третий вагон. — А что это, новые устройства? — спросил Уку, осматривая рацию в ее руках. — Не твоего ума дело, — хмыкнула девушка, убирая устройство в специальный чехол и вешая его себе на пояс. — У нас какое-то собрание или что? — поинтересовался Антонио, которого явно отвлекли от обеда. — Да, на вас поступила жалоба от пассажира первого класса, — улыбнулась Барбара, смотря на вбегающих в вагон Алессандро и Чингиза. — Что случилось? — напугано спросил Мустафаев, оглядывая лица коллег. — Повторяю, на всех вас поступила жалоба от пассажира первого класса. Мне поручено провести с вами воспитательную беседу по устранению дальнейшего недопонимания среди пассажиров и охранников. Я получила жалобу на то, что вы не умеете обращаться с девушками. Было доложено, что вы хватаете невинных дам своими лапами и причиняете им физическое и моральное насилие. — Смею возразить, мы делали так, потому что эти девушки — преступницы. Они нарушили правила общественного порядка, и для допроса мы были вынуждены сопроводить их в наш вагон, либо задержать, — высказался Уку, посмотрев на Рюттена. — Меня не волнует, кто они. В первую очередь, они — девушки, да, я понимаю, что ваша обязанность доставить их на допрос, но имейте совесть и будьте хоть немного человечнее. После ваших бойцовских хваток у них останутся шрамы. Так что имейте в виду, если я еще хоть раз услышу, что вы насильно тащили девушку в свой вагон, то отвечать вы будете перед Дунканом, а он с вами церемониться не захочет, — злобно произнесла француженка и направилась к выходу из вагона, не дожидаясь их ответа. — Я бы посмотрел, где бы ты сейчас валялась, если бы не смогла охомутать Лоуренса, — усмехнулся эстонец. — Что ты сказал? — она обернулась и посмотрела прямо ему в глаза. — Ничего, — отмахнулся Сувисте, возвращаясь в свою комнату. Барбара громко хмыкнула и шумно помчалась в свой вагон. Как только за ней закрылись двери, все охранники выдохнули и переглянулись. Диодато также ушел в свою спальню, а Чингиз и Алессандро остались стоять в коридоре, молча переглядываясь. — Он очень рискует, — выдохнул Рюттен, опустив взгляд. — И не говори, — Мустафаев ударил друга по плечу, и они двинулись обратно в поезд.